Гроза над Эльбрусом
«…это сложная система ловушек, что ли, и все они смертельны, … одних она пропускает,.. другие гибнут…»
Братья Стругацкие, А. Тарковский, к/ф «Сталкер»
Конец августа. Год 1996 от рождества Христова.
Грязный вагончик – импровизированное кафе рядом с гостиницей «Чегет». Помещение без окон, грязные, закопченные стены, грязные полы, стойкий запах пережженного масла, в качестве звукового сопровождения – отрыжки русской поп-культуры 80-х, пошлые куплеты о неразделенной любви.
На столе бутылка водки, тарелка с горячими хичинами, немного зеленого лука россыпью, три стакана. Нас трое, пьем водку, говорим обо всем – нам все равно, о чем говорить, мы просто рады встрече, рады, что мы снова в горах .
Завтра мы поднимемся наверх, в «Приют Одиннадцати». Там зима, снег, лед, ночной мороз, полумрак помещений, запах бензина в столовой... Но это будет завтра, а сейчас вот это грязное кафе, шумит Баксан, заглушая пошлую песенку, вещающую о подростковых сексуальных переживаниях, которая звучит без остановки «по кругу» из дешевого проигрывателя. Рядом лес, на склонах вдали – альпийские луга, дальше массив Донгузорун-баши – белый, в снегу, в гирляндах висячих ледников. Эта картина не видна из вагончика, но мы-то знаем, что все именно так и никак иначе.
Водка подействовала. Заговорили о горах, об Эльбрусе. Эльбрус – гора серьёзная, требует к себе уважения, а за неуважение карает. Гора очень своенравная – технической сложности для восходителя не представляет, идется, как говорят, пешком, простота достижения вершин – а этих вершин у Эльбруса две, восточная и западная, – привлекает многих. Да, очень посещаемая гора…
И каждый год собирает солидный «урожай» трупов. Гибнут в одиночку и целыми командами. Гибнут порой из-за пустяка, глупо, очень глупо...
Местные спасатели выявили зависимость, т.е. две точки притяжения, куда в основном попадают горе-восходители, спускаясь с Эльбруса в непогоду. Это два «трупосборника», которые находятся ниже скал Пастухова: тот, что по ходу движения справа, т.е. правее правой скальной гряды, правый, и тот, что левее, соответственно левый.
Полезное наблюдение: во всяком случае, если нет другой уточняющей информации, трупы ищут сначала именно там.
Нас трое: Сергей и Илья завтра поведут наверх группу японцев, а я – сам по себе, пойду на гору для акклиматизации. О дальнейших планах говорим мало, скорее всего, пойдем на «Вольную Испанию», а может быть, на Уллу-тау или Джайлык, а дальше по погоде будет видно. Планы легко строить – непросто исполнять.
Здесь неплохо, водка, хичины и айран заменяют все тридцать три удовольствия. Здесь безопасно, но как-то муторно, и вот тянет нас туда, в вечную зиму, наверх, чтобы… – почувствовать себя живыми.В «Приюте одиннадцати» немноголюдно, мы устроились на 3 этаже, ковры, одеяла, подушки, бельё – одно слово, «люкс».
Столовая с запахами бензина и затхлости – кают-компания, здесь собираются, чтобы общаться. Странное существо человек, надо ему общаться, не может без этого. Конец сезона, народа мало, но кают-компания почти полна. Россияне-альпинисты, туристы, команды из Израиля, Германии, англичане, японцы… Илюха занял местечко у окна – тренирует немца Хайнца, учит русскому мату – вещь для общения просто необходимая, Сергей что-то вещает японцам. Я остался не у дел, немного полюбовался сценой смешения языков и ушел в свою каюту.
Спалось замечательно, свой выход я запланировал не раньше пяти…
В три разбудили японцы, маленькие, суетливые, чересчуршумные.
Поворочался в постели с полчаса, понял, что уже не усну, встал, спокойно собрался, выпил какое-то пойло, похожее на хорошо разбавленный растворимый кофе.
Илья и Сергей уже с час как ушли «выгуливать японцев».
Оделся, осторожно спустился по узкой лестнице приюта в тамбур, у двери лениво влез в ботинки…
Дверь скрипучая, да еще поджата мощной пружиной – преодолел!На свежий воздух! Ночь как ночь, звезды... Включил фонарь, не спеша одеваю кошки…
Что-то не так, каким-то внутренним звериным чутьем чую, что что-то не так. Снова и снова ловлю себя на мысли: а не вернуться ли в помещение досматривать сны… Что не так... Да ведь тепло, очень тепло для предутреннего Эльбруса (признак приближения фронта)! Успокоил себя тем, что поднимусь до траверса, а может быть, до перемычки – это много времени не займет, час-полтора, не больше – и вернусь...
Сделал несколько шагов по скрипучему снегу. Настроение улучшилось, мысли потекли в прежнем русле, перед глазами поплыли образы из прошлого, дыхание приобрело ритмичное звучание, организм настроился на привычную монотонную работу.
Шлось, на удивление, очень легко. Ниже скал Пастухова обогнал Сергея и Илюху с выводком японцев, чуть выше аккуратно обошел еще одну четверку японцев. Выше скал – ледовое пятно: тепло, лед пластичный, кошки легко врезаются в его массу. УЯ ускорил шаг, почти побежал – странно, даже дыхание не сбилось. Выше пятна снег плотный, почти фирн, шел не проваливаясь, быстро, не теряя темпа.
Добежал до траверса от приюта меньше чем за час. Воздух теплый и влажный, ПАХНЕТ ВОДОЙ... Как это непривычно для Эльбруса.
Впереди перемычка. Ссветает. Лениво повернулся, посмотрел в сторону Грузии. Черное огромное облако повисло над Главным Кавказским Хребтом, изрыгая молнии. Яркие вспышки, там шторм, и этот шторм явно движется на север. Немного постоял, для самоуспокоения впитал глазами картину рассвета. В высокогории рассветы особенно красивы – краски яркие, но когда их видишь очень много раз, да, красиво, но не это главное, и, пожалуй что, уж надо идти назад… Начал спуск.
На траверсе встретил японскую четверку, остановил их, показал пальцем на надвигающийся шторм. (Общение с японцами было на «пиджн инглиш», во избежание неясностей все буду излагать по-русски.)
Старший японской команды заявил, что они идут дальше (имя его я не запомнил, что-то на «М», назвал про себя «Микадо»). Время ещё есть, подумал я, шторм, возможно, придёт часа через два-три, сбежать успею – прогуляюсь с японцами.
Эти четверо отпрысков страны восходящего солнца – забавные существа. Обвешаны снаряжением, как рождественская ёлка игрушками, связаны хорошей непромокаемой нейлоновой веревкой, в которой надобности, в общем-то нет, она им сейчас скорее мешает. Подготовлены они слабо, идут медленно. Черт знает, зачем пошел с ними – судьба позвала?
Поднялись на перемычку, повернули налево, дальше некрутой взлет, немного монотонный. Японцы идут четверкой без смены ведущего (Микадо у них вместо бульдозера). Я шел немного в стороне. Крутизна склона около 45 градусов, снег подмороженный достаточно глубокий, ребятам с Дальнего Востока с их короткими нижними конечностями трудновато, они с неприкрытой завистью поглядывали на меня, показывали друг другу пальцами и что-то громко говорили по-японски...
Вот и небольшой снежный надув в конце взлёта, за ним предвершинный гребень. В начале гребня Микадо воткнул в снег свою телескопическую палку. Зачем? Боится не найти свои следы, если накроет непогода на обратном пути? Глупо, если накроет – это не поможет, а вот палку потерять –это в два счета!
Иду по узкому снежному ножу, проваливаясь по пояс в белую пудру, японцы вслед за мной. Так впятером, точнее, один плюс четыре, и вышли на западную вершину.
Облачность накрыла почти мгновенно, потом был небольшой просвет, Микадо успел отснять панораму.
Вторым заходом накрыло очень серьезно – видимость ноль, ветер сильный, мощным ударом снес всех с гребня, вернуться назад, на гребень, физически было невозможно, даже ползком.
И это только начало! Я с великим трудом приблизился к Микадо, показал рукой вниз, пытался прокричать, что надо уходить (и так было ясно, что надо уходить – но как?), Микадо меня не услышал. Вторая попытка была более настойчивой, я кричал Микадо прямо в ухо:
– Начинаем спуск по пути наименьшего сопротивления, идем по дуге вниз, забирая вправо, в сторону Малки!
На это раз японец, кажется, меня понял, кивнул головой, потянул веревку на себя – остальные, повинуясь этому знаку, подползли к нему. Спускались сначала ползком – ветер не давал возможности даже приподняться на четвереньки, потом кубарем, потом на пятой точке, разгребая снег всеми конечностями. Чтобы дышать, приходилось вжиматься в снег, закрывать лицо плотно руками и капюшоном «пуховки». Двигались наугад или просто вниз, на ощупь. Жесткие заряды снега вырывались из массы облака и впивались в лицо, больно били по глазам, забивали нос и рот…
Наконец удалось приподняться на ноги, но двигались всё же в неестественных для человека позах, как-то по-обезьяньи, опираясь на все конечности.
Из облачности вышли явно и значительно ниже перемычки, все в снегу, как снеговики: снег везде – в карманах, в складках одежды, в ушах, за воротником. Здесь было относительно тихо. Как не использовать такую возможность, чтобы привести себя в порядок? Долина Малки была как на ладони, северо-западный склон Эльбруса просматривался хорошо почти до подножья. Ветер утих, а в нескольких десятках метров над головой клокотало черное облако. Каким здесь все выглядело спокойным! Внизу, у скальной гряды, местами просматривались участки, освещенные солнцем.
Вдруг «Микадо» повеселел, он что-то вопил своим друзьям, и те вопили ему в ответ. Я, естественно, поинтересовался:
– В чем дело? Японец показал мне пальцем на снег и радостно заявил: – это тропа!
Моя реакция явно смутила японца (я просто не понимал, чему японец так радуется, ситуация была, прямо сказать, не из приятных, путь к приюту преграждал шторм, а долина Малки не обитаема и до ближайшего жилья и людей придется идти дня два).
Микадо еще раз показал мне на снег и произнес:
– Видишь? Красные пачки от сигарет «Мальборо» на склоне, значит, это тропа, здесь ходят люди.. И правда, небольшой участок склона был усеян красными трупиками снегирей. Да, это был повод для беспокойства. Неужели у японца повредился рассудок? Рановато, веселье только начинается. Я крикнул Микадо, что тот ошибся, что это мертвые птицы. Бедный японец! Он приблизился к одному из красных пятен, склонился над ним, почти встал на колени, нижняя губа его затряслась, глаза еще больше сузились – по всем признакам он был в шоке, потом он собрал своих для совещания. Совещались, собственно, двое – я и Микадо, остальные кивали нам головами и произносили невнятные звуки замерзшими губами, что-то типа – «хэй-хэй».Вариантов, исходя из сложившейся ситуации, было два или три.
Первый – попытаться подняться на перемычку, второй – идти вниз, в долину Малки, третий – траверсировать в сторону перевала Ирик-Чат в обход восточной вершины, чтобы через нее вернуться к «Приюту 11-ти».
Боевой дух японцев пришлось поднять спиртовой настойкой элеутерококка, (благо у меня в рюкзаке было 10–12 баночек этого зелья).
Сначала двинулись к перемычке. Удалось пройти не более сотни метров, попытка провалилась – ветер, очень сильный ветер заставил нас повернуть назад не солоно хлебавши.
Начали спуск (ох, как я не хотел идти вниз!). Микадо поинтересовался, есть ли внизу транспорт, я объяснил, что мы спускаемся в дикую долину – ни транспорта, ни жилья, и вообще, ничего там нет, ну разве что горячие источники, этакая долина гейзеров, как на Камчатке. Японцы спускаться отказались (я им был за это благодарен). Ну что ж, остался третий вариант. И мы двинулись в путь…
До перевала дошли без приключений, северо-западный склон Эльбруса местами даже был освещен солнцем. Над головой нависало все то же зловещее облако, укрывшее теперь и восточную вершину. Прошли перевал, повеяло свежестью шторма, посыпал снег. Шли, не теряя высоты, все время забирая вправо, уперлись в лавовый конус, вдоль конуса двинулись вверх. На восточную вершину вышли довольно бодро, потом начали спуск в один из кулуаров правее конуса. Двигались лазаньем, я посматривал за японцами – был повод для беспокойства: лазанье вниз для плохо подготовленных восходителей в условиях непогоды всегда проблема, особенно неприятно то, что при плохой видимости неопытные альпинисты теряют чувство опасности и могут просто шагнуть в пустоту, думая найти там опору. И, как говорится, хана!Спускались долго, очень долго, но, хвала Всевышнему, без срывов. Когда спустились к основанию кулуара, я сделал открытие: оказывается, у японцев была радиостанция, и Микадо все это время нес ее в наружном кармане парки (аккумулятор, естественно, на холоде подсел, и аппарат начал выдавать сигнал – предупреждения скорого отключения).
Попробовали связаться с «Приютом» – удалось!
Я объяснил смотрителю ситуацию, нам рекомендовали траверсировать склон в сторону скал Пастухова, потом по вешкам или ориентируясь по правой скальной гряде выйти к приюту. Все, оказывается, так просто! Облачность, в общем, была не такая густая, как на вершине, и метров на 30–50 объекты просматривались.
Вот здесь и начались проблемы! Японцы к наступившему моменту выбились из сил, я привязался к их связке (концом веревки завязал петлю «на булинь» – очень удобный узел) и тащил всю эту братию, как бурлак. Сами вперед они не двигались (не было сил, а может быть, воли) а элеутерококк уже был весь благополучно выпит.
Вечерело, шторм был стабилен, не усиливался, не утихал. У самого старого из японской команды появились признаки отека легких. Пришлось остановиться, развязаться, я ледорубом выкопал небольшую нишу, туда поместили больного. Используя радиосвязь, я сообщил новость и попросил прислать спасателей, т.к. нести на себе всю группу вряд ли бы смог. Дальше – хуже, аккумулятор радиостанции сел, связи больше не было. Микадо суетился рядом с больным, вы не поверите, у японцев с собой была… карманная реанимация (не шутка!), кислородный аппарат с солидным запасом баллонов, капельницы, ампулы со шприцами, хрен его знает какого там назначения, таблетки всех форм и цветов!
На глазах «изумлённой публики» умирающий воскрес, японцы наглотались стимуляторов и выглядели, как огурчики (со мной не поделились, хотя бы выпитый элеутерококк скомпенсировали, что ли!..).
Пока японцы приводили себя в порядок, не зная зачем, скорее лишь бы хоть что-нибудь делать, я копал пещеру. Уже стало достаточно темно. Думал о своем и не заметил, как Микадо увел свою команду и я давно уже был один. Шторм начал усиливаться, и тут я как-то вдруг почувствовал пустоту вокруг себя.
Немного постоял, обдумывая ситуацию, и пошел в сторону скал Пастухова. «Нет худа без добра, – почему-о мне так подумалось,– баба с воза, кобыле легче!» Теперь даже как-то спокойнее, во всяком случае, иду налегке, без балласта.
Привычным движением коснулся правой кистью лба – фонарь на месте. Я забыл про него, одел еще выходя из «Приюта», так весь день и проходил с фонарем на лбу, вот умора! Повернул обод фонаря, сильный луч неоновой лампы прорезал темноту впереди.
Скалы Пастухова где-то совсем рядом, от них до «Приюта» полчаса, не больше, так что через час с небольшим буду пить горячий чай в полной безопасности и в относительном комфорте.
Скоро повалил снег, влажный, скорее снег с дождем, и это на высоте выше 4500, ночью! Склон горы, одежда, лицо – все моментально покрылось толстой ледяной коркой. Наибольшую неприятность доставляла ледовая «маска» на лице, её приходилось постоянно ломать, чтобы дышать и видеть. Грохот шторма нарастал, было ясно, что приближается что-то вроде настоящей бури или очень сильной грозы.
Внезапно в полной темноте я вышел на вешку. Она, как золотая рыбка в сети, попала в луч моего фонаря. Ходил вокруг нее не менее часа в надежде определить, куда идти теперь. На крыше «Приюта» должен гореть прожектор, да вот беда, прожектора видно не было – то ли из за густого снегопада, тол и еще по какой-то причине.
Ветер усиливался, снег усиливался, кончики воротника парки стали светиться, даже в грохоте стихии различим был довольно громкий зуммер за спиной. Я, как мог, посмотрел назад, телескопические палки за ненадобностью были мной убраны в рюкзак, одна из них благополучно сложилась, другую заклинило на морозе. Вот эта вторая торчала, как антенна, над головой и не просто светилась, а уже искрила и зуммерила. Я снял рюкзак, вытащил злополучную палку, заодно и ледоруб, любопытства ради провел маленький эксперимент со статическим электричеством: поднял вверх указательный палец правой руки, вокруг пальца появилось голубоватое свечение, и он, пальчик, зазвенел, зазуммерил...
«Мой палец», – гордо подумал я, но эксперимент во избежание нередвиденных последствий все же прекратил.«Надо что-то делать!»– была вторая, более важная мысль.
Снег, очень мокрый снег уже валил стеной, точнее, мел лавиной, ветер превращал снегопад в оружие пыток – страдали лицо и глаза. Воздух вокруг наполнился запахом озона, каждая клетка тела почувствовала воздействие электрического заряда.
Вдруг рядом грянул взрыв, вспышка, в глазах завертелся калейдоскоп – наверно, подобное чувство испытывает боксер, получивший нокаутирующий удар, и эти удары посыпались с неотвратимой жестокостью. Прошло много времени, прежде чем я немного привык к ситуации и, наконец, поняло, что уже куда-то иду и иду вслепую, опять и опять где-то рядом вспышки, хлопки – взрывы, сильные, кажется, склон рвется на куски.
Я нашел вешку выше скал Пастухова. Задача на первый взгляд была простой – выйти на правую скальную гряду (если смотреть сверху), а уж она приведет к «Приюту».
Молнии без остановки, сериями, очередями бьют вокруг, очень близко, каждая выступающая деталь гардероба светится и зуммерит. Это статическое электричество я прочувствовал всеми своими внутренностями. Гряда? Какая там гряда, на хрен мне не упала эта гряда! Шел куда шлось. Бог вел – шел, как мог, вниз, обходил видимые трещины. В какой то момент мир, казалось, перевернулся – где верх, где низ, определить было невозможно, рев шторма заглушил все: звуки, мысли, чувства. Организм работал на выживание, как автомат, по программе: сломать корку льда на лице – сделать вдох-выдох, сделать несколько шагов – присесть, потому что через мгновение в пяти метрах будет разряд молнии – опять сломать корку льда на лице – опять сделать вдох-выдох – опять идти вперед (или назад, этого я понять уже не мог просто шел). Иногда ветер валил меня с ног, мир начинал вращаться вокруг, ударяя поверхностью склона в разные части тела, потом я с трудом останавливался, замирал, лежал некоторое время, чтобы прийти в себя, затем вставал и шел дальше. Снова падал и даже не осознавал, что означает эта остановка – просто некоторое время лежал и снова приходил в себя, потом опять вставал и шел.
Как долго продолжались разряды? Долго! Где оказался в результате бесконтрольного движения – не знаю, до сих пор себе даже представить не могу, шел как во сне, как будто это происходило не со мной. Вернулся к действительности, когда почувствовал, что опора уходит из под ног. В следующее мгновение уже висел, зацепившись ледорубом, а ноги сами по своей воле вбивали кошки в стенку бергшрунда. Вылез наверх, немного приподнялся и повернул налево – обошел Берг, продолжил спуск. Разряды ушли куда-то вверх и превратились в подобие зарниц – этакая подсветка, которая ничего не освещает, просто создает фон, наполняющий перламутровым сиянием все пространство вокруг тебя, и ты просто висишь в этой светящейся субстанции. Дальше шел на автопилоте, работала интуиция, инстинкт, который то бросал вперед, заставлял перепрыгивать трещину, то опрокидывал назад, когда зверь внутри моего тела чувствовал, что трещина слишком широка, чтобы её перепрыгнуть. Рев бури превратился в оглушающий непрерывный грохот, наверное, подобный грохоту канонады во время огневой подготовки перед наступлением. Ветер усилился и теперь дул вверх по склону, срывая стружку липкого снега с поверхности. Стружка катилась вверх, превращаясь в снежный ком, который, набирая критическую массу, останавливался и разваливался на куски под воздействием породившего этот ком ветра. Иногда это разрушение напоминало взрыв. Странное зрелище!
Я сначала подумал, что это зайцы бегут, увидев катящиеся на большой скорости вверх по склону комки снега.
«Зайцы? Какие зайцы, откуда здесь зайцы, здесь вообще не может быть никого...»
Потом долго стоял и осознавал увиденное, пока не привык к феномену. Затем продолжил спуск.В условиях гипоксии, тем более на фоне усталости, может произойти что угодно с сознанием человека, в том числе галлюцинации. И они начали меня преследовать: то казалось – вот она, палатка, стоит на пути, и в ней светится огонь, или я вдруг видел группу людей перед собой...«Никого здесь быть не может, крыша едет, это нормально», – говорил я сам себе и шел дальше, не обращая внимания на видения. Чтобы как-то отвлечься от галлюцинаций, стал обдумывать план действий: «Спущусь немного ниже, и буду копать нору: даже если успешно пройду ледник, дальше будут проблемы – скальные сбросы, а попасть на них ночью – это смерть на 100%, потом, я не знаю даже, где нахожусь. Хорошо, если ушел вправо, на ледник Азау, который относительно безопасен, а если влево – тогда скальные сбросы уже где-то совсем близко, может быть, они прямо подо мной, поэтому надо быть предельно внимательным».
Снегопад внезапно прекратился, но облачность была очень густой, и резкий ветер по-прежнему бил зарядами вверх по склону. Я остановился. Идти дальше было предельно опасно, трещины встречались слишком часто и как-то беспорядочно, что ли. «Нужен отдых,– промелькнула мысль, – нужно ждать рассвета». Мне показалось, что я нахожусь уже достаточно низко. И правда, снег здесь был податливый, рыхлый. Начал копать нору, получилась небольшая ниша, в которую я уместился полностью. Сел на рюкзак. Ветер больше не беспокоил, стало тепло и комфортно, тут только обратил внимание на странный писк – это японская радиостанция подавала сигнал о полной разрядке аккумулятора. Выключил я её, чтобы на нервы не действовала – теперь можно было расслабиться. Расположился все же не совсем удобно, колени пришлось поджать к подбородку. Скоро, очень скоро, ноги затекли, я инстинктивно выпрямил левую ногу, снег на удивление легко поддался, как бы провалился в пустоту.
«Только этого не хватало, – была первая мысль,– надо же, я выкопал нору на краю трещины. Что ж, вылезать на поверхность, копать новую? Нет уж, только не это, там холодно, ветер задувает. Потом, под ногами (под пятой точкой) есть надежная опора, кошки не дадут соскользнуть вниз, а пустота рядом с норой послужит для стока углекислоты…» Как легко можно себя убедить не вылезать на поверхность, туда, где непогода и холод!
Так сидел в снежной норе, ждал утра, заснуть не боялся – спать не хотелось, сказывалась сильная усталость.
Старался сосредоточиться на происходящем, но тщетно: мысли ускользали, думал о чем угодно, только не о том, что приключилось.
Задремал, может быть, задремал, услышал шаги, услышал два голоса, мужской и женский, вздрогнул, проснулся – голоса не пропадали, на этот раз не поленился, выглянул наружу – никого.«Ну-ну, кино продолжается», – подумал я, погружаясь назад в нору. Голоса опять зазвучали, но скоро затихли, шаги начали удаляться, пропали. «Так-то лучше!» – воскликнул я про себя – галлюцинации не входили в список развлечений на этот день.
Светало. Рассвет на этот раз не поражал яркостью красок, а выглядел, как постепенно светлеющее серое окно, по форме скорее напоминающее неправильный овал, чем окружность. Я вылез из норы. Ветер утих, но видимость была по-прежнему никакая.
Осмотрелся, увидеть, правда, мало что удалось – густая облачность, небольшой пятачок склона, и все. С непонятным чувством посмотрел на свое временное убежище и продолжил спуск. Вскоре совсем рассвело, начались разрывы в облачности. Наконец смог определить место своего расположения, окна в облачности мне это позволили. Станция «Мир» была ниже и левее, «Приют 11-ти» значительно выше. Наконец-то я понял, куда меня занесло. Находился я где то в центре ледника Азау.
Ну что ж, теперь все очень просто! Вот он, «Приют», поворачиваюсь и иду к нему.
На самом деле, чтобы только выйти к серакам правого «трупосборника», пришлось заложить огромную дугу, сначала смещаясь влево, в сторону Грузии, и лишь потом идти прямиком к «Приюту», обходя каскад широких трещин. Но и движение через «трупосборник» не было похоже на прямой путь. «Здесь вообще нет прямых путей, и короткая дорога не самая лучшая». Долго шел, петляя, как по лабиринту , заходя в невидимые тупики скрытых под снежным покровом трещин, возвращался назад, чтобы выбрать другой вариант пути.
В который раз развернулся, обошел очередной бергшрунд. Теперь перед глазами заснеженный идеальный склон, который заканчивается у фундамента «Приюта». Заснеженный, но далекий от идеального коварный участок закрытого ледника. Удалось сделать несколько шагов по прямой, и ноги провалились в пустоту. Привычно откинулся на спину, лег на ледоруб, успокоил дыхание, вылез назад, поднялся на ноги. Достал из рюкзака палку и дальше пошел, с силой протыкая поверхность снега перед собой, чтобы определить наличие скрытых трещин. Пришлось идти большими петлями – обходя эти трещины, часа через полтора подошел к «Приюту» со стороны столовой. В окнах столовой замелькали силуэты, народ возбудился, увидев приближение человека со стороны, где никто, в общем-то, не ходит, потом несколько человек выскочили из аварийного выхода 3-го этажа мне навстречу. Среди них были Сергей и Илья. Коротко обменялись информацией, от них узнал, что японцы уже вернулись несколькими часами раньше, тоже утром.
Потом, опять же через аварийный выход, вошел сразу на люксовый третий этаж, не снимая кошек, прошелся по коврам, прямиком в свой кубрик, и как был – в одежде, с рюкзаком, с ледорубом в руке – рухнул на кровать.
Долго спать не дали, очень скоро Илья разбудил, сказал, что надо валить вниз, что потом будут проблемы с канаткой – шторм порвал основной силовой кабель. Как спускались, не запомнил, в памяти остался момент, когда вошел в свой номер в гостинице «Чегет», внезапно обнаружил свою бандану – она сползла с головы и, покрытая льдом, висела на шее, – одним движением сорвал ее и бросил под кровать – с каким грохотом она упала! А я посмотрел туда, под кровать, совершенно безразлично. Вылез из всего, что было на меня надето, и залез под одеяло.
Когда я проснулся, был уже поздний вечер, в кубрике было людно. Собрались друзья, пришли японцы, спасатели – как оказалось, с утра сегодня меня искали с помощью вертолета. Народ веселился, пил водку, все вновь прибывшие спрашивали, а где он, имея в виду меня, ребята показывали меня как экспонат и усаживали гостей за стол. Сегодня все были на подъеме, все были объединены чувством необыкновенного альпинистского братства, которому стихия нипочем! Пройдет ночь, улягутся страсти, а завтра, скорее всего, вновь будет все обыденно, все как всегда. Но наше сегодня все же останется с нами!