Анна Гавриловна в открытом экипаже ехала на приморский двор. На душе у нее становилось то пасмурно и тоскливо, когда вспоминалось о домашнем аресте подруги, то светло и радостно при мысли о явлении мужа прямо посреди ночи. И весь мир казался ей то бесцветным и хмурым, то вдруг наполнялся щебетанием птиц, запахом клумб и диких, придорожных трав, порывами морского бриза.
Проплыли распахнутые створки ворот царской резиденции, обвитые затейливым растительным узором, кованным искусными мастерами. Чистая, ухоженная аллея разворачивается извилистой скатертью, кокетливо постепенно демонстрируя свое зеленое обрамление. Предстают перед глазами пеших и каретных гостей двора хитро сработанные зеленые фигуры заморских животных, бесстыдные и прекрасные скульптуры обнаженных девушек и юношей. Все это великолепие пейзажа, равно как и вырастающий из-за зелени кустов и деревьев дворец, предназначено восхищать и радовать взор любого человека, ступившего на территорию царского двора. Графиня Бестужева смотрела вокруг с улыбкой, пряча вглубь души грусть и тоску. Она не могла, несмотря на всю внешнюю благосклонность к ней Елизаветы, избавиться от ощущения своей отрешенности и одиночества среди нового окружения трона. За двенадцать тысяч миль отсюда, в краю, где мерзлая, белесая земля, нелюбимая скупым, редким солнцем, не родит пышной зелени, а только убогие, жмущиеся к ней, низенькие деревца, да жидкую, чахлую травку, в краю густых, холодных туманов и плесени, где девять месяцев в году зима, содержится ее братик Мишенька. За что? За то, что судьба улыбалась ему при прошлых правителях. Но разве кто-то обязан добровольно отказываться от благосклонности капризной фортуны? Нынешнее правительство посчитало, что обязан, раз на троне тогда была не та императрица. Сжимается сердце, и мимо проносится танцующий, поющий, сверкающий огнями фейерверков праздник. Анна Гавриловна держала свою печаль в себе, улыбалась, флиртовала, танцевала на балах, на маскарадах принимала участие в шуточных конкурсах. Иногда забывалась беда, и Аня веселилась от души, но временами через силу. Только в кругу близких друзей позволяла она себе излить душу, разделить тоску. И становилось легче. Но вот теперь беда нависла над Натальей и ее семьей. И от того болит душа, и мысли тревожные бродят рядом, как ни гони. А ведь никто еще не знает, в чем обвинили Лопухиных, быть может, и ее не минует разрушительная сила начинающейся грозы. Анна не исключала возможности того, что не станет ей даром дружба с ненавидимой Елизаветой Лопухиной, и не ошиблась.
У самого крыльца догнал ее черный экипаж в сопровождении четверых конных. Выскочил из него гвардейский майор и протянул ей лист бумаги с гербовой печатью – приказ о ее аресте.
- В чем меня обвиняют? – спокойно поинтересовалась Бестужева.
- Не могу знать, - отрапортовал майор. - Вам сообщат на месте.
Анна Гавриловна безропотно пересела из своего экипажа в незатейливую тюремную карету. Заскрипели колеса, качнулась где-то под неструганным, деревянным полом земля, и судьба свернула на узкую тропу, ведущую в несулящую добра неизвестность. Через решетку на окне Аня заметила во дворе среди деревьев еще одну такую же карету, и с холодеющим сердцем подумала, что судьи взялись за дело с размахом и, возможно, она видит этот сад в последний раз.