Красива освещенная полной луной, узкая, грунтовая дорога, окантованная кудрявыми березами, да кленами. Надежными стражами стоят по сторонам ее могучие дубы, простирая в вышине ветви на всю ее ширину. И серебряные лучи, проникая сквозь листву, рисуют на земле кружевной узор. И крик ночной птицы, и песни цикад в совершенной гармонии с волшебной прелестью ландшафта. И даже стук копыт идущего галопом коня, кажется заранее влитым в эту гармонию божественным замыслом. Упруго и весело скачет добрый конь, цепко сидит на его неоседланной спине юный всадник. Облиты мерцающим светом. Наверно, скоро уж тот час, когда зардеет рассвет, но пока еще полноправно властвует ночь.
Остались позади заросшие бурьяном окраины Петербурга. Далеко до Москвы. Где-то впереди должна быть деревушка, в которой решил передохнуть в пути мальчик Пашка – посланец и надежда попавшей в беду Натальи Лопухиной. В душе его поселились радость и гордость. Самое сложное было сделано. Теперь только мчаться вперед без промедления. Привезти барину вести. Дурные вести. Но он уж разберется, как поступить.
Меж тем зашевелились неподалеку тени, не резные растительные, а плотные, зловещие. Забегали с обеих сторон, метнулись навстречу, на скаку под уздцы схватили заржавшего коня, стянули на землю не успевшего понять, что происходит, Пашку. «Разбойники», - с ужасом и восторгом догадался Пашка. В ту пору разбойный промысел процветал: многие беглые, кто с каторги, а кто от произвола хозяйского сбивались в стаи и бродили вольготно по дорогам России. Власти особого внимания на них не обращали.
Тяжелые запахи давно не стиранного, потного белья, лука, перегара ударили мальчишке в лицо. Чьи-то пальцы быстро нашарили и вытащили из-за пазухи жидкий кошелек. Сильные, грубые руки подняли мальчика за шкирку, словно котенка. Парень взбунтовался, задергался, чем вызвал бурное веселье нападавших. Внушительных размеров мужик, державший его, оторвал Пашу, машущего руками и ногами, от земли, встряхнул.
- Гляди, мелюзга резвая! – глухим басом произнес он, как бы демонстрируя мальчика сообщникам. – И откуда взялся такой! На барчонка не похож – никакого навара не будет. – В словах его была явная досада. – Чего с ним теперь – в расход?
- Экий ты кровожадный, Демьян! Зачем паренька почем зря гробить? Отпустить, пусть идет восвояси. – вступил в разговор разбойник с окладистой русой бородой.
- Так, растрезвонит, что нас здесь видел, а мы еще ничем не поживились, - вмешалась щуплая фигура, стоящая в тени ствола дерева.
- А, давайте заставим его на нас работать, пусть по рынку бегает, разговоры слушает о путниках и нам докладывает, - предложил молодой, судя по голосу, парень с отросшими до плеч светлыми волосами.
- Так, опять же сбежит, и сдаст нас, - скептически хмыкнул щуплый. Он сложил руки на груди и оперся левым плечом о ствол, скрестив ноги. В пятне лунного света мелькнуло его лицо, безволосое, с косым шрамом.
- Да, хлопнуть его и не маяться, - раздраженно бросил кто-то.
- Довольно, - раздался твердый, спокойный баритон, - порезвились и будет. Кондрат сам решит, что с ним делать. Пошли. – Среднего роста, крепкого телосложения тень отделилась от всех и направилась вглубь леса. Пашку, который все это время с безмолвным остервенением пытался вырваться из железной клешни, поставили, наконец, на ноги, и все последовали за разбойником, чья спина временами мелькала среди ветвей. Ночь бледнела.
К рассвету они вышли к месту, напоминавшему одичавший военный лагерь. Прямо среди деревьев стояли потрепанные палатки, сшитые из кож, местами залатанные холщовой тканью. Кое-где тлели кострища с перекинутыми над ними перекладинами на кольях. Вольный люд спал. Некоторые валялись прямо под открытым небом. Длинноволосый блондин нырнул в одну из палаток. Пашке показалось, блеснули в той палатке женские глаза.
- Что, Кирилл, с уловом? – щербато улыбаясь, обратился к главному в группе тощий мужичок с дубленой, коричневой кожей лица. Он сидел под деревом, ноги по-турецки сложив.
- Надо же, хоть один не спит, - вместо ответа констатировал Кирилл. – Кто сегодня на шорохе стоит? Спят олухи. А Кондрат где? – мотнул он головой в сторону ближней палатки.
- Здесь Кондрат, - отозвался хрипловатый бас. Из палатки вышел широкоплечий, невысокий пожилой мужчина. Темнорусые борода и усы его были аккуратно подстрижены. Волосы производили впечатление чистых.
– Гришка, - обратился он к щербатому, - поди к Симке, пусть разберется с дозорными. Почему Кирилла никто не встретил? Если спали, привязать болванов к деревьям, выпороть и оставить до захода солнца.
Гришка хекнув поднялся и скрылся.
- А у тебя что, Кирюха? – спросил Кондрат, подойдя к бочке. Зачерпывал из нее воду и тщательно умывал лицо и шею.
- Да, всадника цапнули. Конь добрый, думали – важная птица, а он вон кем оказался. – Кирилл махнул головой на Пашу. Демьян выпихнул его вперед. Кондрат, вытирая лицо довольно чистым льняным полотенцем, подошел к мальчишке.
- Важная птица, - серьезным тоном с глубоко спрятанной иронией произнес он. – Ты конокрад?
Паша отрицательно мотнул головой и исподлобья уставился на главаря.
- Откуда же тогда у тебя конь?
Паша опустил глаза, помолчав, вытер нос рукавом и, искоса глядя на Кондрата, робко ответил, - меня хозяева в Москву послали.
- Так, он – барский прислужник! Измываются они над нами, а вот такие им в этом помогают! Прихлопнуть щенка! – взбудоражено заорал один из разбойников, белобрысый, почти белый, с белесо-серыми глазами. Некоторые согласно закивали.
- А ну, цыц! – рявкнул на них Кондрат, а потом насмешливо посмотрел на Пашку, присел перед ним на корточки, - он - не барский прислужник, он – врунишка, причем, глупый. У твоих хозяев разве не нашлось кого другого, в Москву съездить, кроме такого желторотика, как ты? Пожалуй, мы его, и правда, прихлопнем.
Пашка смешался, но потом вдруг встрепенулся, глаза его заблестели. Он взволнованно во все глаза уставился на Кондрата, заговорил с жаром. – Хозяева мои – люди хорошие, народ свой не мучают. А сейчас их под караул взяли, только барин в Москве и ничего не знает, барыня просила его предупредить. А меня послали потому, что только я незаметно со двора выбраться мог… .
- Вот как? Хорошие люди, говоришь. Это кто ж такие? – подняв бровь, Кондрат недоверчиво, но уже без насмешки обратился к мальчику.
- Князья Лопухины, – честно ответил гонец.
В этот момент раздался истошный крик, сопровождаемый чьим-то смехом, - это пороли провинившихся караульных. Никто не обратил на это ни малейшего внимания. Кондрат поднялся, задумался, сверху вниз вкось взглянул на Пашу.
- Лопухины? Это какие? Царице нашей они кем доводятся?
Пашка заморгал глазами: «Какой царице? Причем тут царица? … А! Забытая царица Евдокия!»
- Так, брат! Барин наш Степан Васильевич – двоюродный брат царицы Евдокии! – радостно вскричал он.
- Тихо! Ишь, вспорхнул, – строго осадил Кондрат. – Да, будь на троне благодетельная государыня, не было бы ныне такого безобразья, – с сожалением произнес он. – А за что их? Уж, не за то ли, что царицу до власти привесть хотели?
Пашка пожал плечами.
- Не знаешь. Что ж, оно понятно, – уже по-доброму отреагировал Кондрат. – Много народ русский натерпелся от иноземцев, антихристом Петром навезенных, и на троне ныне его дочь, от немки прижитая, его линию гнет. Кругом разврат, грех – духу русского скоро не останется. Одна надежа на нашу русскую царицу. Слышал я: она за старые порядки, за возвращение благодетельных нравов. Да, ее до власти не подпускают. А родственникам матушке народа русского надо помочь! – повысил он голос, окидывая взглядом свою братию.
- Это как? – после воцарившегося на минуту молчания спросил русобородый мужик.
- А, так! Парнишку этого не только отпустить, но и проводить надобно, чтоб дурного в дороге не случилось.
- И коня отдать? – возмутился Белый.
- Не отдать, а заменить, – грозно молвил главарь. – Его конь утомился. Дать ему сильного, отдохнувшего коня, – а дальше добавил мягче, – и покормить парня, до Москвы путь не близкий. Пошли, милок, как зовут-то? – Он похлопал недавнего пленника по плечу и пригласил жестом в свою палатку.
- Павел, - с достоинством представился мальчик.
- Хорошее имя. Про апостола Павла слыхал?
Паша кивнул. В палатке оказался стол и несколько табуретов, да в углу лежал свернутый рулоном матрац. Кондрат сам уселся на табурет и кивнул замявшемуся у входа мальчику, - чего встал? Проходи, садись. Вскоре явился щербатый Гришка, выполнявший, похоже, функции денщика, с куском холодной, жареной на костре свинины и кувшином кваса.
- Ешь, - приказным тоном произнес атаман, разрывая мясо на несколько кусков.
Паша, как велел крестьянский этикет, отрицательно мотнул головой. Кондрат поглядел на него с прищуром. Мальчишка сидел, скромно сложив на коленях руки и потупив взгляд.
- Традиции соблюдаешь – это хорошо, - одобрил разбойник, но затем повысил тон, - однако сейчас не грех – малость от них и отступиться, дабы потом можно было бы вернуться. Так, что давай, ешь без стеснения.
Пашка взглянул Кондрату в глаза и решил, что дальше перечить не стоит, и жадно налег на еду. Кондрат тоже с аппетитом жевал и при этом рассказывал гостю свою историю о том, как был сыном и помощником управляющего в имении боярина Черного. Боярина Петр отправил на плаху после стрелецкого бунта, семейство его сослал в Сибирь, а людей подарил вместе с имением какому-то немцу. Начали новые хозяева мужиков изживать, баб да девок насильничать. Не стерпел Кондрат такого, собрал группу единомышленников и подался в бега. Поймали, били, отправили на каторгу. Тянул лямку там целых девять лет. Представился случай – сбежал. С тех пор и бродит вольным разбойничком по дорогам, протестуя против заведенных антихристом порядков.
- Так, что, коль удастся твоему барину исполнить благое намерение, пусть замолвит царице-матушке словцо о разбойнике Кондрате, мол не наживы ради, а только от возмущения душевного, такую жизнь ведет. Паша обещал непременно передать хозяину эту просьбу.
- Ну, добро, - хлопнул Кондрат по столу, - пора в путь. Гришка, - выходя из палатки, нетерпеливо крикнул он, - Федора сюда и Акима.
Вскоре явился блондин, одетый, не без претензии на шик, в кожаную куртку, перетянутую дорогим ремнем, кюлоты добротного сукна и начищенные кожаные сапоги.
- Звал? – спросил он Кондрата, покусывая крупными, белыми зубами травинку.
- Проводишь парня короткой, лесной тропой до Москвы.
- Будет сделано, - тоном совершенной самоуверенности ответил щеголь.
- Да так, чтоб до самой Москвы, чтоб в дороге не случилось чего! Понял, Федька? – прикрикнул Кондрат.
- Да, понял! – возмутился Федор и сплюнул кусочек зеленого стебелька.
- Головой ответишь, - погрозил атаман коротким, толстым пальцем. - Аким, - сказал он сухонькому, седому старичку, возникшему словно тень, - оседлай им двух крепких коней, да еще двух дай на смену. Аким кивнул и исчез.
- Поедете лесом, без надобности людям на глаза не попадайтесь, в дороге промедлений не делайте, – наставлял Кондрат Федора. – В Москве должны быть, как можно, скорее.
Блондин кивал. Кондрат задумчиво огладил бороду.
- Вот еще, зайдешь в Москве в храм, купишь свечей на полтину. И без них не показывайся… .
Федор скривился, но противиться не стал.
Вернулся Аким, ведя в поводу двух оседланных коней, за ним босоногий парнишка лет пятнадцати вел еще двух. Если первые два производили благоприятное впечатление, то данные на смену лошади выглядели старыми и тощими.
- Я же сказал: крепких коней! – заорал атаман.
Аким невозмутимо, не меняясь в лице, развел руками.
- Лучше не нашлось что ли? – умерил гнев Кондрат, обходя скакунов вокруг.
Старик снова развел руками, потом поднес правую руку с растопыренными двумя пальцами к глазами и махнул ею в сторону.
- Ладно, доскачут, - Кондрат вздохнул. – Ну, с Богом, ребятки! – Он похлопал Пашку по спине.
Паша и Федор уселись на коней. Двух других Аким с помощником привязали к их седлам. Шагом всадники двинулись через лагерь. Наперерез выскочила красивая простоволосая девушка, с черными волосами и глазами, по виду цыганка, но белолицая, схватилась за стремя красавчика Федора.
- Куда? Надолго?
- Скоро буду, - подмигнул ей блондин и, наклонившись, погладил по щеке. Она отпустила стремя, медленно сделала пару шагов и остановилась, глядя им вслед. Паша обернулся и увидел, как подскочил к ней всклоченный, пьяный мужик, хотел обнять. Девушка вывернулась и без слов по-мужски съездила кулаком по пьяной морде, отчего мужик потерял равновесие и хлопнулся на мягкое место. Громко заржали видевшие это разбойники. После этого амазонка круто развернулась и быстро направилась в свою палатку.
- Зараза! – визгливо крикнул ей вслед сидящий на земле незадачливый ухажер.
Пашка, раскрыв рот и чуть не свернувши шею наблюдавший эту сцену, повернулся к Федору. – Ты видел!
- Обычное дело, но Сенька может за себя постоять! – белозубо улыбнулся блондин.
- Сенька?
- Есения! – пояснил Федор.
- А-а, - неопределенно отозвался Паша.
Они выехали за пределы лагеря, и Федор пришпорил коня. Паша старался не отставать.