Надтреснуто и заунывно тянется в прозрачной ночи песня старого моряка над всплесками речной волны. Узловатые, старческие пальцы перебирают сети. Нынче волна с моря, рыбы много. Вот бы порадовать жену-старушку, засуетилась бы сердечная, захлопотала: уху варить, муженечка потчевать. Как в прежние времена бывало, в фартучке чистеньком возится у печи, а он, рыбак удалый, невод штопает и всякую всячину бывалую и небывалую рассказывает о рыбинах в три человеческих роста, о нечисти водяной, что так и норовит мужика в царство свое утянуть. Напугает супружницу до смерти, а потом гогочет над ее доверчивостью, и она смеется, всплескивая маленькими ручками, журит его беззлобно. Да больше уж не встретит она его у двери, не порадуется улову. Полгода как тяжела земля на груди ее, представилась труженица – покинула мужа. Смахнул моряк соленую росу с морщинистой щеки, вытягивая унылый мотив.
Зашуршали листья высокой, прибрежной травы на другом берегу. Должно быть, выдра. Без всякого любопытства, лишь бы взглянуть, посмотрел старик в ту сторону и аж сети выронил, оскользнувшись, чуть в воду не свалился. Прямо из-под земли вылезал черт: черный, всклоченный, ростом невысокий. Вылез, чихнул тоненько и побежал вдоль бережка. Долго и истово крестился старик, пока нечистый из виду не скрылся, потом подхватил сети и улов и отправился домой от греха подальше.
Пашка же, как было велено, пробежал вдоль реки до мостка, выбрался сквозь заросли на узкую грунтовую тропу. Свежий ветер охлаждает разгоряченное лицо, легкие шаги босых ног утопают в мягкой пыли. Вот и освещенная светом масляных фонарей ограда особняка обер-гофмаршала Бестужева. Мальчик прижался к толстому стволу высокого ясеня, отер пыльным рукавом пот со лба. Тишина. Безмятежное стрекотание сверчков в подстриженной траве, шелест листьев над головой. Неподалеку кто-то закопошился и фыркнул. «Ежик», - улыбнулся Пашка. Вокруг не видно ни души – значит, можно пробираться дальше. Перемахнуть через высокую ограду – дело не хитрое, самое сложное впереди. С удовольствием представляя себя сказочным богатырем, оказавшимся не то у скалы Змея-Горыныча, не то у крепости, где томится в заточении царевна, юный посыльный прокрался вдоль беленой, оштукатуренной стены. Левое крыло, окно третье или четвертое. Окна от земли высоко, так просто не заглянешь. В двух приоткрытых окнах колеблется тусклый свет свечи. Паша дотянулся до оконного выступа, уцепился и, встав на узкий цоколь, осторожно заглянул в комнату. Обычное убранство барской опочивальни: резная мебель, большое зеркало, ковер. Постель раскинута, на прикроватной тумбе подсвечник и раскрытая книга. Никого не видно.
- Ты что здесь делаешь, маленький воришка? – светловолосая женщина в бежевом шелковом халате, слегка высунувшись из соседнего окна, строго смотрела на начавшего входить во вкус игры мальчишку.
- Так, я это… . Меня барыня послали, - растерялся Паша.
- Какая барыня? Ты еще и лгунишка, - насмешливо воскликнула женщина.
- Нет-нет, мне графиню Анну Бестужеву видеть нужно. От господ Лопухиных я, – постепенно собираясь с мыслями, громко прошептал маленький посланник.
- Влезай, – сразу посерьезнев, сказала Анна Гавриловна.
- Кто тут? – раздался в отдалении грубый голос сторожа.
- Скорее! – шепотом скомандовала графиня и потянула за мальчика за руку. Пашка проворным котенком влез в окно.
- Кто тут? – Сторож с факелом вышел из-за кустов черемухи.
- Что-то случилось, Прохор? – спросила графиня, жестом велев Пашке пригнуться.
- Да, вроде, разговаривал кто-то… .
- Это я говорила с горничной.
- А под окнами никто не прошмыгивал? – Прохор наклонился, заглядывая под низкие ветки кустов. – Нынче ворья бродит … .
- Никого я здесь не видела, тебе показалось, должно быть. Ступай, Прохор. – Она проводила удаляющего мужика взглядом и повернулась к Пашке. – Так, значит, ты от Лопухиных. С чем же тебя послали?
- Молодого барина арестовали, - Анна кивнула – эта страшная новость была ей уже известна, - барыня не знает за что, а господам и прислуге из двора выходить нельзя, - быстрым полушепотом говорил Пашка, глядя в мрачнеющее лицо графини, - я по распоряжению барыни тайком пробрался подземным ходом, мне к барину Степану Васильевичу в Москву надо, а вас барыня просит, чтоб коня какого дали.
Анна Гавриловна секунду думала нахмурясь, потом сказала тихо, но твердо, - вылезай обратно в окно, только тихо, беги за дом, по правой стороне увидишь конюшни, жди у стены – будет тебе конь.
Дождавшись, пока парнишка выберется через окно, Анна вышла из комнаты, решительно двинулась по темному коридору. Свечу она не взяла – лучше, чтоб никто ничего не узнал. Прошла через широкую переднюю. В доме тихо – похоже, вся прислуга спит крепким сном. На всякий случай оглянувшись, потянула ручку входной двери. Выскользнула во двор навстречу порыву прохлады. Стараясь не спешить – если кто и заметит, пусть будет похоже, что она просто прогуливается, - без происшествий дошла до конюшни, с усилием надавила на тяжелую, скрипучую дверь. Стало слышно, как в темноте, пахнущей сеном, похрапывают лошади. Аня уже ступила одной ногой в эту темноту, как вдруг среди безмятежной тишины раздался глухой топот быстро приближающихся шагов.
- Кто тут?
Аня, вздрогнув, обернулась.
- Барыня? – недоверчиво вглядываясь, спросил неожиданно появившийся конюх. - А я подумал, чужой кто, - голос его приобрел тон растерянности и извинения.
- Не спится что-то, - графиня завела за ухо прядь волос, упавшую ей на лицо, и улыбнулась, - решила навестить свою любимицу: лошади – чудные создания. – Аня любила верховые прогулки, и это уже знали в доме ее мужа.
- Вам помочь? – Конюх переминался на месте.
- Нет, мне ничего не нужно, иди отдыхай, - голос ее звучал спокойно, хотя внутренне она уже начинала терять терпение. Аня отвернулась, всем видом показывая, что продолжение разговора в ее планы не входит, шагнула в душновато-теплый воздух конюшни. Судя по шагам, конюх удалялся в сторону своего дома. Теперь необходимо найти подходящего скакуна, резвого, но послушного: буйный, чего доброго, сбросит мальчишку. Она помнила приблизительно, в каком стойле стоит Добрый – покладистый гнедой конь. В темноте торопливые руки никак не могли нащупать засов. Наконец, вот он – холодный металл петель, плохо обтесанное занозистое дерево перекладины. Привыкшие к темноте глаза различили силуэт мирно спящей лошади. Аня пошлепала коня по шее. Животное всхрапнуло, спросонья неуклюже переступило с ноги на ногу, ткнулось влажной мордой в щеку женщины. Аня погладила гриву:
- Пойдем, мой хороший, пойдем, нужна твоя помощь.
Поняв, что не взяла сбрую, она, чертыхнувшись, пошла к выходу: у двери должно быть все необходимое. Добрый покорно пошел следом. Еще некоторое время рылась на полках, отыскивая уздечку, недоуздок, повод. Не убежал бы малец, пока она возится. Да еще осаждали мысли нехорошие: «Что за беда нависла над Натальей на этот раз. Не пришлось бы поплатиться за помощь. Но не отказывать же ей в такой час…». Дружелюбный жеребец громко сопел, прядал ушами и вертел головой, норовя уклонится от рук, закладывающих в его рот удила, но быстро смирился и позволил себя взнуздать.
Поглаживая мохнатую морду, Аня повела коня вдоль бревенчатой стены конюшни, завернула за угол – никого. «Неужели не дождался», - подумала она, оглядываясь по сторонам.
- Мальчик, - позвала она тихо, и заметила, как от дальнего угла стоявшего поблизости домика садовника отделилась тонкая тень. Паша бесшумно подбежал к ней. В эту минуту где-то в отдалении послышался стук колес по булыжной дороге. Аня напряженно прислушалась. Звук приближался.
- Иди вдоль ограды в конец двора, там увидишь калитку, от нее тропа к реке. Говоришь, барина предупредить надо? Так, он же в Москве!
- А мы прошлым летом с господами ездили, я дорогу-то и припомнил. Доеду! – бодро ответил гонец.
Цоконье копыт, сопровождаемое стуком колес, затихло. Клацнуло железное кольцо ворот. Через тишину, наполненную шорохом встревоженной листвы, огибая толстые стены дома Бестужевых, донесся натужный мужской голос. Расстояние и помехи исказили звук, и слова было не разобрать.
- О, Господи! – прошептала Аня, приложив руку к груди. – Беги скорее, храни тебя Бог! – обратилась она к мальчишке и спешно направилась к черному входу дома.
Войдя в дом с черного хода, Аня остановилась у входа в коридор, ведущего в спальную часть дома. На крыльце послышались тяжелые шаги, и она обернулась к высоким, массивным парадным дверям. Едва различимая в прозрачной от сочащегося из окон света темноте, щель между створками приковала взгляд широко раскрытых глаз. Шаги все ближе – чаще пульс. Пауза. Тонкая вертикальная полоса серого света возникла и стремительно превратилась в широкий прямоугольник с черной мужской фигурой.