Наталья Федоровна оцепенело смотрела туда, где скрылась тюремная карета с бледнеющим в темноте зарешеченного окошка лицом Ванечки. В хаосе путающихся, разорванных мыслей часовым маятником выстукивало: «Арестован… Арестован… Арестован». Так, медленно, по капле копится потенциальная энергия отчаяния. В момент, когда эта субстанция достигнет критической массы, родится взрыв и разметает обломки хрупкой стены, воздвигнутой наскоро ошеломленной душой между сознанием и ужасом реальной действительности. Мгновение, и звоном в ушах осыпаются осколки разрушенной защиты, и вспыхивает мир со всей неумолимостью фактов, сыростью морского ветра облепляя кожу, обдавая глаза щемящей пустотой улицы. В тонкую материю сознания безжалостно врывается смысл произошедшего. Озноб охватывает тело, вздрагивающее от ударов сердца.
«Ваню арестовали и увезли на допрос…. На допрос! Почему? Что-то крутится? Агашка на днях говорила о каком-то заговоре … Но при чем здесь Иванушка? Не может быть! Не может… А, если оговорили? Что же делать? Нужно что-то делать, освободить его…, писать Степе – долго…, лучше Воронцовым, Ивану Лестоку, Шувалову…, нет, поеду к ним сама, в ноги упаду – только бы помогли!». Наташа почти бегом пересекала широкий двор. «А эти, что здесь делают?» У дверей дома ошивались двое гвардейцев. «Забыли что-то? Черт с ними!»
- Кирьян, карету мне, живо! – громко крикнула она, едва добежав до входной двери. – Где ты, бездельник? Да, не мешкай! Не сдобровать тебе, как не успеешь, когда я выйду! – Продолжала она давать наставления необычно шустро выскочившему из комнат прислуги лакею, не обращая внимания на подошедшего гвардейца и слова его, как муха, назойливые.
– Да, что ты встал, ирод?! Торопись! – Глядя на застывшего столбом слугу, Лопухина пришла в ярость. Но Кирьян почему-то не отреагировал на гнев хозяйки должным образом и, подняв плечи, продолжал стоять, переводя взгляд, то на нее, то… Наталья повернулась в ту сторону и встретилась глазами с гвардейцем, и, только сейчас, сквозь звон и треск собственных мыслей, услышала:
- … взяты под караул, Вы не можете никуда выезжать.
- Что? – Наташа осеклась и смешалась, но в следующий момент решительность вернулась к ней. - На каком основании? – Повысила она голос. – Кто вы такой, почему я должна Вас слушать?
- Ваш дом, Вы сами и вся челядь взяты под караул по приказу государыни Елизаветы Петровны. Никто не смеет покидать дом, равно как вы не можете никого принимать. – Капитан протянул ей лист бумаги.
Наташа рассеянно взяла его, быстро пробежала глазами непонятный текст. Он был написан по-русски. Наталья Балк, свободно изъясняющаяся по-русски, не была обучена русской грамоте, писала и читала только по-немецки. Но подпись и печать Елизаветы она узнала.
- Почему? За что?
- Не велено отвечать, - строго отрезал караульный и направился к входной двери. – Что, все выходы взяли под охрану? – обратился он к поджидавшему его гвардейцу.
Наташа, подхватив юбки, направилась в свои покои. Она металась по комнате, как пойманная волчица. Собственный, богато и с любовью обставленный дом стал ей клеткой. Зимой прошлого года арестовали Степу, но домашних никто не караулил. «Почему сейчас? В чем обвинили Иванушку? Степу тогда взяли как подозрительного, близкого к прежней власти, но через два месяца отпустили. Может по тому же делу? Тогда и за ним нынче едут. Нужно его предупредить, – как? А если не по тому? Что? Что может быть причиной?». Наталья напряженно перебирала все, что ей было известно о жизни сына вне родительского дома. «Если бы Ваня, в самом деле, был втянут в заговор, он бы сказал мне. Да, и не мог он. Он неосмотрительный, не в меру смелый на язык, но…». Внезапно тело сковало морозом, раньше, чем она успела понять сверкнувшую догадку. «Эти его разговоры с друзьями… Господи! Как их – Бергер и Фалькенберг. Только того, что я знаю достаточно, чтобы… Но это только разговоры… За разговоры князя Долгорукого четвертовали…!» - Наташа мысленно застонала, но тут же надавала себе пощечин (опять-таки мысленно). «Это было при другой власти. А чем лучше эта власть? Стоп! Может, вообще, не в том дело. Что делать? Чтоб при любом случае польза была. Ни куда не выйти, ни с кем не поговорить… Степа должен знать. Как?». Наталья села (упала) за письменный стол, подперев голову руками. Под темной, полированной гладью проступала структура дерева. Строгие, параллельные полосы кое-где чуть отклонялись от прямолинейности, но все же неизменно стремились от одного края столешницы к другому. Раздражающая, непременная предопределенность. И только с краю это однообразие давало слабину: темные линии, как будто притянутые лежащей за краем неизвестностью, вдруг изгибались, с правой стороны чуть заметно, но чем левее, тем круче. Все шире становились между ними расстояния…
Дверь чуть приоткрылась, и в нее робко втиснулась Дуня – дородная няня Васеньки.
- Госпожа, Василий Степанович проснулись, вас спрашивают, - несколько растягивая слова и теребя фартук, произнесла она.
Наталья только слегка повернула голову. - Не сейчас. Вон поди. – Снова сосредоточилась на разглядывании стола. Скользящий взор напряженно отслеживает изгибающиеся, закругляющиеся линии. И вот в самом уголке одна из линий, наконец, обособляется окончательно от общей закономерности и образует маленький темный овал с ровным светлым краем. Мысль, наконец, находит то, что так упорно искала. «Нашли ли они ТОТ ход? Нет, как им о нем догадаться?»
Наташа отчетливо вспомнила солнечный осенний день и отчаянный переполох в доме. Пропал двенадцатилетний Сережа – ее третий сын. Слуги бегают на цыпочках, не смея поднять глаз, – не доглядели. Видели его в последний раз в подсобных помещениях, а, чтоб выходил он оттуда или из дому, а тем более со двора, никто не приметил. Поначалу думали, заигрался или заснул ненароком в одной из множества комнат, но когда заглянули в каждую, заволновались, на пол перед хозяевами кинулись. «Ис-ка-ать!» Искать, так искать – еще по пять раз в каждую комнату, подсобку, чуланчик заглянули. Нет, барина. У горничной Луши глаза от слез распухли: и ее сыночек исчез. Уж, не домового ли проделки или прочей нечисти. Наташа, призывая на помощь весь свой разум, гнала прочь суеверный ужас. «Господи, не мог же ребенок провалиться сквозь землю!» - заламывая руки, воскликнула она и с мольбой посмотрела на мужа, с которым они самолично обошли дом уже во второй раз. «Сквозь землю? Как же я раньше…», - задумчиво отозвался Степан и устремился во двор, к тем подсобкам, где в последний раз видели Сережу и дворового мальчика Никитку. «Куда ты, черт возьми!» - Наташа в гневе топнула ногой и побежала следом. Вскоре в погребе был найден лаз, за которым тянулся длинный подземный ход, низенький, больше похожий на нору. Этот ход вырыт был более четверти века назад. Тогда по велению государя Петра Алексеевича все вельможи должны были придумать и соорудить при своих домах какую-нибудь хитрость, способную пригодиться и для веселья и для войны. Степан Васильевич приказал вырыть три тоннеля от подсобных помещений двора до реки. Стены и потолки были укреплены массивными деревянными балками и каменной кладкой, а пол вымощен булыжником. Если такая поверхность была намазана мокрым речным илом, то по ней можно было съезжать в плоскодонных лодках до самой воды. Такие же тоннели могли использоваться и в качестве тайных бухт для содержания и вывода на воду множества лодок. Подобное приспособление было бы полезно в случае, к примеру, осады приморских городов, для ночных вылазок в неожиданных для противника местах. Но в то время выходов к морю, которые нужно было б оборонять, у России еще не было, задачи стояли совершенно противоположные. Поэтому, хоть идея и показалась царю занятной, развития не получила. Тоннели были закрыты, забыты и постепенно разрушались. Но один из них, как оказалось, отыскал бредивший водной стихией княжеский отпрыск. Об этом свидетельствовала неплотно прикрытая дверца и следы. Через полчаса юный рыцарь и его оруженосец были найдены рассекающими речные воды на маленькой весельной лодке. Сережа, в перепачканных грязью кюлотах, с растрепанными ветром волосами, выглядел таким счастливым, что у родителей не хватило духу наказать его. Даже лаз, который Наташа хотела засыпать, был оставлен и отреставрирован, поскольку Степан сказал, что нельзя мальчику запрещать игры, в которых он учится быть воином, сражающимся с злыми силами в темных пещерах и на водных просторах. В итоге Сережа получил разрешение и дальше пользоваться подземным ходом при условии, что он будет предупреждать родителей о каждом своем походе. Мальчишки в те дни собственноручно вычищали ил оседавший после каждого подъема воды в реке. Но с тех пор прошло четыре года. Сережа вырос и мечтал уже о настоящих морских судах и сражениях, и по своему горячему желанию отправился учиться в Петербуржскую морскую навигацкую школу. Подземный ход же уже несколько лет был снова всеми забыт и, наверняка, стал уже и ниже. Но сейчас…
Сейчас. В мысленном хаосе, рожденном взрывом, быстро проступали очертания конкретного плана действий. Дальше – четче, складнее. Когда все лишнее, ненужное было отброшено, настало время подготовки к воплощению плана в жизнь.
Агаша появилась по первому зову колокольчика.
- Что глаза красные? – спросила Наталья Федоровна, глядя в ее заплаканное лицо.
- Да как же, барин-то, - пискнула служанка, кривя к низу уголки губ, и поднесла к глазам край фартука.
- Цыц, не оплакивай его заранее, – твердо произнесла княгиня и, пристально смотря в темно-карие глаза, добавила вполголоса. – Скажи, Агаша, если мне потребуется твоя помощь в том, чтоб Ваню и всех нас из беды вызволить, ты готова помочь?
На лице девушки отразилось удивление.
- Я всегда…, чем могу…, конечно, барыня! – взволнованно, после короткой паузы, ответила Агаша, прижимая к груди ладони.
- Тогда подумай, кто из наших дворовых мальчишек самый смекалистый и шустрый?
- Да, что тут думать – Па…, - радостно начала Агафья, но хозяйка шикнула на нее.
- Тихо! – Наталья Федоровна нахмурилась. – Что кричишь? У двери, небось, караульный?
- Нет, один в конце коридора сидит на стульчике, а у двери никого.
- Хорошо, но вопить, все равно, не следует. Так кто, ты говоришь, из мальчишек самый шустрый?
- Пашка, садовника Захара сын.
- Сколько ему лет?
- Поди, тринадцать будет.
- Подойдет, - задумчиво произнесла Наталья, - и Захар – человек надежный. – Она вздохнула. – Так вот, слушай меня внимательно, Агафьюшка…
* * *
Отдав все указания, Наталья Федоровна вернулась к себе и сказала привести к ней Васеньку. Стараясь не замечать щемящую боль в груди, она играла с ним, смеялась. Вечером она распорядилась перенести его кроватку в свою спальню и, убаюкав сынишку, долго не могла заснуть, блестящим грустью взглядом ласкала его розовые пухлые щечки, сложенные бантиком губки и пушистые каштановые ресницы. И перебирала в пальцах пшеничные локоны.