Глава сорок третья
Пока Вика искала друзей, присматриваясь к однокурсникам, Стас Залевский в своем институте никого не искал, сразу же включившись в учебу. Его любимый профессор Михайлов посоветовал параллельно с институтом закончить вечерние фельдшерские курсы и устроиться «медбратом» в нейрохирургию, где он сам консультировал три раза в неделю.
– Присмотришься к больным, полистаешь их истории болезни. Клинику надо знать изнутри. Ты парень толковый.
В устах профессора «толковый» звучало комплиментом. Он не любил захваливать своих подопечных.
Теперь у Стаса времени не оставалось совершенно. Школа с ее начинкой отодвинулась в туманное прошлое, словно Стасу стукнуло не девятнадцать, а все семьдесят. Правда, природа брала свое – «гармонь играла громко», как цинично выражался один его однокурсник, подразумевая, конечно, игру гормонов.
Чтобы не зацикливаться на этой проблеме, Стас легко пошел на призыв сестрички из соседнего отделения делить с нею ночное дежурство. Вика даже не догадывалась, что ее Стасик без всякого зазрения совести спит с девицей лет тридцати и порою надолго забывает про свою девочку-недотрогу с синими глазками. На расстоянии Вика вызывала в нем нежность. Когда же он приезжал домой, то испытывал такой прилив любви, что ему хотелось немедленно жениться и увезти с собою это чудо природы. Он искренне считал Вику самой обаятельной девушкой, он уважал ее за нравственную чистоту, независимый характер и широту духовных интересов.
Он просто не мог поставить никого рядом со своею Синичкой. Он понимал, что она – и есть его судьба, и не надо искать ничего другого, ибо лучше не подвернется. Но на каждый день (а вернее – на два-три раза в неделю) ему нужна была простая женщина, не уродка и не дура, с женственными формами и без комплексов.
Конечно, еще лучше иметь под рукой красивую и умную, но без особых претензий, чтобы ни на что не рассчитывала.
Словом, в какой-то мере Стелла была права, считая его «шведом холодным» и чуть ли не карьеристом. И именно Стеллу он вспоминал иногда как вполне доступный предмет вожделения. Но тут врожденная порядочность восставала: ни за что он не стал бы изменять Вике с ее подругой.
Однажды зимой он встретил Стеллу возле своего дома, и они даже поболтали немного. Оба испытывали полудетское волнение.
– Как ты здесь очутилась? – спросил Стас бесцеремонно, скрывая это волнение.
– Тебя поджидала, – нахально усмехнулась Стелка. – Узнала, что ты на каникулы приехал, и вот, ловлю тебя.
– С тобою не соскучишься. И что теперь? Поймала. Дальше что будем делать?
– От тебя зависит, – отводя глаза в сторону, ответила Викина бывшая подружка. – Планы у тебя есть?
– Есть. Сейчас с отцом пообедаем и пойдем в гости к Синичкиным. Познакомим своих родителей. А то они только на собраниях классных виделись.
– Ну и вали, – грубо ответила Стелла и развернулась уходить.
Стас смотрел ей вслед, невольно отмечая внешние перемены в этой яркой девице: она поправилась, стала еще выше, одевалась модно и дорого и мало походила на студентку. Она казалась старше себя лет на пять. Рядом с нею Вика смотрелась подростком, хотя Стас с радостью отметил, что грудь у его невесты стала повыше и округлилась.
Как же удивился Стас, вернувшись в Киев через десять дней, когда опять столкнулся в коридоре института со Стелкой! Нет, эта девочка откровенно его преследовала! А вот этого он не терпел. При всей своей любви к дисциплине и порядку Залевский больше всего ценил свободу. Он сам должен был выстраивать цели и методы их достижения. Он никому не позволит собою руководить.
– Приве-етик, – пропела Стелка, удерживая его за рукав пиджака, – не изображай, что меня не заметил! Я приехала специально, понимаешь, спе-циаль-но из-за тебя! Я не привыкла отступать от намеченной цели!
– Ну, ты даешь! – восхитился Стас ее бесстыдством. – А ты не поинтересовалась, совпадают ли твои цели с моими?
– Совпадают. Мне многого не надо.
– А мне надо о-чень много.
– Врешь. Спишь с бабой, а бедная Синичка ждет своего женишка и верит в его целомудрие. Какая тебе разница, с кем спать?
Стас отошел к окну, поманив ее пальцем. Он понимал, что жест получился просто неприличным, но его захлестнуло чувство, никак не совпадающее с нормальным желанием мужчины сойтись с женщиной, которая ему нравится.
– Слушай, девочка! Даже если ты мне и нравилась... когда-то, то не настолько, чтобы с тобою связываться. Я люблю другую, усекла? Так что гуд бай!
– Таким ты мне нравишься еще больше, – не растерялась Стелла. – Это которую ты сейчас любишь? Синицу или свою медсестричку?
– Синичку. На поезд опоздаешь!
Он развернулся и ушел таким решительно-деловым шагом, что Стелла вслух прошептала ему вслед:
– Ты еще пожалеешь, сволочь.
Вернувшись из Киева, Стелла тут же позвонила Вике, с которой не виделась со дня окончания школы.
К телефону подошла Ирина Алексеевна. Ее холодно-вежливый тон добил Стеллу.
– Передайте Вике, чтобы она мне перезвонила, есть новости. Из Киева.
– Деточка, твои новости всегда дурно пахнут, – ответила Ирина Алексеевна, прекрасно помня страдания дочки из-за подружки, так здорово описанные в дневнике. Эта дрянь явно разнюхала что-то о Стасике, раз звонит после такого перерыва. Кто еще может в Киеве интересовать ее Вику?
Стелка швырнула трубку, разозленная, но не удовлетворенная.
– Ладно, – утешила она себя, – выйдем на птичку-синичку самостоятельно.
И вышла. Вечером она просто явилась в гости, словно и не было долгой разлуки.
Дверь открыла снова Ирина Алексеевна. Не пуская Стеллу в дом, она тихо сказала ей с порога:
– Вика спит.
– Мам, кто пришел? – выдала себя Вика из глубины квартиры.
– Цыганка!
Ирина Алексеевна просто захлопнула дверь перед носом юной мстительницы.
Она плохо знала эту девочку. Девочка чем-то походила на нее, всегда доводящую до конца задуманное. Стелла позвонила в дверь к тете Насте и напросилась в гости. Пока тетя Настя пыталась вспомнить красивую одноклассницу Женечки, Стелла помахала ручкой ее супругу, который появился сзади в одних трусах.
Целых полчаса выслушивала Стелла воспоминания матери о ее родном ребенке, таком умном, красивом и добром, не забывая громко ахать и соглашаться.
Когда тетя Настя всплакнула, Стелке не удалось пустить слезу, но вполне удалось изобразить страдание. Через минуту ее уже угощали пирожками с капустой и поили травяным чаем.
Тетя Настя, обманутая таким сочувствием, рассказала милой Стеллочке о том, что Женечка хотел жениться на Вике, потому что они так любили друг друга, так любили!
Уходя, Стелла сказала тете Насте:
– Я Вику не застала. Вы, если ее увидите, передайте, что я приходила. Хотела рассказать, что была в Киеве, видела Стасика Залевского. Вы помните Стасика?
– А как же! Он же отличник был, как не помнить! И с Женечкой моим дружил. Гуляли вместе.
– Мы вчетвером и гуляли: я, Вика и мальчики. Так вот, передайте Вике, что все у Залевского хорошо, у него есть девушка, он на ней жениться хочет. Девушка работает медсестрой, там же, где и Стасик. Они любят друг друга. А то Вика ничего о Стасике не знает!
– Куда ей до него! Она ж учится! Ей некогда. Девочка замечательная! Передам, если чего не забуду.
– Ой, это важно! Вы повторите, что я сказала, а? Это нельзя забывать. А то я не скоро Вику увижу.
Настя, как первоклассница, повторила «новость», одновременно лицом показывая, что рада за Стасика.
Она не стала ждать до завтра – из страха, что позабудет про новость. С головой у Насти творилось неладное после смерти Женечки. А потому позвонила к Синичкиным, чтобы передать через Ирину Алексеевну новость. Раз Вики нету дома.
Вика была. И выслушала доклад тети Насти о неожиданном визите Стеллы с большим волнением. Ирина Алексеевны у себя в комнате читала книгу. А когда вышла, застала дочь сидящей в кухне на табуретке с таким лицом, словно она только что вернулась с похорон.
– Кто приходил?
– Тетя Настя.
– Чем тебя расстроила? Ох, уж эта Настя!
– Ничем.
– Так я и поверила. Посмотри на себя в зеркало.
Вика молча ушла к себе, но Ирина Алексеевна не отставала от нее.
Через минуту она узнала правду. Вика не плакала. Ирина Алексеевна сказала в утешение о Стелке:
– Вот гадина. И родится же такое! Уродка моральная. Я так понимаю: она узнала, что у твоего Стасика есть ... баба. Извини за грубость, ты же у нас девочка тонкая. У каждого мужика появляется в определенный период... женщина. Для организма полезно, понимаешь? Я твоего Стасика, если это правда, не обвиняю, хотя и не оправдываю. Ему таки пора жениться. Я тебе советую: выбрось все из головы. Если даже это правда – про женщину, нечего страдать. Ни на ком он жениться не собирается в ближайшее время. Он делает карьеру.
– Он еще учится.
– Вот. Учится и одновременно делает карьеру. У него здоровый нюх на время. Никакой инфантильности. Это я одобряю. Он практичен. Мне понравился его отец. У такого папы не может быть плохих детей. У них порядочность в крови. Это как семейная традиция. Короче: плюнь ты на эту сороку-воровку. Ей не перепало, она и злится. Будешь дурой, если утроишь скандал своему милому. То есть – сцену ревности. Ты должна была быть готовой к такому варианту, раз уже один раз со Стасиком случилось подобное. А если будешь в его глазах девочкой-недотрогой, то и еще раз случится.
– Мама! Что ты говоришь?! Ты же сама мне про него...
– Когда это было! Вы, можно сказать, уже обручены. Тебя уже посватали. И что теперь – все ломать? Если хочешь знать – лучше Стаса ты никого не найдешь. Он – надежный.
– Ничего себе надежный, – уныло сказала Вика в подушку. – Иди спать, мама.
– Я уйду, а ты мне обещай не делать глупостей. А то настрочишь завтра письмо под горячую руку.
Вика письмо не настрочила, а просто перестала отвечать на письма Стаса, в каждом из которых он спрашивал, что случилось. А потом неожиданно приехал. Не зная толком, что случилось, но увидев Викино отчужденное лицо, он догадался: Стелка, дрянь такая, проделала свою гнусную работу. Он не стал извиняться, а просто накинулся на Вику с поцелуями и даже стащил с нее блузку в порыве чувства, стал целовать ее худенькие плечи.
Вика молча отбивалась, но руки ее слабели, и уже не было сил сопротивляться.
Помешал всему дед, явившийся на пороге Викиной комнаты так тихо, что все засмущались одновременно, а бедный Алексей Михайлович чуть не упал при повороте на сто восемьдесят градусов.
– Все, сегодня же, нет, завтра, идем подавать документы в загс. И не задавай мне никаких вопросов. Ты запомни: я не люблю оправдываться. И от тебя никаких оправданий не буду требовать, что бы ни случилось.
Через месяц Вика и Стас жили уже в Киеве в крошечной комнатке в Куреневке, в частном секторе...
Год учебы на филфаке в родном городе даром не прошел. На факультете журналистики, куда Вика поступила тоже не без помощи всесильного Михайлова, не было такого обилия трудных предметов. Но тут Вика обнаружила, что и глубины в учебном процессе не было. Оказывается, она чему-то научилась на своем филфаке – работать самостоятельно с книгой, дополнительной литературой, а не просто прыгать по верхам науки. Да и не было здесь никакой науки – здесь царила информация.
Вот когда Вике пригодились знания медицинских проблем изнутри – со скромного шестка младшего медперсонала.
– Стасик, устрой меня в ваше отделение нянечкой, – попросила Вика однажды своего вечно занятого мужа.
Тот ласково погладил ее по голове:
– Ты слишком хлипкая для нашего отделения. Там нужны мужики под два метра роста или такие же бабы. Бой-бабы.
– А в терапию? На полставки? Ну, Ста-асик, поспособствуй родному человечку!
– Чтобы тот совсем загнулся? Ты после занятий приезжаешь домой зелененького колеру.
– Мне для работы нужно. Я хочу писать о том, что знаю. Не хочу в редакциях быть на побегушках. Мне нужен живой материал, а не заказуха. А от тебя не добиться... деталей вашего быта. Ты, кстати, как-то справляешься с работой и учебой? А чем я хуже?
– Ты не хуже, ты слабее. Физически. И я этому рад. Не люблю кобылообразных женщин. Оставайся Синичкой.
– Черт с тобой, сама устроюсь, – обиделась Вика.
И устроилась. В детскую больницу, где проблем было еще больше, чем во взрослом мире. И уже через месяц ее имя замелькало в городской прессе. Тихая студенточка Виктория Залевская оказалась кусачей журналисткой, как однажды сказал куратор курса на семинаре по истории журналистики.
– Скоро тебя, детка, будут бояться и не пускать на порог ни в одну клинику, – предупредил он с улыбкой. – Помягче пиши, срезай углы.
Викин дед теперь регулярно, чуть ли не раз в месяц, получал по почте пухлые конверты с вырезками из столичных газет, а потом пускал слезу, читая опусы внучки.
– Папа, ты совсем духом ослаб, – говорила Ирина Алексеевна, пожимая плечами.– Твоя Вика никого не щадит и, похоже, пока не боится никого. Петух жареный не клюнул...
– Твоя Вика! – ужасался Алексей Михайлович. – Ты бы радовалась, что наша девочка нашла свою дорогу и....
– Каков пафос! – смеялась Ирина Алексеевна. – Наша девочка просто еще не споткнулась.
– А как быстро она овладела украинским языком! – восхищался Алексей Михайлович.
– Лучше бы книжки писала, а не лезла в медицинские проблемы. Бедным врачам и без того хватает неприятностей, чтобы их еще потом добивала какая-то недоучившаяся писака.
Дед замирал от возмущения: и это говорит мать!
– Ты просто злишься, что Викуся не пошла в медицинский, а избрала собственный путь. Она права: ее бы после первого семестра выгнали! Забыла, как наша девочка плавала в химии и математике? А у вас же нельзя без этих наук? Нет, она умничка, все рассчитала верно.
Такие разговоры раздражали Ирину Алексеевну, как и Викины заметки и очерки, критикующие больничные порядки. Конечно, приятно, что ее дочь в карман за словом не лезет, но в то же время... Едва проклюнувшийся журналист проник на чужую территорию и ведет обстрел ее изнутри – какое нахальство! Работаешь нянькой – так работай; подмывай детишек, вытирай им сопли, помогай кормить, а не следи за тем, как медсестры подворовывают лекарства из холодильника или врач дежурный приходит после пьянки на работу с трясущимися руками.
Нет, конечно, Ирину Алексеевну возмущали факты, о которых она знала не понаслышке. Сама воевала со всеми на своем рабочем месте, но она не хотела, чтобы дочь занималась журналистским ремеслом именно в области медицины. Хотя в душе Ирина Алексеевна изумлялась своей дочке, успевающей работать и учиться, а также вести маленькое домашнее хозяйство у черта на куличках.
Когда Ирина Алексеевна впервые съездила навестить молодоженов в Киеве, ее поразила эта самая Куреневка – богом забытый поселок с раздолбанными дорогами и хатками сельского типа. А Вика со Стасом словно не замечали убогости нового жилища. Их комната (если это вообще можно было назвать комнатой) имела отдельный вход, и этот так радовало супругов! Как же, они владели отдельным помещением! У них теперь все свое! Ирина Алексеевна осматривала это «свое» с брезгливой гримаской. Разбитый диван, допотопный комод, письменный стол, он же обеденный. Среди этого интерьера невозможно было повернуться, чтобы не сбить с ног стула или не удариться об угол стола.
Осмотр жилища заставил Ирину Алексеевну задуматься: надолго ли хватит молодым счастья в этом раю?
В день ее приезда (неожиданного) Стас дежурил в больнице, так что освободилось одно лежачее место, как со смехом сказала Вика.
– Лежи на нем сама. Я поехала в гостиницу, – ответила Ирина Алексеевна. – Вот только побеседую с твоей хозяйкой. Ты не против?
– Ма, зачем? Она и так грозится нас выселить, если мы нарушим ее правила!
– У этой карги еще есть правила?! Какие же?
Что хозяйка карга – Ирина Алексеевна догадалась по внешнему виду старухи. Разговор с нею все-таки состоялся, когда на следующий день, переночевав у старой знакомой на Подоле, Ирина Алексеевна вернулась на Куреневку. Дочь была на занятиях, зять тоже, карга по имени Валентина Тимофеевна мела двор. Она хорошо смотрелась с метлой в руках – Ирина Алексеевна невольно улыбнулась.
Разговор удался. Что-то в Ирине Алексеевне почудилось хозяйке опасным для ее спокойного существования. Приезжая дама была не только высока, красива и модно одета (своих модниц в столице хватало), но и владела теми интонациями в голосе, которые замораживают на время всякое желание огрызаться. Требования приезжей родительницы были просты и понятны: молодых переселить в другую половину дома, где имеется комната посветлее, а мебель поприличней. Мы доплачиваем, а через полгода убираемся отсюда навсегда.
– Вы, Валентина Тимофеевна, такая щуплая, что вполне поместитесь в их комнате. А у нас Стасик такой большой, что... ну, вы поняли?
– А если я не соглашусь? – осторожно молвила хозяйка, поглядывая на деньги, выложенные на скатерть.
– Тогда ищите новых квартирантов, а я своих детей завтра же отсюда увожу. Они уплатили за два месяца вперед? Вернете.
Через два часа скудные вещички двух студентов были перенесены в комнату, где обитала хозяйка. Женщины работали молча. Соседка через забор с удивлением наблюдала, как Валентина Тимофеевна выколачивает ковер и драит старые кастрюли да сковородки, к которым не прикасалась в последние двадцать лет. Не удержалась, спросила:
– Тимофеевна, ты уезжаешь куда-то? Или готовишься к празднику? Или гостей ждешь?
Тимофеевна зыркнула сердито и промолчала. Ее главная гордость, ковер, провисевший на стене всю жизнь, теперь должен был улечься под ноги квартирантам в их новом жилище. Тимофеевна недоумевала сама: как она согласилась добровольно на все предложенные жертвы? Не иначе эта дамочка – ведьма. Или гипнотизерша.
Продолжение http://www.proza.ru/2010/07/30/611