ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.
ЧАСТЬ IV. НЕПРИНЯТАЯ ЖЕРТВА.
ГЛАВА 6. ТРИ ПИСЬМА.
Пока мы сидели у Акса, Петрик получил письмо из столицы Тонки, страны, которую мы пересекли до Акети и Някки двигаясь на юг. На конверте увидел я личную печать короля этого славного государства и перепугался не на шутку, вспомнив о соответствующих мерах.
- Петрик, что пишут?
- Бабушка умерла.
- Что? И у тебя тоже? Ох, Чудилка!
- А у кого ещё? – всхлипнул мой дружок, запутавшийся в большом количестве трагических рассказов наших пациентов.
- Ну… У королевича, например. У нашего. Ты знаешь, когда мы из Тонки уезжали, на границе…
- Всё, всё, Миче, хватит, не надо.
- Прости.
- Ничего. Возьми, прочитай. Это тётя пишет. Сестра моей мамы.
Чудилка протянул мне послание на именной королевской бумаге. Ничего себе! Вот так запросто его родня общается с сильными мира сего. Тётя просто взяла листок со стола короля и стала писать. И попросила, чтобы правитель большой страны поставил свою печать - чтобы письмо побыстрей дошло и не затерялось где-нибудь.
Тётя у Петрика странная, однако. Начиналось письмо так:
«Родные наши Петрик и Миче…»
- И Миче, - повторил я и моргнул. Не знакомая мне тётя пишет такие слова. Хотя, она слышала, конечно, о нашей дружбе и о том, что мы путешествуем вместе.
«Я и мой муж страшно огорчены и испуганы тем, что вы бросили «Комарик» и экспедицию, оставили своих друзей, родных и невест в то время, как преступник Воки Ловкач бежал и ищет вас ради мести. Вы не подумали о том, что он отправится с этой целью именно в холмы Иксаны? Я даже рада, Чудилка, что твоё имя гремит по всем странам, и вы с Миче оттянете это преследование на себя. Вы волшебники, и справитесь…»
Подглядывающий Петрик пожал плечами:
- Подумаешь! Так ведь и было задумано. Где-то в Акети распустить слух, что мы направляемся к Крабовому морю и привлечь внимание Воки к нашим персонам. Всё идёт по плану.
- Да, - сказал я, - за исключением того, что нынче всем и каждому известно, что мы едем в Айкри, и изменить маршрут уже очень сложно. Всё по плану.
Я снова уткнулся в письмо:
«Домашний арест не вразумил вас. Твоё неверие в твоих родителей, Петрик, возмутительно. Но благодарности нашей нет предела. Вы, ты и Миче, избавили наш народ от великого несчастья. Кто знает, сколько лет прошло бы до того момента, когда был бы раскрыт вред от возрожденных солнц? Я и мой муж, и наши дети – все мы с ужасом думаем о том, сколько людей погубило бы это изобретение, если бы не вы. Мы повсюду отправили письма с предупреждением, с текстом молитвы и рецептом лекарства, Петрик. Спасибо, что ты прислал нам всё это. Не думаешь ли ты, что это попытка поссорить страны, так долго живущие в мире? Жаль, что ты немного опоздал – и твоя бабушка скончалась. Она купила светильник и очень радовалась приобретению. И что вышло? Наши малыши, твои племянники, гостили у неё целый месяц и вернулись больными и бледными. Да ещё твой дядя, мой любимый супруг, приобрёл и нам это солнце незадолго до того, как ты обнаружил, насколько оно опасно. Но не беспокойся, Чудилушка, я знаю, как ты любишь племянников. Они уже почти здоровы, передают тебе привет.
Петрик и Миче, едва до нас дошли вести о том, что вы находитесь в Тонке, мы написали государю Крассеты, и ваша экспедиция взята под усиленный тайный надзор и охрану. Именно потому, что бежавший преступник Воки может причинить ей вред. Но всё же, мы больше волнуемся за вас. Твоя мама, Петрик, и твои родители, Миче, писали нам, что конвой слышал проклятия Воки в ваш адрес и клятву отомстить. Будьте осторожны. Думаю, он ищет вас. А ты, Петрик - мой любимый племянник, и потерять тебя я просто не могу. Если нужна помощь – пиши. И когда узнаешь, что делать с фигурками, в которые заключены солнца. Они до сих пор у нас, хотя и убраны с глаз долой в подвал.
Твоим родителям, Петрик, я написала и отправила всё, что следовало, не раскрывая того, что знаю, где вы находитесь, не волнуйся. Только, думаю, для них это недолго будет секретом.
Петрик и Миче, когда всё снова станет хорошо, и вернётся настоящее солнце, вы должны побывать у нас в гостях с Рики и этой девочкой Лалой, и всеми вашими друзьями. Ну а мы, конечно, хотели бы приехать на ваши свадьбы, если твои родители, Чудилушка, к тому времени бросят дурить и забудут свои предубеждения в отношении Миче. Твой друг – замечательный мальчик, очень хороший.
Но скажите мне, что вы собираетесь делать в Някке? Чудилка, что лично ты сможешь сделать из того, что не смогут сделать твои родители? Только я – не они, и не стану читать вам мораль. Скажу одно. Я, как бывшая служительница Эи, уверена, что вас неспроста вынесло на дорогу в зимнюю стужу. Если для вас имеет смысл моё благословение, то оно у вас есть».
Дальше перечислялось большое количество людей, которые передают Петрику приветы, детской рукой были пририсованы каракульки, должно быть, изображающие два кораблика, кто-то написал мужским почерком и без подписи: «Ну что, Чудилище, допрыгался?» И другим почерком, но почему-то полупечатными буквами, как пишут на чертежах инженеры: «Он не допрыгался, а добегался!» - и сбоку жуткая фигурка в матросской рубашке, с перекошенной рожей и саблей в зубах, очевидно, озверевший Воки. Женским почерком: «Петрик, когда в гости приедешь? Хоть бы заехал, пока в Тонке был! Хоть бы с бабушкой успел повидаться». Вторым мужским почерком, «инженерными» буквами: «Нечистая совесть гонит его на юг». «Петрик, я тебя люблю. Приезжай играть», - с жуткими ошибками писал ребёнок, только что начавший осваивать алфавит. Снова вторым мужским почерком: «Ему нынче не до игр. Он важными делами занят». Ещё один мужской почерк, третий, крупный и чёткий, так пишут решительные люди: «Лиля права. Передай родителям, пусть бросают чудить. Уже сил моих нет с ними разговаривать. Я только что из Някки. Это я, твой дядя. Привет Миче». И опять второй мужской почерк: «Пора заканчивать переговоры. Настала пора решительных мер», - и нарисована пушка и летящее из неё ядро с физиономией скучающего вида.
Петрик всё время, что я изучал послание, из-за моего плеча перечитывал его. И хохотал над этой последней припиской так, что уже утирал слёзы.
Меня же потрясли слова маленького ребёнка: «Петрик, я тебя люблю» - кто, кроме Рики, мог ему так написать? МОЕМУ Петрику?
- Кто это всё накалякал? - сердито спросил я, ткнув пальцем в рисунки.
- Мой брат, мой любимый двоюродный брат, - охотно пояснил мой дружок. – До того смешной! Это он повадился меня Чудилой называть, а за ним уже все остальные.
Слов нет. На меня просто столбняк напал. Ладно, родители у Петрика. Родители и родители. Ну, бабушка. С трудом я пережил тётю и её супруга. Но сообщение о том, что у него есть, оказывается, любимый двоюродный брат, произвело на меня убийственное впечатление. Нет-нет, я не обиделся, что Петрик о нём не рассказывал. У меня у самого такая огромная родня, что суток не хватит о ней рассказать, и обязательно кого-нибудь забудешь. И всё же, тех, кто живёт в Някке, Чудилка знает очень хорошо. Например, мои любимые двоюродные сёстры. Если они напишут мне, для него это не будет новостью. Но не в этом дело. Это я всё не о том говорю. Ревность – вот какое название я дал тому нехорошему, что горькой волной поднялось в душе. Я не обратил внимания на сообщение о том, что мой дружок, оказывается, едва ли не из дома Тота разослал предупреждения по городам и весям. Что его тётя меня почему-то считает хорошим мальчиком, и явно на нашей стороне, хоть и пытается делать вид, что сердится. И что у неё и её мужа какой-то вышел спор с родителями Петрика – из-за меня! Что мои собственные родители переписываются с его тётей. С какой бы стати? Откуда они знакомы? Почему я не знаю? Меня потрясли эти приписки – такие добрые, такие радостные приписки обожающих моего Петрика людей. А как же мы с Рики? Я вот пожалуюсь Лёке…
- Миче, ты что? Ты обиделся? Спокойно. Почему?
- А кто, - выдавил я из себя, - этот ребёнок, что так тебя любит?
- Мой племянник. Сын моей двоюродный сестры. Видишь, это она ругает меня за то, что в гости не завернул, а её муж – он славный! – шутит, что я допрыгался. Понимаешь, у сестры сначала родился мальчик, а потом они с мужем хотели девочку. Родилось две девочки – вот здорово! Посмотри, каждая из них по кораблику нарисовала. У нас в роду бывают двойни. Что непонятного? У тёти и дяди – сын и дочь. Дочка старше. Она замужем. У неё трое детей. А её брат – чуть старше Кохи. Он ещё не женат. Всё просто.
Я сказал себе, что всё нормально. Подумаешь, обнаружилась у Чудилки куча родни. Ну и что? Надо привыкнуть к этому. Он же привык к моей родне.
От этого послания у Петрика поднялось настроение, а я сник на целых десять минут. Больше всего меня мучила обида за Рики. Он тоже любит этого балбеса. И Лёка – он ведь даже ничего не знает.
До Чудилки вдруг дошло, отчего я такой унылый. Сначала он смеялся надо мной и моей ревностью, а потом воскликнул, делая вид, что шутит:
- Если бы ты знал, Миче, что я перенёс ради дружбы с тобой!
Я вспомнил давнее письмо от его отца, и мне стало стыдно. Очень.
- Зачем? – спросил я. – Зачем столько тайн нагородил ты вокруг себя, Чудилушка? Что такого страшного в том, что мы с Лёкой знали бы о твоих родственниках?
Петрик пожал плечами:
- Будь моя воля, не было бы ни одной тайны. Я бы вас познакомил, тебя, Нату, и Лёку, и Рики, со всеми этими людьми. Мы бы все вместе поехали в гости – было бы весело! Нас приглашают не в первый раз.
- Вот как?
- Да, Миче. Тётина семья тебе понравилась бы. Послушай меня, это важно. Растопырь уши.
- Весь внимание.
- Не хохми. Я не извинился перед тобой за то, что выставил тебя из каюты на «Комарике». Выставил и рассказал ребятам то, что они могут знать, а ты не можешь.
Я прямо онемел. Они могут знать, а я – нет. Вот так-так. Хотя, это не новость. Мне совершенно не нужно было извинений. Просто услышать это от моего дружка оказалось горько.
- Я сам вышел. Я понимаю, - выдавил я из себя.
- А я нет! – вскричал, вскочив на ноги, Чудилка. – А я не понимаю. Я всю дорогу пытаюсь извиниться. Мне стыдно.
- Ну… э-э-э… я… Нечего стыдиться, Петрик.
- Поверь, есть чего. Послушай. Я пытаюсь извиниться так. Я понемногу рассказываю тебе то, что наши уже знают. Я связан клятвой, и скажу тебе не всё, нет…
- И не надо! – я даже махнул на Петрика двумя руками, испугавшись его откровенности.
- …только то, что я очень хорошо обдумал и пришёл к выводу, что это сказать можно.
- Мне?
- Тебе-тебе.
- Не надо, Чудилка.
- Надо. Я не хочу, чтобы были тайны. Поверь, Миче, они – очень большая глупость. Я объяснил тебе всё про реформы. Я показал тебе письмо тёти. Я сказал об общем предке с Корками. Думаешь, я проговорился? Никогда. Я рассказал тебе, какая судьба ждёт моих детей. Если только я не попытаюсь изменить порядок вещей.
- Ты не изменишь, - пессимистично заявил я, и Петрик сразу сел и сник.
- Наверное, когда будет всё это позади, я попрошу у тёти с дядей политического убежища – и вы все станете навещать меня. Будем встречаться на границе, - попытался он пошутить.
Я не знал, что сказать. Что же это за жизнь такая у Чудилушки моего?
- Но почему, Петрик?
- Потому, что мне очень тяжело, Миче, так жить. Старшее поколение всё довольно, даже мои ровесники довольны, все как-то устроились, а я какой-то не такой. Мне хочется всё изменить. Мне надо.
И я вспомнил, что слышал уже от Хрота подобные речи. От Хрота Корка, нелюбимого сына.
- Твои родители обижают тебя?
- Нет, Миче, не больше, чем тебя. Наши семьи очень похожи.
- Тогда что? Меня не обижают.
- Правда?
- Ты же знаешь.
Он усмехнулся с таким видом, будто бы сомневался в моих словах.
- Что ещё ты хочешь услышать, Миче? Кого я предпочитаю: друзей из Някки или родню из Тонки?
- Ты зачем мне грубишь? Я знаю, что нормальных людей на всех хватает. Да, я обиделся сначала, но только потому, что понял, что ты ещё более скрытный, чем я считал. Я же не знал, что ты… извиняешься. Что даже такая ерунда тайна от меня. Главное, что такого в том, что у тебя есть все эти родственники?
- Вернулись к тому, с чего начали, - заметил конспиратор. А я понял: родители по какой-то причине запретили ему говорить со мной о его родне. Со мной, с сумасшедшим волшебником. И чтобы Лёка случайно не проболтался при мне, запретили с Лёкой говорить тоже. И с Натой – тем более. Сейчас Петрик и впрямь нарушил запрет. Всю дорогу нарушал и нарушал!
- Отвечай, почему твоя тётя ссорится с собственной сестрой из-за меня? При чём тут я? Ты можешь сказать мне, почему твои родители так ко мне относятся? Что я им сделал?
- Не могу объяснить. Но я дал тебе прочитать это письмо, Миче, - ровным голосом сказал Петрик, - чтобы ещё одной тайной стало меньше. Но пока ещё только одной. Тебе и так будет тяжело. Поверь, мне ещё тяжелее.
- Но почему это тайна именно от меня?
- Это тайна, - объяснил изверг. – Не моя. И это несправедливо.
- Ясно. Она потом тоже свалится на мою голову.
Чудилка захихикал:
- Вполне возможно. Но только мы сейчас для того едем домой, чтобы пока ещё не свалилась.
- Но как же… - начал было я.
- Как жили, так и будем жить, - вздохнул Петрик. – И в гости к тёте не поедем. Мама с папой не велят.
Мама с папой не велят. Оттого-то мы и не заехали к этой интересной семье. Оттого-то Петрик и не успел повидать бабушку. Оттого, что с ним был Миче, чокнутый волшебник из Някки, дружбу с которым надо отстаивать, ради дружбы с которым надо жертвовать многим. Родители Петрика не хотят, чтобы со мной зналась прочая их родня. Боятся, что я на неё плохо повлияю. Или, может, у них не принято дружить с анчу, мама и папа против.
Бесполезно приставать с вопросами. Этот Петрик – вроде замшелой глыбы у истока Влота. Ни сдвинуть, ни кусочка отковырнуть.
Но он, конечно, знал, что я понял. Он показал мне письмо, пытаясь сказать именно это.
А как мои мама и папа относятся ко всему? Почему не скажут слова в мою защиту? Эта мысль впервые шевельнулась в моей голове. Я испугался и прогнал её.
* * *
Не прошло и двух дней, как мы получили ещё письмо. И оно не обрадовало никого из нас.
Воки Тэрю по прозвищу Ловкач сообщал, что жив и здоров, что знает, где мы, и обещал скорую встречу. Очень неприятную, должно быть.
Мы тоже не лыком шиты. Попросили воеводу узнать, не поступали ли такие письма на почты соседних населённых пунктов, и поняли, что Воки писал наугад, просто на границу, где мы рано или поздно окажемся. Писал он из Влоты, куда затесался, должно быть, в погоне за «Комариком». Всё по плану: услышав о нас, Воки живенько сменил курс. Пока можно было сильно не волноваться. Тем не менее, мы заспешили вперёд.
Третье письмо, полученное Чудилкой перед отъездом, он держал в кулаке, когда мы покидали гостеприимную крепость. Его Петрик не позволил мне прочитать. «Это по работе», - сказал тайный полицейский, но я успел заметить, что конверт подписан именем нашего с ним приятеля Тони из Някки.
Из этого я заключил, что либо Тони, как Воки, писал куда попало, либо за нами уже выехали из Някки соответствующие службы.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/07/29/1039