В своих выгоревших джинсах и полинялой рубашке он выглядел точно как раньше. Смотрел на меня из-под отросшей чёлки и ждал, что я скажу. Я просто подошёл поближе. Понятия не имею, как я оказался здесь. Шёл-то ведь на остановку, а оказался здесь.
- Узнал? – сказал он.
- Ещё бы.
- За руки браться и идти к закату не стоит, - сказал он, - правда?
- Ну да, - сказал я, - и мысли читать друг у дружки не обязательно.
- Как же? Это же ритуал!
- Вроде «у, какая собака»?
- Не помню про собаку.
Теперь мы куда-то побрели не сговариваясь. Тоже своеобразный ритуал, если подумать. Только думать было неохота. За тем ведь и приехал, наверное? Чтобы брести куда-то не задумываясь. Но он в моих планах отсутствовал. Ну, он. Не потому, что я не хотел бы его встретить. Просто, это было абсолютно невозможно. И вот вам, пожалуйста. Здрасьте.
- Я вот только думаю, - сказал я, - ну почему я-то всегда один и тот же – медленно стареющий человек. Со всеми этими… Ну, всякими недугами там, прочей ерундой.
- Душевными, вкупе телесными?
- Ну. Типа того.
- Э, - сказал он, - не парься. Видимость одна. Тень колышется твоя, и всё такое.
Стал накрапывать дождик. Он был без куртки и поэтому ёжился, и я стал думать, что надо где-то укрыться. Потом вспомнил, что я с рюкзачком, а в рюкзачке есть ветровка. Та самая, синяя, с Варшавской. Я обрадовался, сделал ему знак «стоп» - (резко останавливаешься и тычешь пальцем в невидимую точку под собственным подбородком) - и достал для него ветровку.
- Забота? – удивился он.
- Привычка, - сказал я, - да не бойся, она не кусается.
- Ну да?! – опять удивился он, - где такую достал?
- Они вообще как правило НЕ кусаются.
Он, ворча, натянул ветровку, застегнул молнию и стал изгибаться в разные стороны, недоверчиво разглядывать себя, любимого – рукава, все карманы, даже спину пытался как-то разглядеть, выворачиваясь назад. В общем, фирменная клоунада, не вспомнить было невозможно, не прослезиться – трудно. Но всё-таки, не прослезился же я?!
- Ален Делон, - сказал я, - Джеймс Бонд. Адриано Чиллентано. Олег Попов.
- Трепло… - сказал он, - а удобная вещь! Где спёр?
И мы пошли дальше.
- Есть такой магазинчик в Москве. Там такие вещи продают за копейки. Вот, купил. Хочешь, подарю?
- А ты в чём будешь ходить?
Я похлопал по своей куртке.
- Так что вот, - сказал я, - носи на здоровье. Поправляйся.
Он важно кивнул. Мы уже входили в плотный туман, и надо было смотреть в оба и воздержаться от ненужной болтовни. На самом деле здесь действительно не стоит отвлекаться. Как во сне. Туман скользил то спереди, то по бокам. Не стена тумана, а несколько вогнутых линз тумана. Иногда и сверху что-то начинало беспокоить. Давить на затылок… И я подумал, что если это станет шаром, а мы окажемся внутри – то как выбираться? Никак. Но это не стало шаром. Наоборот, выгнутые линзы засквозили, словно их кто-то протирал влажной тряпочкой, и они, такие запотевшие, оттаиваивали, и сквозь них стали проглядывать какие-то другие места, какие-то домики на заснеженных склонах, а там – трава и подсолнухи, а с другой стороны – далёкие горы, а потом – море, море! Ну я просто растерялся. Я везде хотел, и туда и сюда. Возможно я и умер, но это разве важно? Важно, что мы вот идём теперь и идём, и на Дорогу, может, выйдем, а уж это вам не под лестницею сидеть в Кожевничевском втором, понимаешь, переулке. Да и не умер я вовсе, вот же ведь, идём!
Желтизна окон, мёд такой густой, но почему-то горьковатый… Вон они, окна, вон в смеси тумана с дождём, за колеблющейся линзой грозовой непогоды… Ветер выносит навстречу снежные заряды один за другим, как из трубы, и крупа всё вокруг белая засыпала, дробный хлёст, блин, по курткам и головам нашим непокрытым… это значит – и по моей лысине… И больно, между прочим! Не то что б приятно, нет! И холодно – как где?! Молчите, поручик…
Потом сразу – солнце! В три обхвата! Да нет, что я, вообще не обхватишь такое солнце, это же вам не дуб какой, не баобаб. Это именно оно, жгучее, жёлтое, летнее… А где дом, где окна? Был же вечер? О да, о да, но видите ли, мы страшно быстро двигались в сторону дня. Это в пространстве. А о другом пока что помолчим, но лысина куда-то подевалась. Заросла! Мечта идиота сбылася. Да здравствуют скачки времён во мгле туманной.
Эйфория, к стати, это здорово, но вот её чуть-чуть… Бережнее, что ли, чуть чуть… И под горлом словно огонёк, и двигаться легче, и солнце не так жжёт. Вот.
А он – смотрю – не изменился. Но тут, вообще-то, неясно. Был-то он какой? Вот в том и загвоздка, что теперь не вспомнить, не понять. Лёгкость – да, но он и был лёгкий. И мне теперь кажется, что эти пузырьки газированные и во мне всегда бродили, в крови, что ли. И всё стало как промытое, как хрустальное, и я сам, и он, и небо, и вон те деревья, и дом, который, оказывается, никуда не девался, а спокойнёхонько стоит – где стоял. А где стоял-то?
Где стоит, говорю же.
- Пришли, - сказал он, - прорвались. Барьеры, границы, переход – и мы дома. Как в кино.
Я только кивнул, и мы зашагали к крыльцу.
Когда огонь в печке-голландке уже прогорал, и первая порция жаренной картошки превращалась у нас внутри в силу, радость и веселье, и свечи наполовину сгорели, и вино мы наконец распробовали… Вот только тогда я подумал – а что дальше? Всё было просто чудесно, чудеснее не бывает.
- Значит, так, - сказал я, - вот мы и здесь. Что дальше? Ты про Дорогу знаешь?
Он пожал плечами:
- А кто не знает-то? Просто позабывалось всё, а теперь… Ну, ясно же. Только торопиться тоже ни к чему. Слушай! Ты знаешь, здесь чердак должен быть. Это точно.
Я подумал и пришёл к выводу, что он, конечно, прав. Должен быть чердак. Я так и сказал ему: да, мол, несомненно есть тут чердак, даже не сомневайся. А потом добавил:
- И что?
- А то, - очень убедительно говорил он, - что во-первых, там, конечно, стоит сундук.
Я только руками развёл, мол: ну а как же.
- А во вторых, - продолжал он вдохновенно, - в том сундуке, понимаешь, не фигня, не бирюльки там какие-нибудь. Но что?
- Самое необходимое. – твёрдо сказал я, - то-есть, карты, компаса, дорожные мешки, и всё такое. Ну, там – флибустьеры, мушкетёры, робинзоны.
Он озадаченно глянул на меня. По лицу его трепетал отсвет свечных огней. И в глазах отражались маленькие оранжевые пламешки. Уж красиво так красиво. Берёшь и рисуешь. Пишешь маслом прямо с натуры и называешь: «Новый отсвет». Ну, или как-то вот так.
- В каком виде флибустьеры, мушкетёры?
- Настроение, - сказал я, - подробности мы увидим, когда откроем сундук.
- Путники… - пробормотал он, - должны ещё прибыть путники, вот о чём я думаю.
- Скорее, завтра. Нет?
- Ну… да. Пожалуй.
Опять начинался ветер. Ветер свистел и даже немножко завывал. Мы взяли свечи и стали искать лестницу на чердак. Не пугал нас нисколько этот ветер.