- Алло, Таньк, привет! Как ты?
- Хорошо! У тебя как?
- Да как обычно. Надоело все, хочу твою желетку – прореветься надо. Завтра сможешь одолжить?
- Для тебя – всенепременно! Давай завтра в нашем кафе возле Дома Культуры посидим, как всегда.
- Хорошо. Давай тогда, до завтра.
***
Жара схлынула на один день. С утра дуло прохладным теплом. И солнца почти не было. Благодать, одним словом. По улицам вальяжно прогуливались влюбленные парочки, молодые мамашки с детёнышами и пожилые мужья со своими женами.
В кафе возле Дома Культуры народу было много, но места свободные имелись. Погода, витающее в воздухе отдохновение и общее настроение располагали к мирной, неспешной трапезе.
- Ну, здравствуй, Машк! 100 лет тебя не видела! Я нам по кофею заказала.
- Спасибо. Ой, и не говори, Таньк. Закрутилась, как всегда.
- Рассказывай, что там у тебя стряслось?
- …Измучилась я, Танюш, уже с этим выродком.
- Я тебе давно говорила, измучилась, уходи. Какого рожна ты его терпишь?
- Да не знаю. Пропадет ведь без меня. Ну, кто он? Что он? Так, чертик в табакерке. И что я только ни делала: и ругалась, и пилила, и угрожала, и даже мамаше его жаловалась... А он как был халуем, так и есть. Да ну его, у тебя-то как?
- У меня все хорошо. Борька мой на повышение пошел. Сказал, что отпуск хочет провести со мной где-нибудь в горах. Соскучился по ним. А я и не против – никогда там не была, интересно даже.
- Ну, вот скажи мне, дуре крашеной, вы ведь с Борькой уже лет 15 женаты. Почему он с тобой до сих пор, как с хрустальной торбой носится?
- Да не знаю я, Машк. Всякое и у нас бывало. Ты ж знаешь… Но как-то разговаривали, решали. Мирно, спокойно договаривались.
- С Борькой твоим хоть поговорить можно. Он у тебя понятливый. А мой… Статный вроде, и мозг имеется, а он все что-то скрывает от меня, юлит, прячется. Придет домой, молча, сядет за компьютер этот долбанный, и строит из себя работника-рукнепокладателя. А я из-за плеча вижу, что на сайтах знакомств сидит. С бабами трепется разными. А как меня услышит, сразу сворачивает окна, и включает какие-то графики-котировки. Надоело, Таньк. Вранье его надоело. Что я ему сделала? Ведь как ухаживал за мной… А я какая до замужества ж была… Ах, загляденье просто. У меня мужики в ногах валялись. Я все перебирала, отсеивала. А как с этим жить стала, так и воздыхатели куда-то испарились. Я может от недостатка мужского внимания такая баба бабская стала. У тебя-то, Таньк, где тот чернявенький, который все ухлестывал?
- Да все там же. При жене и детях. Хотя так и вздыхает периодически. Вроде и поговорили уже, и решили все, что не нужно никаких отношений, мужнина я жена, а он все равно нет-нет, да позвонит. Не могу, говорит, поговорить хочу просто. И вот разговариваем о снах, о книгах…
- А Борька не ревнует?
- Нет. Ну, по крайней мере, не показывает. Привык уже, постоянно кто-то крутится рядом со мной. Главное же как я себя веду. А мне дальше поболтать ни от кого ничего не нужно. Борьку люблю.
- Счастливая ты, Танька. А мне, видать, крест по жизни этот тащить.
- Машк, а ты по-другому не пробовала?
- Как? Любовника завести? Пробовала. Но нет их, любовников-то свободно валяющихся. Кто на такую позарится?
- Ну, это ты зря. Ты красивая…
- Ой, да ладно тебе, красивая. Нашла тоже мне миску. Мешки под глазами вон от недосыпа постоянного, волосы растрепаны, и морщины вокруг рта, как рамка посмертная – ору же постоянно.
- А орешь зачем?
- А иначе как? Его если криком не строить, он вообще от рук отобьется. Уйдет от меня, и буду одна куковать с детьми. Кому я такая страшная да еще с грузом нужна буду? А этот, хоть какой-никакой, но свой. Недавно тут подслушала краем уха его разговор с кем-то. Сказал, что устал до чертиков, удавиться бы хотел, видеть меня больше не может… Вот я ему тогда кузькину мать-то устроила – стены дрожали! Чем я это все заслужила, Таньк?... А на себя он посмотреть не может. Больше бы внимания мне уделял, любил бы, по дому хоть что-нибудь делал, хоть по большим праздникам. Я может другой была бы. А то ведь не допросишься. Год уже исправить бочок в туалете не может. Ему не мешает, видите ли. Правильно, он же сутками дома не бывает. А я ночами от шума воды не сплю. Ему-то плевать. Ох, Таньк, мне самой хоть в петлю. Если б не дети… Они тоже спиногрызы. В школу без конца вызывают, грозятся заявление в милицию написать. Дерутся безбожно, уроки срывают. Что ж мне за жизнь-то за такая досталась. Чем я перед Богом провинилась?!
- Не паникуй, Машк. Тебе надо о себе подумать…
- Да некогда мне о себе думать. Куда я этих своих охламонов дену? И времени нет ни на что.
- Любить себя тебе надо, Машка.
- Вечно ты что-нибудь философское загнешь. Сама вон в шоколаде постоянном и не захлебываешься. Нет, Таньк, думаю я, это кому как на судьбе написано. Видать так мне и куковать до самой смерти.
- А давай я тебе выпишу абонемент в тот спортзал, куда сама хожу? А? Займешься спортом, через пару месяцев подтянется у тебя со всех сторон, мужички смотреть начнут, может, найдешь кого. Пусть твой охломон потом себе локти кусает.
- Спортзал говоришь? А у меня радикулит и одышка. Я там где-нибудь рухну, и кто меня потом собирать будет?
- Есть для этих целей специально обученные люди. Тренеры называются.
- Знаю я этих ваших тренеров. Только денег срубят, а ты потом по больницам год бегать будешь. Нет, Таньк, спорт и я – понятия не совместимые. Прости уж.
- Ну, как знаешь. Ладно, ты меня извини, бежать надо, тренировка через полчаса, и салон красоты через 2. Нужно себя в порядок привести – Борька завтра из командировки приезжает.
- Ага, беги-беги… Привет Борьке передавай.
- Обязательно. Пока, родная!
- Свидимся еще… Эх…