Я увидел на экране смуглое лицо мужчины лет сорока. Он носил тронутую сединой бороду, а чёрные волосы были зачёсаны назад, обнажая морщинистый лоб.
«Добрый день, Магистрат, – заговорил мужчина располагающим к себе тоном. – Моё имя Арктурус Менгск. Я лидер «Сыновей Корхала». Я осведомлён, что раньше вы были в хороших отношениях с Конфедерацией, но, похоже, наверху забыли о ваших заслугах. Зерги и протоссы не заставят себя ждать, так что я собираюсь оказать вам услугу. Я хотел бы помочь, послав в вашу колонию транспортные суда для эвакуации выживших. Моя организация действует вне границ закона Конфедерации, поэтому правительство распространяет о нас ложь и дезинформацию. Если вы примете мою помощь, тоже окажетесь вне закона. Но это шанс спасти ваших людей. Время решать».
– Согласен, – я еле сдерживал смех.
«Отлично», – ответил Менгск, и в следующий миг изображение девушки-совтеха снова заполнило собой экран.
«Сеанс ком-связи окончен».
Но я не слушал, потому что смеялся, как может смеяться лишь приговорённый в лицо палачу. Менгск взывал к моей человечности – пустая трата времени. С первых же секунд нашего знакомства я понял, что он никогда не говорит, что думает. Обольстить и провести – вот его главные принципы. Каждое слово монолога Менгска было тщательно взвешено, и лишь последняя фраза пущена в молоко. Неужели он не понимал, с насколько пропитанным конфедеративной бациллой человеком имеет дело? Может, и понимал, но в беседе с предопределённым финалом мог позволить себе вольности.
«Внимание! – взорвались динамики голосом совтеха. – Зерги атакуют лагерь!»
Я всё смеялся, думая о том, в какую ловушку загнал себя. Ведь, кто бы ни решал за нас, отвечаем только мы.
Раздались отдалённые автоматные очереди и разрывы гранат. Я вышел из палатки. Даже солнечные лучи не раздражали меня сейчас.
Раньше я жил в личном мирке. Чиновник пятого ранга Виктор Мельник на протяжении четырнадцати лет каждый день просыпался утром, шёл на службу, возвращался домой, читал книги и ложился спать. Тогда я не знал, что каждое обыденное действие вело меня к этой минуте на запертом меж двух огней космическом валуне под названием Мар Сара. Но люди не меняются. Оставалось лишь выяснить, кто я на самом деле. Поборов смех, я вернулся в палатку.
– Не вижу ничего смешного, – услышал я женский голос, стоило переступить порог. Светлана успела усесться в моё кресло. – Вы главнокомандующий, помните? Суда Менгска прибудут только через полчаса. Лагерь окружён зергами, первый натиск отбит, но они вернутся. Этот сброд, величаемый колониальным ополчением, подчинялся только Рейнору и Джамалю, но подразделение «Альфа» лишило нас обоих. Бразды правления перешли к вам.
Я не знаю, о чём на самом деле думала Светлана. Но что-то склоняет к мысли, что по бросившему её государству она тосковала в последнюю очередь. Теперь я уверен, что слова Менгска о шансе для людей были рассчитаны именно на таких, как Соболева. Но тогда времени на психоанализ не было.
– Значит, мне нужен как можно более быстрый транспорт, чтобы добраться до ближайшего командного центра…
– Нет никакого командного центра! – вспыхнула бывший четвёртый заместитель. – Они бросили нас с кучкой припасов. Половина ополчения даже не экипирована!
Она замолчала, а снаружи раздался знакомый звук работы двигателя гравицикла «Стервятник».
– Но о транспорте я позаботилась, – сказала Светлана.
– Тогда позаботьтесь и о том, чтобы беженцы были готовы быстро погрузиться на эвакуационные суда, а остатки колониального ополчения собирались вокруг пунктов раздачи обмундирования.
– Этим займётся адъютант.
Издалека донеслись разрывы гранат, грохот очередей и вопли зергов. Но я не дрожал от страха, сердце не сжималось, холодный пот не выступал на лбу, пол не уходил из-под ног. Лишь смутные фантазии о смерти роились в мозгу, и не давал покоя извечный вопрос человека, попавшего в экстремальную ситуацию: «А что, если?..»
Подойдя к выходу из палатки и отодвинув полог, я очутился на улице, где нос к носу столкнулся с водителем «как можно более быстрого транспорта».
– О истинный металл всего мира, извини, брат! – воскликнул чуть не сбивший меня с ног человек.
Водитель отступил на шаг, и я смог разглядеть его. Это был высокий мужчина с козлиной бородкой, которой позавидовал бы Рамсес Великий. Глаза прятались за красными очками, а губу рассекал уродливый шрам. Водитель носил синий плащ, из-под которого выглядывал бронежилет, как у Джеймса Рейнора, и рваные джинсы, как у придурка. Пальцы левой руки были украшены потускневшими кольцами с тиснёными черепами, а из правого рукава высовывался механический протез. Как позже выяснилось, звали мужчину Микаэль «Пиццмейстер» Яаскеляйнен, или просто Пицц.
– Я тебя где-то видел, брат? – спросил Пицц.
Глядя поверх красных стёкол очков, он внимательно меня рассмотрел.
– Здесь война, а не вечер знакомств, – Светлана вышла из палатки, взглянула на «Стервятник» и спросила: – Втроём поместимся?
– Да-а-а, – заверил Пицц, оседлав гравицикл. – Рок-н-ролл!
После того, как я и Светлана умостились на потрёпанном седле, «Стервятник», оглушительно взревев двигателем, помчал между рядами палаток. Пицц всё время сигналил, разгоняя кучки народа.
Неудивительно, что людям не сиделось внутри. Они слышали стрельбу и наверняка заметили, что отряд «Альфа», до того постоянно патрулировавший лагерь, покинул планету.
Обрывки слов, которые вылетали из репродукторов, оставленных людьми Дюка, пробивались сквозь сумасшедший вой двигателя:
«Оглянитесь. Вокруг ни одного солдата. Конфедерация бросила вас. Зерги приближаются по поверхности, протоссы готовятся к удару из космоса. Вас бросили. Конфедератам нет дела до человеческих жизней. Их интересует лишь собственная безопасность. Флот «Сыновей Корхала» приближается к Мар Саре. Мы – ваша последняя надежда. Мы не причиним вам вреда. У нас хватит транспорта, чтобы эвакуировать всех, поэтому не поддавайтесь панике. Приготовьте самое необходимое: воду, пищу и лекарства. Мы поможем вам. Не бойтесь нас. Суда прибудут совсем скоро».
Я не был склонен верить обещаниям. Люди Менгска всего лишь промывали мозги колонистам топорно сложенной пропагандистской колыбельной. Я считал, что Менгску нужны эти несчастные, униженные, озлобленные на любую власть люди не больше, чем Конфедерации, и во всём «спасении» видел лишь пропагандистскую акцию – рекламу с двухсоттысячной массовкой.
Мы ехали, впечатываясь друг другу в спины, и ветер бросал в глаза горсти пыли, а вой двигателя, казалось, вот-вот пустит из ушей кровь. Бесконечные ряды палаток слились в разноцветный поток красок, мчащийся навстречу, отчего у меня чуть не закружилась голова. А больше всего тревожило то, что протез Пицца постоянно норовил соскользнуть и выкрутить рукоятку газа на полную.
Остановка была не менее головокружительной, чем поездка. Чтобы не вылететь из седла, пришлось ухватиться за торс Пицца. Двигатель смолк. Мы попали на передовую, и что-то подсказывало, что появление главнокомандующего в виде побледневшего мужчины, обнимающего полоумного байкера, вряд ли сильно поднимет боевой дух.
Я спрыгнул с гравицикла.
Среди камней валялись смешанные с землёй останки зергов. Между двумя рядами разрушенных домов дымился бункер. Рядом ворочался КСМ, жужжа сваркой то тут, то там. Крыши зданий патрулировали десантники. Тройка потрёпанных «Стервятников» парила невдалеке. Возле них возвышалась десятиметровая постройка, верхняя половина которой время от времени поворачивалась со стороны в сторону, будто вынюхивая врага.
– Ракетная башня, брат, – пояснил Пицц.
Я решил, что в его случае бесполезно втолковывать, что я типа Магистрат и всё такое. Я подставил ладонь под каплю пота, упавшую с лица. Местное солнце стояло в зените, разжигая желание отомстить Конфедератам за предательство.
– Господин Магистрат, – донёсся со стороны «Стервятников» чей-то голос. Взглянув туда, я увидел командира. Рядом офицеры помельче толпились около голопроектора, поставленного на сидение гравицикла.
– Что?
– Ввести вас в курс тактической обстановки?
– Ну да, – я пошёл к нему, думая, что неплохо бы сначала ознакомиться с самим понятием тактической обстановки.
Впереди расстилался огромный лагерь: мириады палаток уходили за затянутый клубящейся пылью горизонт. За мной по пятам ступала Светлана.
Не успев дослушать десятую репризу «Оглянитесь. Вокруг ни одного солдата…», которую издавали репродукторы, я был оглушён грохотом очередей. Вояка тут же смахнул голографическую установку с сиденья и, вскочив на гравицикл, умчал вместе с остальными на передовую. Через мгновение к автоматным очередям прибавились хлопки гранатомётов.
Подобрав оставленный гравициклистами «Пронзатель», я зашагал к бункеру. Мучительные размышления о том, как глубоко закопала меня Конфедерация, побуждали действовать.
Стиснув рукоятку, я с огромным напряжением вскинул тяжёлый автомат на плечо и, прицелившись в прыгавшего к бункеру зерглинга, одним выстрелом пробил ему череп.
И тут же возрадовался, что не выбрал режим очередей, потому что отдачи одного выстрела хватило, чтобы приклад чуть не раздробил мне кости, а ладонь напрочь онемела. Я вдохнул дым сгоревшей гильзы и, так и не насытившись направленной мимо цели местью, выстрелил ещё раз, и ещё одна «собака» с предсмертным хрипом рухнула наземь.
Подоспели десантники, и никто не утаскивал меня с поля боя лишь потому, что я Магистрат. Мар Сара катилась к чёрту, и всё смешалось так, что не разобрать было, кто хозяин, а кто слуга.
Я палил, опьянённый вонью сгораемых гильз и ослеплённый разъедавшей глаза пылью. Приклад нещадно молотил по плечу, но ярость приглушала боль.
Зерглинги наступали со стороны пустошей. Переброшенные через обрыв мосты то погружались в пылевую завесу, то выныривали из неё. Почву там покрывала фиолетовая плёнка, из которой вырастало что-то похожее на здания зергов. И моему отвращению не было предела, когда я понял, что зрение меня не обманывает, а эти бородавчатые наросты на фиолетовой субстанции в самом деле дрожат, пульсируют, вздуваются и снова опадают.
Появились гидралиски. Несколько сужающихся книзу туш ползли прямо на меня. Даже на расстоянии сотен метров один вид этих чудовищ внушал желание залечь и не высовываться.
Сначала куски окровавленного стекла брызнули из шлема десантника, и лишь затем чавкающий звук плевка достиг моих ушей. Тело убитого с грохотом повалилось на землю. Вокруг вгрызшихся в броню шипов растекались кислотные ручьи.
Тут же мозг наполнился мыслями вроде: «А что, если попадёт в меня?», «А что, если я нажму на курок, и ничего не случится», «А что, если граната рванёт в подствольнике?». Бесчисленные видения путей к гибели заслонили собой мушку и целик, и я, сражённый страхом, отступил за строй десантников.
Завершающим актом боя стала гибель зерглинга, который каким-то чудом сумел подобраться вплотную к линии обороны. Выпрыгнув как будто из ниоткуда, «собака» стала долбиться когтями-косами о броню бункера. Десантники палили по ней до последнего патрона, но даже когда от существа остался лишь обрубок кровоточащего мяса, зерглинг продолжал наносить раскалённой на солнце стали удар за ударом… Пока кто-то метким выстрелом в голову не добил тварь.
Сражение закончилось. Дивясь своей меткости, я вспомнил схватку с зерглингом четыре дня назад и перестрелку на космической платформе. Об этом трудно было забыть. Что со мной не так? Впрочем, в ту минуту это не имело никакого значения.
Гибель десантника изменила моё понимание этой войны. Раньше я воспринимал её, как тир по отстрелу зерглингов, но теперь всё встало на места. Рассказов Родригеза и вида останков «Голубого чертёнка» не хватило, чтобы вдолбить в мою голову простую и очевидную истину: зерги – не мясо для безнаказанного отстрела.
Когда я положил автомат, то понял, что попытка сбить ярость на зергах лишь подпитала мою злобу. Как же меня поимела Конфедерация! Дюк наверняка сейчас на «Нораде II» пьёт армейский кофе, моется в армейском душе и вытирает задницу армейским полотенцем, а я здесь торчу голодный, вспотевший и воняющий зергушатиной!
Припекало солнце, жгла кожу пыль. Вернулись «Стервятники», командиры поспрыгивали с гравициклов, взвалили голопроектор обратно на сидение и сгрудились вокруг. Я двинулся к ним.
– Неплохо стреляете, – командир уступил место.
– Вы тоже. Если кто не знает, я Магистрат. Так что вы там говорили о тактической обстановке?
– Всё плохо. Видите каньон и два моста?
Я напряг зрение, но кроме клубившейся пыли не сумел ничего разглядеть.
– Не вижу.
– А так? – Вояка сунул мне бинокль.
Четырёхглазый, я смог увидеть обрыв и переброшенные через него языки ржавых мостов. Я отдал бинокль командиру и, окинув взглядом разрушенный бункер, лица отчаявшихся бойцов и труп с расколотым черепом, понял, что можно умереть по-дурацки, заткнув телом угол палатки и в ужасе ожидая, пока зерги перелопают двести тысяч беженцев и примутся за тебя, а можно умереть ещё более по-дурацки, выступив им навстречу, сделав пару очередей и упав на землю куском мяса в стальной обёртке.
– Каньон на севере?
– Да, – ответил вояка.
– С других направлений зерги атаковали?
– Нет.
– Много ещё мостов?
– На двести километров ни одного.
– Значит, выступаем.
После этой фразы вроде как должна была повиснуть напряженная тишина, но чёрта с два. Позади выли репродукторы, в сотый раз пересказывавшие сказку о транспортах на подходе, жуткие крики зергов доносились спереди, завывал ветер.
Кожа на голове будто скукоживалась под лучами солнца, обнажая мозги. Шестерёнки в черепе вращались всё медленнее, и я рвался действовать.
– К чёрту всё, выступаем, ребята! – Пицц ударил кулаком по баку «Стервятника».
– Да! – подхватили бойцы.
– Но зачем? – спросил командир.
– Взорвём мосты, перекроем им путь.
Конечно, все понимали, что шансов выстоять против зергов в поле столько же, сколько в глухой обороне, то есть ноль. Чтобы оставить бесполезное благоразумие, не хватало лишь призыва безумца, роль которого сыграл я.
– А чем взорвём? – спросил кто-то.
– Минами-пауками, – ответил командир, которому не терпелось вступить в бой.
– Их надо перепрограммировать.
– Я найду нужных ребят, – заверил Пицц и, вскочив на гравицикл, умчался прочь.
– Ладно, собираем две группы позади оборонительной линии, чтобы зерги ничего не заметили, и сразу после следующей атаки выдвигаемся к мостам. Сколько у нас людей? – на одном дыхании проговорил я.
– 600 десантников и 50 «Стервятников». Есть ещё 200 неиспользованных бронекомплектов.
– Атакуем всеми «Стервятниками» и шестьюдесятью процентами пехоты, нет, лучше семьюдесятью… Нет, всё же шестьюдесятью. Да, шестьюдесятью! Скафандр мне, скафандр! А ты, – я взглянул на командира, – ведёшь в бой второй отряд. На тебе западный мост.
Мало понимая в минах-пауках и оборонительных зданиях зергов, я нашёл в себе достаточно глупости, чтобы взять на себя обязанности главнокомандующего.
– Ничего себе, у вас кутузовские замашки. А вдруг вы зовёте их на бойню?.. – не успела Светлана договорить, как я, развернулся к ней лицом и выпалил:
– Раз они поддержали меня, значит идея не безумна! Либо здесь все уже сошли с ума! Где скафандр?!
Наконец, я перебил её, а не она меня. Десантники подтащили латы, и я начал экипироваться. Светлана больше ничего не сказала и поспешила убраться на одном из «Стервятников».
Вокруг все суетились, готовясь отражать очередную атаку. КСМ чинил бункер, солдаты пополняли боезапас, ракетная башня поворачивалась со стороны в сторону. Я надел броню.
Солнце палило, пыль забивала ноздри. Стоило мне получить парочку магазинов из ящика со знаком радиоактивности, как зерги возобновили натиск. На виртэкране появилось лицо вояки:
«Прикажи своим пока не стрелять. Мы расставили мины».
– Не стрелять по наземным целям! – выплюнул я в шлемофон.
Лицо вояки исчезло. Несущийся на нас поток «собак» и гидр начал захлёбываться в грязевых коронах взрывов. Мины-пауки выпрыгивали из-под земли и, перебирая металлическими ножками, с самоубийственным писком бросались в самую гущу врагов… Много грохота, пыли, ошмётков мяса, щепотка огня и света… и для очередной пачки зергов всё было кончено.
– Муты прут! – заорали на крыше.
Ракетная башня начала палить в воздух. Щёлкнув предохранителем, я задрал автомат. Сработало увеличение, и на фоне жаркого неба Мар Сары стал различимым шевелящийся клубок плоти, который напоминал перекати-поле. Множество крылатых личинок, скрученных буквой «С», сбились в кучу, соприкасаясь телами и цепляясь крыльями. Я зажал курок, и пули стали дырявить красную шкуру, вспарывать вены и взрывать прищуренные глазки.
С крыши свалился десантник. Твари чем-то плевались. Из шлема мёртвого солдата, разбрызгивая содержимое черепа, выпрыгнул бесцветный червь и бросился прямо на меня. Я уклонился, и он, смяв броню одного из десантников, разбился о стену бункера.
– Я в порядке, – боец усмехнулся, и тут грудь ему пробил шип гидралиска.
Я начал палить по недобитым врагам, прикрывая раненого. Трупы крылатых личинок валились на землю, а я стрелял без остановки, дыша ароматом сгоревших гильз.
Конфедерация перечеркнула мою жизнь, послав на эту планету. Моя карьера, моя служба, мой дом – всему конец. Но хуже разозлить труса, чем храбреца. Все знают, чего ждать от героя, а вот такие, как я, могут выкинуть что угодно.
Плевать я хотел на тысячи беженцев за спиной. Я дрался только из-за ненависти к предавшим меня конфедератам. Мной овладел азарт сражения, и когда был уничтожен последний зерглинг, я крикнул в шлемофон:
– Выдвигаемся!
На виртэкране появилось лицо совтеха:
«До подхода судов десять минут».
Тут же её сменил командир:
«Готовы?»
– Да, – ответил я, глядя на прибывавших десантников.
«Тогда с богом».
– Стой! Как тебя зовут? Вдруг нужно будет снова связаться.
«Если проживём ещё десять минут, узнаешь! Конец связи».
Как выяснилось позже, эти десять минут командир вояка не прожил. Его лицо растаяло, и я остался наедине с потоками информации, которые отображались на виртэкране. Когда подтянулись резервы, я скомандовал:
– Вперёд!
Что было дальше, толком не помню, о чём и не жалею. Да и кому, включая меня, интересен очередной акт безумного насилия в исполнении Виктора Мельника и своры новоиспечённых десантников?
Мы наступали, пресыщаясь радостью убийства. Я орал команды в шлемофон, пытаясь разобраться в тактической карте и хоть как-то уподобить творившуюся резню боевым действиям. Постоянно обновляемая информация давила на мозг, будто её закатывали в мой череп, как в банку.
В тот день я открыл, что течение времени не зависит от того, кровоточат ли у тебя уши от грохота очередей и криков гибнущих солдат на поверхности обречённой планеты, или ты наслаждаешься музыкой в уютной квартире. Окропленные кровью стрелки часов шли, как и всегда.
Мы опрокинули зергов. Ступая по фиолетовому студенистому ковру, который соединял здания чужих в подобие колоссального организма, мы убивали каждое живое существо, попадавшееся на пути. Шагая по гниющим костям, мы ни на секунду не ослабляли натиска.
Нас явно не ждали. На пути к мостам десантников встретило лишь одно оборонительное здание, которое атаковало из-под земли шипастым отростком. Он вонзался в землю, а через секунду выныривал у нас под ногами. Так и не успев никого ранить, вросшее в землю чудище было сражено гранатомётами «Стервятников». После уничтожения зданий зергов, от них оставались медленно стягивающиеся клоаки, напоминавшие пни срубленных под корень деревьев.
Мы истребили всех, даже беззащитных, но медленно дохнущих личинок. Обрывки плоти забивались в щели бронированного скафандра, кровь брызгала прямо в лицо. Чтобы она не затекала за воротник, я опустил забрало.
Когда битва закончилась и взлетели на воздух оба моста, в небе стали различимы огни огромного количества разномастных космических судов. Менгск сдержал слово.
Я оглянулся и на миг увидел на месте батальонов колониального ополчения батальоны пособников «Сыновей Корхала». Как и я, все эти люди очень недолюбливали бросившую их Конфедерацию.
Когда суда начали садиться вокруг лагеря беженцев, кто-то заорал:
– Слава металлу, победа!
И все, кроме меня и кучки офицеров подхватили победное ликование.
Я поднял забрало и подставил солнцу покрытое коркой засохшей крови лицо. Опасность миновала, яростный воин уснул с той же быстротой, что и пробудился, и я снова стал самим собой. Позже выяснилось, что эта битва была единственной в той войне, где оружие спасло хотя бы одну человеческую жизнь.
На виртэкране появилось лицо совтеха:
«Зерги уничтожили все удалённые базы. Но в лагере беженцев их удалось остановить. Эвакуация пройдёт успешно. Я сожалею, но вплоть до официального расследования обстоятельств вашего присоединения к «Сыновьям Корхала» вы отстранены от должности колониального Магистрата».
Говоря простыми словами, это означало, что конфедераты бросят меня в камеру смертников при первой возможности.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2010/08/01/852