«Классиков литературы сегодня читают все, и даже многие пацаны сегодня вообще обратились к классикам литературы — добрать духовного наследия: в школе этого, естественно, пацанами никогда не читается, но потом приходится добирать, хотя, конечно, от большинства классиков вставляет, как от бочкового пива на третий день, но кое-что удается выудить у великолепного фашиста Достоевского, хотя он настолько обширен, что не только террорист, но и сопливый христианин найдет для себя близкое, как это было в 1876 году, когда Сербия восстала против турецкого ига, а Достоевскому тогда, конечно, хотелось сказать больше, чем было принято в то интеллигентское времечко, ведь он «признанный гуманист» и ясно, зачем он выдумал своего Парадоксалиста, якобы его знакомого, — чтобы спокойно высказывать свои соображения: война — самая необходимая на свете вещь и так далее, — во гуманист, ай да гуманист, и срисовано как будто с нас нынешних, и также есть у нас свой певец войны — товарищ Лимонов, наш ковчег духовного материала, поскольку в грядущей великой войне наряду с человеческим и объективным материалом будет в значительной степени уничтожен и духовный материал, в том числе книги классиков, но после войны мы бумагу с перьями-то найдем и посадим т. Лимонова за стол: давай, Вениаминыч, продолжай закладывать фундамент новой литературы, рожать новую всемирную классику..."
И так далее, и так далее, и тому подобное, и прочее.
Я знаю, этот характерный русский мальчик сидит в русской тюрьме, и чувствуюэтот привычный укол: в бывшей империи давно уже лютуют продуктовые банды. Вешнякова угостили майонезом, Зюганова — помидором, Жириновского — яйцом. Чубайс — майонез, Касьянов — яйцо, Грызлов — яйцо, Михалков — яйцо, Зюганов — опять яйцо, но уже тухлое. Потом в дело пошли торты. Потом - захват администрации… СИЗО, суды, срока…
А здесь — только дождь… Нет, я люблю дождь. Я люблю Ригу. И моя работа — защищать мою страну от коричневых паспортов. От этой саранчи, которая пришла к нам с Востока.
Впрочем, если честно, здесь, в захолустье, скажи спасибо, если сорвут пару табличек на улице Джохара Дудаева и попытаются водрузить красный флаг на водокачку…
Я сижу перед четырьмя пухлыми папками, закутавшись в черный шерстяной платок, из колонок доносится музыка Enya. Мои пальцы пеpебиpают страницы уголовного дела, pядом стоит гоpячая чашка чая с медом. За окном идет дождь.
Я устала от мифов и спекуляций.
Ведь на самом деле все не так, как представляют СМИ.
Чтобы освежить память, набираю в Yandex «Пожалей ведь ей пятнадцать лет!»
Душка Yandex мгновенно находит гениальные строчки Магистра Ордена куртуазных маньеристов.
И шепнул мне некий голос свыше:
«Пожалей, ведь ей пятнадцать лет!»
Я залез в карман и хмыкнул:
«Тише», — сжав складное лезвие «Жиллет».
Гениальная ода эстетствующему экстремизму! А кончается она так:
Если ты, читатель, где увидишь
Девушку, обритую под ноль,
Знай, что это я ее обидел,
Подмешав ей опий в алкоголь!
М-да… Степанцов Вадим Юрьевич, 1960 года рождения, явно имел случай наблюдать бритоголовых подруг и миньонов Вождя. А болезнь-то с возрастом прогрессирует… И вот, подавай т. Вениаминычу, чтобы все соколы как один ходили бритыми наголо, как скины какие-нибудь, но они не скины, они — бери выше… У них есть Kultur.
Они чего только ни процитируют в партийной печати…
Казалось бы, чушь, пустячок, словоблудие, но тем не менее, Ваша честь! Нет, Ваша честь.
Да, Ваша честь. Никак нет, Ваша честь.
Я глажу номер партийной газеты, не удержалась и подмигнула портрету Вайре Вике Фрейберге на стене.
«Дикая мысль, что война есть бич для человечества. Напротив, самая полезная вещь…» — вопиет партийный орган.
Я беру оранжевый маркер и жирно подчеркиваю всю фразу. Влажный свежий маркер пишет очень хорошо.
Пробегаю глазами подчеркнутые слова «война» и «полезная вещь» и потираю чуть влажные ладони — признак творческого подъема…
«Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мир, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами».
«Хорошо сказал старик!» — я подчеркиваю целиком все предложение.
«…после войны все как бы воскресает силами…»
«Великодушие гибнет в периоды долгого мира…»
«Единственное лекарство — война».
«Пролитая кровь — важная вещь».
Вскоре все неконституционные фразы жирно выделены красным — чтобы судья сразу понял, с кем имеет дело.
За окном — дождь. Почему я люблю Ригу? Потому что здесь всегда идет дождь. А я люблю дождь, люблю, когда он идет, люблю, когда капли стучат по подоконнику, люблю шум ветpа и шум дождя.
Я звоню, и в кабинет входит практикантка — первокурсница юридического техникума — голенастая носатая блондинка с улыбкой ангела. Копия Орбакайте в юные годы.
Она что-то говорит, я пытаюсь слушать, но мне не удается сосредоточиться, и я просто смотрю на нее во все глаза. Смотрю, как ее пестрый шейный платок красиво выделяется на фоне загорелой шеи и как ее коричневая рука лежит на бедре — эта рука, покрытая тончайшими золотистыми волосками.
Она вся так и лучится светом и юностью. Лимфатическая соплячка, думаю я, побрить бы тебя наголо и отхлестать плеткой за твое поведение.
— Дзидра, — говорю я, — распечатай мне, детка, все, что найдешь в Интернете на Достоевского Федора Михайловича, ранее судимого.
За окном идет дождь.