ЗМЕЙ НАЛИМЫЧ
На переменке, перед каникулами, классе в седьмом, ко мне с таинственным видом подошёл Валерка Аникин.
- Пошли, отойдём, - почему-то шепотом, озираясь по сторонам, почти не разжимая губ дыхнул он мне в ухо и ухватив за локоть потащил меня в угол, за печку.- Порыбалить хошь? Настоящим… трёхметровым бреднем. Ты ведь, говорил, что с Конёвым, дядей Костей, ходил на рыбалку…
- Ну да,- протянул я тоже шёпотом, а потом, кашлянув, громко добавил,- да, ходил. Только не с Конёвым, а Коневым, как военного маршала кличут. Он так теперь велел его называть.
-Хорошо. Не с Конёвым,- он живо по настоящему пошевелил ушами и ёршиком волос на голове. Я завистливо цокнул. Ушами шевелить одновременно и напеременах в классе нашем никто не мог.- Пусть будет - Коневым! Он же лучший, как его Юрка хвалился, рыбак и охотник. И тебя брал на подмогу, значит, ты можешь бреднем рыбачить!?
На рыбалку я-то с Конёвыми ходил и, даже, недавно. Но рыбачить не рыбачил, а с его сыном, Юрием, мы ходили по берегу сзади, бредущих по реке, и таскали сумку или ведро с водой и пойманной рыбой. Лишь иногда, по команде отца, при выходе рыбаков на берег, Юрка летел к берегу и "ботал": поднимал неимоверный шум, пену, волну и муть - бегая, плюхаясь, попой и брюхом, и хлопая руками по воде на мели, вдоль берега. Потом, если попадалась какая-то мелочь, нам дозволялось иногда выбирать запутавшуюся рыбёшку. Покомандовать старший Конёв - отец любил и на рыбалке он привык на всех ругаться во "всю вселенную". Тут он действительно напоминал, по меньшей мере, - генерала. А то и маршала. Кто знает, но дядя Костя, судя по его словам, всё знал. Любил поспорить, не уступая в любой теме ни кому. Может, и правда он приходил далёким, дальним родственником маршалу Коневу. Хотя длинный, бледный и тощий с узким суховатым лицом с белесыми волосами под круглой потёртой серой фуражкой он явно не походил под портрет маршал, вывешенный на почётном месте спереди на простенке между окон.
Первое время, все рыбачившие с ним робели. Затем, освоившись, начинали материться и, в конце концов, бросали с ним рыбачить. Один мой, приезжающий из Жигулёвска, старший брат, Евгений, никогда не перечил ему. И по этому, а ещё и потому, что он рыбачил на самой Волге, дядя Костя непременно присылал к нам домой, по прибытию брата в отпуск, гонца с приглашением брата на рыбалку. Брат брал меня. Так я и проходил рыбацкую науку.
Поговорив в классном, запечном углу с Валеркой. И узнав, что "Гусёк" так называли его друга, Миньку Митюхина, из деревни - Стрелецкие выселки, даёт отцовский бредень, мы договорились в ближайшее воскресенье о рыбалке. Тайна заключалась в том, чтоб о рыбалке никто не знал, особенно родители Аники-воина. Ибо они работали в школе, а отец был нашим классным руководителем. Бредень был в мешке и на большой перемене, достав из лопухов на дворе школы, я отнёс его к себе домой.
Целую неделю мы ремонтировали сетку. Привязывали к верхнему вереву поплавки, а к нижнему - грузила. Выбирали и вырубали в овраге "клячи" - боковые шесты для растяжки и управления сеткой снасти. Но, когда в субботу бредень был готов выяснилось: что Гусёк должен был идти пасти коров вместо отца, а Аникин мог освободиться только к обеду. С утра он должен был навестить, живущего в Вальдиватском, деда.
- Я приеду. Обязательно приеду,- диктовал он мне.- Ты бери, хоть хочешь - Толеньку. Он видишь, как около нас крутился.… Не то - сдаст. А это поможет, хоть, сетку донести. И рыбу пособирает. Иди к Маяшевскому озеру, там, где обычно мы купаемся. Я туда на велике подкачу. И бредень потом отвезу к Митюхе.
Я почесал затылок. То, что я уйду куда-то на выходной, мать не скоро спохватится, но… с братишкой меньшим…?! Это точно - порка. Материнской порки я не очень боялся. Но… тут пахло отцовской…. Совсем другой "коленкор"! Мать точно спохватится: она и так всю неделю выведывала, чем это я занимаюсь с друзьями и о чем шепчусь с ними. Она проверяла все углы по двору и сеновалу, спрятанный за огородом, почти у оврага, бредень был для находки недоступен. С другой стороны: "волков бояться…" - друзей подводить. И страшно интересно было половить рыбку, вот так - бреднем, по-взрослому. Был я с молодости "отчаянным хулиганом" - так сходились во мнении все родственники и ближайшие соседи. Что не случись - бежали жаловаться отцу, и он задавал мне "трёпку по первое число". Все методы "обработки" и вещи, что попадались под горячую руку, были испытаны на моём нижнем окончании спины. Однако чем дальше, тем больше я замечал, что мощная отцовская длань, могущая согнуть подкову, мне не приносила особого вреда. Я больше работал на публику, вскрикивая и голося при каждом ударе. Я развивал не голос, а голосище. Отец меня, как я понял и догадался, любил и берёг. Стукнув для приличия затрещину, он тут же приговаривал, как будто просил: "Ты поори, поори у меня. Задам по - задам"!
Итак, дело было слажено, и когда я приказал брату прихватить мешок с сеткой и идти по задам огородов со мной на рыбалку, восторгу последнего не было предела. Идти с ним на озеро нам было уже не впервой. Путь был довольно длинным, и нам пришлось раза три отдыхать, уплетая на привалах посоленную горбушку хлеба с луком. Ближе к обеду мы добрались до озера Маяшево.
Первым делом мы искупались вволю у берега, близ громадного красного деревянного моста, доплывая до первого "быка". И нырнув с него раза по два, вылезли из взбаламученной и поэтому холодной воды на берег. Закусив горбушкой, мы стали готовить снасть. А когда привязали клячи, сам Бог велел нам забрести в озеро.
Озеро Маяшево специфическое: среднее из трёх озёр пролегающих под мостами и гатью высоченной насыпи Московского тракта. Оно овальной формы, очень глубокое, начиная от берегов, с родниками на дне. Очень чистое, с прозрачной, хрустальной, синеватого оттенка, водой. Даже в самый жаркий день теплым делается незначительный верхний пласт. И то только у западного берега. По низу озера у самой плотины, перехватывающей его, имеется широкий и мелкий переезд, используемый в обед для коровьего водопоя. Плотину поставили незапамятно давно для затопления лугов в растополье и сохранения озера в любую жару. Заливные луга, как диктовали нам деды и прадеды, даёт даже при летнем отсутствии дождей такой урожай травы, что с ним не сравнится никакой урожай кукурузы.
Ниже плотины идёт глубокая с перекатами Маяшевская канава с обрывистыми берегами, с неисчислимым множеством родников бьющих со дна. С неисчислимыми, непроходимыми зарослями кустарника, осоки и камышей. И для нашей с Анатолием рыбалки не подходила. Мы стали бродить и ловить на переезде. Но рыбы попадалось нам мало. Вода была настолько свежа, что просвечивала до дна, и было превосходно видно как огромные стаи рыб, рассыпаясь перед бреднем, натыкаясь нам на ноги, благополучно избегая суровой напасти, сходились за нами в стаю и преследовали нашу снасть, пользуясь сбитыми сеткой бредня мошками, мухами и слепнями. Они не покидали излюбленное место, наверное, зная о близком приходе стада с неисчислимой тучей летучей пищи. В переливах солнечного блеска волн по дну мы несколько раз видели, как охотятся на молодь красивые краснопёрые язи с приличную сковородку. Как почти с берега выстреливали в расходящуюся перед бреднем стаю, щурята и один не рассчитав, по-запарке закатил к нам в бредень но, вовремя взбрыкнув, перескочил наш вершник и испуганно, как летучий стремительный стриж, сбивая метров десять в длину пути к середине озера гребни серебристых волн, исчез на глубине. Это нас, "хоть видит око, да зуб неймёт", окончательно обидело и мы, сложив сетку на клячи, перешли под мостом в верховье озера.
Вверху сужением и началом озера служили пяток круглых озёрец, с прекрасными, зелёно-жёлтыми кувшинками и прелестными бело-ликующими лилиями. Дно вот оно. Видно как с серого крупно-песчаного ила поднимаются фонтанчики родниковой завязи. Но стоило мне ступить с берега в озерцо, как я незамедлительно провалился в обманчивую толщу зеленоватой влаги с головой и ракетой, с ором, выскочил, обварившись холодючей, ледникового ужаса, водой. Ноги судорогой свело уже на краю бассейна. Я долго бегал, рассмешив Толеньку и доставляя ему своим рычаньем и стуком зубов несравненное удовольствие. Холоднее этой воды я за всю жизнь не встречал. Наверное, оттого что солнце припекало во всю свою непомерную ширь и, раскалив землю жаровней, подвяливало на ней зелень и радостные цветы луговины. Морило. Марево клубящимся привидением струилось к горизонту. Даже пестрое недалёкое стадо призрачно мерцало на фоне золотистопесчаной горы. Накинув плащ на куст и посох в узком пространстве треугольной тени, казалось, уснул на корточках мальчик с собакой. Зато другая маленькая, круглая дворняжка, несмотря на жару, мячиком подпрыгивая, звонко беспрерывно крутясь и лая, загоняла отставших коров в стадо, направляя его в нашу сторону, к озеру. На миг лай прекратился. Перед нашими ногами среди кочек вдруг показалась проказливая круглая коричневого цвета мордочка с ярко белым, во всю щёку и ухо, пятном; блестящим чёрным носом и круглыми внимательно недоумённо любопытными глазами. Минутный пристальный взгляд и собака бесшумно исчезла, словно её и не было. Просто померещилось. Вот уже опять от стада доносится её неугомонный лай. Но нет, качающиеся травинки на кочке и бустылинки далее показывают её след.
Мы с братом шагнули за собакой и вдруг среди густой травы увидели тёмную траншею с сизо чёрной мрачной водой. Низенькие берега, расположенные как раз на ширину нашего бредня, кое-где реденько были обсажены тонким коричневым лозняком. От гладкой маслянистой воды тянуло непредсказуемой таинственной бедой. Ни камышинки, ни ряски, ни листика не торчало на зазеркалье. Ни какого отражения; ни движение водомерки или стрекозы, ни жужжания хотя бы комаришки или серенькой мушки не тревожило сонную тишину болотины. Неизъяснимый холодок ужаса прокатился по спине и заставил нас вздрогнуть. Но! Не сговариваясь, переглянувшись, мы молча расправили снасть и шагнули в воду. Вода оказалась приятно нежно тёплой, ровно по пуповину. Дно ровным мягким илистым в меру, по щиколотки, а бредень как по заказу перекрыл всю ширину. Грузила легко и молча без бульканья резали следы под водой, оставляя позади нас мутные струйки. И странная тишина, несмотря на движение, заполонила, окутала нас. Мы двигались как бы во сне, медленно на ощупь, переставляя ноги. И только пройдя метров пятнадцать по этой заколдованной заводи и повернув к берегу, вылезая и поднимая бредень, мы вздрогнули от шума и гула падающей из бредня перемешенной с илом воды.
Казалось, разорвался накаченный донельзя пузырь с воздухом. Бредень наполовину был заполнен ворочающимся жирным коричневым илом, и мы далеко и долго вели его по берегу от воды. А когда бросили клячи и накрыли вершником вытекающую жижу пришли в ужас от увиденного: волосы на моей голове и Толенькин легкий чубчик стали дыбом. По телу прокатилась дрожь. Рты сами собой открылись, казалось в безумном, а для нас в беззвучном, крике. Колени подогнулись, и мы застыли "соляными столпами". Тело налилось неимоверной тяжестью и свинцовой неподвижностью
По нашему илистому следу, к воде, от воды и в стороны - в траву и в траве ползли, шевелясь месивом и свиваясь в клубки иссиня черные, коричнево сизые и даже белые змеи!!! Клубок, клубище змей. А что было с бреднем. Он, завязываясь и развязываясь живым клубком, точно как нам показалось, шипя и пламенея под солнцем, то, приподнимаясь колюче в высоту, то так же колюче многоглаво растекаясь в ширину, быстро катился на нас.… Оттуда то, высовываясь, то, пропадая то тут то там жуткие, разнообразные змеиные морды.
Что тут было?! Как нас смело с места и с какой скоростью мы неслись невозможно вообразить. Собака, прибежавшая на наш предыдущий вопль и залаявшая на клубок в защиту нас и то, пискливо визжа, отстала в первую же секунду метров на пять и не могла догнать нас, пока мы не остановились на пыльной подушке прогретой до основания дороги. Шагнуть с неё в траву, в неизвестность нам было невмоготу. Невозможно - страшно! Дико страшно!
Прибежавший пастух и подпасок долго, зачарованно смотрели на нас и молча, так нам казалось, шевелили губами. Мы так орали, что не слышали даже себя и лишь немного погодя, глядя на нелепо, смешно, одетую фигуру пастуха, постепенно обрели способность слышать. Нам казалось что тишина, окутавшая нас, длилась вечность. Но нет подпасок, а это был Гусёк, рассказал нам, что орали мы всего минут пять. "Не более!".
Выслушав, что с нами произошло, пастух тут же быстро спросил, что мы попросим у него, если он соберёт наших змей и заберёт их себе.
-Ничего,- был наш ответ.- Только, дядечка не знаем, как вас звать, помойте и верните бредень. Он не наш.
Пастух заулыбался во весь рот всеми своими давно небритыми клоками бороды, выслушав наш ответ. Поправил залихватски драный картуз на лысине и от этого сделался ещё приятнее нам и смешнее. Подмигнул общипанными, подпаленными бровями. Шмыгнул, по-мальчишески конопатым, в картошку с нашлёпкой, рябым носом. Сморкнулся через редкие, почему-то кроваво красные редкие волосики усов и, криво усмехнувшись, произнёс:
- Зовут меня необычайно просто, как батюшка нарёк - Зотеем. Батюшку моего звали Нилом. Знать я, и есть, как по пачпорту - Зотей Нилович. Ну, ждите, братва, я их, змеюк ваших, счас вот сюда в пыль на дорогу принесу. Хотите посмотреть?
Мы дружно замотали головами, не соглашаясь оставаться, даже при нём, присутствовать рядом со змеями. Он снял со спины кошёлку. Отвязал от неё всю в дырьях, с клоками вылезшей ватки, прожженную фуфайку; расстелил её, и, высыпав содержимое кошёлки, велел нести припасы к стойбищу, на озеро в сопровождении и под прикрытием "как есть свово отпрыска - Петра"
-А вы так, чьи будете?- и, услышав нашу фамилию, согласно кивнул головой.- Знаю, знаю. Знатный род. И батя ваш добротный мужик. Всю войну прошёл не запужался. Спасибо ему передайте. Можа, сам увижу… Валенки, ейной работы, пять лет ношу сносу нет.
Мы с братом переглянулись и ещё раз непроизвольно поглядели на комичную фигуру пастуха, обутого летом, в жару в валенки с драными колошами; вдруг увидит и расскажет? Чтой-то будет!?
- Вот Змей Налимыч! - прошептал брательник и, насупившись, пошагал вслед за Петькой и стадом
Немного пройдя по дороге, мы остановились посмотреть, как справляется новоназваный Змей Налимыч с добычей. То, что мы увидели, повергло нас в трепет и шок. Пастух ловил змей среди травы голыми руками и, скручивая их поперёк, перерезал ножиком то напополам, то, отрезая головы. Змеи даже разрезанные напополам, даже без голов, извивались по-разному и обвивали руки нашего мстителя.
Мы ужасаясь и трепеща побежали догонять стадо. По дороге мы договорились с Петькой, что он заберёт бредень, просушив, домой. Это нас ой как устраивало. Тогда, напоследок, он предложил подождать отца и взять хоть одну рыбку, со странным названием - вьюн, показать родителям. На что мы дружно замахали руками.
- Что ты, Гусёк, и не калякай, мы близко не можем на этакого гада смотреть.… Хватит раза. Не то ещё маму с баушкой заиками сделаем.
- Зря, зря, - честно он предупредил нас.- Мясо вьюна очень сладкое, хорошо - для ухи, только тиной отдаёт, но можно и вымочить за сутки, подержав в проточной воде родника. Но, он, гад, живучая рыба, даже разрезанный на куски и опущенный в горячую воду вьётся, прямо - змея. Вы хоть искупайтесь. Грязные, как лешие, не то дома попадёт…
Дома обошлось, не попало. Мать с бабушкой просто взвопили, увидев наши несуразные, насквозь грязные физиономии. Немедленно отправили в бочку с настойкой мокружника, что колоссально помогает от всякой заразы, трещин, цыпок и ссадин, предположив, что мы вылезли из-за огородного оврага, из тины ручья. Что ж бывало: мы не раз и не два его прудили. Как хорошо, что мы рыбу не взяли.
В понедельник Валерка долго нас расспрашивал об улове и возмущался, что мы не принесли ему, хоть бы рыбинку для пробы. Потом помчался в библиотеку к матери читать какого-то Сабанеева, утверждая и расстраиваясь потом, что мы поймали совсем редкую для нашей местности и ценную для науки рыбу - угря.
- Вы просто открытие сделали. Ведь даже сам Леонид Павлович не знает, что не только за границей, но и в нашей местности столь ценная речная рыба обитает. Она в речках с холоднеющей водой обитает. В тёплой засыпает и умирает. А икру метать в моря скатывается, проходя по ночам, по росе сушей большие километры от озёр до рек. Представь, может целую ночь ползти. А вы может новый и совсем неизвестный вид открыли…
- Так, сам Змей Налимыч, сказывал, что это вьюн. А такая рыба у нас не редкость. Она даже в болотах живёт.
- Кто таков ваш, Змей Налимыч? Много он знает. Вьюн он больше десяти дюймов не бывает, а это - 24 сантиметра. А вы видели и ловили гораздо длиннее.… Говорю вам - это угорь!
- Так иди и лови.… У страха, как говорится, сам знаешь - глаза.… С пятак! То-то.
Врать не стану. В течение жизни я несколько раз, возвращаясь домой, находил эту канаву и даже рисковал пару раз прогрести бреднем. Кроме лягушек ничего не попадалось. Но! Лягушки толстые и громадные. Может - французские, а?!