Часть восьмая.
Пленение.
Маленькая штабная комната была полна народа. Здесь уже собралось около дюжины старших офицеров. Больше часа они с нетерпением ожидали появления командующего с полковником Варгасовым. Время шло, часы показывали начало четвертого часа, а они все не появлялись. Офицерами строились все возможные причины внезапного появления Варгасова в Аяне, вплоть до того, что он прибыл на арендованном Вишневским пароходе. Радостное настроение офицеров сменилось в тот момент, когда через не затворенную дверь в комнату вошел командующий с полковником. Пройдя сквозь расступившихся офицеров, Пепеляев с Варгасовым остановились посередине комнаты. Анатолий Николаевич внимательным и сосредоточенным взглядом обвел лица своих сослуживцев. По его бледному лицу было видно, как мучительно долго он ищет слова, для того, что бы сообщить им какую то важную весть. Лицо же Варгасова было красно. Глаза были опущены к полу, он старательно прятался за спину Пепеляева, как бы ища у того защиты. Наконец, собравшись с мыслями, Пепеляев негромко произнес:
- Друзья мои! Братья! Михаил Николаевич принес нам безрадостную весть. 10 июня пал Охотск. Погиб генерал Ракитин. Пропала экспедиция генерала Вишневского. В бою за Охотск погибло много наших товарищей. Шестьдесят человек попали в красноармейский плен.
Волнение охватило присутствующих в комнате, но командующий, подняв руку, заставил всех замолчать.
- Михаил Николаевич от лица командующего экспедиционного отряда красных предлагает нам капитуляцию, при условии сохранения жизни.
В комнате, после слов командующего, наступила напряженная тишина. Все взгляды были обращены на Варгасова. Он же, еще более заступив за спину Пепеляева, молчал, низко опустив вниз голову. Не дожидаясь реакции офицеров, командующий продолжил:
- Красные, по сообщению Варгасова, имеют в своем распоряжении до полутора тысяч штыков, пулеметы и два парохода с четырьмя орудиями. Поселок окружен со всех сторон. Получается, что выхода у нас нет.
Пепеляев на секунду замолчал, затем, глубоко вздохнув, спросил: Хочу услышать ваше мнение. Что скажите?
- Предатель! – раздался, чей то взволнованный выкрик. Вслед за тем, началась неразбериха. Слышались отдельные слова – «оборона», «прорыв» и даже «отступление», хотя среди этих слов, Пепеляев явственно услышал – «капитуляция». После чего, он приказал всем замолчать.
- Братья мои! Я хотел совместно с вами решить нашу судьбу, но сейчас понял, что каждый из вас будет отстаивать свою точку зрения. Поэтому данной мне властью я сейчас принимаю решение о капитуляции. Я прекрасно понимаю, что сие значит для каждого из нас, но будем надеяться на обещание большевиков сохранить наши жизни.
Он подождал до тех пор, пока присутствующие офицеры не успокоились и не пришли в себя. И лишь затем приказал начальнику штаба:
- Полковник Леонов подготовьте приказ о капитуляции. Командирам подразделений снять посты охранения. Всем подразделениям через час построение на плацу, для сдачи оружия.
Посмотрев на капитана Анянова, он попросил: - Емельян проводи господина Варгасова к тому месту, откуда он пришел.
После ухода Варгасова, командующий попросил начальника штаба узнать есть ли телефонная связь с двадцатым разъездом. В случае если связь есть, и подразделение не подверглось атаке красных, дать приказание подразделению Цевлонского во избежание пленения уходить за хребет.
В пять с четвертью утра Сибирская Добровольческая дружина была построена на гарнизонном плацу у устья реки Уйка. Всю ночь стоявший над бухтой густой туман, утром снесло в море усилившимся северным ветром. И тогда взгляду дружинников предстал небольшой, серого цвета пароход с развевающимся на корме красным флагом. Сколько раз взоры этих людей были обращены к морю в надежде увидеть на горизонте несущее им спасение судно. Но этой надежде не суждено было сбыться. Теперь же воочию увидели они перед собой то, что несло им позорное бесславие, долгий плен, а может быть и скорую гибель. Уже совсем рассвело, когда с двух сторон с севера и с востока, двумя нестройными колонами к выстроившимся дружинникам подошли бойцы экспедиционного отряда 5 Краснознаменной Армии во главе со Степаном Сергеевичем Вострецовым.
Эх, как бы хотел Степан Сергеевич, любящий во всем красоту и помпезность, сидеть в этот исторический момент верхом на белой породистой лошади. Но не было в Аяне не то, что белой породистой лошади, не было вообще никакой. Поэтому он с перекошенным от неудовольствия лицом, молча брел по размытому весенними водами Аяно-Якутскому тракту. Отряд Вострецова взяв оружие наизготовку, плотным кольцом окружил безоружных дружинников. Степан Сергеевич, сопровождаемый Варгасовым, не торопясь, вышел на середину плаца.
- 226 -
- Кто из вас генерал Пепеляев? – громко спросил он. Пепеляев, стоящий с группой штабных офицеров, вышел вперед.
- Это он? – оглядываясь назад, недоверчиво спросил Вострецов у Варгасова. Тот в ответ согласно кивнул головой.
- Что ж генерал пойдемте к вам в штаб. У меня есть для вас несколько вопросов.
- А остальных, - обратился он к своим помощникам – арестовать и под конвоем отправить на «Индигирку».
Войдя в небольшую штабную комнату, Вострецов уселся за стоящий посередине небольшой стол. Положив руки на столешницу и широко раздвинув локти он, прищурившись, внимательно посмотрел на Пепеляева.
- У меня к вам генерал, прежде всего один вопрос, где документы и казна дружины?- так и не предложив тому присесть, спросил Вострецов. Анатолий Николаевич прошел к стоящему в углу комнаты небольшому сундуку и, открыв ключом висячий замок достал, три картонные папки с документами и тощий холщевый мешок. Молча прошел к столу и выложил содержимое сундука перед командиром красноармейского отряда. Не обращая внимания на штабные документы, Степан Сергеевич торопливо развязал узел, связывающий горловину мешка. Высыпав на стол содержимое, он недоуменно уставился на стол. Казна пепеляевской дружины составляла ни много, ни мало, как; три тощих пачки долларов Северо-Американских соединенных штатов, десятка два золотых червонцев царской чеканки и вороха никому не нужных «екатеринок» и «керенок».
- Это все? – нервно спросил он, подымаясь из-за стола.
- Все. – спокойно произнес Пепеляев.
- Где? Где золото награбленное у народа? Где пушнина? – уже не владея собой, кричал Вострецов. При этом его скуластое, желтоватого цвета лицо начало краснеть, наливаясь кровью.
«А он, однако, не здоров» - глядя на командира красноармейского отряда, подумал Анатолий Николаевич.
«Белки глаз желтые. Лицо тоже. Это - скорее всего желчь. Плюс ко всему руки трясутся, а это - нервы». – почему-то с сожалением подумал Пепеляев, глядя в глаза беснующегося Вострецова.
- Где? Где я тебя спрашиваю, белогвардейская сволочь богатства, захваченные у якутского народа. – брызгая слюной, кричал Вострецов.
Пепеляев, разведя в стороны руки, спокойно произнес: - Здесь все, что добровольно собрали жители Нелькана, перед нашим уходом из села. Больше ничего нет. Подтверждение тому находится в штабных документах.
Затем, немного помолчав, он продолжил: - Я прошу вас не забывать о том, что в ответ на ваше предложение о капитуляции, подчиняющееся мне воинское подразделение во избежание кровопролития с обеих сторон, добровольно сложило оружие. По законам военного времени бойцы Сибирской добровольческой дружины являются военнопленными, а, следовательно, требуют к себе должного обращения.
Не ожидавший отпора командир красноармейского экспедиционного отряда на мгновение потерял дар речи. Он ошеломленно смотрел на Пепеляева, с трудом осмысливая услышанные слова. Не кстати вспомнились слова комкора Бориса Мироновича Фельдмана, о том, что его назначение на должность помощника командира 36-й Забайкальской дивизии напрямую зависит от захвата банды Пепеляева и награбленных им за время пребывания в Якутии богатств. Причем упор в словах командарма делался именно на второе. Степан Сергеевич с тоской поглядел на лежащую на столе тощую «казну» и подумал о том, что ему теперь придется надолго забыть о предстоящем повышении. Сделав для себя этот вывод, он, как ни странно успокоился и, переходя уже на более миролюбивый тон, произнес: - Да ладно вам генерал. Забудем сказанное.
И обратясь к стоящей рядом охране, приказал: - Увести!
Восемь долгих суток со дня пленения продолжались непрерывные допросы Пепеляева, а также его заместителей. Цель допросов была одна – казна дружины. Никому не доверяющий Вострецов отказывался верить в утрату, а вернее в захват казны дружины отрядом Михаила Артемьева. И лишь опросив рядовых бойцов, вынужден был признать тот факт, что ни золота, ни мехов у Пепеляева нет. Скрепя сердцем и предчувствуя для себя большие неприятности, он приказал готовиться к отплытию.
Черпая носом волну перегруженная «Индигирка» шла во Владивосток. Капитан Скибин, стоя на ходовом мостике, отвернувшись в боковой иллюминатор, мысленно просил Господа, что бы тот не дал разгуляться шторму. Еще вчера вечером он дал команду вахтенному об изменении курса. Взяв много левее, он ушел с морской линии Охотск – Владивосток, и теперь снизив скорость до 12 узлов, «Индигирка», оставив, справа по борту мелководный залив Счастья, вошла в Татарский пролив. Волнение в проливе не превышало четырех баллов. Перегруженный пароход перестал зарываться носом в волны и Илья Иванович смог спокойно вздохнуть. Попыхивая трубкой Скибин, умиротворенно поглядывал то на левый, безлесый берег северного Сахалина, то на правый берег материка, сопки которого густо поросли распустившимися зелеными деревьями. Спокойствие, царившее в рубке, было нарушено появлением Вострецова.
- Какого хрена Скибин! – вскричал он, оглядываясь по сторонам, едва переступив порог.
- Где мы плывем? – с угрозой в голосе произнес командующий, подозрительно глядя на капитана.
«Дерьмо плавает, а мы ходим». – с раздражением подумал Илья Иванович и, тем не менее, преданно глядя в глаза Вострецову, как можно спокойнее произнес:
- Идем Татарским проливом. Здесь спокойнее и волнение меньше.
- Какое волнение! Кто приказал изменить курс?
- Степан Сергеевич! – решил схитрить капитан: - Я решил, что так короче. Поэтому приказал идти проливом. Кроме того, в проливе волнение меньше, а значит можно увеличить скорость хода.
- Ну, так это меняет дело! Молодец Скибин! Вот это по-нашему! По-пролетарски! – воодушевленно воскликнул командир экспедиционного отряда.
- А, когда товарищ капитан мы приплывем во Владивосток?
- Степан Сергеевич через два дня будем во «Владике», если конечно ветер не усилиться, или не дай бог, какая поломка выйдет. – подстраховывая себя, произнес Скибин.
- Ты, это, Скибин. Ну-ну! – и Вострецов предостерегающе потряс указательным пальцем перед носом капитана «Индигирки» - чтоб никаких, понимаешь никаких поломок. С этими словами, довольный собой, Степан Сергеевич вышел из рубки. Глядя вслед Вострецову, Скибин подошел к переговорному устройству и прокричал: - Механики слышь? Ну ко, подбрось пару. Добавь ходу: до полного.
И уже тихо, про себя, добавил: - Не дашь ходу пароходу – упекут, куда Макар телят не гонял. Убедившись в том, что его распоряжение выполнено, капитан Скибин покинул рубку и спустился к себе в каюту.
Тем временем в темных, носовом и центральном, опустевших от угля трюмах «Индигирки», задыхаясь от угольной пыли, смрада и жажды, маялись бойцы Добровольческой Сибирской дружины. Наглухо задраенные, по приказанию Вострецова, люки – не пропускали достаточного количества воздуха. Тусклое электрическое освещение позволяло с большим трудом разглядеть хмурые, изможденные четырехсуточным переходом, лица дружинников.
- Скотину так не везли бы, как нас везут. – услышал Анатолий Николаевич чей-то громкий возмущенный голос.
- А ты бы хотел бы в каюте первого класса, с шампанским и патефоном. Да еще чтобы сам Вострецов тебе кофу в постель подавал! – раздался в ответ насмешливый голос неунывающего Сергея Анянова.
- Не браток! Это ты скажи спасибо, что у большевичков наших, барженки самой захудалой не нашлось, не то бы потопили бы всех нас, как тех морячков кронштадских. – уже серьезно закончил прапорщик. После его слов арестованные дружинники пришли в волнение. Шум голосов нарастал.
Слышались выкрики: - Сорвать люки, перебить охрану, захватить корабль!
Почувствовав нарастающее напряжение, Пепеляев встал со своего места и громко, так, чтобы слышали все, сказал:
- Я, ваш командующий, приказываю всем молчать. В этой ситуации проявление, какого либо неповиновения бессмысленно. Любая попытка мятежа будет жестоко подавлена большевиками. Нам не дадут даже поднять головы из трюмных люков. И даже если случиться чудо, что нам удастся выбраться на палубу, то Вострецов скорее затопит судно вместе с нами и своими красноармейцами, чем даст нам возможность захватить его. Поэтому я прошу вас, нет, даже приказываю, терпеть и не искушать судьбу.
- Терпеть! Терпеть! Хватит, натерпелись! Год почитай, как терпим. Давай братва ломай люк! - кричал из дальнего угла все тот же возмущенный голос.
Повинуясь этому призыву, десятка два арестованных бросились наверх по металлической лестнице. Еще через мгновение раздались громкие стуки в крышку люка и крики: - Открывай! Крышка люка приоткрылась и в просвете показалась голова красноармейца.
- Что случилось? – только и успел произнести он, как несколько пар сильных рук схватив его, потащили вниз. На крики о помощи захваченного красноармейца, поспешно прибежали вооруженные кавалерийскими карабинами охранники. Крышка люка распахнулась полностью и на ослепленных ярким солнечным светом дружинников, обрушился град винтовочных выстрелов. Раненые и убитые падали вниз и скатывались по трапу на дно трюма. Не выдержав, Пепеляев рванулся к лестнице, но схваченный сильными руками ординарца Анянова и полковника Рейнгарда, вынужден был остановиться. Вскоре грохот выстрелов прекратился и в гулкой тишине трюма, прерываемой стонами раненых, раздался высокий крик захваченного дружинниками красноармейца: - Меня! Меня заберите! Захлопнулся люк за поспешно выбежавшим наверх красноармейцем, и в центральном трюме «Индигирки» снова стало темно.
Сопровождаемый Емельяном Аняновым и полковником Рейгардом, командующий прошел к трапу. Семь человек убитых выстрелами в упор лежали на дне трюма. Еще трое раненых стонали на руках своих товарищей. Осмотрев лежащих на полу мертвых дружинников, командующий стал медленно подниматься наверх по ступенькам трапа. Последовавших за ним капитана Анянова и полковника Рейнгарда он молча остановил жестом руки. Требовательно постучав в крышку люка, Пепеляев замер в ожидании ответа. Томительно долго тянулось время. Наконец послышался металлический лязг защелки, и щель приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было увидеть лицо часового. Глядя на лицо молодого веснущатого парня, Анатолий Николаевич удивился тому, насколько тот молод.
«Да ему не больше не больше пятнадцати лет. По сути дела еще ребенок, а он уже втянут в эту мясорубку войны» - подумал он, и твердо произнес: - Я генерал Пепеляев. Мне нужно поговорить с Вострецовым.
- Я доложу командиру. – поспешно сказал мальчишка и торопливо захлопнул крышку люка.
Только спустя полчаса командующему дружины было позволено подняться наверх.
Щурясь от яркого света, Пепеляев смотрел на стоящего перед ним Вострецова. Скрестив на груди руки, покачиваясь с пятки на носок, насмешливо улыбаясь, командир экспедиционного отряда негромко спросил: - Я слушаю вас генерал. Что вы хотели?
- В трюме трое раненых. Им необходима медицинская помощь. Кроме того – семь человек убито, нужно куда-то убрать тела.
- Врача у меня нет, поэтому выкручивайтесь сами. А трупы! Что ж пусть лежат в трюме. Небось за двое суток не протухнут. Он повернулся, давая понять, что разговор окончен, но Пепеляев остановил его.
- Степан Сергеевич моим людям вторые сутки не дают воды. Распорядитесь, чтобы пленных напоили.
Вострецов круто развернулся, и пристально глядя на Пепеляева своими глубоко посаженными глазами, произнес: - Воды нет. И не будет! Терпите.
Осознав бесполезность разговора, Анатолий Николаевич развернулся и направился к центральному трюму.
Уже глубоко за полночь полковник Сейфулин, сидящий у неприятно вибрирующей перегородки отделяющей трюм от машинного отделения услышал стук, идущей с той стороны. Обернувшись, он костяшками пальцев постучал в перегородку, давая понять, что слышит. Негромкий голос, звучавший откуда-то сверху, глухо произнес:
- Слышь пленные. Тут вверху есть вентиляционная отдушина. Я сейчас вам шланг протяну, так вы пейте. Только не шумите.
- Анатолий Николаевич! – позвал Сейфулин Пепеляева.
- Что тебе Аркадий?
- Пойдите сюда.
Командующий, переступая через тела спящих дружинников, подошел к Сейфулину.
- Вода.- произнес полковник, показывая рукой куда-то наверх. Анатолий Николаевич посмотрел в указанном направлении и сквозь полутьму увидел выступающий из небольшого отверстия в переборке кусок резинового шланга.
- Ну, вы готовы? – раздался из-за перегородки все тот же глухой голос.
- Подождите немного. Мы сейчас разбудим людей, для того чтобы не было шума. – попросил незнакомого моряка Анатолий Николаевич.
Затхлая, с механическим привкусом вода была самой вкусной, самой свежей водой для узников томящихся в трюме «Индигирки».
Тридцатого июня одна тысяча девятьсот двадцать третьего года, в два часа тридцать минут по полудню, пароход «Индигирка» пройдя проливом Босфор Восточный, вошел в небольшую уютную, окруженную пологими сопками бухту Улисс и застопорил ход. Переход из Аяна во Владивосток был завершен. Не скрывая удовольствия, капитан Скибин дал команду старшему помощнику «отдать якорь» и застопорить машину. Посасывая потухшую трубку, Илья Иванович вглядывался в сторону берега, в надежде первым увидеть буксирный катер. Прошло уже более трех часов с того времени, как командующий экспедиционным отрядом Вострецов на шлюпке отправился на берег, приказав ждать его возвращения с катером, предназначенным для перевозки пленных. Еще на подходе к Владивостоку капитану Скибину поступила радиограмма с приказанием следовать в бухту Улисс, вместо намеченной ранее бухты Золотой рог.
«Далась им эта бухта! Причала нет. К берегу не подойти. Вошли бы в Золотой рог, пришвартовались бы к причалу и делайте что вам нужно! А тут будешь до второго пришествия ждать этот катер». – нервно расхаживая по палубе, думал капитан «Индигирки».
И только за час до полуночи вахтенный доложил Скибину о подходе катера. Всю короткую июньскую ночь катер курсировал между берегом и «Индигиркой» перевозя пленных на берег. Лишь с первыми лучами солнца Илья Иванович приказал поднять пары и вывел пароход из бухты. Отчаянно дымя трубами «Индигирка», после трехмесячного похода, возвращалась в родную гавань – бухту Золотой рог.
В ту же ночь 30 июня 1923 года Анатолий Николаевич прямо с берега бухты Улисс в крытом автомобиле был доставлен в штаб 5 Краснознаменной армии. В сопровождении двух конвойных он вошел в большую ярко освещенную комнату. За огромным, массивным, красного дерева столом сидели два человека в форме. Поодаль от них, у окна, стоял командир экспедиционного отряда Вострецов. Лицо его было покрыто красными пятнами, и оттого становилось понятно, что внезапно прерванный разговор, вошедшими в комнату людьми, был крайне неприятен для него.
- Конвой может выйти. – произнес, вставая с места подтянутый, высокого роста военный с четырьмя ромбами в петлицах и тремя орденами Красного Знамени на груди. Затем, обратившись к Пепеляеву и указав на место за столом, произнес: - Проходите генерал, присаживайтесь. Разговор, судя по всему, у нас с вами будет долгий.
Анатолий Николаевич прошел к центру комнаты и, остановившись у стола, спросил: - С кем имею честь?
- Ах, да! Я не представился. Меня зовут Иероним Петрович, фамилия – Уборевич. Командарм пятой армии.
- Это, - кивком головы он указал на сидящего справа от него военного: - командир 17 стрелкового корпуса Фельдман Борис Миронович. Представлять вам Сергея Степановича я считаю излишним. Вы и так достаточно хорошо знакомы. И так Анатолий Николаевич я хочу предупредить вас о том, что наш разговор будет фиксироваться. – он перевел взгляд в угол комнаты. Пепеляев только сейчас заметил: в левом дальнем углу маленький стол с пишущей машинкой и белокурую девушку – секретаря.
- Поэтому я прошу вас давать громкие и четкие ответы на те вопросы, что будут поставлены перед вами. – произнес Уборевич и добавил: - Прошу садиться за стол.
Анатолий Николаевич присел на предложенный ему стол. После оформления обязательных для ведения допроса анкетных данных, командарм спросил:
- Я хочу узнать у вас генерал о численности и вооружении тех боевых формирований, что остались на территории Якутии? А также о тех партизанских отрядах, что в свое время входили в состав вашей дружины?
Пепеляев хотел, было встать, но Уборевич движением руки остановил его.
- Сидите. – произнес он и добавил: - И так я вас слушаю.
Анатолий Николаевич, обдумав вопрос, громко и четко произнес: - Из тех формирований, что входили в состав Сибирской Добровольческой дружины, на территории Якутии остался отряд подпоручика Рязанского, численностью шестьдесят человек. Это люди не пожелавшие покинуть Якутский край. В основном местные жители из бывшего отряда Бочкарева и примкнувшие к нам люди во время похода на Якутск. Все были вооружены винтовками Мосина с полным боекомплектом. Дружину они покинули в конце мая. Точнее вы можете узнать из штабных документов. Я уверен в том, что опасности для Советской власти они не представляют, так как не имеют намерения продолжать дальнейшую борьбу.
Судьба подразделений Ракитина и Варгасова мне неизвестна. Знаю только со слов Варгасова, что при первом столкновении его отряда, с отрядом командира Чурапинского гарнизона Курашовым, та часть, что была сформирована из партизан Михаила Артемьева, разбежалась. Варгасов с остатками отряда вышел к Охотску.
- О Ракитине, Охотске и Варгасове – не нужно. Об этом мы уже имеем полные сведения. – прервал Уборевич Пепеляева.
- Меня интересует ваш заместитель генерал-майор Вишневский?
- Генерал-майор Вишневский был командирован мною с группой в десять человек в Охотск десятого апреля. Задача Вишневского была: как можно быстрее зафрахтовать пароход для вывозки дружины из Аяна. В Охотск его группа не прибыла. Судьба Вишневского и его людей мне в настоящий момент не известна. Что же касаемо партизанских отрядов, то самым многочисленным и хорошо вооруженным из них был отряд Михаила Артемьева. Первоначальная численность его составляла около двухсот человек. В последнее время этот отряд перемещался в районе Нелькана.
Отряд Петра Карамзина небольшой. Костяк составляет местное население, преимущественно жители Аяна и его окрестностей. Численность отряда постоянно меняется. И уже совсем небольшой отряд купца Галибарова. О партизанских соединениях в Охотске мне неведомо.
Пепеляев, окончив рассказ замолчал, намеренно утаив от Уборевича о подразделении подполковника Цевлонского, которому удалось избежать пленения в Аяне.
- Давайте мы не надолго, минут на десять прервемся. – сказал командарм и встал из-за стола. Достав и раскрыв тяжелый серебряный портсигар, он подошел к Пепеляеву.
- Курите. – предложил он Анатолию Николаевичу, подавая ему папиросы.
- Спасибо. Я не курю.
- Я, к сожалению курю, хотя и мечтаю бросить. А вот Степан Сергеевич, - командарм посмотрел на Вострецова, глубоко затягиваясь папиросой: - не желает бросить курить, хотя врачи ему настоятельно рекомендуют.
- Да, ну их врачей, - недовольно пробурчал Вострецов, раскуривая папиросу: - их советы – что мертвым приветы. Проку - никакого.
Услышав реплику Вострецова, командарм не выдержал и открыто рассмеялся. Сняв запотевшее пенсне и протерев его носовым платком, уже спокойнее сказал: - Ну-с пошутили, и будет, займемся делом.
Поглядев на хмурого Фельдмана, командарм произнес: - А ты Борис Миронович, что насупился?
- А я Иероним Петрович не пойму от чего ты так радуешься! Время четыре утра, а ты антимонии разводишь с этим махровым белогвардейцем. – сильно грассируя, раздраженно произнес комкор. Затем, потерев ладонью высокий с залысинами лоб, добавил: - Давай Иероним Петрович узнаем о главном – о казне, и разойдемся по домам спать. На кой ляд нам те недобитые белогвардейцы. Их и без нас переловят.
Услышав ответ Фельдмана, командарм внимательно посмотрел на него, и серьезно, с расстановкой произнес: - А не рано ли товарищ Фельдман вы собрались отдыхать? Может быть, вам на покой пора? Так ведь никто не держит! После чего, повернувшись к Пепеляеву, спросил: - Что вы генерал сможете ответить на вопрос командующего корпусом?
Анатолий Николаевич кратко изложил Уборевичу историю с захватом казны и документов дружины отрядом Артемьева при отступлении из Амги.
- Как велика была казна? – заинтересовано произнес Борис Миронович.
- Точно не берусь сказать, так как никогда не интересовался. В тех штабных документах, что были похищены Артемьевым – были полные сведения. Возможно, на это сможет ответить начальник штаба, или мой заместитель по снабжению. – сказал Пепеляев и тут же осекся, вспомнив о том, что Вострецову неведомо о миссии полковника Шнаппермана.
И словно прочитав мысли Анатолия Николаевича, Вострецов, обернувшись к нему, неожиданно спросил: - Да, кстати объясните мне, куда и с какой целью вы направили группу во главе со Шнапперманом незадолго до взятия мною Аяна.
Смутившись от неожиданного вопроса Пепеляев не нашел ничего лучшего, как сказать о том, что шлюп с дружинниками был направлен к устью реки Лантарь для отлова шедшей на нерест нерки.
Допрос командующего Сибирской Добровольческой дружины продолжался до шести часов утра.
К этому времени потерявший интерес к допросу Фельдман откровенно зевал, ничуть не стесняясь командарма. Вострецов время от времени тер воспаленные глаза и, в конце концов, попросил Уборевича отпустить его, сославшись на усталость.
Закончив допрос, Уборевич со словами: - Вы генерал, конечно, хотите знать, что вас ожидает.
С этими словами он встал и прошелся по комнате, затем, вернувшись к столу и сев на место, продолжил: - Всех вас будут судить! Суд, я надеюсь, определит степень вины каждого. Но вам лично и вашим ближайшим помощникам грозит высшая мера социальной защиты – расстрел.
- Я нисколько в этом не сомневаюсь. – негромко и спокойно произнес Анатолий Николаевич.
- Не перебивайте меня. Я еще не закончил. – устало произнес Уборевич. – Для того чтобы хоть
как-то смягчить ваше наказание я предлагаю вам написать воззвание к тем, кто еще воюет против Советской власти с предложением сложить оружие. Ваш авторитет в их кругах велик и к вашим словам прислушаются. Суд же непременно учтет ваш призыв к прекращению боевых действий и может быть снизит вам наказание.
- А если я не сделаю этого?
Уборевич внимательно посмотрел на Пепеляева: - Не надо геройствовать! Вы сделаете это. Сделаете хотя бы для того, чтобы облегчить вину тех людей, что поверили вам и пошли за вами. Их жизнь, как и ваша жизнь, теперь во многом зависит от вашего решения генерал.
Уборевич замолчал. Какое то время в комнате было тихо, затем Пепеляев твердо произнес: Хорошо Иероним Петрович, я сделаю это.
Лицо командарма просветлело и, обернувшись к секретарю, он произнес: - Надя больше не нужно ничего записывать. Вы свободны.
После ухода секретаря, Уборевич вызвал конвой и на прощание произнес: - Прощайте генерал. Как бы там не было, но мне хочется пожелать вам удачи. И еще помните, что решение суда - не есть последняя инстанция. Вы в праве обжаловать его во ВЦИКе. Помните об этом.
Массивная дверь распахнулась и генерал Пепеляев, не прощаясь и не оборачиваясь, направился к своим конвоирам.
Решением Реввоенсовета 5 Краснознаменной Армии, возглавляемым командармом Уборевичем, 200 рядовых добровольцев Сибирской Добровольческой дружины Пепеляева были отпущены на свободу. Еще 162 человека были подвергнуты административной ссылке. 78 человек, во главе с командующим были преданы суду военного трибунала.