Вы спрашиваете, как я решился на это преступление? Где нашёл силы, где нахватался наглости, кем был рождён и воспитан? Так?! Я, конечно, подолью масла в огонь, но не имею права не сделать сейчас следующего официального заявления: если бы меня не остановили, я совершил бы гораздо большее. К этому привела меня моя жизнь...
Когда-то я был слепым кутёнком. Мама часто говорила, что скоро мне предстоит увидеть огромный мир. Мне и без того было хорошо, и в страхе я не мог понять, зачем мне что-то ещё?.. Однажды, играя в мягкой и душистой материнской шерсти, я наткнулся, оцарапавшись, на твёрдые острия, их было много: в два ряда они окружали шею моей матери. Я не знал, что это, и потому спросил у неё, а она ответила, лизнув меня в лоб шершавым ласковым языком: «Это, сынок, ошейник». Мы все в детстве только тем и занимаемся, что задаём массу вопросов. «Мама, а он тебе разве не мешает? Он такой твёрдый и колючий! Да и тяжёлый, наверное?!», и она ответила... мамы всегда терпеливо отвечают на наши вопросы... она ответила, что ошейник ей не мешает, что все нормальные взрослые собаки обязательно носят ошейники и что для взрослой собаки он не кажется тяжёлым. Но щенок не унимался, мне стало очень интересно, для чего же нужно носить эти самые... ОШЕЙНИКИ? «Для того, — сказала мать, — чтобы мы шли к своей цели». Ошейник, объяснила она, не даёт уклониться в сторону.
Я понял: ошейник — для того, чтоб идти к цели; непонятным оставалось, правда, что это за цель, к которой идёт каждая взрослая собака. Но мама только пошутила, мол, пойму это, когда подрасту и сам вместе со всеми пойду к ней. Тогда я спросил у матери то, что меня уже давно интересовало: почему, даже когда она и все другие собаки очень сердятся, очень сильно сердятся, никто никогда не говорит громко? Ответ был такой: «Громкие гневные разговоры мешают заниматься делом, ведь в шуме разноголосых мнений невозможно услышать истину и правду — поэтому все взрослые собаки носят намордники». «Что это такое?» — спросил я, и мама, наклонив ко мне морду, дала несколько раз ткнуться носом и лапами в толстые кожаные ремни, не позволявшие широко открывать рот. Я понял: намордник — для того, чтобы слышать истину...
Мои неосознанные опасения насчёт мира, который мне когда-то предстояло увидеть, подтвердились, когда я прозрел.