Уважаемые авторы и посетители Прозы.ру!
Как человек добропорядочный, обращаюсь к вам: не спешите читать мой опус!
В нем вы не найдете ни кроваво-навороченной криминальщины, ни порно-садомазохистики, ни изыскано-шизофренической стилистики. В нем вообще нет никакого сюжета. У него нет даже жанра. Это не повесть, не рассказ, не очерк, не мемуары, не репортаж. Это просто заметки о работе и быте представителей некой профессии, крайне мало известной широкой публике, которая, очевидно, вскоре вообще исчезнет с российского горизонта.
Старался писать коротко, но по неумению настрочил целую кипу. Поэтому решил публиковать малыми порциями.
Хотите - читайте, хотите - нет.
Я вас предупредил.
ГОРЯЧЕЕ ЛЕТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВОГО
(Все персонажи и события полностью выдуманы.
Хотя всё это было на самом деле.
За исключением того, чего и вовсе не было)
1
Вообще-то, ничего необычного не случилось. Такое ожидалось еще с прошлого года.
А вот теперь мотайся по всей области! Втолковывай известные истины руководству всякого ранга, «ставь вопрос» на районных медицинских советах!
Это, конечно, маятно, но тут-то я как-никак - из начальства.
«Не корысти ради, а токмо волею пославшего мя Минздрава».
Слушают, побаиваются. Чего-то записывают. Кивают согласно. Вечером приглашают на «чай».
А сегодня мне позарез необходимо поспеть ровно к трем, а правильнее - к пятнадцати ноль-ноль (ни мгновеньем раньше, ни позже!) на приём к Самому Хозяину.
Как меня официально оповестила Оксана Васильевна, «Они соблаговолили» выделить мне аж целых пять минут Своего Драгоценного Государственного Времени.
В принципе, мне плевать на этого самого Хозяина. Мы с ним из разных Контор. У меня своё начальство, у него своё. У меня – Минздрав СССР, у него – Некое Оборонное Ведомство. Хотя удельные веса у нас с ним ой какие неодинаковые, но всё же мы оба, как бы, - Союзного Масштаба.
Однако, при всём при том, именно я-то должен Его оповещать, а Он вовсе не обязан меня принимать и выслушивать. Такой вот расклад.
Всё кругом, куда ни глянь, окрашено в блёклые пастельные тона. Как это сделано, точно не знаю, но здорово, будто в старом золоте купаюсь. Солнце в зените. Небо от него выгорело, полиняло, стало голубовато-серым. Земля очерчена светло-палевой каёмкой, а ниже полосы, то бледно-коричневые, то серые, то серо-жёлтые. Потом сепия вперемежку с охрой и суриком.
Жарко. Конец мая. Тент на «Газике» приподняли, но верх не сняли: всё-таки - тенёк. Жара жарой, а дышится легко: пустынная сухомань, однако.
Шофёр Миша упорно вкладывает свою собственную силёнку в те лошадиные, которые ещё остались у нашего потрёпанного «Газика», чтобы всё-таки проскочить грёбаную песчаную гряду на пути к вожделенному асфальту. Мотор ревёт в оба моста, машина елозит в сухой жиже, но всё же лезет вперед.
Давай, Миша!
Мимо тащатся чахловатые кусты саксаула, песчаной акации, сказочная ферула. Здесь её – все возрасты: тёмно-зелёные лопухи проростков; молодняк вроде цветной капусты на высоких ножках, созревший цвет – полутораметровые одуванчики с роем всякой насекомой твари; хрупкие мумии, напрочь выбеленные сухостью.
Эдемовы ландшафты, расцвеченные полями маков, тюльпанов, зелёной осочки сгинули в ушедшем апреле.
Вся живность спряталась от зноя. Разве только какая ящерка вдруг вздрогнет на веточке куста, нарушит на мгновение свой камуфляж. Тишина и мир, будто позавчерашнего и вовсе не случилось…
Вообще-то Миша - не Миша, а Мумин. В нашей Противочумной службе полный интернационал. Тут кто только ни есть в стране. Всяк сущий в ней язык. Но все говорят и пишут по-русски. И называют многих так же.
Впрочем, неважно, Мумин он, или Миша, лишь бы вылез из песка.
Поглядываю на него. Может, пора выскочить, подтолкнуть буксующую телегу. Но пока ещё сама тянет.
А он железный. Четверть века тому пришли мы вместе с ним на Республиканскую Противочумную Станцию. Он шофёром, я врачом. Потом я выслужился до Заместителя начальника Станции. Мумин остался при гараже.
Ну и награди его Аллах за это!
Пока мы борзели во всяких там научных спорах, скандалили об оплате командировочных, разбирались с нашими жёнами и любимыми, Миша-Мумин
мотался по всей пустыне то на легковых, то на грузовых, перевозил наши
эпидемиологические отряды, снабжал их продуктами и бензином, развозил консультантов из Центрального Управления и Противочумных Институтов.
Он познал пустыню, как собственный двор. Каждый закоулок, каждую тропку, каждый бугорок.
Ездить с ним так же надежно, как летать, скажем, на ТУ-104.
Чем-то он похож на миниатюрного пожилого и добродушного бегемота. Глазки дужками с мешочками под ними, крупные губы с широким ртом. Спокойствие в любых жизненных ситуациях. Моментальная адекватная реакция на всё, что ни случится.
Кадр!
Ну, конечно, не только он один такой. У нас наберётся ещё с десяток подобных ребят.
Кто из проштрафившихся «пастбищников», рывших колодцы в пустыне, да «залетевших» по тёмному делу после многолетнего сожительства втроём на одинокой дикой заимке. Кто от алиментов скрывшийся: южный темперамент превозмогает, а доходов – ну никаких. Кто прямиком из ДОСААФ. А есть и побывавшие в Зонах.
С пару лет поперевариваются в нашем котле. Слабые удерут, сильные останутся.
Нравится им вольная воля. Как въедешь в черту пустыни, ни тебе ни ГАИ, ни ПДД, ни прочей ереси! Зато по ночам с фарами побраконьерничать можно на джейранов и зайцев! Да и в отрядских лабораториях спирта немерено!
Залезет, бывалыча, как смеркнется, зоологическая группа, а то и сам начальник отряда, с «Тулками», с «Ижевками» в кузов, запалят рефлектор с лампочкой от аккумулятора и ну им шарить по барханам да по такырам.
Луч прожектора выхватывает из тьмы дико взъерошенные кусты. То красной точкой сверкнёт глаз какой-нибудь ящерки. То лисица засветится и тут же погаснет, хитрая. Глядишь, через час-другой вдали будто зажглись огоньки целого поселка. Голубые! Стадо джейранье! Дуй во все скорости! При, при поперёк барханов! Давай, давай, не жалей мотора! Вот они! Метров тридцать! Замерли, ошарашенные светом, ослепли! Да бей же, бей, идиот! Кто ты там: начальник, зоолог, рабочий, какая разница: стре-е-ляй! По рогачам! Не по самкам! Мать твою! Молодец! Попал! Остальные вскинулись, исчезли! Стоп! Эх, опять самка, да ещё беременная… Кто стрелял?! Да что уж теперь, кидай в кузов. Поехали домой. На обратном пути зайчишек побьем. На неделю мяса хватит.
На отрядной стоянке свежатинка - печёночка поджаренная. Спиртик, колодезной водицей разбавленный. А там, глядишь, какой санитарочке лабораторской или поварихе за бархан ночной сходить одной боязно…
Где ещё в стране в шофёрской должности такое найдёшь?
Пираты, конкистадоры.
Но по сравнению с другими Осваивателями пустыни – сущие праведники. Коли нужно, сутки без сна пилить будут, чтобы выполнить любое задание.
Чёрт те чё в башку пришло! Сейчас нужно подумать, о чём я Хозяину в те пять минут буду говорить!
Закрыл глаза, представил себе Высокое Собрание. Сидят этакие суроватые Производители Стратегического Сырья, в нашем вопросе – ни уха, ни рыла. Им всё разъяснить нужно быстро и доходчиво, без намека на их невежество. Мол, вы же сами знаете, что это такое! Я, мол, только уточняю!
Пожалуй, бегло пройдусь по общей ситуации по чуме в мире. Дескать, чума – не только чёрная страница истории, но и проблема нынешнего дня. Она из века в век в своих природных очагах – пустынях, степях, горах. Считай, по всему миру. В Америке, Африке, Азии. У нас на Кавказе и в Закавказье, в Волго-Уральском междуречье, в Средней Азии и Казахстане, в Сибири. Её «хозяева» - дикие грызуны, переносчики – блохи и клещи.
Зараза среди них то еле-еле тлеет, то бурно вспыхивает на огромных пространствах. Такие «разлитые эпизоотии» (именно, подчеркнуть, «эпизоотии», а не «эпидемии», как часто их именуют малосведущие; эпидемии это на людях, а на животных - эпизоотии), очень опасны для человека. Высока вероятность заражения.
Потом сказать о заболеваемости чумой людей в мире. Только в недавние семидесятые ей переболело более 10 тысяч человек! Это в наше-то цивилизованное время! Даже в такой достаточно развитой стране, как США, там почти ежегодно заболевают жители степных районов.
А у нас…
Но вот тут: ш-ш-ш. Ша. Точка.
На этом - Гриф Секретности, «СС»- «Совершенно Секретно». Кранты.
Мне этот Гриф всегда представлялся типичным падальщиком. Здоровенный, мрачный, неряшливый. Сидит, нахохлившись, этакий §. С голой шеей из расфуфыренной грязной пуховой манишки. Охраняет от посторонних обнаруженную им дохлятину.
Такие уж наши парадоксы!
С 1918 года в стране - официальная Противочумная служба: Противочумные Институты, Противочумные Станции и Отделения, противочумные отряды. Болеют же на наших окраинах чумой граждане! И это не «наследие проклятого царского прошлого», а из-за объективных природных условий!
Кроме Республиканских станций, контролирующих все площади местных природных очагов чумы, есть ещё Железнодорожные противочумные Станции в ведоме Медслужбы МПС СССР. Они обслуживают участки магистралей в пределах природно-очаговых территорий. Есть ещё и Противочумные Отряды у Минобороны.
Те ответственны за безопасность воинских контингентов на таких участках. Всё это «Чумное Братство» тесно связано между собою и, в случае необходимости, всегда готово прийти на помощь друг другу.
Дело Службы - вовремя определить степень угрозы для людей, выявить первых заболевших, изолировать их, вылечить по возможности, не допустить расползание инфекции! И выявляем, и изолируем, и лечим по возможности, и не допускаем! Но, увы, втихоря. Средства для этого отпускаются - охо-хо. Но на сводки, отчёты, а главное – рты садится тот самый Гриф.
И вот те восемьдесят человек, заболевшие у нас чумой в шестидесятые-семидесятые, из которых половину не удалось-таки спасти, вроде бы и не существовали вовсе. Дескать, мы же не какие-нибудь там Индия или США! БЕСПРИМЕРНЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ НАШЕГО ОТЕЧЕСТВЕННОГО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ…! И т.д.
Это здорово осложняет нам работу. Ведь раз нет ни эпизоотий, ни эпидемий, как же можно всерьёз относиться к нам, толкующим о повышении бдительности, обучающим методам клинической диагностики и лечения чумы!
Но раз начальство вещает - слушают, побаиваются. Чего-то записывают. Кивают согласно. Вечером приглашают на «чай».
Слава богу, теперь хоть про эпизоотии открыто разрешили говорить ! Можно схемы показывать: вот где сейчас грызуны болеют чумой. Вокруг вот этой чабанской стоянки, возле вот этого посёлка. Больше впечатляет.
Зато о том, что недалеко отсюда недавно чумой заразился-таки чабан, об этом молчок. Гриф.
Смешно, но всем местным всё равно ведь всё известно! Ведь это именно к ним же съезжаются медики в страхолюдных противочумных костюмах, лиц под косынками, лётными очками и марлевыми масками не видать! Белые халаты до земли, резиновые перчатки, резиновые сапоги. Ходят по юртам и домам, температурящих выискивают. Грызунов по окрестностям травят, какие-то порошки вонючие в их норы, да и в юрты вдувают.
Для однообразной степной жизни это чистый спектакль. Потом разговоров на целый год. Опять же «узункулок» - степное «длинное ухо», слухи-кривотолки. Такое ещё насочинят, что впору роман писать.
Помню, в середине пятидесятых нас, троих молодых врачей, поступивших на Противочумную Станцию, отправили на специализацию в Противочумный Институт.
Там нужно ещё полгода учиться, ибо в Мединститутах про чуму, холеру, оспу рассказывают не более получаса. Нас тогда уже «допустили к СС», мы знали, что возле Аральска, через который лежал наш путь, вспышка чумы на людях. При подъезде к городу многие пассажиры нашего вагона приготовились уже купить свежей и копченой рыбы, славу приморского рынка.
Не тут-то было. Поезд, взвизгнув, промчался мимо. Да и на перроне не было видно бойких продавцов и продавщиц, обычно прямо в вагонные окна сующих свой лакомый товар. Ну, конечно, все стали возмущаться, дескать, как это так, что за произвол! Мы-то, «допущенные», знали, в чём дело, но помалкивали: Гриф! Кое-кто на проводника набросился: почему да отчего. Тот, ничтоже сумняшеся, прямо заявил: да опять, мол, в городе чума, карантин, люди пачками помирают! А наши глотки Гриф продолжал сжимать своими беспощадными когтями…
Снова меня попёрло на пустомыслие!
На чёрта Высокому Собранию выслушивать всю эту муть? За пять минут тут никак не уложиться. Возьму прямо быка за рога: вот такая обстановка вокруг города, нужно предпринять то-то и то-то.
2
Мы с Мумином сейчас прямиком из Бесбулакского эпидотряда.
Бесбулак – овцеводческий совхоз. Бесы тут ни при чём, по-местному это «Пять родников». В долинках останцевых горушек. Но это когда-то. А теперь их лишь пара сохранилась. Сочатся тонкими струйками в зарослях кустарничков на радость звериной мелочи. Для совхоза у подножья гор с них толку никакого. Однако жители названием гордятся.
Отряд назван Бесбулакским, но это так, для привязки к карте. Он в десяти километрах от посёлка, в традиционной для него ложбинке меж двух гряд закреплённых песков. Вспоминается некрасовское: «Меж двумя хлеборобными нивами, где пролёг неширокий логок…». Здесь в конце марта – в апреле разливное море разноцветья, невообразимый аромат вольной степи, абсолютная звонкая тишина.
Ну а сейчас, в мае, обо всём этом, кроме всё той же тишины, только приходится мечтать.
В отряд меня, после месячного мотания по всей Области на перекладных, доставил арендованный Станцией АН-2. Подобрал из Райцентра, с учения «По выявлению и ликвидации очага особо опасной инфекции». На борту бочки с бензином для отряда, мешок посылок для ребят и щепоть указаний начальника Станции моей личности, в том числе ссылкой на просьбу Оксаны Васильевны. Лечу в отряд для «инспектирования работы» с удовольствием: просто «домашнего захотелось»
Начальником отряда наш врач Илья Земский. Мы с ним приятели ещё со студенческих лет. Он на два курса старше меня и это он «открыл» для меня и моих друзей Чудный Остров – Противочумную Службу.
Как говорится: судьба играет человеком, а человек - на собственном горбу.
В тот раз судьба сыграла так.
Илья, как и полагается по его генезису, был, конечно же, круглым отличником. От Сталинской стипендии его отделял, увы, только несколько великоватый нос. Однако, столь выразительная часть лица никак не мешала Илюше быть Действительным Членом Научного Студенческого Общества и кандидатом в аспирантуру при кафедре профессора Зельдовича. Профессор прибыл сюда ещё в двадцатые годы по «Ленинской путёвке», поднимать образование в Республике, стал одним из основателей нашего Мединститута. Такие ребята ему были очень нужны.
Тут, в конце сороковых, как на грех, случилась всемирно известная Сессия Всесоюзной Академии Сельскохозяйственных Наук, на которой Всенародный Академик Лысенко, с одобрения Центрального Комитета Партии, разоблачил-таки и разнёс наконец-таки в пух и прах-таки буржуазную науку генетику – мерзкую и продажную девку Империализма. Всякие там мракобесы – Мендели-Вейсманы-Морганы и наши их приспешники – были начисто выметены поганой метлой из Передовой Советской Науки!
Роль Метлы взял на себя беззаветный Трофим Денисович.
Но, казалось бы, где сельское хозяйство, а где наша медицина.
Однако Ведомственный Гриф встрепенулся. Ведь те извращенцы-идеалисты выдумали какие-то «гены», сперва у ничтожных плодовых мушек-дрозофил, а потом, обнаглевши, стали орать, что они, якобы, и у людей есть! Советского Человека сравнили с мухой! А человека-то кто лечит? А?
Учёным – медикам пришлось быстренько перелистать тексты своих лекций и вымарать всякие ссылки и намёки на опальные формулы и расчёты.
Ясное Море Советской медицинской науки слегка помутилось…
Потом вспомнили о Великом Физиологе Павлове, Отце Учения об Условных и Безусловных Рефлексах. Это когда у собаки на мигание лампочки начинают течь слюни.
Тут профессорам было несколько проще: каждую лекцию они начинали с прославления Мудрого Соотечественника, не дожившего, к несчастью, до столь Всесоюзной Славы. Зельдович даже поставил в кабинете и лекционном зале гипсовые павловские бюсты, выпущенные наскоро массовым тиражом. Любой понос пытался связать с нарушениями функций Центральной Нервной Системы, согласно Учению, конечно же.
Гриф насторожился: не ловкая ли это уловка?
Словом, Море уже разыгралось…
А в пятьдесят третьем наконец-то грянула настоящая буря! Разоблачили гнусных кремлёвских врачей-убийц! Это ж надо, где упрятались? А нет ли их агентуры и у нас? Пусть сильнее грянет буря! Гриф, конечно, не Буревестник, но тоже ведь по ветру летает. Уж он-то присмотрится к крикливым Гагарам и глупым Пингвинам!
Профессор Зельдович и ещё ряд его старых коллег, люди сугубо сухопутные, не привыкшие к штормовым качкам, скопом повыходили на давно заслуженные отдыхи, говорят, «по собственному желанию». Освободили кафедры для передовой молодёжи, в основном, из национальной интеллигенции.
А при чём же тут безвестный выпускник Илюша с его грустным носом?
Тогда встречный вопрос: а с какой - такой, извините, целью он столь ревностно рвался именно к Зельдовичу? Специалист перспективный? Так и покажи себя сперва на периферии!
Как раз в ту пору Минздрав СССР завёл в Республике противочумную службу. С чем её едят, в дирекции Института пока не очень-то представляли, но догадались, что это явно не та чистенькая, спокойненькая кафедра под крылышком известного профессора.
Через год работы, вместе с женой-сокурсницей Светой, на одной из Противочумных Станций на самом краю Ойкумены, Илья при нашей встрече уже с упоением рассказывал о бескрайних далях, стадах джейранов, романтике увязания в песках, опасностях при работе с чумой и другими особо опасными инфекциями. Хвастался вполне приличной зарплатой (за один сезон работы сумел купить ручные часы на металлическом браслете!), позволяющей не искать вторых ставок и других подработок. А главное – полная свобода творчества! Над тобой ни Райздравов, ни
Облздравов, ни даже местных партийно-советских органов! Над тобой только голубое небо и Начальник Станции, который напрямую подчиняется Отделу Минздрава СССР. А, как известно, – до Москвы далеко…
Потом Илья сам стал начальником той Ойкуменской Станции. Проявил себя в ликвидации печально известной эпидемии холеры в шестьдесят пятом году. Награждён нехилым Орденом Трудового Красного Знамени. Защитил кандидатскую.
Но воеводство ему, в конце концов, надоело. Вместе с супругой перевёлся врачом на нашу Республиканскую. Ответственности поменьше и комфорту побольше.
Самолётик наш приземлился на крохотном такырчике, прямо рядом с «базой» отряда – лабораторной группой, резиденцией Начальника отряда.
Группа - в двух десятиместных палатках и парочке двухместных.
Вообще-то это незаконно. В «Режиме работы с материалом, подозрительным на чуму» , скрупулёзном и беспощадном, как Уголовный Кодекс, о палаточных зыбких лабораториях ни слова.
Да куда ж нам, бедным, деваться? На строительство баз денег не отпускают. Да и сколько их, этих баз-то, нужно на бескрайних просторах пустыни! Участок каждого отряда – до ста километров в диаметре!
Попробовали брезентовую архитектуру. Сначала поработали в двухместках. В одной грызунов исследовали, в другой посевы от них просматривали. Не понравилось: тесновато, однако. Сидишь в три погибели, в зелёной тени ни черта не видно.
Дело пошло, когда приобрели десятиместные, особенно белые.
Юбку прочно присыпали песком, в отверстия для окошек плотно вставляли плексигласовые пластины. Вход ориентировали на юг. Это чтобы ветер не врывался в святую святых. Внутри от кола к колу сверху и снизу натягивали веревки, к ним прикрепляли простыни. Так имитировали «рабочие помещения»: бактериологическую, отсеки для исследования полевого материала, для одевания противочумного костюма, для записей и другие, положенные по стандартным утверждённым схемам.
Деревянные упаковочные ящики - на попа, из крышек столешницы.
Кукольный театр, конечно, но работать можно, даже втроём - вчетвером.
Главное преимущество - способность к перемещению, поближе к нужным местам.
Весь скарб на одну грузовую машину. Приехали, разгрузились. Часа через два-три готовы к работе.
Гордость нашего творчества – самодельный термостат, куда помещаются посевы полевого материала. Долгое время использовали заводские шедевры с керосиновыми лампами для подогрева. Крайне отвратные штуки! Так насмердят своим перегаром в закупоренном помещении! Да и открытый огонь среди наших простынок!
Придумали свой вариант. Спаяли куб из оцинкованной жести, в нем другой, поменьше, с дверкой как у буржуйки, для посуды с посевами. Во внешнем кожухе дырки для термометра и залива воды. Вся конструкция в простёганной ватно-тканевой попоне. Внутренний резервуар вмещает до сорока литров воды. В холод тёплой, в жару – холодной. В среднем - не выше двадцати восьми градусов. Оптимальная для роста чумного микроба. Эта штука ещё и врыта по дверцу у лабораторного «стола». Попробуй, сдвинь!
Перво –наперво идём с Ильёй смотреть результаты последних исследований. Уже май кончается, а чума от грызунов всё прёт и прёт! Поищем ещё раз её возбудитель: на вчерашних-позавчерашних посевах!
У каждой профессии свои влюблённости. Кто-то любуется пылинкой, вспыхнувшей в ближнем космосе, кто-то восхищается невиданной прежде бороздкой на левой ляжке птичьей вши, кто-то окаменелым калом динозавров. Для врача-чумолога радость – отыскать среди всяческой микрофлоры микроб чумы.
На специальных твёрдых средах рост его весьма своеобразен. Под микроскопом видно, как по следу посева будто рассыпаны мелкие осколки тончайшего хрусталя. Бесцветные и бесформенные. Вскоре они разрастаются, вспухая желтоватой серёдкой. А ещё через несколько часов это уже настоящие бабушкины подушечки для булавочек да иголочек. Зернистенький, будто из буроватого бисера, бугорок, окружённый прозрачными кружевами! Типичная колония чумного микроба.
Намётанному глазу распознать эту прелесть несложно. Но находку надо всё же подтвердить, причём довольно простым способом: нанести на неё капельку чумного бактериофага. У каждого паразита есть собственный паразит. Возбудителя чумы пожирает некий вирус. В месте его попадания на колонию – стерильное пятнышко.
Голубушка попалась. Её в пробирку со средой. Теперь она – «культура», готовая к перевозке на Станцию для более полного изучения.
В ожидании перевозчика (специально посланный врач со Станции, консультант или проверяющий, вроде меня), культуры хранят в каком-нибудь надёжном месте. Мы придумали такое место: это армейский десятилитровый металлический двустенный термос для супов и каш, с крышкой на болтах-барашках. Врыли его по крышку в землю в той же лаборатории. Довольно прочное укрытие.
Подкатила зоогруппа. С развесёлой песенкой, залихватским разбойничьим посвистом.
Это наши добытчики полевого материала – грызунов, блох, клещей. Двое штатных, именуемых дератизаторами или более звучно – техниками, трое временных, нанятых на сезон работы. Все - молодые парни, привыкшие к кочевой таборной жизни. Кто в дырявенькой майке, кто вообще по пояс голый. Дожаривают свою кожу, продублённую солнцем и ветром. Запорожская Сечь в миниатюре.
Командует Сечью зоолог, вернее «зоологиня», Ольга Мокшина. Наша с Ильей сверстница. Уже за сорок, но безрукавка-кофточка и полубрючки в обтяжку выразительно подчёркивают её неизносимую статность.
В её загорелом лице ничего особенного. Кроме глаз. Не глаза - глазищи. Мещерские озера-топи. Лучше к ним не приближаться.
Типичное дитя войны. Юность её пришлась на дефицит парней, с кровавых не вернувшихся полей. Так и осталась бобылкой. Закончила биофак, поступила в противочумную службу и пошла мотаться по пустыне-матушке. Собирает научные материалы, выступает с докладами на институтских конференциях. Была помоложе – приглашали в аспирантуру. Да с научным руководителем, профессором Елецким, красавцем- лавеласом, что-то там у них не срослось. А может, срослось, да не так, как хотелось. Ну, в общем, неважно. Не всем же остепенёнными ходить! И так хороша!
Её гвардия вышвыривает из кузова нехитрые пожитки, палатку с кольями, алюминиевые фляги для воды. Даже сухого саксаулу с собой прихватили. Бивуак разбивают невдалеке от нас.
Ольга развертывает свой персональный одноместный шатёр рядом с нашей жилой коммунальной десятиместкой.
Сегодня «санитарный день».
Примерно раз в неделю зоогруппы съезжаются к лабораториям помыться-постираться после своих жаропотных трудов. Там-то у них каждая капля воды на учёте. А в лаборатории – море разливанное: целая трёхсотлитровая одноосная бочка-прицеп с надписью «Квас», или ещё лучше – «Пиво». Да в придачу с десяток тридцатилитровых фляг. Если всё-таки воды не хватит, то рядом совхозный колодец. Смотаться туда на машине со всей этой тарой – минутное дело. Ещё и в сельмаг можно заглянуть.
Баню и постирушку устраивают в зоологической палатке. Сначала её освящает одна Ольга, пользуясь своим служебным преимуществом. Потом с гоготом и разными рискованными прибаутками там плещется рядовая вольница. Через пару-другую часов баня снова превращается в жилой покой, уже на новом месте, оставив после себя мыльно-влажный, быстросохнущий квадрат.
Для гигиены лабораторского офицерства служит отдельная двухместка. Там можно орошать свое бренное тело, сидя на деревянном помосте, черпая ковшиком из двух здоровенных кастрюль: в одной вода варёная, в другой студёная. Смесителем – жестяной тазик. Конечно, не так комфортно, зато купайся в любой день недели: воды в лаборатории – море разливанное!
Лабораторским частые водные процедуры просто необходимы. В десятиместке, разогретой солнышком до уровня сауны, в противочумных одеяниях и духмяных парах лизола пропитываешься такими ароматами, что пустынная свежесть сразу разлетается куда подальше.
Как и положено коварным руководителям, прилетев в отряд, я привёз две вести: одну хорошую, другую плохую.
Хорошая – это письма от родных и близких, а главное – посылки-передачки. В авоськах, в кулёчках, в пергаментных свёртках. Кому-то килограмм редьки, кому-то копчёной колбасы с пузатенькой бутылочкой коньяка «Плиска». Только одинокой Ольге и временным – ни шиша. Но это не имеет значения: куркулей тут нет, всё на общий стол!
Плохая весть – необходимость продолжения работы ещё и в июне. Сами понимаете: эпизоотия продолжается, нужно выявить и другие участки, опасные для людей. Еще раз проинструктировать местную медицину, да и самих жителей.
На мою скрытую радость, остаться сразу соглашаются Илья и Ольга. Дескать, понимают ситуацию. Тем более, Илье нужен интересный материал для будущей докторской, летние эпизоотии не так уж часты. А Ольге, дескать, и вообще терять нечего, не торчать же ей всё лето в её однокомнатной «квартире» в нашей ведомственной двухэтажке.
С техниками тоже проще простого: что им холод, что им зной, что им дождик проливной? Ну ещё месячишко не увидят своих благоверных. Зато лишних командировочных получат! А потом уж гульнут! И временные рады: еще с месяц не думать, куда бы пристроиться. Проблема лишь у лаборантки Аллы Павловны: у сына- школьника каникулы, отец в пионерский лагерь его не сумел устроить, нужно ей летом быть с ребёнком. Ну, понятно, какие разговоры, обязательно заменим.
Есть ещё и лабораторский молодняк: восемнадцатилетняя смешливая Ляля-лаборантка, только что с курсов, и чуть постарше неё глуховатая Зина-санитарка, в громком звании «препаратор», заодно и наша повариха. Без них в отряде – ну никак! Да тут можно и не церемониться. Так, мол, надо! Пусть со своего первого сезона
привыкают!
К вечерку – блаженная прохлада. Лабораторские и зоогрупские воздвигли на свежем воздухе братский стол. Для параду накрыли белой простынёй. Разложили свои посылки. А на шампурах да на саксаульных углях жарится шашлык из незаконного джейрана, ненароком добытого на какой-то отдалённой «точке»
Илья от щедрот своих выделил «на стол» литр сэкономленного спирту. Это, считай, два литра сорокоградусного. Да ещё пузатенькая «Плиска». На нас, одиннадцать, исключая трезвенника Мумина, вполне нормально.
Тьма, как всегда, пролилась внезапно, распушив над нами невообразимо огромные звезды.
Разожгли костерок. Ольга притащила из шамаханского шатра свою подружку-гитару. У неё что-то вроде домашнего контральто, у Ильи негромкий тенор. Получается неплохой дуэт. Особенно, когда поют романсы. «Я ехала домой, душа была полна…», «Дорожкой длинною, да ночкой лунною»…
Хорошо они сработались, и, кажется, ещё лучше спелись…
Да мне какое дело? Мне лишь бы отряд сколотить. А Илюша там пусть потом со своей Светланой разбирается.
Слушали романсы всем отрядом. Я тоже, было, своим дребезжащим голоском пытался подпевать, да понял, что не стоит портить кайф.
Потом все стали разбредаться. Кто в одиночку, кто парами.
Я поплёлся на выделенную мне раскладушку в коммунальный шатер с задранной для проветривания юбкой.
Потом вытащил ложе под звёзды. Промеж Большой Медведицы и Гончими Псами.
Боже, как хорошо!