Мур-мурр-мяу!..
Рассказы
(продолжение)
Наверное, в каждом доме, где исчезает или погибает меньший брат чело-века – кошка или собака – немедленно принимается решение: животных боль-ше не заводить. Уж больно трудно переносить потери. Так было и у нас после гибели Риски.
Но года через четыре появилось все-таки у нас некое чудо –дымчатый ко-мок длинной-длинной шерсти, из которого выглядывали зоркие, любопытные глаза зеленого цвета. Ночью они вообще казались двумя зажженными рядом огоньками такси.
Чудо было настолько пушистым, что имя ему пришло как бы с ним самим: Пушок! Пушок – и никак иначе! Семья не могла нарадоваться. Чудо по первому зову так и каталось-перекатывалось по квартире: от хозяйки к хозяину, от сы-на к опять к хозяйке, из зала – в кухню.
На тот момент, надо сказать, сын наш вошел в критический возраст – от 13-ти до 15-ти. А сей возраст, как утверждал известный советский ученый-социолог Игорь Кон, непременно приводит ребят… к «крушению идеалов». То есть все пацаны, независимо от того, являются ли сыновьями ученого или шах-тера, напрочь перестают слышать голоса отцов и матерей. Единственным авто-ритетом для них во всём становятся какие-нибудь Петька или Танька, хоть с со-седнего двора, хоть со своего. Растут в это время в пацанах не столько ум и со-образительность, сколько длина ввысь и самонадеянность...
Так было и у нас. То прогуляет уроки, потому что встретил «кентов» с ги-тарой и присели на лавочке побряцать, да и засиделись часа на три-четыре. То забудет где-нибудь половину содержимого своего школьного портфеля. То из-мерит глубину какой-нибудь лужи, а дома скинет грязнущую обувь под дверь. Очищай и отмывай, мать, сыновние башмаки.
Ну и приходилось мне усиленно «воспитывать» парня. А у парня был один ответ:
– Ну, подумаешь, не помыл обувь… Подумаешь, опоздал…
– Да, ты же, черт возьми, будущий мужик! Вон как вымахал! – взрывался я. – Пора самому вырабатывать привычку к порядку.
– Да, выработаешь тут…
Разговор шел на кухне, перед обедом. А Пушок ни с того ни с сего – прыг мне на левое плечо. Это и подсказало мне педагогический эксперимент.
– Даже вот этот котёнок… может воспитать в себе привычку! – сказал я, – привычку поступать, как его просят или как обществу приятно.
– Ну, да-а… – ухмыльнулся парень.
Дня через три, в воскресенье, мы опять сидели и ожидали завтрака. И я начал эксперимент:
– Пушок, ап! – и хлопнул по левому плечу. Дымчатый комок мгновенно вкатился на указанное место. Ни пацан, ни жена не обратили на это внимания. Но перед общим обедом последовала опять команда: «Пушок, ап!» – и котенок отсидел на плече все время, пока я уминал еду.
Перед ужином наш с Пушком цирковой номер повторился в третий раз. Но мои родственники не скумекали сути. Пришлось разжевывать.
– Вы видите: по первой же команде, безо всякого угощения, Пушок вспрыгивает на мое плечо и сидит, пока я его не стряхну сам?
– Ну и что?
– Потерпите с недельку – узнаете! – с хитринкой ответил я.
В следующее воскресенье мы с Пушком трижды – в завтрак, обед и ужин – повторили фокус… но с продолжением. Стоило ему по моей команде запрыгнуть на мое плечо, как я тут же давал новую установку:
– Нельзя, Пушок! – и убирал его с плеча.
Он обиженно отходил в сторону, но, зайдя со спины, снова запрыгивал. Я терпеливо повторял:
– Нельзя, Пушок! – и ссаживал его.
Кажется, уже через пару дней, со вторника, умный котенок усвоил новое правило: когда я ем, не надо взбираться ко мне на плечо. Сын это, наконец, «усек» и кое-какие свои «привычки» отменил сам.
Когда наступил теплый, солнечный март, Пушок выкинул еще один цирко-вой номер. Он стал так орать и тереться задом о пол, что мы сообразили, кто с нами живет. Заглянули куда следует повнимательнее и переименовали наше дымчатое чудо… в Пушинку.
А вскоре случился еще один цирковой номер – исчезновение. То ли нашу Пушинку кто-то украл, то ли она сама ушла в поисках «большой и светлой любви». Мы поискали-поискали, погоревали-погоревали, да и смирились с уте-рей. Не судьба, значит.