(Продолжение. Начало на http://www.proza.ru/avtor/rozashornikova)
- 1 -
Заканчивалась весна сорок пятого. Солдаты возвращались с войны. Кто –
домой, кто – в неизвестность…
Макар Савич сидел с закрытыми глазами, прижавшись лбом к прохладному
стеклу вагонного окошка. Он думал. О многом надо было подумать. Куда он
едет? К кому? Ждут ли его в его родном доме?
Почему-то вспомнилась мать. Захотелось вдруг прижаться к ней, почувство-
вать родной теплый запах детства. Он теперь все больше вспоминал не минуты
их расставанья, не тот истошный крик матери, который будил его по ночам долгие
годы. Макар Савич старался припомнить каждое слово, которое говорил ему отец
при их последней встрече. А говорил он тогда об их семье. Обида и злость на
отца застилала глаза и притупляла слух. Дорого бы сейчас отдал Макар Савич за
то, чтобы этот разговор повторился. Хотя бы в памяти. На многое из того, о чем
говорил тогда отец, он сейчас ответил бы по-другому. Совсем по-другому.
Семья. Для отца тогда это было смыслом жизни. Он все делал для того,
чтобы сохранить свою семью, удержать сына от роковых ошибок. Не понял
Макар этого тогда. Ох, как не понял… И в тот последний вечер отец больше
говорил о его, Макара, новой семье, которая обязательно должна была появить-
ся в его жизни. А как же без семьи? Это – основа всего! Так говорил отец, но
Макар только ухмылялся. Зачем ему семья? Обуза! Комсомол, колхоз – вот
его жизнь! А семья, само собой, будет. Но это – не самое главное в жизни!
И что? Так бобылем и прожил. Только с лошадьми общий язык и нашел!
– Эх, – от тягостных воспоминаний заныла рука.
Макар Савич погладил торчащий в рукаве остаток предплечья. Больше трех
лет прошло после ампутации, а ноет и болит, как живая. Чувствует ее Макар
Савич, видно, никак не может смириться с тем, что инвалид он теперь.
– Эх-хе-хе, – он приоткрыл глаза. За окном мелькали деревья, столбы со
струящимися проводами. Тяжело вздохнул и откинулся к стенке вагона.
«И куда еду? Зачем?» – опять поползли тревожные мысли.
Тогда, в сорок первом, после ранения он больше полугода промаялся по го-
спиталям. Никак рана не заживала. Да и сейчас дает о себе знать, а тогда хотели
вовсе всю руку ампутировать. Но обошлось, слава Богу.
Домой возвращаться он не мог. Не хотел.
Пошел тогда к начальнику госпиталя и попросил остаться. Кем угодно готов
быть. Хоть и калека, но не старый ведь еще. Силы есть. Приноровился управ-
ляться одной рукой.
«Хороший был человек, Василий Семенович», – ухмыльнулся Макар Савич,
вспоминая всепонимающий взгляд сурового подполковника, скользнувший по его
глазам, и остановившийся на пустом рукаве, заправленном за пояс гимнастерки.
Так и остался он там до конца войны, желая скорейшего ее завершения и
больше всего на свете боясь этого момента.
Кто ждал его в родном хуторе? Из писем Любаши он знал, что Федор
ушел на фронт. Жив ли? Конь Буян, старый друг! Почему-то Макар Савич
был твердо уверен, что Буян ждет его. А как же? Друзья должны держаться
вместе. Любаша…
Макар Савич упорно старался отогнать от себя мысли о ней. На письма не
отвечал. Он еще по осени, в самом начале войны, написал им, чтобы не бес-
покоились о нем, не волновались. Любаша ответила. А он не стал. Ни к чему!
Потом еще несколько писем получил. Из них узнал, что Пашку, односельчанина
и дружка его фронтового, убили. Он-то все-таки думал, надеялся, что обойдет-
ся: без вести пропавший – еще не мертвый. А раз похоронка, то значит – все!
Любаша… Не ее ли он видел на том холме у старой березы, когда тронулся
обоз, увозивший их на войну? Фигурка, вроде бы, знакомая. Да мало ли деву-
шек провожало в тот день своих мужиков?
Во, надумал чего? Он что – ее мужик, что ли? Кто он, и кто она? Девчонка
совсем! Пигалица! Ан, нет, все же она там была! Как пить дать, она! Макар
Савич даже ухмыльнулся в усы.
И тут он вдруг представил себя и Любашу за столом с самоваром. А ря-
дом на лавке детишки. Много детишек. Розовощекие, сытые, степенные с виду.
А сами так и норовят поегозить под столом, чтобы отец не видел. Отец…
Макар Савич снова поморщился от боли в руке. Пятый десяток уже, какой
там отец… А все ж таки семья! Может, в этом и есть настоящее счастье-то?
С этими мыслями он задремал.
- 2 -
Поезд медленно приближался к станции. Макар Савич стоял около двери
с вещевым мешком за плечами. Мимо проплывали знакомые с детства места.
Война почти не тронула этот пейзаж. Вспомнилось, как еще пацанами прибега-
ли сюда смотреть на мелькающие огоньки проносящихся мимо поездов.
Небольшая площадь перед серым зданием вокзала встретила серой угрю-
мостью послевоенного времени вперемешку с приподнятым настроением воз-
вращающихся с этой страшной войны уставших людей.
Макар Савич присел на большой камень, служивший здешним пассажирам
скамейкой, и достал мешочек с махоркой.
«Может, не торопиться домой-то? – устало подумал он. – Побуду здесь,
осмотрюсь, кого знакомых увижу. Расспрошу, что да как».
Нужна была передышка от невыносимых мыслей, терзавших все эти годы,
раздиравших на части все его существо. Вдруг он повернул голову. Что-то едва
уловимое, но до боли знакомое, заставило его насторожиться. «Буян, Буянуш-
ка!» – Макар Савич встал, и, как гончая по следу, пошел в сторону небольшого
базарчика, приютившегося здесь же на другой стороне вокзала.
Он сразу увидел своего коня, впряженного в телегу и смотревшего
прямо на него.
Они одновременно рванулись друг другу навстречу.
– Стой, чертяка окаян..! – осеклась на полуслове Любаша, разливая
молоко мимо горлышка маленького бидончика.
Макар Савич, уткнувшись в уже поредевшую гриву коня, тихо плакал.
А конь, повернув голову и скосив на него свой лиловый глаз, стоял не шеве-
лясь, словно боясь нарушить эту минуту любви и покоя.
Домой ехали молча. Буян шел спокойно и уверенно, изредка косясь назад,
проверяя, на месте ли хозяин. Макар Савич держал поводья одной рукой и что-
то насвистывал себе в усы. Любаша сидела на краю телеги, с нежностью смо-
трела на ссутулившуюся спину Макар Савича и улыбалась.
(Продолжение следует)