Матильда

Ольга Косарева
               

    Я сначала даже не поняла, что тону. Вода была такая ласковая, теплая. Зеленоватая, пронизанная солнечными лучами, она обнимала тело, легко шевелила волосы. Стеклянно поблескивали редкие песчинки, плавно опускаясь вниз. Вверх, к поверхности медленно, лениво поднимались причудливые кусочки донной тины. Мне казалось, что это озерные эльфы плывут к свету, чтобы водить сказочные хороводы.

   Воздуха стало не хватать. Надо выныривать. Но силы истаивали. Руки и ноги отказывались повиноваться, наливались свинцовой тяжестью. Пугала полная беспомощность. Хотелось закричать, позвать на помощь. Но кричать нельзя… Плотно сжимаю губы, чтобы удержать остатки воздуха, чтобы не сделать смертельного глотка…

   Опускаюсь все ниже и ниже… Вода теряет солнечность, темнеет, мутнеет…  Ее объятья все туже затягивают грудь, давят на виски. Она уже не кажется ласковой. Она похожа на анаконду, душащую неумолимыми кольцами свою жертву. И тянет, тянет вниз, в черноту…

  Крохотные пузырьки воздуха вырываются из сжатого рта или ноздрей – не знаю, но жадно хочу их удержать, видя в них капли утекающей жизни. Они кажутся прозрачными жемчужинами. Смотрю угасающим взором на их полет вверх, к свободе, к воздуху, драгоценному воздуху, такому сладкому, наполненному светом и ароматом, легкому, тягучему, несущемуся волнами в бесконечном пространстве…

    А здесь – мутно-зеленая, плотная, застывшая вода, которая становится все чернее и чернее… И давит, давит все больнее и больнее… Кажется, что песчинки проникли в глаза и безжалостно режут, жгут их… Все больше тины… Сейчас она начнет скользкой массой заклеивать лицо… Нет, это не тина… Из страшно тяжелой, безжалостной водной толщи с медленным спокойствием выплывают рыбы, лениво двигая плавниками. Маленькие большеглазые чудовища с беззвучно открывающимися ртами. Такие скользкие, холодные, равнодушные… Касаются лица, присасываются к мочке уха и начинают ее сосать, затягивать все глубже и глубже в кусачие пасти… Своими твердыми плавниками сучат по щеке, царапают, выдавливают остатки воздуха… Ужас мутит разум, крик рвется наружу…

   Я резко просыпаюсь. Хочу вздохнуть, но никак не получается: рот и нос забиты какой-то шерстистой субстанцией. Тяну руку к этой тяжелой массе. О, Боже! Матильда! Маленький, одинокий, забытый в темноте ночи щенок! Она, бедная, искала свою маму. Доползла до моего лица, увидела торчащее из подушки ухо и жадно присосалась к его мочке, в упоении перебирая когтистыми лапками по моей щеке. Увесистое, толстенькое, розовое пузико закупорило мне рот, а пышная шерстка, отливающая перламутром, забила ноздри.

     Отрываю  чавкающее перламутровое чудо от собственного уха, прижимаю к себе, и мы сладко засыпаем…