– Всё течёт, всё меняется, – многозначительно сказала Мария Ивановна, и задёрнула штору.
Она часто повторяла эту азбучную истину, начав на неё ссылаться ещё лет двадцать тому назад.
Тогда за этими словами многое скрывалось. Но, со временем это многое поблекло и высказывание сие превратилась в обычную поговорку, которую она произносила уже без всякого выражения, не вкладывая в неё ровным счётом ничего.
И, вот, сегодня вновь забытые волнующие смысловые оттенки, не почувствовать которые было нельзя.
– Что же я стою?! – и Мария Ивановна вначале несмело, а, потом всё уверенней заскользила по ламинированному паркету своей квартиры, как на показательных выступлениях по фигурному катанию, что как раз проходили по телевизору. Только непосвящённому могло показаться, что она делает простую уборку. Каждое движение наполнялось особым смыслом и содержанием: передвигались ли статуэтки, мылись ли чашки на кухне, ставился ли чайник на плиту – всё делалось с воодушевлением и чувством; она даже успела маленько пропылесосить.
– Ну, что скажешь? – с задором вопросила она, притормозив на полном ходу и приняв горделивую, независимую позу перед большим зеркалом в прихожей, – Зеркальце, мой свет!
Природа немало одарила её на генетическом уровне – хватило, чтобы посостязаться со временем, и чтобы при этом ещё кое-что осталось. К тому же она относилась к той категории женщин, которые могут одеваться простенько, но, со вкусом, создавая ложное ощущение, будто бы она надела первое, что попалось ей на глаза. Истинные чувства свои и эмоции, она и подавно успешно маскировала, чаще всего под маской иронии. Но, не сегодня. Сегодня на её лице было всё: и волнение, и ликование, и ожидание, и даже смятение. Не было одного – главного, с её точки зрения – покоя и той самой иронии! Она себя не узнала.
– К чёрту! – рассердилась Мария Ивановна. И, отбросив щётку пылесоса, сердито ушла на кухню, ставить на плиту чайник, забыв, что он только что вскипел. Чайник тут же закипел ещё раз, – Тьфу, ты! Ну, да, ладно. Зато, теперь никакая холера не пристанет!
Она собралась было уже заварить свежий чай, и даже открыла баночку с мятой, но, вдруг, что то вспомнив, оставила эту затею.
– Интересно, наши заметили или нет? – Мария Ивановна уселась в кресло, и набрала номер телефона Любашки – своей подруги.
– А, я как раз тебе названиваю! Слушай, этот красавчик сегодня так тебя разглядывал!
– Какой красавчик?
– Да, ты что, Марунчик? Ну, этот, с телевидения, который к шефу приходил.
– У тебя одно на уме, – отмахнулась Мария Ивановна, а, про себя подумала, – Значит, заметили. Дальше она уже не слушала Любашку. А, той этого и не надо было…
…Тоже мне, вопросик задал: «мы с вами раньше не встречались?»… – И, зачем ты в наш колхоз приехал? – Марии Ивановне почему-то вспомнилась её первая, тогда ещё совсем новенькая пишущая машинка, …– Ну, не в колхоз – в районный центр… Журналист из области…
– … А, он, между прочим разведённый! – не умолкала Любашка.
– Знаю, – согласно мотнув головой и одновременно откинув прядь волос, подумала Мария Ивановна, а, в трубку подзадорила свою подругу: – И, так значит что?
– Как, что? – изумилась Любашка, не замечая притворства своей собеседницы, – Уж, я бы такой шанс не упустила!
– Ещё бы, – усмехнулась про себя Мария Ивановна…
Больше всего она всегда боялась быть узнанной, и поэтому, вначале уехала к родственникам за границу, потом вышла там второй раз замуж, и соответственно сменила фамилию. И, только потом, когда время изрядно потрудилось над ней, она рискнула вернуться обратно. Нет, не в «свой колхоз», конечно – в областной центр.
Она несколько раз встречалась с ним на массовых городских мероприятиях, естественно, не знакомясь, и даже не приближаясь к нему. Однако, будучи всегда в стороне, знала о нём всё. К счастью, это было не так уж трудно, поскольку человек он был публичный: выступал на телевидении, и даже вёл там долгое время одну программу.
Передачи с его участием она не пропускала, и, бывало даже, ссорилась из-за этого с дочерью. В результате чего смотрела их чаще всего в одиночестве. Эх, если бы дочь знала, кто там по ту сторону экрана.
С грустью и жалостью замечала она, что и его не обходит стороной время, и гордилась, видя его сохранившуюся стать, и острый ум.
И, всё-таки, один раз она не удержалась, и прошлась мимо него. С бокалом шампанского. Это случилось на открытии какой-то художественной выставки. Боже! Как она смутилась и перепугалась тогда, заметив краем глаза его пристальное к себе внимание. От её смелости не осталось и следа. Мария Ивановна понесла такую чушь: и утюг оставила, и газ не выключила, и душно здесь, что Любашка только рот раскрыла от изумления: – Да, ты, мать, не перебрала ли? Мария Ивановна не возражала, и была согласна с любыми обвинениями, лишь бы только поскорей смыться оттуда…
– Такая фигура пропадает, – между тем не унималась её подруга по телефону…
…– Но, ведь, на чужом несчастье своего счастья не построишь, – Мария Ивановна с детства помнила этот материнский завет.
– Что-что?
– Да, нет ничего, это я так.
… Тогда, двадцать лет тому назад её первый брак уже распадался. Но, у него, то нет. И, жена была, и дети… А, потом… Боялась травмировать дочь. Хотя, несмотря на всю любовь к ней и заботу, тёплых отношений так и не удалось построить. Пока жили вместе, ещё как-то общались. А, когда дочь вышла замуж, разошлись-разъехались, и теперь… – чужие бывают ближе… Ну, а сейчас? А, сейчас, извините, двадцать лет! Куда их денешь? Нет, у него своя жизнь, а, у меня своя…
– Ой, Любчик, извини! У меня, кажется, сейчас чайник взорвётся.
– Кажется, значит, креститься надо! Ну, всё, пока, будь умницей!
– Обязательно буду, – сказала Мария Ивановна, и пошла на кухню, ставить на плиту чайник.
ВИГ