На фотографии - младшая группа Лужского ДПР, 1948 год (мой брат Захар - четвертый слева в первом ряду).
Беспризорники коммунизма
Блатные песни
Фольклор детского ГУЛАГа
Я твой бессменный арестант
Мемуары бабушки
Интервью бабушки в посольстве США
http://www.ozon.ru/context/detail/id/16688058/
Аннотация: показана детская криминальная среда и как среда террора, и как носительница богатейшего пласта культуры (фольклора ГУЛАГа и блатных песен) нации. Ни в одной стране преступный мир не обладает ничем подобным.
Демонстрируется тот факт, что сборище российских малолетних преступников сталинской поры было не просто случайной сворой шпаны, а особым миром, повязанным разновидностью тоталитарной идеологии и практики.
Содержание
Беспризорники коммунизма
1. Предисловие 5
2. Синопсис повести и выдержки из рецензий 7
3. Беспризорники коммунизма 12
4. Детский ГУЛАГ 15
5. ДПР как часть детского ГУЛАГа 20
6. Блатные песни 22
7. Несколько мыслей по поводу экранизации 24
Переводы блатных песен на английский 27
Фольклор ГУЛАГа (Словарик блатного жаргона) 57
Я твой бессменный арестант
1. Половодье 93
2. ДПР 101
3. Пробуждение 116
4. Приобщение 123
5. Детский утренник 133
6. Праздничный вечер 142
7. Ожидание в толпе 154
8. Кабала 167
9. Картошка 178
10. В опечатанной квартире 183
11. Пирамида 199
12. Куча мала 205
13. Свиданьице 215
14. Бунт 214
15. Отруби 221
16. Вторжение 226
17. Блатная житуха 233
18. Круги 243
19. Царь 248
20. Забытье 258
21. Избранник 271
22. Донос 278
23. Изолятор 286
24. Согретые солнцем 295
25. Труд 307
26. На второй виток 317
27. Мирные будни 324
28. Докисание 335
29. Побег 343
30. Мать 357
31. Возвращение 376
32. Я твой бессменный арестант 388
Мемуары бабушки 396
Интервью бабушки в посольстве США 428
Краткая биография автора
1. Предисловие
Официальные документы, обнародованные после исчезновения СССР, демонстрируют варварский характер отношения правителей к членам семей сталинских жертв, прежде всего к женщинам и детям. Позже я приведу отрывок из книги Александра Яковлева, воспроизводящий некоторые изуверские директивы, регулирующие аресты и наказания детей «врагов народа». Но дети репрессированных составляли только часть массы сирот. Одна из характерных черт режима – нескончаемый, беспрецедентных масштабов поток беспризорников. И не помнить о них – святотатство.
Песчинка такой памяти – автобиографическая повесть «Я твой бессменный арестант», в основе которой мои воспоминания о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946 – 1948 годах в Детском Приемнике-Распределителе (ДПР) г. Луга после того, как наши родители были посажены в тюрьму. Не были необычными стандартные, тюремные условия в приемнике: банда блатных терроризировала и закабаляла детей.
Перепавшие нам два года отсидки в этом изолированным, жестоком и опасноuм месте довлели надо мной многие годы. Нельзя было допустить, чтобы весь тот ужас, побои, голод, нравы, быт и небытие ДПР были навсегда забыты, исчезли с лица земли вместе с его обитателями. Я просто обязан был написать, донести обо всем. И судьба предоставила мне такую возможность.
Хочется думать, что моя повесть – это не только почти позабытая страница жизни беспризорников сталинской поры, но и документ-обвинение.
Я не просто писал книгу. Я, как очевидец и участник, воссоздавал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями. Я сделал все возможное, чтобы мое повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Без романтики.
Это повесть с увлекательным сюжетом, с изумительным музыкальным искусством, рассказанная так, как никто до меня не рассказывал. И сплав трагедии, фольклора и музыкальности предстает богатым и захватывающим материалом для создателей кинофильма.
Книга была закончена в 1983 году и спрятана у родных и друзей. Надежды на ее опубликование не было до начала перестройки. После рассылки (1987 год) рукописи в ведущие литературные журналы было получено много отзывов писателей и критиков, признававших, что повесть представляет собой произведение высокого уровня, что она является правдивым художественным описанием сирот советской эпохи. Известный русский поэт, рецензент ленинградского журнала «Нева», откровенно опасался (1988 г.), что повесть может быть изуродована цензурой. Среди многих признательных слов, произнесенных им после прочтения рукописи, были и такие: «Моя бы воля, я бы напечатал, не выбросив из книги ни одной запятой».
Огрызок этой повести (двадцать, из 32-х, урезанных глав) издан журналом ОКТЯБРЬ (1, 1990) под названием "Песни задрипанного ДПР". Эта публикация была включена в список 100 лучших книг всех времен в жанре автобиография с самым высоким рейтингом, см:
http://www.100bestbooks.ru/index.php?tag_id=123
В ноябре того же года я видел в районной библиотеке Ленинграда книжку «Октября» с повестью, зачитанную до рваной бахромы, замусоленную, раздерганную на отдельные странички.
Несколько глав книги появилось в США в журнале "Большой Вашингтон" в 1998 году. Двадцать шесть глав опубликовало издательство "Vantage Press" (New York, 2000) на английском языке под названием "I Am Your Prisoner for Life".
Публикация Октября получила великолепные отзывы в России и США. Интересно, что ученые-филологи ссылаются на книгу в связи с развитием нового направления российской лингвистики – фольклора ГУЛАГа.
Попытка привлечь к повести внимание кинопродюсеров и стремление издать повесть целиком (вместе с материалами, накопленными в процессе ее создания) побудили меня написать эти заметки. К собранным мной материалам я отношу словарик блатного жаргона (более тысячи слов и выражений), на котором мы изъяснялись, и тексты блатных песен, которые мы пели. Я также перевел эти песни на английский язык. Как мне кажется, все это представляет убедительное свидетельство возможности создания кинофильма на основе моего повествования и собранного фольклора детского ГУЛАГа.
Предлагаемые заметки, как и вся повесть – это понимание мира советских беспризорников одним из узников ДПР. Заметки свидетельствуют, что правители взирали на всех без исключения осиротевших детей как на инородную и враждебную субстанцию. Надзор за ней и ее администрирование было возложено на НКВД, и постановления властей о детях репрессированных практически распространялись на всех сирот, независимо от обстоятельств, приведших их к сиротству.
(С 1945 года один из отделов НКВД назывался «Отдел НКВД СССР по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью». С 1947 года этот отдел входит в структуру МВД СССР как «Отдел МВД СССР по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью». С 1952 года этот отдел исчезает из структуры МВД. Появляется «Отдел детских колоний». http://www.memo.ru/history/NKVD/STRU/index.htm»).
2. Краткий синопсис
Это история восьмилетнего еврейского мальчика, вместе с братом и сестрой попавшего в ДПР после ареста матери. Правили в нем блатные вожаки; терроризировать и обворовывать детей им помогали верные слуги, «шестерки».
Восприятие слабого и одинокого ребенка дает возможность высветить ДПР изнутри, описать неописуемое: иерархическую структуру всеми покинутой сиротской среды, террор, некомпетентность администрации, обнаженную, горькую правду детского ГУЛАГа. Герой повести оценивает события и поведение блатных с предельной непосредственностью. Не щадит он и самого себя.
С первых страниц читатель оказывается среди сирот, вместе с обездоленными ребятами страдает от издевательств и одиночества, надеется и грустит, поет и плачет. И хаотические условия существования в микросистеме ДПР предстают копией всего автократического режима.
Место обитания вызывает отвращение. Здесь невозможна дружба, здесь властвует кулак и жестокость, здесь никому нельзя верить. Рутинной чередой проходят сцены каждодневных реалий: хищения хлеба и одежды у голодных детишек, унижения, драки, избиения, секс, изнасилование, что может шокировать даже тех, кто привык к продукции Голливуда. Антисемитизм, почти естественный в поведении детей – один из главных мотивов книги.
Все это переплетается с наивностью и песнями ребят. Десятки фрагментов блатных песен (песенно-музыкальной культуры среды обитания) звучат почти непрерывно.
Мальчик преодолевает страх, доносит на вожаков, предает их. Возмездие за измену неотвратимо: его бойкотирует вся группа, а один из главарей наносит ему несколько ножевых ранений.
Полны драматизма сцены побега. Мальчик добирается до женского лагеря заключенных, где отбывает срок его мама, встречается с ней. Горько осознание того, что места для него на воле нет и единственно, что ему остается, это позорное возвращение в ненавистный приемник.
Приключения мальчика происходят на фоне исторических событий России, многие особенности которых почти не известны на западе. Сцены блокадного Ленинграда и эвакуации, вкрапливаясь в канву повествования, пополняют летопись страдания и выживания жителей города.
Повесть богата фактическим материалом о малоизвестных аспектах и институтах советской жизни, прежде всего тех, которые связаны с активностью темного преступного мира, сходного с преступным миром любых наций и социальных систем. Показано реальное администрирование детского приюта с обычными злоупотреблениями, присущими любому обществу в любые времена.
Язык повествования разнообразен: сочетание высокой книжной лексики, временами близкой к поэтической, и низкопробного воровского и уличного жаргона (фольклор ГУЛАГа). Диалоги насыщены образцами этого жаргона: поговорками, прибаутками, ругательствами – непристойными словами и выражениями, взятыми на вооружение отвергнутыми подростками.
Исследование структуры банды малолетних преступников – тема современна как программа каждодневных последних известий. И одна из подспудных идей рассказа заключается в том, что сборище российских малолетних преступников не просто случайная свора шпаны, а особый мир, повязанный разновидностью тоталитарной идеологии и практики.
В некоторых аспектах книга напоминает повесть Вильяма Голдинга «Повелитель мух»; символизм Гол¬динга воплощенный в российскую действительность. Но злоба и беспощадность предводителей блатных не имеет прецедентов в литературе о детях.
Приключенческая история с интригующим сюжетом демонстрирует одну из граней проблемы, вечной как мир: противостояние слабой и задавленной личности и среды террора.
Прочитав «Песни задрипанного ДПР», вы не забудете отчаяние женщины, в одиночку спасающей свою семью, противостоя системе собственным, жертвенным путем. Вы не забудете мальчика и его грудную сестренку на несколько дней запертых органами в квартире, опечатанной после ареста их матери. Вы не забудете пламя надежды и любви в заплаканных глазах матерей в женском лагере заключенных.
3. Беспризорники коммунизма
Во все времена советской власти архипелаг заведений для сирот был переполнен так же, как и архипелаг ГУЛАГ. Вслед за всеми ратными катаклизмами и карательными кампаниями, безудержные половодья детей, лишившихся родителей, разливались по стране. Условно, этапы этих половодий можно подразделить на четыре периода:
I. 20-е годы – сироты первой мировой и гражданской войн. Катастрофа державы, криминальный характер власти и хаос не позволяют точно оценить масштабы детского холокоста того периода. В фильме (отвратительном по замыслу и исполнению) «Республика ШКИД» утверждается, что в 1922 году в стране было 4 миллиона беспризорных.
II. 30-е годы – сироты раскулаченных и репрессированных. Обездоленные дети бесчеловечно, но более или менее упорядоченно, распределялись по различным приютам. Надзор и власть в этих приютах часто вершили воспитанники-уголовники, чем и объясняется ненависть детей к этим заведениям и систематические побеги из них: голодное, бесприютное бродяжничество виделось менее опасным.
III. 40-е и 50-е годы – нескончаемая лавина сирот (Второй Мировой Войны и продолжавшихся репрессий), достигшая своего апогея. В интервью газете Московский Комсомолец (№ 25721 от 17 августа 2011 г.) знаменитый артист, режисер и политик Николай Николаевич Губенко утверждает, что в 1945-м году в Советском Союзе было 19 миллионов осиротевших детей. К этому периоду относятся события, изображенные в моей повести.
IV. 60-е годы и далее – сироты деградации и растления нации (дети больных, спившихся или отбывающих срок уголовников, лишенных родительских прав или отказавшихся от своих детей).
I.
Большинство сирот послереволюционных лет, по всей вероятности, погибло, сгинуло без следа либо навечно растворилось в тюрьмах и лагерях. Ватаги голодных и полу замерзших маленьких оборванцев и оборванок, сумевших остаться в живых наперекор всему, слонялись по улицам, базарам и вокзалам крупных городов, мигрировали вдоль и поперек страны в товарняках, собачьих ящиках и на крышах вагонов. Часть из них устремлялась на юг в надежде прокормиться и не замерзнуть. Без попрошайничества, проституции и грабежей существовать они не могли, а их жертвам не приходилось уповать на милость: малолетние изгои не ведали пощады в жестокой схватке за выживание.
Тени сирот тех дней могут промелькнуть перед мысленным взором сквозь крошечные бреши, пробитые во времени их талантливыми современниками-летописцами. Например, некоторыми кадрами великолепного кинофильма «Путевка в жизнь» Николая Экка или несколькими строками мемуаров «Курсив мой» изумительной женщины и литератора Нины Берберовой. Она пишет:
«… Они (М. Горький и В. Ходасевич) вспоминали, как оба (но в разное время) в 1920 году побывали в одном детском доме, или, может быть, изоляторе, для малолетних. Это были исключительно девочки, сифилитички, беспризорные, лет двенадцати-пятнадцати, девять из десяти были воровки, половина была беременна. Ходасевич … вспоминал, как эти девочки в лохмотьях и во вшах облепили его, собираясь раздеть его тут же на лестнице, и сами поднимали свои рваные юбки выше головы, крича ему непристойности. Он с трудом вырвался от них. Горький прошел через такую же сцену: когда он заговорил о ней, ужас был на его лице, он стиснул челюсти и вдруг замолк. Видно было, что это посещение глубоко потрясло его, больше, может быть, чем многие прежние впечатления ‘босяка’ от ужасов ‘дна’, из которых он делал свои ранние вещи».
Бродяжничество с приворовыванием и периодами отсидок в специальных детских комнатах милиции или камерах предварительного заключения на блатном жаргоне именовалось просто: «бегать» или «бегать на воле», что точно отражало суть происходившего. Жаргон этот (фольклор ГУЛАГа) стремительно обогащался. Утверждалась своеобразная идеология, общая для взрослого и детского воровского мира. Она восхваляла праведность уголовников («волков») и их противопоставление всем остальным людям («чертям»). Последние отождествлялись с заклятыми врагами: доносчиками, предателями, ментами, одним словом, лягавыми. Идеология блатной и приблатненной шпаны предписывала восприятие любых преступлений (даже убийств), ими свершаемых против ненавистного, обездолившего и преследующего их общества, как выдающихся, доблестных поступков.
Сборище беспризорных – это тоталитарная среда с ее запугивающими и карательными атрибутами, включая беспредел. Страх ребенка, в нее попавшего, никогда не исчезает. Он мотается неутомимым маятником от легкого манд¬ража до смертельного ужаса. Страх поражает и уродует психику. Страх культивирует самообман и стремление к демонстрации преданности этой среде в качестве интуитивных способов самозащиты и выживания. В своих крайних проявлениях, этот страх иденти¬чен паническому состоянию заложников террористов или жертв банд воров и грабителей. Интересна идентичность многих категорий коммунистического и уголовного миров (профессиональный революцио¬нер по Ленину – вор в законе, демократический централизм – кру¬говая порука, КГБ – гарант неотвратимого возмездия лягавым, предателям и подозрительным на нелояльность).
Система была вынуждена срочно наводить формальный порядок. Сортировка, просеивание и распределение сирот осуществлялись по обычаям криминальной этики большевизма, то есть, по канонам абсолютного закабаления личности. Любой ребенок, лишившийся родителей, законодательно направлялся в один из Детских Приемников-Распределителей (не в детский дом, как принято считать!).
II.
В советское время не существовало честных книг высокого интеллектуального и нравственного уровня, где бы осмысливалась история беспризорников предвоенного периода, где приводились хотя бы приближенные статистические данные. Большинству осиротевших пацанов, несомненно, перепала недолгая трагическая солдатская судьбина.
В пост советское время, одним из информативных источников сведений об обращении властей с детьми – жертвами режима стали мемуары Александра Яковлева «Сумерки». Цитирую часть этих воспоминаний, названную им «Детский ГУЛАГ».
(Начало цитаты из книги А.Яковлева.)
«4. Детский ГУЛАГ
Нет большей подлости, чем война власти с детишками с использованием всей мощи карательного аппарата. Опираясь на указания Политбюро ЦК, лично Ленина и Сталина, большевики создали особую систему “опального детства”. Эта система имела в своем распоряжении детские концлагеря и колонии, мобильные приемно-распределительные пункты, специальные детские дома и ясли.
Дети должны были забыть, кто они, откуда родом, кто и где их родители. Это был особый — детский ГУЛАГ...
“Если обратиться к самым первым именам и фамилиям в детском расстрельном реестре, то начинать надо с царской семьи, с расстрела царя Николая II и его семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге. Этот расстрел организовало правительство Ленина. Потом оно организует еще миллионы расстрелов”.
“В 1919 году в Петрограде расстреляли родственников офицеров 86-го пехотного полка, перешедшего к белым, в том числе и детей. В мае 1920 года газеты сообщили о расстреле в Елисаветграде четырех девочек 3 – 7 лет и старухи-матери одного из офицеров. “Городом мертвых” называли в 1920 году Архангельск, где чекисты расстреливали детей 12 -16 лет”.
“Нет прощения тому, что запечатлено в оперативном приказе Ежова № 00486 от 15 августа 1937 года “Об операции по репрессированию жен и детей изменников Родины”. Приведу некоторые положения этого чудовищного документа (с соблюдением его стилистики):
“Подготовка операции. Она начинается с тщательной проверки каждой семьи, намеченной к репрессированию. Собираются дополнительные компрометирующие материалы. Затем на их основании составляются: а) общая справка на семью…; б) отдельная краткая справка на социально опасных и способных к антисоветским действиям детей старше 15-летнего возраста; в) именные списки детей до 15 лет отдельно дошкольного и школьного возраста. Справки рассматриваются наркомами внутренних дел республик и начальниками управлений НКВД краев и областей. Последние: а) дают санкции на арест и обыск жен изменников родины; б) определяют мероприятия в отношении детей арестуемой.
Производство арестов и обысков. Аресту подлежат жены, состоящие в юридическом или фактическом браке с осужденным в момент его ареста. Аресту подлежат также и жены, хотя и состоявшие с осужденным к моменту его ареста в разводе, но причастные к контрреволюционной деятельности осужденного, укрывавшие его, знавшие о контрреволюционной деятельности, но не сообщившие об этом органам власти. После производства ареста и обыска арестованные жены осужденных конвоируются в тюрьму. Одновременно порядком, указанным ниже, вывозятся дети.
Порядок оформления дел. На каждую арестованную и на каждого социально опасного ребенка старше 15-летнего возраста заводится следственное дело. Они направляются на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР.
Рассмотрение дел и меры наказания. Особое совещание рассматривает дела на жен изменников родины и тех их детей, старше 15-летнего возраста, которые являются социально опасными и способными к совершению антисоветских действий. Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или выдворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик.
Порядок приведения приговоров в исполнение. Осужденные социально опасные дети направляются в лагеря, исправительно-трудовые колонии НКВД или в дома особого режима Наркомпросов республик по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД для первой и второй групп и АХУ НКВД СССР — для третьей группы.
Размещение детей осужденных. Всех оставшихся после осуждения детей-сирот размещать: а) детей в возрасте от 1—1,5 лет до 3-х полных лет в детских домах и яслях Наркомздравов республик в пунктах жительства осужденных; б) детей в возрасте от 3-х полных лет и до 15 лет — в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских и пограничных городов. В отношении детей старше 15 лет вопрос решать индивидуально.
Грудные дети направляются вместе с их осужденными матерями в лагеря, откуда по достижении возраста 1—1,5 лет передаются в детские дома и ясли Наркомздравов республик. В том случае, если сирот пожелают взять родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение, этому не препятствовать.
Подготовка к приему и распределению детей. В каждом городе, в котором производится операция, специально оборудуются приемно-распределительные пункты, в которые будут доставляться дети тотчас же после ареста их матерей и откуда дети будут направляться затем по детским домам”.
В который раз я перечитываю этот приказ и каждый раз впадаю в смятение: не подделка ли все это? Увы, так оно и было. По состоянию на 4 августа 1938 года у репрессированных родителей были изъяты 17 355 детей и намечались к изъятию еще 5000 детей. 21 марта 1939 года Берия сообщал Молотову о том, что в исправительно-трудовых лагерях у заключенных матерей находятся 4500 детей ясельного возраста, которых предлагал изъять у матерей и впредь придерживаться подобной практики. Детям начали присваивать новые имена и фамилии”.
Одним из поводов к очередному ужесточению уголовного законодательства в отношении детей стало письмо Ворошилова от 19 марта 1935 года, направленное на имя Сталина, Молотова и Калинина. Девятилетний подросток напал с ножом на сына заместителя прокурора Москвы Кобленца. Ворошилов недоумевал: почему бы “подобных мерзавцев” не расстреливать?
Откликаясь на просьбу о расстреле “подобных мерзавцев”, ЦИК и СНК СССР 7 апреля 1935 года издают постановление “О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних”. В нем сказано: “…несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания”. В связи с этим на местах возник вопрос о возможности применения к детям высшей меры наказания. Разъяснение Политбюро от 20 апреля 1935 года подтверждало, что к числу мер уголовного наказания относится также и высшая мера (расстрел).
В мае 1941 года НКВД издает распоряжение о создании агентурно-осведомительной сети в трудовых колониях подростков. Резидентами должны быть члены ВКП(б)...
Ярким примером фальсификации обвинений против несовершеннолетних является дело 16-летнего Юрия Каменева, расстрелянного по приговору Военной коллегии от 30 января 1938 года. Не имея никаких доказательств его виновности, Военная коллегия в своем приговоре указала:
“Каменев, находившийся под идейным влиянием своего отца – врага народа Каменева Л. Б., усвоил террористические установки антисоветской, троцкистской организации; будучи озлоблен репрессией, примененной к его отцу как к врагу народа, Каменев Юрий в 1937 году в г. Горьком высказывал среди учащихся террористические намерения в отношении руководителей ВКП(б) и Советской власти”.
В годы Отечественной войны гитлеровцы гнали детей в одну сторону – в Германию, а сталинцы в другую – в Среднюю Азию, Казахстан, на Восток. В дальние края поехали дети немцев, чеченцев, калмыков, ингушей, карачаевцев, балкарцев, крымских татар, болгар, греков, армян, турок-месхетинцев, курдов, а после войны – украинцев, эстонцев, латышей, литовцев. На апрель 1945 года в Казахстане, Киргизии и Узбекистане оказались 34 700 детей-карачаевцев моложе 16 лет. В Узбекистан привезли 46 000 детей из Грузии. В первые годы жизни на новых местах смертность среди переселенцев достигала 27 процентов в год, в основном это были дети.
Горькую чашу спец-поселенца пришлось испить калмыцкому поэту Давиду Кугультинову.
“Переступил порог, — вспоминает Кугультинов, — дети. Огромное количество детей до 6 лет. В маленьких телогреечках, в маленьких ватных брючках. И номера — на спине и на груди. Как у заключенных. Это номера их матерей. Они привыкли видеть возле себя только женщин, но слышали, что есть папы, мужчины. И вот подбежали ко мне, голосят: “Папа, папочка”. Это самое страшное — когда дети с номерами. А на бараках: “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство”.
Сегодня многие из лагерных детей уже в преклонном возрасте ... И недалеко то время, когда сталинские сироты останутся единственными живыми свидетелями преступлений фашистского режима. А потом и они уйдут”.»
(Конец цитаты из книги А.Яковлева.)
К этому меет смысл добавить выдержку из
«ЗАПИСКИ Л.П. БЕРИИ В ПРЕЗИДИУМ ЦК КПСС О ПРОВЕДЕНИИ АМНИСТИИ» № ЛБ от 26 марта 1953 года, написанную вскоре после смерти И. Сталина.
«Совершенно секретно
т. МАЛЕНКОВУ Г.М.
В настоящее время в исправительно-трудовых лагерях, тюрьмах и колониях содержатся
2 526 402 человека заключенных, из них:
осужденных на срок до 5 лет – 590 000,
от 5 до 10 лет – 1 216 000,
от 10 до 20 лет – 573 000
и свыше 20 лет – 188 000 человек.
Из общего числа заключенных количество особо опасных государственных преступников (шпионы, диверсанты, террористы, троцкисты, эсеры, националисты и др.), содержащихся в особых лагерях МВД СССР, составляет всего 221 435 человек. <…>
Среди заключенных отбывают наказание 438 788 женщин,
из них 6286 беременных и
35 505 женщин, имеющих при себе детей в возрасте до 2 лет.
Многие женщины имеют детей в возрасте до 10 лет, оставшихся на воспитании у родственников или в детских домах.
В местах заключения содержится 238 000 пожилых людей – мужчин и женщин старше 50 лет, а также
31 181 несовершеннолетних в возрасте до 18 лет, подавляющее большинство которых отбывает наказание за мелкие кражи и хулиганство.
Около 198 000 заключенных, находящихся в лагерях, страдают тяжелым неизлечимым недугом и являются совершенно нетрудоспособными.
Содержание большого количества заключенных в лагерях, тюрьмах и колониях, среди которых имеется значительная часть осужденных за преступления, не представляющие серьезной опасности для общества, в том числе женщин, подростков, престарелых и больных людей, не вызывается государственной необходимостью.
Большинство из этих заключенных хорошо ведет себя в лагерях, добросовестно относится к труду и может вернуться к честной трудовой жизни.
Учитывая изложенное, предлагается принять указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии.
Пересмотр уголовного законодательства необходим потому, что ежегодно осуждается свыше 1,5 млн человек, в том числе до 650 тыс. на различные сроки лишения свободы, из которых большая часть из них совершили преступления, не представляющие особой опасности для государства. Если этого не сделать, то через 1–2 года общее количество заключенных опять достигнет 2,5–3 млн человек.
(Печатается по кн.: Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы/ Сост. В. Наумов, Ю. Сигачев. – М.: Международный фонд «Демократия», 1999.)
III
В советское время было трудно найти правдивое мемуарное или художественное изображение послевоенного сиротства. Рассказы о беспризорниках этого периода обычно ведутся с позиций искусственного погружения (как правило, неудачного) взрослого повествователя в детское сообщество. Воспитанники детских домов заканчивали свои университеты в ремесленных училищах и почти не имели реального шанса достичь такого уровня образования и интеллекта, который позволил бы им постигнуть, тем более художественно отобразить, их трагедию. В Ленинградском детском доме №26 (Прилукская улица, дом 10), где мне довелось прожить три года,1948 – 1951, из порядка ста воспитанников в старших классах училось двое или трое, из-за проблем со здоровьем не принятых в ремеслухи. Это означает, что администрация этого Детского Дома строго придерживалась приказа Ежова о содержании в детских домах подростков лишь до 15-летнего возраста. Логика этого приказа проста. В ремесленном училище обучали два года. Окончивший его шестнадцатилетний подросток получал паспорт и, согласно советскому законодательству, подлежал трудоустройству наравне со взрослыми.
5. ДПР
Особое место среди приютов занимали Детские Приемники-Распределители (ДПР). Они функционировали еще со времен Гражданской Войны, они уцелели до конца Советской власти и даже пережили ее. Необходимость их существования диктовалась нескончаемым потоком сирот: дети родителей погибших во время войн, дети раскулаченных крестьян, уничтоженных «врагов народа», узников советских тюрем и лагерей; дети нищих, больных и раненых родителей, не способных прокормить свои семьи; дети, вернувшиеся из неметчины, большое число бездомных бродяг, профессиональных малолетних преступников всех мастей. Среди них были и развращенные, и серьезно больные ребята, в том числе венерическими болезнями.
В ДПР дети дожидались пересылки в: другой ДПР, дом малолеток, детский дом, исправительно-трудовую колонию, тюрьму, концентрационный лагерь, больницу и т. п. Контингент воспитанников был более чем разнообразен: смесь наивной, познавшей лишь теплоту и ласку родительских рук малышни и искушенных, «побегавших на воле» и побывавших в неволе уркаганов.
Сквозь ДПР прошли миллионы советских людей.
IV
Причины половодья сирот «развитого социализма» и его масштабы требуют специального изучения, которое выходит за рамки данных заметок. С большой вероятностью корни и причины современной детской беспризорщины в России там, в далеком прошлом, во вражде сталинской системы к обездоленным детям. Большинство дедушек и бабушек современных беспризорников прошли сталинские ДПР, детские дома, колонии и ремеслухи. Они не смогли обеспечить даже скромным благополучием свои семьи.
Википедия утверждает (2012):
"Число беспризорных детей, по оценкам Совета Федерации и независимых экспертов, в 2002 году приблизилось к уровню 3-4 млн (в 1921 году был зафиксирован рекорд в 4,5-7 млн человек). Основными причинами бродяжничества являются: первая (выявленная у 40,5 % опрошенных) — пьянство родителей, вторая — отсутствие одного или обоих родителей и третья — физическое насилие над детьми со стороны родителей.
По оценкам председателя КС Валерия Зорькина, в России: 4 млн бездомных, 3 млн нищих, 5 млн беспризорных детей, 4,5 млн лиц, занимающихся проституцией, то есть 16,5 млн россиян или 11,3 % населения России находятся за чертой бедности.[327]"
6. Блатные песни
В отличие от большинства стран, криминальная среда России является носителем фольклора – песенно-музыкальной культуры тюрем и лагерей. Детская криминальная среда не является исключением. Лишенные родителей и семей, отрубленные от корней национальной культуры, дети-беспризорники усваивали нехитрые блатные творения, взрастали в их атмосфере. Более того, в российском криминальном мире существует преемственность музыкальных традиций поколений, населяющих исправительно-трудовые учреждения. И конечно, блатные песни, выплескиваясь за стены тюрем, приютов и лагерей, становились мощным пластом культуры всего народа, неотъемлемой частью его жизни, как и жизни воспитанников ДПР.
Удивляться этому не приходится. Ведь и вся сталинская Россия представляла собой огромный концентрационный лагерь – носитель высочайшей национальной культуры, уничтожить которую не смогли ни тотальный надзор, ни насилие. Явление это поразительное, достойное научного, психологического и исторического осмысливания и изучения.
Вся атмосфера приемника пронизана изумительными мотивами, настрой которых то взмывает вверх до истерического безумия, то опускается до трагического отчаяния. Это те песни, которые не одно столетие обожает, слушает и поет почти вся Россия, миллионы и миллионы людей. Этот феномен объяснить не просто, но это так. Если бы блатные песни были бесталанны и бессодержательны, а их мелодии не были столь пленительны, их бы так не любили.
Блатные песни – огромное национальное музыкальное, фольклорное и поэтическое богатство, это колодец, из которого черпают вдохновение многие популярные ансамбли российской эстрады. Это богатство может стать (и, хочется верить, что станет) основой великих произведений музыкального и кинематографического искусства.
Часть блатных песен имеет авторов оригинальных слов, что не умаляет значения их (песен) многочисленных безыменных вариантов и модификаций; они передавались из уст в уста, из поколения в поколение без печатного отображения, став фольклором.
За последнее время опубликовано несколько сборников блатных песен. Обрели они и необыкновенную популярность в Интернете. Число сайтов с их записями необозримо. И любую песню легко отыскать. Для этого следует задать поиск по любой ее строке. Многие авторы таких сайтов с любовью, бережливостью и преданностью исследуют историю текстов песен, приводят их различные варианты, расшифровывают старые фонограммы их исполнения знаменитыми певцами тридцатых-пятидесятых годов.
Талантливая русская поп музыка, в основу которой положены блатные песни (в отличие от половодья бесталанных подражателей) очень близка русским романсам. Она также близка, совпадая в некоторых аспектах, культуре еврейской клезмерской музыке: отдельные песни (Тум балалайка, Купите папиросы, Купите бублики (слова Якова Ядова), Очи черные) даже абсорбированы еврейской музыкальной культурой и стали известны во всем мире благодаря великолепному исполнению сестер Бэрри. На мой взгляд, сестрам Берри принадлежит их лучшая профессиональная аранжировка.
Вообще, каждый перевод на английский и исполнение российской блатной песни являло собой во первых новый хит, и во вторых превосходило оригинал по аранжировке.
Блатные мелодии взывают к широчайшему спектру человеческих эмоций. Имеются предельно грустные мотивы (такие как, По приютам, Я помню тот Ванинский Порт и другие), при исполнении которых и слушатели, и поющие не могут сдержать слез. Имеются необыкновенно веселые мелодии (такие как, Два Громилы, Три китайца, Чемоданчик и другие), при исполнении которых ноги сами просятся в пляс.
Блатные мелодии часто служили музыкальной канвой кинокартин, пользующихся всенародной любовью, таких как «Путевка в жизнь», «Калина красная», «Джентльмены удачи». В отличие от этих лент, где музыка несет в основном фоновую и развлекательную нагрузку, блатные песни вплетаются в повествование "Я твой бессменный арестант" органически, сливаются с художественной частью сюжета, каждого действия, каждой сцены.
7. Несколько мыслей по поводу экранизации
Повесть вобрала в себя страшную реальность судеб миллионов сирот того беспросветного мира в неразрывном сплаве с его искусством – фольклором ГУЛАГа. Она имеет все элементы кинодрамы и просто просится на экран: интригующий, полный действия сюжет, психологические конфликты, драки, побеги, приключения, оголтелый антисемитизм в устах детей и даже секс.
Органическая связь страданий и искусства – погруженность замордованных детишек в мир обворожительных мелодий – делает повествование редкостным даром как для кинопродюсеров, так и для зрителей. Картина о глубочайшей исторической катастрофе и ее малолетних жертвах, которые ищут утешения и забвения в мотивах и лирике блатного фольклора, не может не потрясти человека любой национальности и культуры. В канве фильма о ДПР блатная музыка может служить регулятором настроения, средством мощного эмоционального воздействия на зрителя.
Хотя русская литература богата описаниями злоключений людей во времена коммунизма, даже заурядная правдивая экранизация трагедии сталинских беспризорников может иметь успех (реальный, эпохального значения фильм о советских беспризорных не создан). То есть, в наше время можно привлечь и создателей фильма, и публику простым изображением драматических событий. Связывая такое изображение с не менее драматическими песнями и музыкой может привести к созданию кинематографической драмы огромного психологического воздействия. Тем более, что показ детской среды террора, подчиняющейся определенной авторитарной идеологии со специфической культурой – тема новая для мира кино.
Создавая фильм на основе повести, необходимо исходить из реалий нашего времени. Целью постановки должно стать произведение, полное гуманизма, страданий, скорби, веселья, приключений и детского песенного искусства такого уровня, который еще не достигался мировым кинематографом.
Имеется и убедительный нравственный аргумент в пользу экранизации повести. После распада СССР многое написано об увековечивании памяти невинных жертв коммунизма. Более невинных, чем сироты той поры, вообразить трудно. Частичкой такой памяти и станет фильм о детском ГУЛАГе профессионального и гражданского уровня, сравнимого, например, c фильмом Стивена Спилберга «Список Шиндлера» или даже превосходящий его.
Две основные практические идеи создания фильма:
1. Съемка последовательности сцен может осуществляться на базе детского коллектива художественной самодеятельности или/и непосредственно в одном из детских приемников или детских домов России.
2. Музыкальное оформление должно быть не только составной частью киносюжета, но также иметь самостоятельное художественное значение. Необходимо попытаться создать завораживающее лирическое музыкальное полотно на темы лучших блатных мелодий.
Вообразите пронзительный мальчишеский голосок, полный страдания и забвения, одиноко выводящий «А там над сырою могилкой слезы лил маленький вор» (Бледно луна озарила) или «На мою на могилку уж никто не придет» (Позабыт-позаброшен). Представьте безудержное хоровое веселье «Гоп со Смыком» или тоску «Цыганка с картами, дорога дальняя». Ничего подобного ни российская, ни международная поп культура еще не знала.
Аранжировка мелодий и озвучивание вокально-инструментальных сцен мне видится как чередование пения одинокого детского голоса, одинокий аккомпанемент зубариков, к нему может присоединиться детский хор, аккомпанемент коллективных зубариков, вплетаться соло скрипки и, наконец, многоголосье оркестра. Соло-вокал и хор без инструментального сопровождения должны доминировать. Пение под оркестр может сопровождать кадры заключительных титров.
Работа над фильмом может завершится как созданием киноповести о приключениях мальчика, так и выпуском музыкального диска с мелодиями и песнями в исполнении детского хора и детей-солистов.
Русские блатные песни мало известны на Западе, и кинофильм может стать мощным средством их всемирной популяризации и, следовательно, коммерческого распространения их записей.
Большинство сцен книги происходит в нескольких комнатах ДПР, и их экранизация не потребует больших затрат. Прибыль же, которую принесет реализация этого проекта при его умелом осуществлении, будет составлять сотни миллионов долларов.
Фильм не только прославит его создателей, он поднимет их на высочайшую вершину гуманизма современного мира, даст возможность действительно свободного творчества. Вряд ли судьба предоставит Вам еще один подобный шанс и более благодарный материал: полная трагизма, глубоких эмоций реальная жизнь сирот среди сталинской тьмы и изумительное музыкальное и речевое искусство слитые воедино.
Варианты книги на русском и английском, вместе с моим переводом на английский двух десятков классических блатных песен, обеспечивают широкий выбор как самих песен, так и основного языка фильма. Он может быть и двуязычным.
Вряд ли найдется более благодатный труд, чем сотворение фильма-шедевра о детях ГУЛАГа; фильма, достойного завоевать самые престижные в мире награды!
Для более подробного рассмотрения проекта могут быть высланы:
1. Экземпляры книги на русском языке.
2. Экземпляры книги на английском языке.
3. Диски и кассеты с выборкой блатных песен, которые пели дети ДПР.
4. Словарь (около 1000 русских слов и грубых пословиц, поговорок, прибауток и высказываний – фольклор ГУЛАГа).