Реальный жизненный сюжет.
Шнапс, это вовсе не алкогольный напиток забугорного происхождения. Всё намного проще. Шнапс, это кличка нашей дворовой собаки, довольно неопределённого и, даже можно сказать, «экзотического» вида, который бывает у собак без роду и без племени.
Так вот, представьте себе этакого пса, непонятной породы и масти, с облезлой шерстью на впалых боках, и свисающими на глаза, большими, обкусанными в постоянных боях с бездомными собаками, ушами. О хвосте особо распространяться не буду ибо, в большинстве случаев, он, либо отсутствует вообще, либо измочаленной верёвкой прячется где-то там – под брюхом. Шнапсов хвост имел именно такой вид. Имея такой, отнюдь не респектабельный вид, пёс, как «птица-говорун» отличался умом и сообразительностью и не представлял никаких хлопот жителям нашего дома. Наоборот, был в некотором почёте, так как не пускал во двор посторонних собак, то есть был полновластным хозяином на, прилегающей к дому, территории.
Неправомерно было бы не упомянуть об ещё одном достоинстве пса, возвышающем его среди прочей бродячей псовой гвардии. Это его взгляд. Взгляд, терзающий душу своей проникновенностью, гипнотически действующий на психику человека. Да-да, после общения с ним, напрочь исчезало депрессионное состояние.
Его коричневые пронзительные и очень добрые глаза, казалось просверливают тебя насквозь, выискивая прогрызающих душу червячков, и, невидимыми импульсами, исходящими из собачьего мозга, уничтожают всё приносящее вред человеческой психике.
Здесь я принесу извинения пред читателем, так как не в силах изложить на бумаге то, что можно было прочесть в глазах нашей собаки. Опять же, читатель очевидно заметил, что Шнапса я назвал нашим. Это справедливо, хотя я пытался не употреблять этого слова.
Пёс появился в нашем дворе года четыре назад, в образе маленького, непрерывно скулящего серого комочка, со слезящимися глазками-щелками…
СЕМЁНЫЧ
Авридий Семёнович Сручко, согласитесь с неординарным сочетанием имени и фамилии, был моим соседом по лестничной площадке. Очень стеснялся своей фамилии и не любил её, объясняя давнишнее её происхождение, банальной ошибкой писарчуков где-то там в ЗАГСе, или в паспортном столе, и что настоящая его фамилия звучала вполне прилично - Стручков. Что касается имени, то Авридием он наоборот гордился неимоверно, что она имеет очень древние корни, и что-то должна обозначать. Зная его амбициозную вспыльчивость и обидчивость, мы звали его просто Аврик, или Семёныч. Ему это даже нравилось, хотя при каждом начинании разговора и знакомства он, протягивая потную ладонь, обязательно вносил дополнение: - Прошу заметить, к еврейской стороне никакого отношения не имею-с.
Так вот, Семёныч был из династии военных. Отслужив положенный срок, не по годам стал официальным пенсионером. В семье что-то разладилось и супруга, забрав с собой двоих детей, по английски тихо и мирно покинула нашего героя. Семёныч жил один, не считая приходяще-уходящего контингента. Это был ничто иное, как собутыльное сообщество Авридия Семёновича Сручко.
Здесь немного отвлекусь от негативных мыслей, потому как огульно чернить своего соседа, у меня нет никакого морального права. Всё же это человек. Отступлю по времени на несколько лет назад, до того момента, как я поселился в энной квартире по такому-то адресу…
Естественно перезнакомился со всеми соседями, которые оказались очень даже неплохими людьми. Дом небольшой, всего двенадцать квартир и мы были постоянно друг у друга на виду.
Авридий Семёнович - высокий, статный, с военной выправкой мускулистый мужчина пятидесяти лет отроду, с первых дней знакомства с ним, располагал к себе своей эрудицией, чувством юмора и небывалой работоспособностью. Он постоянно ковырялся в дворовых клумбах и газонах, следил за состоянием детской площадки и единственного подъезда в доме.
Но вот, в его личной жизни, наступил какой-то переломный момент, начавшийся в разгар перестройки. Какие факторы, какие психологические надломы повлияли на Семёныча - никто не знает и, очевидно, это уже останется вечной тайной…
У нас ведь как..? Душевную боль, или какой-то внутренний дискомфорт человек старается заглушить алкоголем, что само по себе является неисправимой ошибкой. Вот и сосед мой пристрастился к зелёному змию и всего за пару лет, превратился в существо с человеческим обликом. Читатель может упрекнуть меня в том, что мы не поддержали человека, спившегося на наших глазах. Да нет, пытались конечно же… Но Семёныч обладал колоссальной гордостью и никакой помощи из вне не признавал, наши попытки всегда заканчивались никак….
Появление Шнапса.
То аномально жаркое лето выдавало такие деньки, что казалось тебя поджаривают на сковородке в преисподней. Солнце будто бы взбесилось, нещадно сжигая своими огненными лучами всё то, что ещё осталось на Земле живым, зелёным и цветущим. Дождей не было уже месяц, но, ввиду климатических условий, влажность воздуха была ужасающая и поэтому нахождение вне квартиры можно было сравнить с походом в сауну. Тополя, не дожидаясь осени, начали сбрасывать с себя не ко времени пожелтевшую листву. Некогда зелёные полянки, своей высохшей травой, скорее напоминали сложенное для просушки сено. Не было слышно щебета птиц, только голуби лениво прохаживались вдоль дорог, изредка поклёвывая камешки. Делали они это, скорее всего, интуитивно. Во дворе нашем не слышно было ора котов, которых здесь всегда предостаточно. Исчезли даже сороки, оставив досушиваться свои гнёзда на соседних тополях.
Семёнычу всё это было по барабану. Он был в запое уже третью неделю, точкой отсчёта которого было начало очередного месяца, когда почтальонша приносила пенсию. Будучи уже деградированным, он признавал только два праздника в году, каковыми являлись день артиллерии, где служил Семёныч; он отмечался почти что серьёзно, без обильного возлияния, где произносились серьёзные речи о преимуществе Российских воск над войсками НАТО, и день прихода почтальонши с пенсией. Этот день праздновался по полной программе, со всеми русскими традициями и продолжался две декады. Последнюю же десятидневку Семёныч отходил. Болел он мучительно тяжело, но стойко и по мужски переносил все тяготы и лишения, навалившихся на него от похмельного синдрома.
В один из таких дней Аврик, будучи в изрядном подпитии, притащил откуда-то этого маленького щеночка со слезящимися глазками-щелками. Долго пытался объяснить, какой будет прекрасный пёс когда повзрослеет. Кто-то из собравшихся предложил подобрать собачке кличку. Семёныч отверг все предложенные собачьи клички, сказав что они пахнут банальностью. Сам же, одной рукой бережно прижимая собачонку к груди, а другой уцепившись за забор, повернул лицо навстречу движения воздуха (на название ветерка это явление явно не дотягивало), долго шевелил ноздрями, раздувая их словно жеребец, почуявший табун кобылиц, и, громко, чтобы все слышали выкрикнул
- Это будет Шнапс!
- Что за шнапс, - посыпались на него вопросы. Семёныч же пожевал пересохшими губами воздух, пытаясь вспомнить хоть какое-нибудь умное слово, но так ничего и не придумав, ещё громче с протяжкой крикнул:
- Шнааапс! - и поднял щенка над головой. Видимо сознание его работало только в одном направлении. Ну что ж, Шнапс, так Шнапс. Таким образом наш двор обзавёлся собственной собакой.
Дурному бы хозяину собачьи бы мозги
Если в безалкогольные дни Семёныч был Семёнычем, то, в обозначенные праздничными рамками дни бурных возлияний, для всех он становился обыкновенным Авриком. Это было вполне нормальное явление.
И вот в один из жарких дней разгара лета, Аврик был в очередном своём запое, финиш которого, по моим подсчётам, должен был быть денька чрез два-три.
Я, как лимон, выжатый домашними делами, решил слегка размяться и выйти во двор на свет Божий. Увы, двор был пуст, поболтать о хлебе насущном было не с кем, только у открытых дверей сарая, принадлежащему Аврику, в позе сфинкса сидел Шнапс. Сидел на самом солнцепёке, отчего тяжело дышал, высунув длинный язык, с которого на землю тягучей струйкой стекала слюна. Прижатые уши давали понять о том, что собака не интересуется окружающей обстановкой, да, в принципе, кроме шуршащих стрекоз, живности вокруг никакой не было. Потускневшие, но не потерявшие внимательности глаза, без былой Шнапсовской искорки смотрели в проём сарая. Я подошёл, сказал несколько дежурных слов собаке, мол она такая бедненькая, но хорошая. Шнапс вильнул своим облезлым, невесть откуда появившимся хвостом и пододвинул своё собачье тело к чернеющему проёму. Нетрудно было догадаться почему пёс торчит здесь, у сарая на таком солнцепёке. Он ждал, или караулил хозяина.
Я никогда не заходил в сарайные апартаменты моего соседа, ибо это была, личная, сугубо неприкасаемая, летняя обитель Семёныча. Но тут, не ради праздного любопытства, пришлось заглянуть. Меня обдало горячим смрадным воздухом из смеси сивушного перегара, гнили и «портянок старика Ромуальдыча». Словно Змей Горыныч, не чистивший сто лет свои драконьи зубы, выдохнул в меня свои «ароматы».
На дощатом, полусгнившем полу, среди кучи, пахнущего непонятно чем тряпья, лежал засаленный, густо сдобренный человеческими испражнениями, бывший когда-то в солдатских казармах матрац. На этом страшном ложе лежал, навзничь, Семёныч. Его было даже трудно заметить, до того он сливался в цветах, с сарайным тряпьём. Неподвижными глазами, эта мумия смотрела в потолок, где в узкую щель пробивался единственный здесь и светлый признак существующей нормальной жизни. Заметно было как взгляд его цепко ухватил этот маленький солнечный лучик, лучик надежды…
Зная пристрастие Семёныча только пить, а не есть, сходил и принёс пару бутербродов и пакет кефира, в слабой надежде, что он к ним притронется. Для очистки своей совести немного поуговаривал, предложил Шнапсу и, видя бесполезность своих попыток, бросил это дело. Вот тут-то произошло такое, что не укладывается в моей голове до сих пор…
Шнапс, до того не дававший признаков жизнедеятельности, вдруг резко сорвался с места, таранным ударом открыл калитку, и , выскочив на улицу, умчался как говорится в неизвестном направлении, оставив за собой клубы серо-жёлтой пыли.
Я ещё раз обратился к Семёнычу, стараясь хоть нмного пристыдить его:
- Видишь, даже собака от тебя убежала. Она же соображает что к чему.
Он зашевелился, напыжился, сделав вид обиженного огородного пугала и прошептал, (на озвучку своего голоса видимо не хватало сил)
- Нее… Шнапс ни-ни… Это ведь Шнапс.
- Ну, как хочешь, - ответил я и пошёл восвояси. Не более десяти минут хватило моего терпения побыть дома и, подгоняемый каким-то внутренним волнением, вернулся назад. Отнюдь не ради любопытства. Мной двигало что-то другое, даже не могу объяснить что.
Не успел я войти в эту мерзкую обитель, укрывавшую от посторонних глаз сломленного водкой человека, как вдруг… Лай своры собак заставил меня выглянуть на улицу. В клубах пыли к нашему двору стрелой мчался наш Шнапс, держа в зубах что-то до боли знакомое. За ним с неистовым лаем бежала эта оголтелая собачья свора. Быстро открыв калитку и запустив Шнапса, я захлопнул её перед самым носом бездомных псов. Видимо поняв, что гонки закончены не в их пользу, они нехотя, то и дело оглядываясь, покинули не принадлежащую им территорию.
Вернулся к сараю, заглянул в эту дышашую смертью обитель, и онемел, нет не от ужаса… От умиротворённого удивления. Перед Семёнычем сидел Шнапс, держа в зубах целый батон варёной колбасы. Ёпрст… непроизвольно вырвалось у меня, после чего я не мог сказать ни слова. Шнапс же сидел не выпуская колбасы из пасти, как бы боясь потерять свою драгоценную добычу и, как астматик на последней стадии болезни, тяжело дышал. Сообразив, что здесь все свои и никакой опасности не предвидится, он положил колбасу Семёнычу на грудь, сам же сел рядом с таким гордым видом, что от всего этого тело моё превратилось в сплошную гусиную кожу. Немая сцена…
Я не замечал вокруг себя ничего: ни жары, ни смердящего запаха, ни Семёныча, ни даже самого себя. Я не отрываясь смотрел на Шнапса. О, этот взгляд..! Кристально чистый, с бегающими искорками в зрачках… Взгляд гордости, преданности и любви. Я знаю, что человеку нельзя отводить свой взгляд от собачьего. Но тут вряд ли кто бы выдержал.
В горле запершило, подкатился ком… я опустил глаза, успев заметить как на щеках у Семёныча появились ручейки слёз и как он взглядом просто умолял меня уйти. Шнапс тем временем лёг рядом с хозяином, положил голову ему на грудь и разгорячённым языком аккуратно слизнул солёную слезу со щеки Семёныча… Словно давая понять, что мол я убираю все горькие и солёные стороны твоей, ставшей непутёвой, жизни.
Я ушёл, оставив их наедине…
Через неделю у нас с Семёнычем состоялся долгий мужской разговор.
Сосед выглядел довольно таки респектабельно. О чём был разговор это длинная история, думаю читатель без трудов всё понял. Только сосед мой Семёныч, в миру Авридий Семёнович Сручко, бросил пить. Бросил сразу, без всякой на то подготовки и вмешательства медицины. Бросил окончательно, вернувшись к светлой полноценной жизни. В первую очередь он разобрал свой сарай, сжёг всё то, что напоминало ему о пережитых кошмарах. А на месте сарая он разбил клумбу и посадил на ней пионы, цветущие белым цветом, как символ светлой жизни и любви к ней. Я даже видел соседа с прехорошенькой женщиной…
Но жизнь берёт своё. Сказалась таки питейная жизнь. Не зря говорят - смерть выбирает лучших. Когда пил он ей был не нужен. А тут..
Через четыре года после этого случая мы похоронили Авридия Семёновича Сручко. Нет, пусть будет Стручкова. Он не любил ту фамилию. Провожал его весь наш дом. Бывших его собутыльников я не видел. Шнапс всё это время отказывался от пищи и не отходил от гроба ни на шаг. Ему это позволили. Пёс был даже на кладбище, пробежав за процессией почти девять километров. Шнапс напрочь отказался покидать погост, где нашёл свой последний приют его хозяин.Так и остался лежать возле холмика, положив лапы на свежую землю. Мешать ему никто не стал…
Через четыре дня он неожиданно вновь появился в нашем дворе. Обрадовавшийся люд гуськом потянулся к нему, неся собачьи разносолы, но собака не ахти как радовалась этому. На третий день, дождавшись вернувшегося из командировки ещё одного нашего доможителя, порезвился с ним немного и поздно вечером известил нас всех своим воем о своих намерениях…
Этой ночью Шнапс исчез. Навсегда. Меня осенила мысль, острой иглой пронзившая мой мозг. А ведь Шнапс приходил… прощаться с нами. Сколько лет прошло, но история эта, зубастым червяком грызёт мою впечатлительную душу.
Кто-то приносил слухи, что нашего Шнапса видели среди своры кладбищенских собак.
Но это только слухи…
Вариант сокращённый.
Хабаровск, 21 июля 2010г