Когда разошлись гости, я не помню, но точно не раньше, чем я начал обнимать унитаз, то есть когда меня начало выворачивать наизнанку и первый раз я не успел добежать до туалета и заблевал коврик в прихожей, хоть и плотно зажимал полный блевотины рот ладонью. Пацаны и, кажется, какие то девки были в моем доме, но никто не посмеялся над проявленной моим организмом слабостью. Все понимали, что на месте хозяина может оказаться каждый, чьи кишки рано или поздно сдадут. После очередной выпитой рюмки наступит долгое молчание, во время которого пытаешься удрать от нахлынувшей тринадцатиметровой волны тошноты и часто глотаешь слюну. Шквал настигает тебя. Ты быстро, без объяснений встаешь из – за стола и с характерно опущенной головой пробираешься через непролазные дебри колен и плеч, жрущих жареную картошку, обильно залитую майонезем, перемешанным с горчицей, татарским томатным соусом, мелко нарезанным маринованным огурцом и тремя дольками чеснока.
Второй раз, когда мне стало не по себе и жуть как захотелось освободиться от раздувающегося в желудке дирижабля я, стоя на коленях над журчащим очком, представлял эту подливку и переламывался пополам, как ветка гнилого вяза.
После болезненного очищения пошел в ванную, чтобы высморкать забившуюся в носоглотку картошку, вычистить зубы, щеки изнутри с языком, а вместо этого снял джинсы, залез в ванну, сел на борт и, включив холодную воду, стал мыть ноги. Главное, так тщательно промывал между пальцами, намылил прямо до колен, пошатываясь, держась за раковину, чтобы не спикировать назад и башку не размазать о стену.
За левым плечом был голос: ты на хрена залез то сюда?! Никто голосу не ответил, и он исчез, будто я один, где-то в два часа ночи с намыленными до колен ногами и кусочками непереваренного огурца на бороде только что твердо решил не пить пять дней и серьезно заняться каратэ-до, стилем шотокан…
Так в трусах и потрусил обратно к пирующим, оставляя на голом полу (коврик выбросили с балкона) мокрые следы, с ярко выраженным плоскостопным дефектом.
Опять что-то пил, подперев спиной дверку холодильника, периодически путался в нитке разговора и мучился вопросом, где же можно взять кимоно для тренировок. Спросил у кого-то справа, не знает ли он, где одолжить это самое кимоно, хотя бы на первое время. Но сидящий справа не понял куда я клоню, а клонило меня, надо подметить, сильно влево и приходилось цепляться за все, что попадало под шаловливые ручонки: волосы, уши, ляжки, за девок и их груди. Короче, меня послали смывать с ног мыло.
Сказать, что я был удручен такой недалекостью присутствующих, значит ничего не сказать… Налил себе водки – пошли они все к ****ой матери, выпил и побежал.
В этот раз мне было совсем херово: мышцы живота стонали от частого исторжения выпитого, во рту стояла такая горечь, что невозможно было выполоскать ее всеми запасами городского водоканала. На мне поставили крест как на малоособенной особи неопределенного пола. А у меня и не было особого желания быть в теме и учтивым с теми, кто игнорирует мое стремление начать здоровый образ жизни. И каким образом я достигаю совершенства форм души не важно – самоизрыгание ли это или всеобщее на меня наплевательство.
Каждый скочет как он хочет: Тайлер Дерден проповедовал саморазрушение как путь к абсолютному Я; Ницше… Нет, Ницше неудачный пример, я его не читал, но вот где-то слышал, что его Бог умер, и этим он мне как основатель « философии жизни», живший в золотой век русской поэзии, не симпатичен.
Вообще-то я симпатизирую дяде Степе. Дядя Степа – высокий, стройный, выступающий за спортивное общество Динамо. Его любила детвора, от него прятались в темных подъездах плохие детишки. Степан – великан, человек, создавший сам себя, эдакий прототип нынешнего губернатора Калифорнии. Только Степан вечно молод, а Арнольд уже обрюзг. Ко всему прочему, в произведении Михалкова спорных моментов меньше, чем в «Мифе о сверхчеловеке» и она не такая радикальная, как восемь правил «Бойцовского клуба».
Ночью я был мертвым липким телом, а в полседьмого утра уже стоял на балконе. Не успел выкурить и полсигареты, как солнце вытаращилось на меня и ослепило немытые налитые кровью глаза мои.
Я улыбнулся.
Мое спасение в нераскрытой банке крепкого пивка. Затыренной с вечера в самый дальний угол холодильника. По крайней мере, будущий час я буду чувствовать себя выжившим после смерти Богом.
21.07.2008