Глава двадцать девятая
Четвертого мая Стас поджидал Вику у школьных ворот. Она пробовала проскользнуть незамеченной – пристроилась за широкой спиной Сереги Науменко. Но тот не понял ее намерений – схватил за плечи, притянул к себе, словно собираясь ее поцеловать.
– Что это ты крадешься сзади, как лисичка, а, Синичка?
– Пусти!
Пока Вика выкручивалась из неожиданных объятий, Стас подошел к ним вплотную:
– Не тронь Синичку.
– Так она же вроде бы временно свободна? – засмеялся Серега и быстро пошел вперед, оглянувшись на Залевского с любопытством.
В классе ссору неразлучной парочки одно время активно обсуждали не только девчонки, но постепенно угомонились. Правда, выжидали, с кем на сей раз будет отличник Залевский крутить любовь.
– Вика, остановись!
Стас расставил руки, не пропуская Вику. Та, опустив голову, пыталась прорваться. Она чувствовала, как дрожат ее губы, уже готовые сложиться в жалкую улыбку, и сопротивлялась этому изо всех сил.
– Вика, это глупо. Мы даже не поговорили ни разу!
– Целуйся со своей Стеллочкой!
Фраза была такая же жалкая, как и улыбка, глупая, детская. Вика сжалась от презрения к себе: ей хотелось провалиться на месте.
Но был один момент, который потом она вспоминала каждой клеткой своего тела, и который вдруг родил такую сладкую надежду, что она два урока провела словно в полусне: Стас все-таки взял ее руку в свою, прижал к груди и шепнул:
– Какая ты еще... маленькая...
А потом обогнал ее и скрылся в толпе старшеклассников.
Тут и появилась на сцене Стелла – эдаким демоном, все-все на свете испытавшим:
– Не горюй, подружка, это еще цветочки, а ягодки будут... вечером. Хочешь, приду в гости?
– Ты откуда взялась? – буркнула Вика, поднимая глаза на Стелку, которая торжествующе ухмылялась.
– Тебе не надоело сидеть с этой мымрой, Инкой?
– Нет. Потому что она не мымра, а прекрасная девчонка, умничка!
– Ладно, пусть не мымра. Сиди сколько влезет. А я к тебе все-таки зайду. Есть новости.
После уроков Вика решила забежать домой на минутку, а потом смотаться в универмаг – купить тетрадь для дневника.
Дедушка спал в гостиной, так что контроль за ее обедом отсутствовал. Первое и второе дымилось на газовой плите, но Вика сжевала холодную котлету, запила отваром шиповника и ушла в свою комнату переодеваться.
Как приятно было скинуть шерстяную школьную юбку и блузку и оказаться в открытом сарафане из жатого ситца – на глубоком синем фоне редкие белые цветы переходили книзу в сплошное поле мелких ромашек. Она понимала: сарафан ей шел. Расчесывая волосы перед зеркалом, Вика вдруг ощутила, что любимый сарафан сильно стягивает грудь и жмет под мышками. Резинка на поясе оказалась выше талии. В прошлом году, когда мама купила этот сарафан, он прикрывал ей колени, а сейчас...
Вика смотрела на свои открытые коленки с радостным удивлением: она выросла! Выросла! Рука с расческой опустилась...
Вика кинулась к двери, закрыла ее на задвижку, поспешно отстегнула пуговички на шлейках, стала стаскивать сарафан. Несколько минут потом она рассматривала себя, испытывая неловкость и тайную радость одновременно. Ей казалось, что никто так не делает, что это стыдно. Она бы удивилась, если бы узнала, что одноклассницы эту процедуру догадались проделать два года назад, если не раньше.
Да, она выросла и даже немножко поправилась. Полнее стала грудь, и линия от тоненькой талии вниз плавно округлилась. Конечно, руки оставались по-детски тонкими, зато ноги удлинились. Какая радость!
Лицо свое Вика не рассматривала, ей казалось, что она хорошо знает каждую его черточку. И ничего в ее лице не было замечательного, кроме глаз. Тут она не станет лукавить: о глазах говорили все. Но она не осознавала другого: природа подарила ей не просто правильные черты, но то их особое сочетанье, то особое выраженье, что и делало внешность незаурядной. Такие лица могут нравиться или не нравиться, но не остаются незамеченными.
В состоянии радостного возбуждения Вика решила ехать в универмаг все-таки в этом сарафане. Никто ведь не знает, что ей не совсем удобно в нем, зато красиво! Надо еще широким поясом скрыть эту подпрыгнувшую линию талии да надеть голубой пластмассовый браслет с перламутровым отливом.
Она вспомнила, как в прошлом году Стелка подарила ей это браслет на 8 марта, и как она, Вика, была тронута столь неожиданным вниманием. По словам Стелки, та стояла за ним в очереди!
– Все другие были простые, а этот – с перламутром, единственный, смотри, как здорово сделан!
Вика была равнодушна к украшениям, но тогда, примерив этот голубой браслет и Стелкины голубые клипсы, она подумала, что эти дешевенькие побрякушки в общем-то украшают ее.
В прошлом апреле Стас похвалил браслет:
– А ничего, тебе идет...
И с тех пор Вика с нежностью смотрела на браслет в ожидании лета, когда наденет его. И вот пришло лето, а любоваться браслетом некому...
Вика услышала, как проснулся дед, завозился, стал кряхтеть, что-то приговаривать. Эти старческие привычки появились недавно, а, может, Вика не обращала на них внимания. Вот он вышел в прихожую, ахнул, увидев Викины туфли:
– Пришла? А я проспал, не покормил!
– Я поела, деда! – крикнула Вика, открывая свою дверь с улыбкой. – Мне надо уйти в Центр! Если кто-то придет, скажи, что...
В этот момент и позвонили. Алексей Михайлович оказался ближе к входной двери, открыл ее нешироко, выглянул, снова прикрыл и, пожав плечами, оглянулся на Вику, сказал почему-то шепотом:
– К тебе. Редкая гостья.
– Открывай, дед, что с тобой?
Это была Стелка. Не успела Вика уйти, как хотелось. Жаль, придется изображать вежливую хозяйку.
– Мо-ожно?
Стелла напряженно улыбалась, словно сомневалась, примут ли ее.
– Проходи.
В комнате у Вики Стелла оглянулась осторожно, села на стул, встала, поправила зачем-то волосы, свободно лежащие на плечах. Мелькнул на руке браслет, и Вика саркастически усмехнулась: браслет был такой же, с перламутром, ну не могла Стелка не приврать! Единственный экземпляр! Стояла в очереди! Целый час на ногах!
– Чего ты? – спросила Слелла, но Вика вместо ответа сняла с руки свой браслет и швырнула его на кровать.
«Да она даже не помнит, что мне тогда наговорила про браслет!» – поняла Вика по недоуменному взгляду бывшей подруги.
– Со мной такое произошло!
– Снова? – усмехнулась Вика. – Интересная у тебя жизнь.
– Я хочу, чтобы ты окончательно успокоилась насчет Залевского!
– Не трудись. Я уже давно успокоилась.
– Нет, ты послушай!
Стелка возбужденно прошлась по комнате туда-сюда, а потом опустилась на кровать, рядом с Викой. Та отодвинулась.
– Первого мая мы с Лиркой и ее бандой отправились в лес. В электричке пели песни, играли на гитарах, вовсю веселились. И тут один тип, солдафон какой-то, с погонами, прицепился к нашим: не так сидим, не то поем, не так смеемся. Один Лиркин друг говорит: «Вали отсюда, папаша!» А тот как психанет! Что-то стал орать про наше поколение, потом пошел на наших – грудь вперед... В общем, сцепились они. Я шмыгнула в другой вагон. Не люблю, когда меня втягивают в такие разборки. И, представляешь, увидела там Залевского!
Стелла с любопытством ожидала реакции подруги, но Вика спокойно смотрела на нее.
– Не поняла? Он же к той ехал, своей любовнице!
Вика молчала, думая про себя: «Мало ли куда он мог ехать?»
– И я решила ехать за ним! Думай обо мне что хочешь, мне чихать!
«Ну да, – подумала Вика, – если бы чихать было, не пришла бы ко мне!».
– Он меня не видел, не оборачивался. Слава Богу, за мною никто из наших не поперся. Когда он встал, чтобы выходить, я – за ним. Как в детективе! Спрыгнула с подножки, чуть не убилась, ногу зашибла. Он шагает широко, как экскаватор, я за ним хромаю изо всех сил. А у меня в руках осталась сумка здоровенная, наша с Лиркой, представляю, как сестрица разозлится, когда останется без жратвы!
Стелка улыбнулась примирительно, Вика невольно ответила ей, так как живо представила себе эту картину: Стас-экскаватор шагает, а за ним хромает бедная девочка, жертва любопытства.
– О, я вся мокрая была, пока мы до автобуса не добрались. Две остановки проехали, он опять – на выход, а я следом. Городишко паршивый, типа микрорайона... Он цветы купил, тюльпаны, а я за киоском притаилась. Потом я смотрела уже издали, в какой он дом вошел. Пятиэтажка. Скрылся в подъезде, а я пришкандыбала к скамеечке и уселась, будто отдыхаю. И думаю: ночь просижу, а его выловлю.
Вика с невольным восхищением подумала: «Ну и авантюристка! Какая активность! Я бы так не смогла!»
Мысль неприятно царапнула, когда сравнила с собой. Получается, что нет в ней той жизненной энергии, что толкает на подвиги. Ишь, разведчица!
Стелка замолчала, догадываясь, что Вику уже заинтересовало продолжение. Но вопроса не дождалась. Вздохнула, продолжала уже без особого напора:
– В общем, стали старушенции собираться. Трещали, как сороки. Потом стали меня разглядывать. Как же, я в розовых «бананах», таких в провинции не видели. Ладно, думаю, рассматривайте! Когда вам еще такое счастье выпадет! – Стелка усмехнулась.– И тут вижу: идет такая телка, лет под тридцать или больше, я в этих старухах плохо разбираюсь. В общем, одета эта Дунька с водокачки по моде прошлого века, но задом вертит – закачаешься! Бока – во! – Стелла показала руками объем «Дунькиных» бедер. Но, знаешь, мордочкой – ничего! Мой Тигранчик о таких говорит: «Девочка – персик!»
– Здрасьте, – говорит этот увядший персик. – Стелка вошла в роль и приободрилась под Викиным взглядом. – Ей бабульки хором: здрасьте, Катерина! Как здоровьице?»
Теперь Стелка изображала всех персонажей в лицах. Вика невольно ею залюбовалась.
– Катерина-персик отвечает теткам на ходу: «Спасибочки, соседки, все о'кей!» А они ей вдогонку: «Что муженек пишет, Серега твой несчастный?»
Катерина тут разворачивается и танком прет на скамейку! Мне показалось – сейчас всех нас завалит! Нет, остановилась, улыбается: «Мой несчастный Серега спрашивает, как ваше здоровьице драгоценное! Хочет знать поточнее, когда вы все передохнете от зависти, бабульки ненаглядные?»
А тетки в ответ аж заливаются: «Если мы передохнем, кто ж тогда Сережке сообщит, что у него в доме соперник появился? Инженер жэковский? А она: «Не переживайте, я ему сама обо всем сообщила».
«А твой новый хахаль не прибьет ненароком Стасика, сынка учительского? Вон он как раз приехал, беги!»
Катерина развернулась и бежать!
Стелла замолчала и уставилась на Вику вопросительно:
– Ты не врубилась? Хорошо, тогда я поясняю. Странно, что до тебя не доходит! Одна страхолюдная тетка сказала про Катерину: «Стерва, даже пацанчика не пожалела! Мало ей вокруг кобелей!» А другая тетка говорит: «Может, все враки?» Тут все хором налетели на нее: «А чего ж тогда учительша выговаривала Катьке: «Если я, милочка, узнаю еще раз, что вы приглашаете к себе на чай, как вы утверждаете, когда в квартире никого нет, я вас к суду привлеку!»
– Вранье все это, – тихо сказала Вика, хотя в этом «испорченном телефоне» ей даже послышались интонации тети Лары. И старомодное словечко «милочка» Нет, простые бабы такого не придумают...
– Слушай дальше! Другая бабуся сказала: «Да я сама видела, как этот юнец в пять утра из Катькиной квартиры прошмыгнул в свою! Тетка его тогда в больнице лежала. Я своего кота выпускала, вижу: дверь приоткрывается, и выходит Ларискин племянничек. Я ей все и рассказала потом! Нельзя, говорю, чтобы эта шлюха хорошего парня испортила!»
Стелка помолчала в ожидании Викиной реакции, но Вика молчала. Вспомнила вдруг, как мама сказала про Стаса:
– Да взрослый он, твой Залевский! Жениться ему пора! То есть, бабу заиметь.
– Мама! – возмутилась тогда Вика.
– Если хочешь знать, нам, врачам, недавно читали доклад о состоянии здоровья современных деток, так вот: среди восьмиклассниц только в одной школе девочек, то есть, девственниц, оказалось чуть больше половины, а остальные...
– Мама! – снова крикнула Вика, ненавидящая такие разговоры.
У них в школе только-только ввели новый предмет – «Этика семейных отношений», и читала его яркая особа без всяких комплексов. Ее дружно окрестили Элен. На уроках все слушали внимательно, но опустив глаза (девочки), а мальчишки шумели и задавали такие вопросики, что учительница даже на секунду замолкала – набиралась духу.
– Расскажите, как себя вести в первую брачную ночь! – крикнул однажды однажды Чудновский.
– Дурак! – сейчас же возмутилась Света Афанасенко.
– Почему же дурак? – усмехнулась Элен. – Естественный вопрос для современного молодого человека. Мы еще об этом поговорим, будет такая тема. Но если тебе, Чудновский, так уж приспичило, могу сразу ответить: мужчина должен быть смелым, яко лев! И нежным, как домашняя кошечка.
Все засмеялись.
– Ты почему молчишь? – ворвался в Викины мысли капризный голос подруги.
– А что ты от меня хотела услышать? Ради чего ты пришла?
– А ты бы не пришла, если бы такое узнала?
– Нет.
– А я пришла! Не хочу, чтобы ты мучилась из-за него. Он не стоит этого!
От наигранного пафоса в голосе бывшей подруги Вика поморщилась.
– Глупости. Тебе просто захотелось посплетничать... Или расстроить меня еще больше. Не удастся.
Стелка вскочила, опрокинув детский стульчик на пути к двери.
– Ну и черт с тобой! Мучайся! А я уже решила для себя: Залевский не стоит переживаний. Так что полностью переключаюсь на покладистого и темпераментного Тигранчика! Гуд бай, подруга!
Глава тридцатая
Первым о наступлении городского утра объявил чей-то недорезанный петух. Вика, уставшая от бессонницы, даже улыбнулась: голос у инкубаторского петуха, не знавшего вольницы деревенского двора, был нахальный, без тех важно-деловых ноток, которыми сельский куриный вожак задавал всем рабочее настроение на целый день.
Вика два раза отдыхала летом в селе и запомнила петушиную побудку – по всей улице, после нее засыпалось слаще. А этот дурень на чьей-то лоджии совсем запутался в собственных инстинктах и просыпался в разночасье, как нервный пенсионер.
Птиц он не разбудил – те знали свой порядок и дружно запели осанну жизни ровно в шесть утра. За ними раздался бой соседских часов. Вике нравилась мелодия звона: приглушенный стеной, он был уютным и не мешал, старательно отмеряя время каждые полчаса и час. К этим часам Вика относилась с нежностью – считала их своими в чужой квартире: милые звуки пятнадцать лет назад звучали в ее комнате, потому что были семейной реликвией. Напуганная Викиной чувствительностью к бою (младенцем Вика просыпалась и слушала), Ирина Викторовна продала часы соседке, обожающей стиль ретро, как только бабушка умерла.
Все облегченно вздохнули – никто в квартире, кроме бабушки, часов этих не любил, их просто терпели. А Вика по малости лет потери этой не осознала. Но когда ей исполнилось семь лет, удивила свою мать просьбой:
– Мамочка, попроси у тети Нади, чтобы она подарила нам свои часы. Я тогда лучше буду спать, вот увидишь.
– Тогда ты вообще спать перестанешь от их симфонии. Надежда часики не отдаст.
Вика ответила неожиданными слезами:
– Пусть она отдаст! Это наши часы, наши!
С тех пор сердце у Вики сжималось от родного голоса фамильных часов.
После разговора со Стелкой она спала плохо, ей все мешало. Мысли крутились почему-то возле неприятных тем. То память воссоздавала все детали Стелкиного рассказа, то уводила в ссору с мамой из-за взяток, то перебиралась в больницу к Женьке с его непонятной болезнью. На носу были экзамены, а он все лежал в больнице, переживая, что непременно завалит математику. И снова Вика возвращалась к мыслям о Стасе, представляя его то целующимся со Стелкой, то обнимающим старуху Катьку. Как вообще можно целоваться со старухами?! Неужели он такой?!
Дальше поцелуев ее воображение не разыгрывалось. Все сексуальные сцены в фильмах и книгах казались Вике фактом разнузданности самого автора, даже клеветой на своих героев. Она, конечно, знала, откуда дети берутся, но считала, что это удел совсем взрослых, а не какого-то пацана-десятиклассника, да еще такого положительного как Стас. Жениться надо сначала!
После воскресного завтрака в обществе мамы и деда Вика ушла к тете Майе на примерку выпускного платья. Ирина Алексеевна не доверяла никаким ателье. Конечно, Майя шила под руководством и бдительным присмотром самой Ирины. Та считала, что платье получается приличным – в таком и на свадьбу не стыдно явиться. Прозрачные рукава голубого цвета, широкие, на манжете, скрывали худобу рук и придавали воздушность всему облику Вики, а густо-сиреневый чехол корсажа подчеркивал синеву ее глаз. Белые цветы у ворота делали ее похожей на невесту.
И сейчас Ирина Алексеевна не отпустила на примерку дочь в одиночестве – сама повела ее к Майе.
– Смотри, да ты выросла! – удивилась Ирина Алексеевна.– Хоть на человека стала похожа.
Вика вздохнула.
– И похорошела, – добавила Майя, которая ползала по полу вокруг Вики, выравнивая подол платья. – Она у тебя, Ирочка, вообще красавица. В этом платье – прямо королева эльфов! Стасик как увидит – ахнет! Он еще пожалеет, что...
– Хватит! – крикнула Вика.
Потом после маминого ухода она извинялась за грубость, и Майе пришлось успокаивать ее:
– Это ты меня, детка, извини! Я ничего толком не знаю... Мать твоя молчит, иногда только мимоходом обмолвится... Я сама вижу: не ходите вы вместе, и так за тебя обидно.
Вика молчала.
– Ничего, – сказала Майя в утешение, – зато у тебя есть Женька. Этот не предаст. Только скажи ему, чтобы патлы свои отрезал.
– Сейчас ему не до волос, – вздохнула Вика. – Но он ведь битломан, так что вряд ли изменит прическу.
– И куда школа смотрит? В наше время...
– Да у нас таких полно, что носят прическу а-ля Леннон.
– Господи! Нашли кому подражать! Сколько у нас приличных певцов, а они каким-то американцам подражают! Все оттуда идет, из Америки.
– Битлы – англичане.
– Какая разница! Взяли бы себе за пример Кобзона или Антонова, а то...
Вика засмеялась:
– Тетя Майя! Да это же старики, еще и толстые! Как им можно подражать? Они нравятся только сентиментальным старушкам.
– А ты... тебе тоже нравятся эти самые?
– Мне нравятся их песни, но и наши кое-какие тоже. А вообще – я поклонница Дина Рида. И поет хорошо, и симпатичный. Просто обаятельный.
– Понятно, он же на твоего похож, на Стаську.
Вика вздохнула: Дин Рид ей действительно напоминал Стасика, но надо признать – был обаятельней. У Стасика улыбка построже и взгляд не такой лучистый.
Сердце ее сжалось: она вспомнила, какими глазами смотрел на нее иногда Залевский. Точно как Дин Рид: глаза нежно смеются, словно обнимают тебя...
В понедельник Вика прошмыгнула в класс вместе с толпой учеников, чтобы не выделяться. Она чувствовала на себе взгляд Стаса и боялась встретиться глазами. Спасибо Инне – тут же заслонила подругу собой, словно читая в ее душе. Потом села за парту и стала отвечать на рассеянные вопросы Вики. Та вряд ли слушала внимательней, чем задавала вопросы. Инна сочувственно замолкала, видя, как подруга старательно отводит глаза от учительского стола, у которого застрял Залевский и Воробьев.
Когда прозвенел звонок и Сашка поравнялся с Викиной партой, тот сказал на ходу:
– Чего ж ты к Жеке не пришла? Он ждал.
– Как он там? – спросила Вика, неудержимо краснея от стыда: она про Женьку вчера просто забыла!
– Сходи сама, узнаешь, – с прохладцей ответил Сашка.
Весь урок Вика промучилась от чувства вины перед другом. Вот она какая эгоистка! Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Вика в самом конце урока написала записку Стасу: «Привет от Катюши Масловой!»
Это было глупо и даже оскорбительно. Толстовская героиня была проституткой, а Катька-соседка – замужней дамочкой.
Записку Стас прочитал, Вика видела, но не ответил. И вот это было совсем унизительно. От стыда Вика совсем потеряла голову, и когда прозвенел звонок, сорвалась с места так стремительно, что Юлия Борисовна на минуту оторопела, а потом крикнула вдогонку:
– Вика! Ты куда? Урок не закончился! А задание?! Залевский, на место!
Залевский уже шустро бежал по своему проходу, пытаясь перехватить Вику у двери.
– У них семейные разборки, не мешайте, Юлия Борисовна! – крикнул кто-то под смешки в классе.
Стас схватил Вику за руку и потащил за дверь. Он буквально волок ее к окну в коридоре, а Вика слабо сопротивлялась:
– Пусти, пусти...
Плотная толпа учеников тут же закрыла их от любопытных глаз.
– Спасибо за привет! – сказал Стас. – Только Катюша – совсем не Маслова. Передай это Стелке.
Вика не поднимала глаз. Сердце у нее колотилось от страха и стыда.
– Передай это своей подружке-шпионке: я видел, как она чесала по моим следам через весь город. – Стас весело засмеялся, и Вика улыбнулась с некоторым облегчением.– Чуть тапочки свои не отбросила, бедная! А у меня шаг – будь здоров. Она так устала, что потом целый час на лавочке просидела возле нашего подъезда, слушала дворовые новости. А я в окошко смотрел.
У Вики отлегло от сердца. Она даже подумала, что Стелка сильно приврала. Мелькнула подлая мысль, что вот теперь они остались вдвоем, им никто не мешает: Стелка не с ними, Женя в больнице... Будем к нему в больницу ходить, навещать. Хорошо, что Жека подружился с Сашкой Воробьевым, теперь ему не так одиноко.
Вечером Вика описывала этот разговор в дневнике, вторично переживая его:
« Я с ним говорила!!! Наконец-то ... Ладно, по порядку.
Я сегодня не выдержала и написала Стасу дурацкую записку: « Привет от Катюши Масловой». Ну что можно было придумать глупее?! Он не ответил сразу, он меня после урока перехватил (буквально, за руку!) и сказал, что видел, как Стелка за ним перлась по чужому городу, шпионила.
– Пусть Стелка и шпионила, это дела не меняет, – упиралась я. – Все равно же Катюша существует! И ты к ней ходил!
– Есть Катерина, есть. Ну и что? Я к ней ходил, забавная девушка, смешная. Мы с нею в дурачка играем. В провинции любят эту игру.
– До утра играли? Всю ночь напролет?
Он держал меня за руку, а я молила Бога, чтобы он подольше не отпускал... Но при этих моих словах Стас выпустил мою руку, а я, как идиотка, уже не могла остановиться:
– А утром ты прошмыгнул в свою квартиру, где тети не было, – она чуть не умирала в больнице от инфаркта...
– Какая точная информация, – язвительно сказал Залевский. – Источник – тот же, полагаю? Ладно, тогда слушай: есть вещи, которые тебе пока не понять. Тебе не в чем меня упрекнуть, мы же с тобою только... дружили, так это хождение по парам называется среди твоих ровесниц?
Я чуть не умерла от стыда.
– На ревность имеют право, когда любят, поняла? Ты – не любила. Ты не любишь, и я имею право на личную жизнь.
У меня ноги подкосились от волнения. Как он на меня смотрел! Спрашивал глазами: так любишь или нет? А я понимала, что надо уходить, но сил не было.
– Катись к своим Катюшам, я тебя... ненавижу, уходи! – наконец прошептала я. Но получилось как-то... жалобно (по-моему).
А он не уходил. И мои ноги приросли к полу, а в голове такое стало твориться: вот-вот в обморок хлопнусь, как нервная дворяночка прошлого века.
– Вот ты какая? – спросил Залевский как-то странно, почти вплотную подходя ко мне. – Вот ты какой можешь быть?
– Какой? – просипела я, вдруг потеряв голос.
А потом подняла глаза и натолкнулась на такой любопытствующий взгляд, словно он меня увидел впервые. И я поняла: ему нравится моя ревность!
Тогда я ушла, но он за мною не побежал!
Ну и черт с ним. Надо выбросить его из головы! Буду зубрить физику. Наконец-то физичка догадалась, что таких дур, как я, надо опрашивать не при всех, а на дополнительных занятиях. Вот и хорошо! Правда, завтра снова предпраздничный день – канун 9 мая. Так что скорее всего уроки будут сокращенными, а нас погонят на очередную встречу с ветеранами...»
На следующее утро перед уроками Вика столкнулась в вестибюле с англичанкой.
– Привет, Синичкина, защитница угнетенных учителей! – сказала она весело, обнимая Вику за плечи. – Это правда, что ты расплевалась со своим Залевским? Правильно, пусть нос не задирает! А как наш Демченко поживает?
Вика даже не успевала отвечать на вопросы Раечки, которые, впрочем, ответа не требовали: англичанка так же неожиданно оторвалась от Вики, как и налетела на нее с объятиями. Демократичную «училку» повлек за собою ее родной шестой класс.
Вика растерянно поплелась на второй этаж. Значит, о них со Стасом сплетничают даже учителя? И, получается, у нее есть «болельщики»? Интересно. Возле химического кабинета судачили о своих делах Анжела Митрофановна и молодая химичка. И эти при виде Вики, замолчали. Та невольно ускорила шаг и одновременно вскинула подбородок.
Первым был Урок мужества. На него ждали ветерана – дедушку Ленки Воронковой, генерала авиации, опаздывать было неудобно. Вика увидела, как Анжела поймала за руку здоровенного девятиклассника и просительно застонала:
– Сы-ыночка, отнеси мою сумку в кабинет!
«Сыночка» то ли оказался лентяем, то ли сильно торопился, и сумку не взял. Пока он что-то лепетал в оправдание, лицо у Анжелы мертвело от подавленной злости.
Ссориться с нею было опасно, это поняли уже через месяц после ее появления в классе. И хотя она всех называла зайчиками, рыбочками и сыночками, никто этим не обольщался: биологиня легко раздражалась, никого не любила и наедине ни с кем не церемонилась. «Сыночки» превращались в свиней, «зайки» – в макак. Когда детки дома жаловались на нее родителям, те удивлялись: ведь Анжела с родителями была совсем другой. Не было таких пап и мам, которые могли бы перенести нахальную лесть в адрес своего дитяти!
– У вас потрясающий мальчик! Он почти гениален, но с ленцой! – говорила Анжела на классных собраниях.
Или:
– Ваша дочь – умничка, но ей надо чуть-чуть подучить для твердой пятерки!
– Что же ты врешь, что тебя при всех обозвали кретином! – разорялся чей-нибудь отец. – Анжела Митрофановна считает тебя та-лант-ливым ребенком!
Правда, биологичка тонко чувствовала, кого можно обзывать, а кого нет, и Вика относилась к неприкасаемым, хотя не была ни активисткой, ни отличницей.
Потерпев унизительный отказ от парня, Анжела Митрофановна пропела, когда Вика поравнялась с нею:
– Синичкина, зайка, отнеси мою сумку в кабинет!
Вика, не поднимая глаз, взяла сумку и понесла в свободной руке, чувствуя на своей спине любопытные взгляды приятельниц.
Спасла ее Натали, бегущая навстречу:
– Ты куда-а! Почему в обратную сторону? Живо в класс! Сейчас генерал придет!
– Сумку велели отнести, – равнодушно пояснила Вика.
– Кто велел? Куда отнести? Анжела Митрофановна? Давай сюда! Пусть своих гоняет! Раскомандовалась тут!
И Наталья, незнакомо сердитая, выхватила из ее рук сумку.
Ленкин дед-генерал своим монотонным рассказом о Сталинградской битве Викино сердце не затронул. Он каждый год повторял одно и то же, словно читал книгу, и это было интересно в младших классах, а потом надоело. Все сидели с вежливыми лицами и даже не шептались, но усиленно переписывались, а Вика пыталась разобраться с физикой. Стаса не было, он теперь часто прогуливал уроки, но это раздражало только классную. Остальные учителя прощали будущему медалисту все. Ведь он никогда раньше не увиливал от занятий. Значит, что-то случилось.
Инна тоже не пришла в школу, но передала Вике записку через свою соседку-семиклассницу: «Бабушке очень плохо. Мама «больна». Ты не приходи, увидимся после праздников».
Это было кстати: Вике никуда идти не хотелось. Ей вообще ничего не хотелось, кроме одного – увидеть Стаса, хоть издали. Получается, что он снова уехал. И снова побежит к своей Катьке. Неужели она его любовница? Неужели десятиклассник может завести себе... любовницу? Какой кошмар!
Когда Вика оставалась одна за партой, к ней обязательно кто-нибудь из мальчишек подсаживался. Чаще – Сашка. Но сегодня она даже на уроках была в одиночестве. А на перемене Света Афанасенко подошла к ней и сказала:
– Сашка Воробьев недавно журнал относил к физичке, а потом – назад, к Натали. И знаешь, что там обнаружил? Ни одной двойки по физике! Уже четвертные стоят! Сечешь? Испугалась комиссии. Так что можешь не гнуться над учебником. Даже Аське трояк поставили. А ведь грозилась выпустить нашу Асеньку со справочкой!
Это была хорошая новость. Хоть одна хорошая новость за последние дни...
Продолжение http://www.proza.ru/2010/07/25/793