Все мы слышали про пестики и тычинки, когда наши советские учителя ботаники неуклюже пытались нам объяснить половой вопрос. Но когда это было! Миша Левит открыл для себя пестики и тычинки далеко за 50, уже имея внуков.
Впрочем, голых баб он тоже снимал. И немало. И фотографии этих самых баб получали на выставках разные призы.
- Ну и как ты дошел до жизни такой, - начинаю докапываться я. – И почему именно эротика цветов, а не собак, например? Там вроде все нагляднее…
- Ты можешь смеяться, но до 14 лет я свято верил, что меня нашли в капусте, - говорит Мишка. – А ню я начал снимать в 70-е, когда у меня появилась собственная студия. Впрочем, нет, вру, интерес к этому у меня появился раньше, когда я служил на корабле в Прибалтике. А в увольнение бегал по книжным магазинам и листал разные альбомы с обнаженной натурой. Я их не покупал – откуда у матросика деньги? Просто смотрел и любовался. Прибалты умели снимать обнаженку. А я был такой мальчишечка из провинциальных Черкасс – для меня это вообще было «загранкой».
- А ты свою первую женщину, пардон, модель, помнишь?
- Конечно, помню. Света была секретарем комитета комсомола горпромторга. Пришла ко мне делать портрет. Я снял. И предложил ей попробовать ню. Она сразу согласилась. Интересно же! И для меня и для нее это было впервые. Ну, сначала был, конечно, напряг.
- Тебя это не возбуждало?
- Ты знаешь, нет, - говорит Левит, и по его честным глазам я вижу, что не врет. – Про меня даже говорили: «Хочешь остаться девственницей – иди и снимайся у Левита!» Я мог подойти - крутить ее, вертеть, как статую, выискивая удачный ракурс, - и ничего.
- И где ты их только находил в своих провинциальных Черкассах? Да еще в те времена!
- Женщины мне доверяли. У меня был девиз: снялась сама – приведи подругу. Вот они и приводили. Денег я им платить не мог – у меня их не было. Расплачивался карточками. Но многие не могли брать карточек: а вдруг мама увидит, или парень, с которым она встречается, или муж, если замужем? Так они время от времени забегали ко мне в студию, чтобы еще раз посмотреть свои карточки. Поверь, там было на что посмотреть…
- А в Израиле ты обнаженку снимал?
- Мне это надоело. Условий нет. Там у меня была прекрасная студия – абсолютное затемнение. А здесь то и дело борешься с трисами – там свет проходит, тут проходит. Весь кайф от съемки испорчен.
- И тогда ты перешел на цветочки…
- Ну, не сразу, не сразу… Тут, конечно, огромное количество цветов, которых я раньше никогда не видел. И цвет интересный. С эротикой вышло случайно. Снимал я однажды цветочек макрообъективом, проявил…Мама родная, да у них все, как у нас! И – чертовски эротично. Есть мужские органы, есть женские…
- Знаешь, говорят, какой сам, такие и цветочки…
- Что-то вроде того. Короче, стал я их снимать в определенном ракурсе, подчеркивая в одних цветах их мужественность, а в других – их женственность. Есть обалденно эротичные цветы. Например, цикламены и орхидеи будто созданы для этого. Мой приятель-фотограф посмотрел на эти снимки. Я говорю: приведи жену, пусть полюбуется. А он мне: «Неудобно. Как-то тут откровенно все слишком». Представляешь?
- Ты по-прежнему настаиваешь, что это эротика цветов, а не порно?
- Конечно. Порно возбуждает в тебе похоть, а эротика – чувство прекрасного. Пардон, не всякая голая баба может быть обнаженной натурой.
- А как ты их снимаешь, с какими наворотами?
- Ты не поверишь, но я снимаю с помощью трех настольных лампочек, и не более того.
- Я все-таки никак не пойму – это крутое извращение, или просто для тебя «вопрос отпал»?
- Ну почему же отпал? Я получаю от этого процесса колоссальное удовольствие. Я тот же фотограф, который снимает обнаженку, только теперь я иду не вширь, а вглубь…