Начинать новую жизнь никогда не поздно, но всегда страшно. За исключением случаев, когда деваться некуда. Именно такой случай и образовался в жизни Яны - уже не юной, но очень привлекательной особы с изящной шеей и тонкой талией.
Тридцать пять лет жизни наградили Яну высшим физкультурным образованием, ребенком от любимого мужа и двухкомнатной квартирой в подмосковье с видом на соседний дом. По вечерам в окнах напротив мелькали яркие иллюзии чужого счастья и тусклые надежды на свое собственное.
«Мне это все надоело. Я ухожу!»
Да, да, кажется, именно после этой сакраментальной фразы, сопровождаемой глухим постукиванием музыкальных тонких пальцев по огромнй коробке с новым тренажером, муж ушел.
Яна так и не успела рассказать о приключениях в спортивном магазине, о смешном грузчике, который не соображал, как втащить махину на седьмой этаж, о вредных лифтершах, которые не хотели запускать грузовой лифт. Поток восторга натолкнулся на стену презрения, так и не успев превратиться в слова. Лишь немая гримаса удивления и обиды проскользнула по ее нервному бледному лицу с большими карими глазами. Глаза у Яны от природы выразительные, однако, в тот момент они особенно выделялись на общем фоне прощальной сцены. Звонкий щелчок входной двери поставил точку в семейной жизни, длившейся тринадцать лет.
Уже три часа и сорок минут Яна видела кошмарный сон наяву.
- Я тебе всегда говорила, что своим здоровым образом жизни ты загонишь мужа в могилу! Ты своего добилась, дорогуша, - дребезжал в мобильнике до боли знакомый резкий голос.
- Мама! Он жив и здоров, между прочим. Он ушел в прекрасной жеребцовой форме. Наверняка сбежал к новой профурсетке, - собственный голос срывался на крик и становился неузнаваемым.
- Он для тебя умер, запомни. Я тебе говорила – думать надо о борщах, пирогах и чистых носках, а не о йоге и мюслях. Теперь у тебя не будет даже шанса это понять. Жена для мужа - комфорт и удовольствие. А ты кем была для Леши? Вот скажи, кем ты для него была? Он таланливый музыкант, тонкая натура. Ты должна была…
- Мама, ну опять ты начинаешь. Я знаю, что я должна! Он отец моего ребенка, а ты говоришь, умер. Я помощи прошу, совета, а слышу только «сама дура». Если это все, что ты можешь сказать, то ПОКА.
- Яна, послушай мать хоть раз в жизни. Завязывай с этим фитнесом, будь хотя бы нормальной матерью, если не смогла стать хорошей женой. Невозможно жить, заботясь только о фигуре и мышцах, есть еще человеческие отношения, обычная жизнь!
- Ладно, мам, мне тут в дверь звонят. Пока.
Невменяемость тяжелой диабетической мамы убивала весовой категорией любые попытки пожаловаться. Разговоры с ней всегда выстраивались по схеме «я тебе говорила». С детства Яна привыкла, что во всем виновата сама. На этом железном принципе держались ее юношеские победы, на него же потом нанизывались взрослые достижения. Она всего добивалась сама, не рассчитывая на чудеса.
«Вот и Лешика своего добилась. А потом его добила», - горько усмехнувшись своим мыслям, Яна побрела на беговую дорожку.
«А что хотелось услышать? Что я умница, красавица, отличница, а он скотина? Да, именно это! Это хочется слышать всем брошенным женам. Примитивно, но факт!»
Привычные движения приятно-напряженных мышц успокаивали. Дыхание ритмичное, пресс в правильном тонусе, макушку в потолок. Не забывать про спину.
«Кем я для него была?!» - мамин вопрос засел в голову, сверлил мозг, - «Старшей пионервожатой. А кем он мне был? Больным на голову родственником. Но ведь он и есть больной. Кто еще способен жрать круглые сутки бутерброды с кофе? Ну кто еще может ночь напролет играть Гайдна, а потом дрыхнуть до часу дня? Только больной!»
Темп наращиваем до десяти. Пульс в норме. Держать спину!
«Пусть! Пусть она помучается с этим капризным слабаком, с этим нюней. Эта его очередная леди-вамп. Пусть попьет из него крови холестериновой! Наплевать. Пусть попробует его заставить, наконец, лечить язву и астму! Пусть! Так ей и надо!»
Форточка громко хлопнула от сквозняка. На кухне заливисто прозвенела пароварка, оповещая о готовности на всех этажах. Три веселые морковки и пушистый велок брокколи парились на первом этаже. На втором - гордо потели куриные грудки. Банка свежевыжатого яблочного сока готовилась исполнить свою миссию витаминизации. В борьбе с весенним истощением организма ей не было равных!
Яна уселась в позу для медитации, возложила локти на торчащие в стороны коленные чашечки, сложила колечком нужные пальцы на руках. Малейшая попытка отключить поток мыслей превратилась в поток примитивных бабских слез.
«Он даже не дал мне возможности что-то сказать!»
Горячие ручейки искрились на ухоженных щеках.
«А ведь я люблю этого дурака. ЛЮБЛЮ! Что бы мне не говорила мамаша. Как бы не шипели за спиной подруги. Наплевать на всех.»
Мелодичная трель мобильника прервала мокрую соленую нирвану. Мелькнуло на экране "Санечка".
- Сынок, ты уже опаздываешь на 10 минут! Обед готов давно. На дзюдо был? Борисову надавал, наконец, по морде как следует? Или опять сопли на кулак наматывал? Давай домой в темпе, а то в бассейн не успеем, - Яна поправила роскошные рыжие пряди волос, выбившиеся из аккуратной прически, подтянула вниз задравшуюся от упражнений футболку и отправилась босиком на кухню сервировать обед на две персоны.
Нужно было начинать новую жизнь. Вернее приходилось к ней привыкать.
«Бедный малыш. Как я виновата перед тобой, сынок. Кто же тебе теперь даст настоящее мужское воспитание?! Двенадцать лет – такой трудный возраст!»
Маленький телевизор высокомерно таращил на Яну свой голубой экран и тихо бубнил соболезнования. Стол на кухне принарядился в клетчатую скатерть, приукрасился белоснежным фарфором и припудрился всякой дребеденью. В мгновение ока на нем нарисовались чашки, тарелки, вазочки, вилочки, салатнички и прочая милая утварь, наполненная полезными вкусностями.
Яна собиралась с силами объяснить все сыну. Репетировала, играя интонациями. Мысли все время сбивались на внутренний диалог с супругом.
«Что теперь я должна сыну объяснять? Давай, не стесняйся! Может скажем, что папа влюбился в очередную балеринку? Или в английскую королеву? А может ты сам ему все объяснишь?»
Кулаки сами собой уперлись в бока. Лицо приобрело черты следователя в прокуратуре, который хочет расколоть и уличить во всех тяжких. Брови неэстетично хмурились, нос торчал неприятно остро.
Проем дверей в кухню выступал в роли предателя-мужа. Его искреннее непонимание читалось в вытянутости контуров и взволнованном сиянии новеньких откосов. Проем явно юлил и придумывал оправдания.
«А давай ты у нас отправишься в длительную командировку! Эврика! В Испанию на симпозиум! Слабаков и идиотов!»
Злость Яны выпустила когти и поблескивала тонким жалом.
«А ты наслаждайся свободой, крути романы, сочиняй сюиты! А мы тут как-нибудь… Справимся.»
Громкие театральные декламации. Тихое змеиное шипение. И вновь привычные вибрации. Проем пребывал в тяжелом шоке. Он готов был сознаться, что предал родину и собирался смыться за границу. Он готов был признаться, что является японским шпионом с 1985 года. Он был готов на все!
Булькающий звонок в дверь вывел Яну из злобного помешательства.
«Санечка, сынок!»
Невозможно отрицать очевидное. Если конечно очевидному не вздумается оказаться ничего себе какой несуразной неожиданностью!
- Леша?! – лицо Яны вытянулось больше, чем проем дверей на кухне.
- Да, гусечка, я! – не отрицал очевидное законный супруг.
- Почему?
- В смысле? Не понял. Я ездил сейчас прямо к Семен Семенычу. Все сказал. А-ля, как говорится, у-лю! – пузцо подпрыгивало вместе с мужем-предателем, который как дикая пантера метался по дому и рыскал по шкафам. - Увольняюсь, голубушка. Битых три часа ему доказывал, что больше я не верблюд. Мне все это надоело, эти интриги, вызовы на ковер и под ковер! На хрен, моя милая, я это все послал! Вот!
- А… А что ты ищешь?!
- Костюм, ну тот, помнишь, итальянский? - Алексей устало опустился в кресло, - с отливом. Еду сейчас к Владимирову насчет работы.
- Так ты ушел… из театра?! – голос Яны Петровны не выражал удивления, скорее это был ужас перед ожившим мертвецом.
- А ты против?!
Яна Петровна судорожно нащупала японского шпиона, то есть кухонный проем, в надежде на его дружескую поддержку. Тяжело осела на табуретку. Горячие ручейки искрились на ухоженных щеках.