В тишине и унылости больничных коридоров только дети казались по-прежнему беззаботными. Взрослые, на лица которых жизненные невзгоды уже поставили печать отчаяния, сидели, опустив головы, и потому не замечали пробивавшихся в окно лучей раннего солнца, как не замечали и сидевшей рядом девушки с особенно бледным лицом. Рукой она держалась за голову, как будто надеясь, что это принесет облегчение боли. Ее глаза, усталые и почти безжизненные, казались особенно печальными. Из кабинета в кабинет без конца переходили люди в белых халатах, но ни они, ни задавленные грузом накопившихся проблем пациенты не обращали внимания на то, что лицо девушки вскоре стало совершенно белым. Наконец, она повернулась к сидящим рядом людям: «Пропустите меня, пожалуйста. Мне очень плохо»
«Всем здесь плохо. Мы все – больные люди», - резко произнесла женщина средних лет.
Прошло около четверти часа. Сурового вида медсестра со стопкой каких-то, по-видимому, очень важных бумаг, вышла из соседнего кабинета. Девушка обратилась к ней: «Извините, у Вас нет каких-нибудь таблеток от головной боли. Очень болит голова»
«Девушка, не видите что ли, у меня времени нет! И потом, как я Вам лекарство дам, если не знаю, от чего у Вас голова болит. Надо сначала это выяснить. Подойдет Ваша очередь, зайдете в кабинет, врач Вам скажет, что дальше делать»
«Наглость какая!», - возмутилась старушка у кабинета напротив, - «Здесь у всех голова болит. И не только голова. Вот молодежь пошла, уже и потерпеть не могут, все жалуются. Ишь ты, барыня какая!»
Прошло еще полчаса. Девушка поднялась со стула, сделала шаг и тут же упала. Весь медперсонал засуетился, приводя несчастную в чувства, после чего две медсестры под руки завели ее в кабинет. Коридор сочувствующе шептался и ахал. «Бедняжка» - в пол голоса произнесла женщина средних лет, - Вот как у нас медицина-то работает. Эх...» В ответ кто-то начал ругать безответственных медработников, кто-то - проворовавшееся правительство. В очереди все снова стали искать ответ на извечный вопрос: «Кто виноват?», потому что ни у кого не хватало мужества сказать: «Я»