Да, псевдоним определяет притязания автора. Каждое наше слово - уже часть нашей биографии. РОМАН С КОКАИНОМ. Продуманная уловка или мальчишеская непосредственность?
Как, чья рука пишет наши жизнеописания?
Несерьёзный вопрос.
Ничья рука, кроме нашей, не сделает этого.
И пока эта рука пишет стихи, то и жизнеописание - в этих сочетаниях звуков и знаков.
Когда та же рука создает отдающие фальшью строки - то и это становится фактом биографии.
Однако опасность ошибки в том, что она может выглядеть правотой.
Ракета, к счастью, не обязательно сгорает вместе с ошибочно сжигаемой ступенью.
Итак, Игорь Гончаров.
О!
Об этом исключительно одарённом человеке писать непросто.
Потому ли, что поэт и человек сильно разнятся в его личности? . Нет, не по этому одному.
Причин несколько. Что первое, что второе, а что – на десерт, пусть сортируют знатоки известной сферы.
А Чепельская, убеждённая в уязвимости любого признанного, а тем паче непризнанного дара, как бы значителен он ни был, позволит себе очередное отступление от правил, с которыми у неё утомительно сложно-подчинённые отношения.
Итак, Игорь Г-в, кто это?
Это поэт. Сказать «Поэт, каких мало» - ничего не сказать. Потому скажем: «ПОЭТ». То бишь, это его «призвали всеблагие как собеседника на пир».
Взгляните, это и есть то самое:
http://www.stihi.ru/2010/07/18/5467
Можно соглашаться, можно не соглашаться – ничего не изменится.
И вот тут опытный, тем паче подготовленный (натасканный тож (!) ценитель печатного слова отправляется на поиск. Чего он ищет? Он счастия не ищет, и не от счастия бежит. Но и бури он тоже избегает. Он не мятежный. Он мятежного исполняет. На заднике – матерчатое море вздымает недорогим вентилятором исполняемые волны
Игорь Г-ов тем временем пишет. Вот и готово "Ночное освещение Парижа"
"Я люблю вашу легкость, этот сезон ночей,
Танго на набережной, - и ухватившись цепко
За поручень люка, добавил еще, - зачем
Вам больше, дружище? Вот Англия на сто процентов
Вывозила и чай, и олово… но ветер, подувший с центра,
Умыкнул остаток его речей.
Ночи шумны в Париже, и как себя ни неволь,
Но высунешь голову в выемку балюстрады,
И англичанин причмокнул, - колония причиняет боль,
Если, - но засмотрелся на черные ноги в Prado,
На Пежо, поджигаемое арабом,
Вообще на улицу Шарль де Голль…
И сжимая бутылку, сделал глоток Бордо, -
Причиняет боль, если ты ее не разграбил".
Ценитель ищет доказательства неуместности признания Игоря Гончарова тем, кем он есть в действительности.
Сей достойный ценитель подробно читает слова, проверяет мимоходом правописание, удостоверяется в подлинности поэтического дара Игоря Г-ова – и пишет рецензию. Не может не писать. Он / она под впечатлением. Такая сила! Ещё пример:
http://www.stihi.ru/2010/06/20/4885
Однако, не так, как это принято писать- читать у образцовых для общего пользования авторов.
Признавать или не признавать?
А Игорь Г-в знай себе пишет… Возникает "Эффект Нефертити"
"Он садил ее на колени и говорил о ней,
И синий парик ее шею приподнимал на трон,
Потом выходило солнце прямо среди полей,
И все возносили руки, не написать о том…
А он все шептал на ушко Нефер-Нефер-Атон,
Когда засыпали шестеро дочерей.
Слуги твои накормлены, боги твои со мной,
Хорошо, что богов немного, что есть один.
И если построив город, его обнести стеной,
Бог не захочет вечером уходить.
Только рожу наследника, там-та-ри-ти-да-ди…
Полдень. Папирус. Заигрывая ценой,
Лавочник врал мне, как схожа с его женой,
Та, от которой я взгляда не отводил".
Читаем иных. Да! Есть. Есть лирики, тонкие и чуткие мастера звукописи, владеющие словом, глубоко чувствующие и ясно и своеобразно отображающие мирозданье в себе и вне себя, с разной степенью достоинств, в зависимости от масштабов личности поэта.
Ах, искала Чепельская. Искала. И продолжает искать: вышло, что мужескаго полу поэты интимное видят в свете всечеловеческого, и это покоряет. Но видеть во всечеловеческом интимное не дано каждому. Лишь тому, кто рождён для служения искусству слова.
Вот, впрочем, ещё пример:
http://www.stihi.ru/2010/07/05/5031
Женщины весьма точно видят в интимном собственное переживание, в его переливах и многозвучии, оберегая его от косых или холодных взглядов критики. Обычно – критикесс, великодушно соглашающихся с наличием себе подобных? Оставим - речь не об этом.
Есть Леночка Шамот. Странна и одновременно естественна та мера отчуждения от внешнего выражения излияний сердечного недуга. «…Поймет ли он, чем ты живёшь?»
Игорь Г-ов не задается вопросами. Он пишет. "Архитектоника одной музы"...
"Когда он оформил облако и заявился с этим,
Как с атмосферой, в которой потом летал,
То оно оказалось в штанах, - и этого не заметить
Было сложнее, чем революцию и Капитал.
Я бы даже сказала - он на меня напал,
И я понимаю, причин для сплетен
У вас океан. Быть музою для мелодий,
В которых огня и ярости достаточно для троих?
Ах, Маяковский влюбился в меня, как мой муж в Володю,
Шла революция, раскачивался материк.
Но как вам сказать… я отдалась ему лишь на миг,
Заполняющий пропасть в моей природе…
Это было тоньше любви, было ну чем-то вроде
Облака, только подписанного – Лиле Брик"
И Чепельская в недоумении разводит руками. Отчего иные стихи уходят от откровения? В нём – поэзия. В откровении.
Есть и Лиличка Зиль, конечно. Таланлива необычайно. Откровенна так рискованно, что половину читающей её публики можно бы освидельствовать на предмет сексуальных расстройств...
Или правда, что тьма, пришедшая со стороны Средиземного моря, поглотила всё и продолжает своё разрушительное действие? Воланд давно со своей свитой покинул русскоязычное пространство, а народонаселение по-прежнему осторожничает, памятуя о развесёлом закулисье варьете…
Игорь Г-ов пишет. "Вдоль"... http://www.stihi.ru/2010/05/10/7692
И пробуждается поэзия в читателе. И зовёт такой проникающей силы поэзия к жизни авторскую прозу, такую прозу, перед которой нельзя не остановиться вопросительным знаком – преклонив голову и задумавшись: отчего обычное течение повествования обретает силу водоворота и не выпускает, и грозит уничтожением стереотипов, и разбивает эти стереотипы, а ты счастлив, и нет ни на чём никаких следов катастрофы?
Профессионализм словесного искусства предполагает психологизм прежде всего. Могла бы Чепельская упомянуть и Ивана Зорина, и Александра Кормашева, и, возможно, достойны ещё другие быть упомянутыми в качестве лучших. Только задача Чепельской не статистика одарённости, не подведение некоей базы под измеренные эталонами меры дара.
Нет же.
Понять самой и пригласить читателя к пониманию той неизмеримости, которая кроется до поры в Игоре Гончарове.
И верит Чепельская, продолжает верить, что преодолеет поэт привычку оглядываться на постороннее суждение и дозреет до такого владения словом, когда вера в свой дар превратится в уверенность в правоте избранного пути и будет изгнан и проклят самим Игорем Гончаровым образцово рыночный подход к творчеству. И благословен читатель, для кого, наконец, неизмеримость избавленного от испуга перед собственной значительностью дара сделается доступной.