Хаос и Сентенция Драма с хорошим концом в 5 актах

ХАОС И СЕНТЕНЦИЯ

Драма о человеческом Разуме, его Светлой Мысли и его Страстях
(в пяти актах).

 


Генеологическая иерархия действующих лиц


Богоподобный Хаос (Кесарь Церебрум) (Мозг, chaos cerebrum) Правитель Перпетуума.
Прекрасная Сентенция (Мысль, sententia) Его Чистая Мысль
Бестолковый Санио (Шут, sannio) Его шут.


Сенаторы и их дети

Мудрый Суфий (Мудрость, sophia)
Хитрый Астус (Хитрсть, astus)
Грустная Дизида (Тоска, desiderium)
Глупая Сультиция (Глупость, stultitia)
Любвеобильная Амора (Любовь, amor)
Развратный Неквиций (Разврат,nequitia)
Ревнивая Зелуса (Ревность, zelus)
Похотливый Либидус (Похоть, libido)
Щедрая Лагита (Щедрость, largitas)
Нищая Инопа (Нищета, inopia)
Завистливая Ливора (Зависть, livor)
Скаредный Сатир  (Скупость, satiare)
Гордый Декус (Гордость, decus)
Злобная Одия (Ненависть, odium)
Лицемерная Симулия (Лицемерие, simulatio)
Подлая Химилла (Подлость, humilitas)
Тщеславный Амбисий (Тщеславие, ambitio)
Счастливая Хилла (Радость, hilaritudo)
Унылый Демиссий (Уныние, demissio)
Понурый Трансус (Разочарование, truncus)
Печальный Тристан (Печаль, tristis)
Храбрый Анимос (Храбрость, animus)
Страждущий Морбус (Боль, morbus)
Трусливая Ансиета (Страх, anxietas)
Пугливая Анима(Трусость, animа)
Наивная Спея (Надежда, spes)
Бессмертная Федуция (Вера, fiducia)
Мрачный Нецис (Обреченность, necessarius)



Триумвират (Юридический орган Перпетуума)

Справедливый Аристотелес (Aristoteles)
Милосердный Сократос (Socrates)
Неумолимый Хали-Гула (Caligula)


Сцена.

Сцена оформлена в виде купола, изображающего как бы мозг человека изнутри, но напоминающий также и глотку (рисунок купола похож и на мозг, и на нёбо человеческого рта). Правое и левое «полушария» имеют самостоятельную подсветку, которая активируется в зависимости от того, кто из героев говорит и что говорит (правое полушарие отвечает за эмоции и чувства, левое – за расчет и логику) Интенсивность свечения реагирует на значимость слов.
На месте воображаемого гипофиза, посредине, в глубине сцены, на высоком постаменте в виде, нисходящих к полу, круговых широких ступеней - трон (вообще, все декорации выполнены в сюрреалистическом стиле) напоминающий язык. За троном – арочный проход на темную арьерсцену, откуда появляются и куда исчезают все персонажи. На авансцене справа и слева два «пюпитра» для выступления членов Триумвирата, имеющие вид клыков. Кроваво-красная дорожка спускается по ступеням от трона к середине сцены, на которой возвышается плаха с прислоненным к ней огромным топором. По обе стороны от трона, полукругом стоят по семь «стульев» в виде коренных зубов. «Зубы» эти, в свою очередь, располагаются на подиуме, имеющем вид десен, достаточно широком, чтобы на нем по ходу пьесы, могли распологаться актеры. В общем, вся сцена имеет вид частей человеческого черепа.







Post mortem nulla voluptas

(После смерти нет никакого наслаждения)

Латинская пословица




АКТ I


Пролог

Освещена только плаха. На ней большая раскрытая книга. Перед ней стоит Сократос и пишет пером.

Милосердный Сократос

… И полно.

 (Дописывает и откладывает перо).

Заканчиваю скорбные страницы
Скрижалей, что нет сил уж боле сердцу
Влачить по миру горя и унынья,
Взирая на пределы разрушений,
Что свет не видел от небес творенья.
Пора и мне последовать за теми,
Кто уж давно предался водам Стикса,
К теням примкнуть, что некогда владели
Великим градом.

Мнилось, что извечно
Стоять ему назначено богами.
Перпетуум он назван был в насмешку
Над вечностью, что лишь богам открыта.
Смеются праздные и пагубные боги,
Томясь от скуки на седом Олимпе,
Разврату и усладам предаваясь
И козни, не по злобе – по привычке
Подстраивая ближним, и далеким,
Чтоб день провесть.

Ужели мать родная
Свое дитя вынашивая в чреве,
Рожая в муках, кровью истекая,
В бреду перегрызая пуповину,
Крича от боли раненой волчицей,
Недоедая, вскармливая грудью,
От бурь и бед всем телом прикрывая,
На алтаре судьбу свою сжигая
Во имя чада…, так вот, в одночасье,
Его убьет?

Иль вот иная сцена:
Учтивый сын, взрашённый и вскормлённый,
Взлелеянный отеческой заботой,
Обученный рукою терпеливой,
От зол и бед изменчивого мира,
Его коварства, в нужный час прикрытый,
Вдруг возомнит себя венцом творенья,
Не ведая почтения к сединам,
Достанет нож и, жалости не зная,
Вонзит в отца?

Но, создавая Разум,
Куда как изощренней были боги.
Эрот и Дафна, Пан и Дионисий, 
Эрида злая, кроткая Деметра,
И Аполлон, избранник муз прелестных,
Воинственный Арес…. Да все! И что же?
Что создал пантеон, сойдясь всем миром? -
Стигийских псов – исчадие Аида.
Был прав Платон, сказавши, что безумье –
Есть дар богов.

Но старыми очами
Я видел сам Сознанья исступленье
Взлелеянного ветреным Олимпом.
Не ведал мир такого потрясенья,
Где мать на дочь, сын на отца родного
Кидались с пеной бешенства слепого…

Ну, все, пора…

(Закрывает книгу и медленно уходит)

Узрит ли кто в столетьях,
Скупых страниц моих скупые строки,
Политые обильными слезами
Теперь почти слепого старика.

(Все погружается во мрак).


Сцена первая

Прожектор направлен только на трон, на котором полулежит Хаос в задумчивой позе. Санио развалился, подперев голову кулаком, на ступенях перед троном. В руке у него кубок. Рядом стоит Кувшин с вином. Шут и государь беседуют.


Богоподобный Хаос
Как несправедливы боги, друг мой Санио. Почему так мгновенно рождение и так медлительно увядание? Ужели на чашах весов мудрости олимпийцев не равны две эти мерзости?

Бестолковый Санио
Ну и зануда же ты, Всевеликий. Смерть так же мгновенна, как и рождение…, да, впрочем, как и самая мерзкая из мерзостей – жизнь. Ребенок кричит потому, что ему мучительно рождение, старик стонет потому, что ему мучительно увядание и… человек стонет всю свою жизнь потому, что ему невыносимо все то, что пролегает между этими двумя событиями.

Богоподобный Хаос
Как поворачивается твой гнилой язык? Ты всегда в тепле, сыт, вечно пьян. Не кастрируй я тебя в детстве, так еще бы и перепортил всех плебеек государства…, да и плебеев тоже. И ты смеешь называть свою жизнь мерзостью?! Шут!

Бестолковый Санио
Твою жизнь, Владыка. Твою жизнь я называю мерзостью. И спасибо, что кастрировал. Две своры псов вечно пожирают человека – страсти плоти и страсти ума. Я вот вытравил себе мозги вином, между ног меня тоже ничто не беспокоит…. Вот я и счастлив. И, кстати…, напрасно ты так усердствовал насчет хирургического вмешательства в мои гениталии. Вино, одинаково ответственно справляется с ненужной активностью, как вверху, так и внизу.

Богоподобный Хаос
Рассуждать подобным образом – так вырежи тебе желудок - ты бы и в пище не имел нужды?

Бестолковый Санио
Вполне бы и так, Божественный Хаос. Да только, какой же орган стало бы тогда баловать мое вино? Все здесь - скаредность богов. Вечно они экономят. Все норовят совместить. Руке они поручили, одновременно, и бить, и ласкать, ноге – и ходить, и пинать, причинное место приспособили и к зачатию, и к испражнению, а твои досточтимые сенаторы, Гордый Декус и Тщеславный Амбисий, нашли двойное применение и заднему проходу. Вот и желудку олимпийцы назначили, и пищу переваривать, и вином услаждаться. Отдай усладе вином, какой другой орган – и режь к Юпитеру весь ливер со всеми его железами, километрами кишок, а, заодно, и с бесчисленными болезнями, которыми так щедро награждают нас боги за чревоугодие. Подумай только (Санио мечтательно запрокидывает голову). Ни тебе туалетов общественных, ни грязи, ни вони. А моча, как результат возлияний – это ж нектар, а не моча…

Богоподобный Хаос
Тьфу ты, поглоти тебя Стикс! Пакость экая! От дерьма, что у тебя в голове, больше вони, чем от всех испражнений Перпетуума.

Бестолковый Санио
Какие мы нежные. Когда какой-нибудь эскулап-проктолог залезает помять твою простату, ты, поди, не находишь сие действо пошлостью. А тут, гляди ты, и слов то гнушается. А слова, они – те же лекарства. Иные из пилюль и горьковаты. Так ведь, чем горше - тем полезнее. А от сладких пилюль - одно несварение и ветры.
А по поводу вони и дерьма…. Вот подожди, соберется на Форум Перпетуума вся шайка твоих Сенаторов с задницами вместо голов, ножами вместо зубов и жалами вместо языков - вот тогда и услышишь, что такое истинная вонь.

Богоподобный Хораос
Мне надоела твоя соматическая болтовня. Пшел вон, дурак.  (Хаос выпрямляется на своем троне и деланно-гневно смотрит на Санио).

Бестолковый Санио
Как прикажешь, Государь. И то справедливо. Кому это правда пользу приносила? Один от нее вред, уныние и колики в паху. (Пошатываясь, уходит за трон, прихватив кубок и кувшин).



Сцена вторая

Хаос и Сентенция.

Богоподобный Хаос
Сена-а-ат. (вздыхает).
О, как они мне надоели! Боги!
Наедине с собою не остаться.
С четырнадцатью как то я справлялся,
Вражду смирял - да труд то невеликий.
Женилися, рядились, пировали….
Не ведал я заботы. (Снова вздыхает). Ведь в те лета -
Ни зависти, ни злобы, ни унынья,
Ни боли я не знал, не ведал страха ….
Теперь вот нарожали…

Пёсью свору!
Юнона, мать земли, ужель не вспомнишь?
Споспешница зачатия и плода,
Какие ж были, Зевс тому порукой,
Пренежные, премилые соцветья!
Симулия - глоток росы рассветной
И Одия, чей голос…, ах... И что же?
Что выросло на ниве той пустынной?
Гнездовье злобы, заросли злословья!..
Тлен, гниль и смрад….

А остальные, что же?
Амора, дщерь Венеры ясноокой?!
Кого исторгла из себя, о, боги!
Не стать Энея, не Париса прелесть.
Не Купидона крыльев нежный бархат -
Неквиция - исчадье извращений,
Пороков смрадных, низменных желаний,
Ревнивую и злобную Зелусу -
Мучительницу чести и любови.
А что другие?..

(обреченно машет рукой, встает и начинает медленно спускаться по красной дорожке).

Ряд иных отродий:
Анимос храбрый - твердая опора
Моей десницы правящей. И вот ведь...
Да мог ли я подумать, предувидеть
Во времена те давние златые,
Что воина великого, бледнея,
Проявится на свет лишь тень, лишь призрак,
Лишь слабый стон, лишь звук неразличимый -
Морбус кривой с пугливой Ансиетой!
Лишь боль и трепет….

Что же делать, боги!
Счастливая, хоть, ветреная Хилла….
Наперсница  торжеств и пирований,
Что смехом оживляла бденья наши,
Когда трудились, отложив боренья,
Улыбкою своею осеняла
Цветов прекрасных трепетную свежесть…,
Что принесла ты в царственны чертоги?!
Демиссия и Трансуса хромого!
Унынье, мрак отчаянья….

Олимпус!
О, всемогущий Фругифер Юпитер!
Кого же шлешь ты авгурам покорным?!
А это племя, времени не тратя,
Окрепло, ощетинилось. Младыми
Волчатами глядят, клыки осклабя,
Ночами, тайно, смуту возмущая,
Того гляди, отцов единокровных
Распнут, сожгут, иль, сбившись в стаю злую…,
Живьем съедят….

(Говоря так, он подходит к плахе (луч прожектора следует за ним, оставляя трон в темноте), тупо смотрит на нее, и вдруг с силой ударяет по ней кулаком).

В ту пору, кабы ведать,
Сенаторов мне оскопить бы должно б,
Что б о потомстве им бы и не грезить!
А шесть порочных, похотливых фурий,
Всех обесплодить! Вытравить им чрево!
Весталками их сделав без раздумий.
Да что уж - ныне - собирай уныло,
Что разбросал ты с юну так беспечно
В бессмысленную девственную землю…,
А, разбросав, взрастил…

(сокрушенно вздыхает).

О злополучье!
Федуция Бессмертная немая,
Наивной Спеи нежное созданье
И Нециса угрюмого последыш
Цветок нетленный, взросший безмятежно,
Благоуханьем оживляя землю,
И небо озаряя светом дневным,
Опора старику в печали долгой…
И ту сожрут младые псы Аида
И в клочья разорвут…

(Выходит на авансцену и вздымает руки).

Ужели, гибель,
На склоне дней, Империи увижу?!
Конвульсий, содроганий злую меру,
Отчаянья поруганной свободы
Услышу крик истошный и… безмолвный,
Той, что ваял так тщательно и… тщетно?!
В трудах усердных, в войнах и в посольствах.
Ужель не дашь, Юпитер Всемогущий,
Узреть на троне шатком и презренном…
Святую мудрость?..

Увидать дозволь мне
Последствий сумму взлетов и падений,
Желаний низких страсти сокровенной,
И помыслов, сколь дерзких, столь безвидных,
Стремлений бренных в суетной тревоге,
Что душу в пекле юности пытали,
И дум высоких в вышнем поднебесье,
Когда, пороков рой докучный сбросив,
Стрелой пронзая облака ночные,
Вспарял к звездам мерцающим…

И в небе,
Кассиопеи локон шаловливый
Разглаживал несмелою рукою,
Плеяд сумбур, Гиад перереканье
Я приводил к гармонии. В созведьи
Приветствовал Мицара и Алькора
Стальную поступь в мираже пустынном,
И Андромеды нежное волненье
Я усмирял невинным поцелуем
И прочь летел…

Ужели запретят мне
Узреть хоть раз, хоть на краю могилы,
Которую с усердием приблизил
Греховной жизнью праздной и беспечной,
Души больной мытарством безотрадным,
Расцвета дня?! Но нет. Уж не осталось
В висках седых ни смысла, ни рассудка.
Кругом война, да склока вековая
Меж некогда счастливыми друзьями….
Конец….

(Голова Хаоса бессильно падает на грудь. Вдруг он слышит за спиной голос. Второй прожектор высвечивает откуда-то снизу, контражуром, фигуру юной девушки (обнаженной, в прозрачной белой тоге), встающей с трона. Купол начинает светиться ярче, пульсирующим, в такт биению сердца, светом. Фоном – композиция PinkFloyd  Shine On You Crazy Diamond).

Прекрасная Сентенция
Прости, Повелитель, что пришла без зова. Подслушивать я вовсе не хотела. Так вышло, извини.

(Хаос резко оборачивается)

Богоподобный Хаос
Кто ты, красавица? Ты не из моих владений. Иначе, я бы знал тебя. И ты совсем не похожа на моих подданных. Ты нездешняя?

Прекрасная Сентенция
Да. Не похожа. Но я – твоя слуга. Я та, которую ты, то звал, то гнал, то находил, то терял, то прятал ото всех, то наряжал, до неузнаваемости, в пышные одежды, дабы выставить напоказ, от чего я сама себя не могла узнать. Я… - твоя мысль, Богоподобный Хаос. Твоя Светлая Непорочная Мысль.

Богоподобный Хаос
О боги! Как же ты прекрасна!

Прекрасная Сентенция
Я так прекрасна, как прекрасен ты.

Богоподобный Хаос
Брось. Взгляни на меня. Бесформенный кусок сала с жидкими мозгами и уставшей волей.

Прекрасная Сентенция
Что внешность, если в твоей голове рождаюсь я.

(Хаос поднимается по ступеням, а Сентенция спускается вниз. Посредине лестницы они останавливаются друг против друга и берутся за руки).

Богоподобный Хаос
Не только ты… А как тебя звать?

Прекрасная Сентенция
Сентенцией, Владыка.

Богоподобный Хаос
Не только ты, Прекрасная Сентенция, рождаешься во мне. Огромным числом, черные, недобрые, самолюбивые, желчные, трусливые, подлые мысли плодит ежечасно моя голова.

(Садятся на ступени, не выпуская рук).

Прекрасная Сентенция
То мои сводные сестры. И они рождаются… не совсем тобой. Они – плод распрей твоего Сената. Я же – плод твоего Чистого Разума. Не отдавай меня им в рассуждение и я останусь непорочной, как теперь. А иначе…. Они станут рядить меня во всяческие вериги по своему вкусу. Даже твоему Мудрому Суфию захочется приукрасить меня. Что уж говорить о Глупой Сультиции, Похотливом Либидусе, Тщеславном Амбиси…. Я уж молчу о партии плебеев. Один Хитрый Астус с Лицемерной Симулией, да подлой Химиллой чего стоят… Те просто меня уничтожат.

Богоподобный Хаос
Но я же Государь. Я сам установил демократию в Перпетууме. На рождение имеет право всякая мысль. Запрети я эту свободу, меня нарекут диктатором, узурпатором, тираном.

Прекрасная Сентенция
Вот в тебе уже и заговорила Пугливая Анима под видом Справедливости. Но если ты призовешь на помощь Храброго Анимоса - начнется только свара. А тебе известно, что рождается из нее. Ты просто прогони ее. Прогони. Никого не зови. Даже Наивную Спею, даже твою любимицу Федуцию оставь. Посидим вдвоем. Мне есть, что сказать тебе, Богоподобный Хаос.

(Сентенция наклоняется к Хаосу и целует его в губы).

Богоподобный Хаос
Боги! Как прекрасен и, как чист твой поцелуй!

Прекрасная Сентенция

Великий Хаос!

(Сентенция встает и идет к плахе. Свет следует за ней. Хаос исчезает в темноте).

Все чисто, что вначале. Непорочна
Любая мысль, что не прошла горнило
Страстей земных и радостей небесных.
Рождается Венерою безгрешной
Она из раковины, нежно прикрывавшей
Ее красы до времени, до срока,
Что звезды начертали….

Будто с неба,
Жемчужиной,  сверкающей во мраке,
Назло теченью Леты бездыханной
И вопреки мельканью дней докучных,
Ночей удушливых наперекор терзаньям,
Она в ладони ищущие света
Или кинжала хладную усладу,
Скатится тихо….

Светлым наважденьем,
По волшебству, неведомому смертным,
Богам на удивленье и в тревогу,
Она, оборотившись девой дивной,
Проникнет в душу. Тонкими перстами,
То сердце, что гранитом бездыханным
Давно уже томится в бренном теле,
Обнимет нежно….

(Встает на колени возле плахи, обнимает ее и кладет на нее голову).

Жарким поцелуем,
Дыханьем трепетным и жгучими слезами
Омоет, обогреет, растревожит
В безвременьи почивший хладный камень.
И робкими толчками, чуть заметно,
Как бы ни веря чуду пробужденья,
Затеплится, займется искра жизни
В груди остылой….

Бледные ланиты
Зардеют ожиданьем дивной страсти,
Кровь побежит весенними ручьями
Сбираясь к сердцу бурным половодьем,
Зениц стекло омоет соль живая
И заблестит в них трепет мирозданья,
И огнь, и вихрь, и ливень пробужденья.
И вот он, вновь…

Венец творенья ожил.
И подивится мир моим причудам,
Когда узнает, что не Артемида,
Не Зевс надменный, не сама Паллада,
Но Мысль Благая к жизни возродила
Назначенное спать в земле холодной.
Сентенцией зовут меня и помни -
Кто свято мыслит
- будет, жить вовеки!

(Вспыхивает прожектор, направленный на трон. На нем величественно восседает совсем иной Хаос. Молодой, сильный, властный, в золотом венце. Сентенция оборачивается, подходит к ступеням перед троном и преклоняет колени).

Богоподобный Хаос
Встань, дитя. Подойди, сядь рядом.

(Сентенция поднимается, садится на ступени у ног Хаоса).

Я не узнаю Форума, я не узнаю неба. Я не узнаю себя.

Прекрасная Сентенция
Я сделала, что в моей власти (прижимается щекой к его ноге), теперь я полностью принадлежу тебе, Повелитель, и в твоей воле сохранить меня чистой. Трудно тебе будет меня защитить. Сильны твои враги, ибо, все те, кого всю свою жизнь ты считал друзьями и сподвижниками, теперь ополчатся против тебя, не говоря уже о явных недоброжелателях.

Богоподобный Хаос
Что, даже верхняя палата?
Ну, Мудрый Суфий-то, положим, не опасен. Ударится в софистику да схоластику. Я давно уже понял, что Мудрость, в чистом виде, без места приложения - не более, чем звук.
Любвеобильной Аморе, кроме любви, ни до чего и дела нет.
Щедрая Лагита - сама доброта. Иного и не творила в жизни, только просьбами докучала.
Гордый Декус нахрапист, но нековарен. Поза для него важнее дела.
Хилла? Счастливая Хилла не может стоять рядом с предательством.
Спея – сама наивность. Ей трудно будет меня обмануть.
Ну а Храброму Анимосу я верю, как самому себе. Проверенный воин. Скольких врагов мы одолели вместе.

Нижней палаты я и вовсе не боюсь.
Глупая Сультиция, конечно, вездесуща. Глупость всегда начеку. За ней глаз да глаз. Расслабишься – тут тебе и подножка.
Похотливый Либидус? С Вожделением будет нелегко совладать, как раз, именно потому, что ты вернула мне силы. Но если ты всегда будешь со мной, то и с ним мы совладаем.
Скупой Сатир никогда не имел веса в Сенате. Моя Лагита неплохо с ним справляется.
Тщеславный Амбисий – криклив, но полностью подчинен разврату Неквиция.
Печальный Тристан – да. Он был частым гостем в моих покоях. Я его любил. Всегда являлся с сыновьями, Унылым Демиссием и Понурым Трансусом. Вчетвером мы очень любили коротать длинные вечера и ночи. Но, надеюсь, Счастливая Хилла справится с ними. Правда… Мужа-то, положим, она давно не любит. А вот дети – есть дети. Как ни уродливы Демиссий с Трансусом - она их мать. Тут будет, чего опасаться.
Пугливая Анима? М-да… Как бы ее изгнать с детьми вместе? Сильны ее покровители – Фобос и Деймос. Она, практически, не подчиняется мне. Является, когда вздумается. Вся надежда только на моего верного Анимоса. Один он может совладать с этой фурией. Но и тут есть проблема. Уж больно любит он своего старшего, Страждущего Морбуса. Ну, да ладно.
Кто там еще? А, Мрачный Нецис. Ну, этот мавр если и опасен, так только вместе с Анимой. Но он нелюдим. Так что, вряд ли побеспокоит. Кроме всего прочего, все они уже в возрасте. Потенции их давно уже не те. А с твоею помощью - я молод и силен.

Прекрасная Сентенция
Вот он и налицо, твой первейший враг – твоя беспечность. А опорой этой беспечности – лучший друг Храбрый Анимос. С ним ты недооцениваешь и каждого в отдельности, и, тем более, всех вместе. А уж самую большую опасность ты и вовсе не упомянул.

Богоподобный Хаос
О чем ты, моя милая Сентенция?

Прекрасная Сентенция
Дети, Повелитель. Партия плебеев. Они ненавидят родителей лютой ненавистью и рвутся к власти любой ценой. Ты можешь себе представить, что станется с твоим Государством, сверши они переворот? Хитрый Астус, на пару с Подлой Химиллой,  если им удастся объединить всех сиих гнусных плебеев, не побрезгуют никакими средствами. А кого же проще обмануть, как не ослепленного собственной силой? И… не забывай еще одну опасность…

Богоподобный Хаос
Какую же, сладкоголосая?

Прекрасная Сентенция
Себя, государь.

Богоподобный Хаос
Себя?

Прекрасная Сентенция
Да. Себя. Если ты захочешь овладеть мною, как женщиной, я не смогу сопротивляться тебе. Я дочь тебе, я твоя мать, я и твоя жена, и… твоя раба. И еще (в смущении отворачивается). Я сама хочу тебя. Всякая Мысль мечтает разделить ложе со своим Творцом. Но тогда она становится уязвимой. После… ЭТОГО…, ты не захочешь меня скрывать. Тебе захочется предъявить меня всему миру…, но с этого момента, я стану целью любого. Каждого. И всякий сможет меня тогда оболгать, извратить, уничтожить.

Богоподобный Хаос
Значит…, будем целомудренны (беспечно улыбается). Что теперь?

Прекрасная Сентенция
Для начала, надо упразднить Сенат. Распри чувств – источник всех злоключений человеческого рассудка.

Богоподобный Хаос
Да уж. Ни много, ни мало. В своем ли ты уме?

Прекрасная Сентенция
Не гневайся, Всевеликий. Подумай. Кто правит, воистину? Ты Государством или Государство тобою? Кто de facto повелевает? Человек страстям или страсти человеку? Эмоции – вот извечный враг Императора и его Империи. Если Властитель не может шагу ступить без помощи раба, то кто же истинный раб? Такой Властитель – ничтожнейший из рабов своего собственного раба. Лишь Мысль, защищенная от нападок слуг разума, Мысль, идеальная, Чистая Мысль – вот панацея от грядущих бед.

Итак, Сенат…

(Фоном монолога звучит композиция The Great Gig In The Sky).

Не убивая сам, лиши их жизни.
Замкни порочный круг на них самих же.
Пусть хвост грызет свой каждая собака,
Что вожделеет трона бархат нежный.
Пусть Глупость с Мудростью, перемешавши члены,
Сольются воедино и… исчезнут.
Любовь и Похоть, усладясь друг другом,
Пусть канут в Лету, где им быть вовеки.
Пусть Щедростию Скупость захлебнется,
Тщеславие и Гордость пусть сразятся,
Воткнув в сердца друг друга медь Гордыни.
Печалью Радость злая поперхнется
И Храбростию Трусость усладится.
Надежда с Обреченностью под руку
Пускай сойдут в аид, во славу мира.
И пусть весы Фемиды легковерной
Да не узнают на своих ладонях
Силиквы малой, унции ничтожной
Былых страстей….

Что ж до детей? - пожалуй,
Они лишь тени стариков всесильных.
Подрубишь корень у оливы спелой -
Не долго ждать согбенных хилых ветвей,
Что, соком не налившись в час привычный,
Дрожат, ломаясь на ветру рассветном.

(Сентенция поднимается со ступеней и садится Хаосу на колени, обнимая за шею).

Великий Хаос, Властелин могущий,
Оставь сомненья, верь своей планиде.
Меж двух дорог задумался, несмелый.
Проторенной стезей ужель не шел ты?
Ужель не видел ты, пройдя полжизни,
Войны испепеляющей пределы,
Где страсть на страсть, не ведая пощады,
Манкируя велением всесильным,
Забыв зачем и почему дерется,
Сжигает все, что злобе непокорно.
Ужель забыл, как Мудрость подавляла
Любови нежной детские порывы?
Как Вожделение, затмив собою небо,
В осенний трепет Храбрость обращала?
Как злая Ревность липкими перстами
Сжимала сердце, Ненависть рождая?
И как Надежда, спутница Паденья,
Вела туда, откуда нет возврата
Ни для кого….

Взгляни ж на ту дорогу,
Где птицею небесной, тихокрылой,
Святая вечность манит и волнует
Своею первозданную красою.
Своим ни да, ни нет, она взывает
И к Разуму, и к Воле Государя -
Оставь страстей заботу и тревогу,
Покой и Воля впредь тебе порукой.
И с этих пор ты нарекись Церебрум,
Оставь разверстый хаос для потомков,
Что в мифы собирают плесень мира.
И будешь жить ты, Вечный и Всесильный…
И счастлив, наконец…. (встает с его колен). Но если только…
Сей плевы девственной
не будет знать никто.

Богоподобный Хаос

(Он тоже встает. Левой рукой обнимает Сентенцию и целует в губы. Затем, простирает правую руку ладонью вниз).

Быть посему. Отныне, Я - Кесарь Церебрум. Единовластный повелитель Перпетуума. Сенат будет извещен сегодня же.
Roma locuta, causa finita (Рим высказался – дело кончено).

(Сцена погружается во мрак).







Сцена третья

Хитрый Астус, Подлая Химилла и Лицемерная Симулия. Позже, вся партия плебеев.

Хитрый Астус
Всё слышали, подружки?

(Прожектор на плаху. Плебеи, озираясь, по очереди входят в круг света. Звучит композиция Money в инструментальном исполнении).

Лицемерная Симулия
Я ушам своим до сих пор не верю.

Подлая Химилла
Видали! (Передразнивая жестом и голосом) Я Кесарь Церебрум. Эта стерва просто его околдовала! Да я ее в порошок сотру! Отравлю! На куски порежу! Но прежде, я самолично лишу ее девственности!

Лицемерная Симулия
Я и глазам своим не поверила. До сих пор не верю. Ты видела, что она с его внешностью сделала? Лет тридцать долой!

Подлая Химилла
А тоща-то, тоща-то, как смерть! А рожа! Что он в ней нашел-то!

Лицемерная Симулия
Что нашел? Хе. Она же голая. Не понятно, штоль. Мужику, покажи вагину - так ему уж и все одно – кости вокруг нее или сало. А рожу и подушкой прикрыть можно. А если справедливо - то она очень даже ничего.

Подлая Химилла
Ну ты сказала…

Хитрый Астус
Да хватит вам, наконец! Бабы бестолковые. Раскудахтались. Самим-то, не по зубам, небось, под Хаоса…, тьфу ты, под Кесаря Церебрума лечь.

Подлая Химилла
Ха! Тот был жирный боров, а этот… (похотливо осклабилась).

Лицемерная Симулия
Ой, какие мы разборчивые. Да будь он хоть весь в проказе. Лишь бы свалить его в Тартар вместе со всем прочим гнильем. Не Сенат – курятник какой-то. Козлы старые.

Хитрый Астус
О боги! Им лишь бы ноги раздвигать, кошки похотливые. Вы что, не поняли, что намечается? Может это наш единственный шанс.

Лицемерная Симулия
Ну не злись, милый Астус.

(Девицы обступают его с двух сторон и начинают ласкаться. Затем, переходят на взаимные ласки).

Подлая Химилла
Мы слушаем тебя, повелитель.

(Астус запрыгивает верхом на плаху, девицы, в обнимку, ложатся перед ней, готовые слушать).

Хитрый Астус
Вы всё слышали. Он собирается разогнать Сенат. Можно ли было о таком мечтать! Не знаю, как у него это получится и получится ли. Но не в этом главное. Мы знаем теперь его уязвимое место. Его ахиллесову пяту. Наша цель – Сентенция.

Итак….

(Взбирается на плаху, как на пьедестал. Купол начинает светиться кроваво-красным светом. Монолог на фоне фрагмента композиции Atom Heart Mother).

Спустилась ночь, отмеченная небом.
Благоволят бессмертные нам боги.
Ужели, благосклонная Эрида
Спасительной заботливой рукою
Стекло часов для нас перевернула?
И побежал песок неумолимый
В судьбы котёл, отсчитывая мерно
Остаток дней постылому тирану
И для его несносных сателлитов
И близок день расплаты….

(Во время монолога постепенно подходят остальные плебеи и, попарно, по трое, ложатся на пол, вкруг плахи. Начинается (насколько это допустимо имитировать в театре) оргия. Кишащая масса тел).

Посмотрите,
Тупые звезды собрались на небе,
Кровавой дикой схватки в ожиданьи,
Расплаты справедливой предвкушая
И Немезида, царствуя над миром,
Дает сигнал к началу поединка.
Ну что ж. И вы, мои родные сестры
И братья, что страдали так жестоко
От прихотей и бредней бестолковых,
Рассаживаетесь кругом. Пусть свершится
Святая месть….

Узреем мы, во-первых,
Как, сам того не чая, грозный Кесарь
Затянет петлю грешною рукою
На выях узурпаторов постылых,
Что ваши дни, с рожденья и доныне,
В кошмар и страшный сон оборотили.
Услышим вой волчицы кровожадной
Над ею же зарезанным супругом,
И как он сам, истерзанная схваткой,
Падет на труп, дымясь зловонной кровью.
Да будет так….

Но это лишь начало.
Покуда занят трон четою странной,
Не будет нам ни счастия, ни доли.
Не усмирев, разделавшись с отцами,
На нас оборотятся алчны взоры
Свирепого семейства. Злая сила 
В субтильном стане девы непорочной.
Она и есть источник наших бедствий,
В ней альфа и омега власти сильной,
В ней и секрет паденья государя
На дно аида….

Есть рецепт, однако,
Который с этой ночи нами знаем.
Ведь крепости Дедал такой не строил,
Чтоб не пробраться за ее пределы,
Довольно лишь осла, навьючив златом,
К вратам подвесть, доселе неприступным.
Падут замки, железные засовы
Раздвинутся. Послушны денег зову,
Поднимутся решетки вековые
И замок, что прослыл неодолимым,
Разграблен будет….

Верьте мне. Но только,
Пред нами цитадель иного свойства -
Девичье целомудрие. Представьте -
Чего уж легче? Тут сама природа
Должна бы в деве юной возмутиться.
Голубке, предреченной лону неба,
Недолго горевать в застенках плоти.
Все истинно. Кабы не сговор между
Сентенцией и нашим Государем,
Хранить вовек девическую скромность.
Аминь, аминь….

А так ли, мой Неквиций,
Сложна задача опытному мужу
В делах фривольных Эроса благого?
И наша цель конечная – не дева,
А лишь Церебрум - деспот своевольный,
Властитель обновленный, поокрепший.
Лишь только он, сойдясь на брачном ложе,
С Сентенцией, для нас неодолимой,
Разрушить может стены бастиона,
Что девственностью Разума зовется,
И он падет….

И вот тогда, о други!
Возвысим глас, во мраке заточенья
Томившийся доселе, неизбывно.
И возопим, вдохнувши полной грудью:
«На плаху их! на крест! на кол! на дыбу!»

(Массовка, оторвавшись от блуда, в экстазе тянет к Астусу руки, раскачиваясь в такт музыке. Его голос гремит).

С каким восторгом, высшим упоеньем
Взирать мы станем на терзанья плоти
Четы постылой. Их истошны вопли
Пусть музыкой божественной Олимпа
Нам прозвучат.

И пусть свершится кара.
И не узрим границ святого гнева
И головы их мерзкие, немые,
Гримасой перекошенные смерти,
На шесты возведем пред въездом в город,
Чтоб каждая собака предузнала,
Что ждет ее и присно, и вовеки,
Подумай лишь она свободно мыслить
И рассуждать, с влеченьем не спросившись,
О воле рока!

(Начинается дикая ритуальная пляска).

Пусть свершится кара!
Ко мне! Ко мне! Живые соки страсти!
Прочь! Прочь! сомненье умозрений!
Да сгинет! Сгинет! Разума отрепье!
Да воцарит над миром власть порыва,
Мятущегося вырваться наружу
Из каждой капли крови, клетки, споры!
Осанна! Я кричу в такт ритму сердца.
Осанна! Я кричу истокам жизни.
Осанна! Я кричу всевышней смерти!..
Осанна!!!

Осанна! Осанна! Осанна! (кричит толпа).


(Занавес).



 


АКТ II

Сцена первая

Церебрум и Санио. Церебрум сидит на ближнем к авансцене «зубе», справа от трона.  Санио, сложив ноги «лотосом» - на плахе.

Бестолковый Санио
И как Тебе, Великий Кесарь, помолодевшим быть?

Кесарь Церебрум
Завидуешь, негодяй?

Бестолковый Санио
Башка трещит. Не пойму только, с похмелья или от тебя. Что может быть глупее на земле, чем пройти жизнь и… обратно в молодость. Неужели ты не устал? Прожив свои сутки, кто, вместо того, чтобы лечь в постель, возвращается к утру, наперед зная…,

Что впереди лишь тяжкий старый бред.

Проведши хмурый день в трудах и распрях,
Заботах и волнениях тревожных,
Разврата бытия наевшись вдоволь,
Пинков судьбы отведавши исполна,
Захочется ли вместо неги томной,
Не тронувши постели шелк приветный,
Вина густого заслуженный кубок
Не пригубив глотка - назад, к истокам,
К былым ошибкам, глупостям повторным,
К рассвету дня пустого возвратиться,
К похмелью утра.

Вновь узреть плебеев
Докучливую злую вереницу.
И новый день усталостью вчерашней
Опять продлится…. Слушай, Император,
Ужели мнишь, что нарекшись иначе,
Своей души порок изменит сущность?
Церебрум Кесарь, Хаос Всевеликий…,
Хоть как зовись, но тело ведь едино.
Все та же кровь, и череп тем же хламом
Забит под крышку. Некуда и втиснуть
Живую мысль, живого слова голос.
Обновой чувства праздничною тогой
Не сможешь ты объять вчерашний остов.
Гнилым костям не дашь ты новой плоти.
Вина младого не вместить, вовеки,
В мехи худые.

Внемли, славный Кесарь.
Оставь свою дурацкую затею.
Богов тебе не обмануть. А лучше,
Испей вина с расчетливым, премудрым,
И верным другом, коим ты так часто
Пренебрегал. А, между тем, заметить –
Лишь я один – опора власти зыбкой,
Клюка кривая в царственной деснице.
Ни скипетр, ни держава не спасли бы,
Не будь меня, от глупостей и бедствий,
Что с щедростью, достойной лучшей цели,
Ты одаряешь всех и вся по кругу.
Вот, как сейчас. Сенаторов когорту
Наивно упразднить решил ты. Что же
Ты ждешь от бестолкового декрета?
Жестокой смуты? Распрей беспощадных?

Испей вина
– и все пройдет, поверь.


Кесарь Церебрум
Свой цинизм ты называешь опорой царской власти? Сумасброд. Хочешь подменить пьянством мудрость? Да ведомо ли тебе, вообще, как сложно совладать с этой сворой чувств. Ты, вечно пьяный советчик, никогда, ни перед кем, ни за что не отвечавший. Совесть для тебя – пустой звук. Сознанье для тебя – лишь мусор. А мысли для тебя – гнилое мясо. Однако, возможно, хоть раз в жизни, ты сможешь мне послужить не болтовней, а делом.

Бестолковый Санио
Изволь, лукавый царь. Всегда к твоим услугам. Вот ты честишь меня и в хвост, и в гриву, а ведь я - единственная твоя опора среди этих дегенератов. Любой из них – нет, не предаст тебя, но, так сказать, подставит, подставив свое плечо. Хорош каламбурчик? Хе-хе.

Кесарь Церебрум
Что ты там несешь, плут?

Бестолковый Санио

Что я  несу?
Несу я то, о Всевеликий Кесарь,
Церебрум Благий, Хаос Всемогущий,
Что лишь подумай опереться разом
Лишь на одно из чувств, презрев другие,
Так вмиг провалишься в аид зловонный,
К Стигийским псам, им станешь тухлым мясом,
Трапезой гнусной.

Лишь одно и держит
Тебя на волнах жизни мутноструйной -
Своим умом иль богов провиденьем
Советом дорогим тебя почтивших -
На равных поводках умел держать ты
От царственных ушей досужий лепет
Советчиков своих. И, лишь за этим
Доселе жив ты.

В битве рукопашной,
Когда от дыма смерти ум мутится,
Оборотя потоки крови жаркой
В вина пьянящий хмель - Анимос Храбрый
Тебя ведет к погибели и, верно,
Привел бы, алчный, кабы не стояла
На страже жизни Кесаря Благого
Трусливая Анима.

Вот, с триумфом
Въезжаешь ты в преславный вечный город
Перпетуум. Народа ликованье,
Авлосов гуд и зычный звон литавров… -
Тебя ведет Тщеславный твой Амбисий
К позору плебса низкого признанья -
Лишь Декус Гордый, дерзкою рукою
Тебя удержит.

Или вдруг размякнув
От чувств, венца Владыки недостойных,
Ты начинаешь царственной рукою
Разбрасывать сестерции плебеям
От щедрости Лагиты неразумной -
Лишь Скаредный Сатир стоит на страже
Сокровищ тех, что потом и трудами
Ты умножал.

Когда ж не в настроеньи,
Или похмельем, иль иным недугом,
Иль праздностью – врагом неодолимым
Ума любого, страждешь ты от скуки -
Сультиция уж тут как тут и шепчет
Такие злые глупости, что если б
Не Мудрый Суфий – страж ума и чести,
Так быть беде.

А если в меланхолью
Впадаешь ты, сколь часто то бывало
В иные времена, да вот, хоть утром -
Тристан Печальный не заставит долго
Себе звонить. Но Счастливая Хилла
Отгонит недостойного супруга.
Рукою нежной, смехом шаловливым
От царственного ложа.

А Амора?
Лишь Либидус похабный подкрадется
К твоим чертогам, дабы недостойным
Твои заботы разогнать стремленьем
И похотью, а, следом, и недугом
Срамным ославить – тут же, поцелуем
И взором нежным отведет угрозу
Позора злого.

Мавра мрачный голос,
Услышишь только ты в висках усталых,
И жизнь тебе привидится обузой,
И смерти станешь звать, как избавленья,
Но Нециса Угрюмого оковы
Разрубит беспощадною рукою
Пусть и наивная, но доблестная Спея -
Она тебя спасет.

Итак, как видишь,
Устал иль нет - но только так возможно
Прожить в сем мире. Пусть, несовершенным,
Тебе покажется совет мой незатейный
По лезвию ходить меча Аида
Внимая диалектики законам,
Не полагаясь ни на чью поруку
Вполне -
Но только так.

Так чем, Великий Кесарь, могу служить?

Кесарь Церебрум
Послушай, верный мой Санио. Все, что ты говоришь, на удивление, верно, но так ведь я и прожил всю свою жизнь. И уж если я сегодня обновлен, то для того ли, чтобы повторить, как ты правильно заметил, вчерашний день? Задумал я разогнать Сенат. Ведь (и опять ты прав), действительно, ни на кого нельзя положиться. Не только на кого-то одного, но и на всех, скопом.

Итак, послушай.

(Фоном монолога - композиция Shine On You Crazy Diamond Part 1 с диска Wish You Were Here)

Так повелось от сотворенья мира.
Век веку, году год и дню денница
Наследуют угрюмой чередою
Безжалостно вытаптывая ниву
Прилежною заботливой рукою
Возделанную. На закате солнца, 
Лишь только бледный луч земли коснется,
Вещая предстоятеля кончину,
Другой герой над телом неостывшим
Трубит зарю начала эры новой.
И царь грядущий, возомнив, что в силе,
Вооружившись свежею палитрой,
Печальный мир расцветить по-иному,
Чтоб доля плебса в рай оборотилась -
Другой зарею также сброшен будет
В небытие.

И что же происходит?
Что видим мы и присно и повсюду,
Взирая на благие начинанья
Ревнителя грядущего завета?
Что? Краше волны море укрывают?
Синей и выше Зевса свод небесный?
Иль соловей в дубраве предрассветной
Почтил нас новой филигранной трелью?
Иль чище воздух, иль вода свежее?
Или, быть может, звезды стали ярче?
Или прочнее, глаже, вдохновенней
Стал благородный мрамор Полидора?
Иль вопль вдовицы над разверстым телом
Супруга и отца сирот голодных
Стал зорней песни жаворонка краше?
Иль смертных смерть оставила в покое?
Отнюдь.

Все то же, что и было раньше.
Что делает любой, надев порфиру,
Восшед на трон, столь долго вожделенный? -
Измарывает все, что было прежде.
Что? Раскидавши комья грязи черной,
Он засверкает ликом Аполлона?! -
Нет! Он, оборотясь метлою новой,
Метет все ту же пыль. Всегда, веками,
Ярмо яремом горьким оставалось.
Коленям злополучного плебея
Лишь тяжче становилось упираться
В тугую грудь родительницы Геи.
Мир катится под гору колесницей,
Чем далее, тем с большим вдохновеньем,
Гремя костьми и содрогая землю,
Стремится род людской к своей гробнице
И будет в ней, поверь.

Ужели очи
Нам, смертным, залепил Морфей лукавый
Пчелиным воском? Геродот пытливый
Не показал ли нам чреду падений
И государств, и домов благородных?
Не знаем мы, как Кронос горделивый
Отца Урана оскопил преподло?
Как внуки Геи, во главе с Зевесом,
Ее же сыновей в Тартар низвергли
И воцарились на седом Олимпе?
И, уж поверь, не долго будет длиться
Развратное правленье богов грозных.
Придут и к ним их славные потомки
И поглотят пределы и народы
Иным мечом, иным исповеданьем.
За теми вслед и им топор и плаху
Готовит ад.

Перпетуум не так ли
Разрушен будет? И, предполагаю,
Нет, знаю точно, чьей рукою станет
Жестокий рок. Мое же порожденье,
Опора власти, плод моих стремлений –
Святой Сенат мне отставку готовит.
Всю жизнь мою, не зная утомленья,
Они терзали душу мне без меры,
За годом год, день за днем приближая
Мой смертный час. Мой дряхлый вид вчерашний –
Не что иное, как работа злая
Страстей великих, тихих гореваний -
Сенаторов моих святая служба.
Но и они – лишь временная сила.
За их спинами крепость понадежней.
И чем глупей она, тем разрушенья
Ужасней будут.

Зевс! К чему все это!
Что делается в мире вековечном!
Зачем, скажи, ты наделил, всевышний,
Мой бедный Разум пылкими страстями!
И коль единый путь существованья
В полнейшем их отсутствии, то, что же?
Зачем ты издеваешься? От скуки?
Иль цель имеешь? Подскажи, премудрый.
Я прав вполне? Я должен отказаться
От неги звука лиры благозвучной,
Азарта боя, радости победы,
От ласки хрупкой девственной весталки,
От страсти вожделенной поцелуя,
От нежности любви к родному сыну,
От гордости отца и чести рода?..
Быть посему. Я все это разрушу
Для вечной жизни.

Бестолковый Санио
Ах, вона куда ты гнешь. Ты хочешь отказаться от наслаждений и страстей, полагая, что это даст тебе вечную жизнь? Кто подсказал тебе такую дурацкую мысль?

Кесарь Церебрум
Не перебивай и слушай. Сенаторов я не боюсь. Слишком знаю их хлипкую натуру. А вот их детки. Я давно уже не понимаю это поколенье. Если я еще в силах совладать со своим собственным порождением, Сенаторами, то с их порождением, их отпрысками, я ничего не могу сделать, потому, что не понимаю, что у них на уме. Praemonitus praemunitus - кто предупрежден, тот вооружен, а я безоружен. Поэтому, твое задание - Quis? Quid? Ubi? Quibus auxiliis? Cur? Quomodo? Quando? (Кто? Что? Где? С чьей помощью? Для чего? Каким образом? Когда?).  Я хочу знать что они замышляют.

Бестолковый Санио
Я, конечно, повинуюсь, Кесарь, но они прекрасно знают, чей я слуга. Как они мне доверятся?

Кесарь Церебрум (улыбаясь)
У них есть то же достоинство, что и у тебя, дружище (Хлопает Санио по плечу). Они пьяницы.

(Уходят).


Сцена вторая


Постепенно собирается Сенат. Суфий и Сультиция Сидят на «зубах» по разные стороны от трона. Потому и говорят очень громко.

Мудрый Суфий
Что он задумал, как думаешь?

Глупая Сультиция
Думать – твоя прерогатива. Я только чувствую.

Мудрый Суфий
Хватит блудить словами. Я серьезно. Это всех касается.

Глупая Сультиция
Я и не блужу, старый хам. Слова сказать не даст никогда. Умник. Демагог несчастный. От тебя никакого проку никому. Только брови сдвигает, да сопит своим утиным носом. Всем надоел чужими цитатами, а собственной мысли - ни одной. Из всего Сената, всех меньше проку - от тебя, Суфий. Только щеки раздувать умеешь (раздувает щеки, передразнивая), а если взвесить прошлое, так все главные решения Богоподобный Хаос принимал, следуя советам твоей Сультиции. Ты, вообще, не имеешь права занимать пост Принцепса.

Мудрый Суфий
Не я принимаю решения (теряется под напором жены).

Глупая Сультиция
Ну да. Эк все просто! И самый мудрый,

И не виноват.
Взгляните – да-а. Мудр, статен, благороден.
С огнем в груди и святостью во взоре
Готов судить любого за любое,
Пусть, самое безвинное желанье,
Молчу уже о действии безвинном.
Да хоть бы и с виной. Ну что такого
Родить бессчастный разум человечий
Способен в этом мире злополучном?
А если что и здравое задумал,
Так делай, Суфий, – нет, сначала нужно
Все обсудить, да вынести на форум,
Дискуссией, да прением, да спором
Обставить пустяковое деянье.
Не для того, чтоб замысел улучшить,
Но, лишь затем, чтоб в случае провала
Ответ держать не одному.

И кто же?
Кого, скажите, мы увидим в первых
Советниках, наставниках, пестунах
Того деянья, что, понятно, сам он
Ни в жизнь не сделал б – даже не подумал
Бы обсуждать. Но хитрый, осторожный,
Не споря с повелителем всесильным,
Проект внесет такой, что в изумленьи
Возденет брови мудрая Паллада.
И на вопрос: «Войною наказать ли
Мне дерзкого соседа?» - Он ответит:
«Воюй и уничтожишь супостата,
И изведешь народ», притом, однако,
Он умолчит, что тем народом бедным
Быть суждено вассалам супостата,
Что сам вопрос задал. А наш оракул,
Как видим, чист перед царем и Зевсом
И совестью свой.

Хитро, не так ли? 
Теперь, мы видим, какова, наделе,
Святая Мудрость. И куда, скажите,
Ведет стезя, что выстлана прилежно
Рукою «честной»…, как не в пасть Аида?
Другое дело - Благостная Глупость.
Она не станет правдой лицемерной
Туманить взор и искреннему сердцу
Всегда подскажет правильное русло,
Что приведет лишь к счастью и удаче.
Лишь стоит заглянуть поглубже в душу:
Любовь и брак, зачатье и рожденье,
И детский смех, и юности причуды,
И старости блаженная улыбка,
Не мной ли к жизни вызваны? Взгляни же -
Увидишь ты, что миром правит Глупость,
Иначе – Я.

Мудрый Суфий
О боги! Во, наплела…

(Входят Печальный Тристан и Счастливая Хилла. Садятся на свои места по-разные стороны от трона).

Счастливая Хилла
О чем спорим, дорогая Сультиция? Ты от волненья рдеешь, как утренний мак.

Глупая Сультиция
Да вот, милая Хилла, пытаюсь объяснить, моему непонятливому супругу элементарные основы мирозданья.

Счастливая Хилла
Получается?

Глупая Сультиция
Да где там! Видишь, как насупился?

Мудрый Суфий
Хилла, дорогая, устал я ее слушать. Тут такие дела творятся в Перпетууме, а она несет какую-то околесицу.

Счастливая Хилла
А что за дела? Я ничего не…

(Буквально «влетают» Храбрый Анимос и Пугливая Анима)

Пугливая Анима
О боги, что же теперь будет! Вы слышали? (То хватается за голову, то нервно теребит тогу, мечется от Хиллы к Сультиции). Это ж надо, это ж надо!

Счастливая Хилла
Да что случилось-то. Расскажет мне кто-нибудь толком?

Храбрый Анимос (Резко и властно)
Сядь и успокойся, наконец! Еще не известно ничего, а она уже вой подняла! Сядь!

(Анима покорно усаживается на свое место. Тем временем, входят, под руку, прижимаясь друг к другу, Гордый Декус и Тщеславный Амбисий. Они нежно целуются и расходятся в разные стороны, усаживаясь на свои «зубы». Им все равно, что здесь происходит).

Счастливая Хилла
Сил нет. Объяснит кто-нибудь, в чем все-таки дело?

Мудрый Суфий
Позвольте мне все разъяснить так, как это пока понятно из слухов. Сегодня известно лишь то, что Богоподобный Хаос вдруг за одну ночь буквально преобразился. Он помолодел лет на тридцать. В том нет еще большой беды, хотя, согласитесь, правителю Перпетуума подобное не к лицу. Однако, глашатаи по всему городу объявляют, что с этого дня Богоподобного Хаоса следует именовать Кесарь Церебрум.

(Входят Любвеобильная Амора с Похотливым Либидусом. Рассаживаются).

Любвеобильная Амора
Да что же тут дурного или странного, досточтимый Суфий. Человек помолодел – прекрасно - ему благоволят боги. А уж если помолодел, то почему не сменить имя?

Похотливый Либидус
Да, действительно. Смена внешности и имени весьма даже, порой, оживляют остывающую страсть. Можно еще и пол поменять. В истории богов есть много прецедентов…

(Подходят, Щедрая Лагита, Скаредный Сатир, Наивная Спея и Мрачный Нецис. Рассаживаются по местам. Форум заполнен).

Мудрый Суфий
(Выходит к плахе, поднимает руку в знак тишины и начинает речь)

Senatus populusque Perpetuumos! (Сенату и народу Перпетуума).

Пред тем пока, как Хаос Всевеликий
Не осенил высокое собранье
Присутствием своим богоподобным
И не разбил сомнений наших смутных
Простым дефинитивным разъясненьем,
Позвольте мне, как первому средь равных,
И вами же избранному Принцепсу,
Поведать мысли, кои посетили
Меня сим утром.

Много есть в преданьях
Богов великих и преславных смертных,
Полисов грозных, деревень ничтожных
Историй назидательных и верных.
Рассказов о чудесных превращеньях
Овидия. Зевеса ухищрений
Мы знаем все диковинную живость.
Пигмалиона чудное творенье
Царицей Кипра разве ж не рождалось
Из кости белой?
 
  Или щит Персея
Не обращал ли в камень все живое?
Не в волка, разве, Ликаон жестокий
Был обращен Юпитером всесильным?
Не в скорбное ли дерево вселился
Повинный дух младого Кипариса?
И не коровой ли младая Ио
Скрывалась от ревнивых козней Геры?
Однако же, все сказанное выше -
Преданье старины.

А мы, сегодня,
Имеем дело с чудом очень странным.
Нельзя отринуть факт. И прецедентом
Таким, верней всего, Сенат доволен,
Казалось, быть бы должен…. Но, смотрите:
Кто вспомнит, из сидящих в сем театре,
Чтобы вот так, без обсужденья с нами
Решенье принималось, и какое!
Республики судьба – никак не меньше
Здесь на кону.

И я замечу, кстати, -
Мы все - его живое порожденье.
Воители на поле битвы ратном
Его ума. Так было раньше. Как же
Так получилось, что из нас, ничтожных,
Что бдением своим хранили Разум,
Ни сном, ни духом, ни один Сенатор
Тех изменений истинной причины
Не ведает? Истоков превращенья
Не знает глубины?

Вопрос непраздный.
Какая мысль могла, минуя чувства,
Чрез спящие тела переступая
Проникнуть в интеллект, что нам подвластен
Лишь был доселе? Что же станет с нами,
Когда уже не мы рождаем мысли,
А мысли нас? Сие непоправимо
Изменит суть былого мирозданья
С ног на голову, небеса на землю
Перевернет.

И вот…, финал мне виден:
Благая Мысль, все чувства отметая,
Стремится ввысь, не ведая преграды
Земных оков. И чувственных волнений
Не зная боле, разве обратится
В Святой Сенат правитель благородный?
Он упразднит нас дерзкою рукою
Как хлам ненужный. Как докучный лепет
Он станет слушать наши уверенья
В своей необходимости.

И что же?
Что делать нам? Ведь мы лишь тем и живы,
Что страстью полон мозг богоподобный.
Без страсти пылкой, сердца трепетанья,
Сам Богом станет человек ничтожный,
И чувств перерубив петлю тугую,
Распутав сети слабостей и страхов,
Привязанностей нежных, лютой злобы,
Прорвется в небеса, оставив присным
Сожрать друг друга…

(Прожектор на трон. Там восседает Кесарь Церебрум. Он все слышал. Над сценой, сидя на трапеции медленно раскачивается Прекрасная Сентенция. Ее никто не замечает).

Кесарь Церебрум

(Во всем монологе звучит жестокий сарказм и презрение).

Прав ты, милый Суфий.
Отставим в тень минувшие заслуги,
Что скажешь ты на то, что от рожденья
Терзал меня сомненьями о смысле
Того, что жизнью мы считать привыкли?
Ты, только ты, о, Мудрый Суфий, с юну,
Нес в дни мои смущенье и смятенье,
И в потных простынях горячий воздух
Сжигал мне душу Страхом и Надеждой
И что в итоге?..

(Встает, спускается по ступеням и, по очереди, подходит к каждому, к кому обращается. Те опускают глаза).

Анимос мой храбрый,
Ужели не с тобой мы воевали
И ближние, и дальние пределы
Великих государств, и сел богатых
Сжигали нивы? Гордые народы,
Не нам ли покорялись? Повсеместно
Не сеяли ль мы смерть и справедливость
И к имени достоинства и славы
Не добавляли ли эпитетов Олимпа?
И что в итоге?

А-а-а, мой гордый Декус?
Не ты ли своей властною рукою
Венчал меня на трон? И не тобой ли
Наполнен город гордыми столпами,
Ваяниями, что отождествляют
Меня с богами вечного Олимпа?
Не ты ли сонмом гимнов благозвучных
Мне услаждал мой слух? И не с тобой ли
Владели вместе целым мирозданьем?
И что в итоге?

Щедрая Лаги-и-ита?
И ты ответь, коль скоро все мы в сборе -
На что пошли мои благодеянья,
Которые упорно, неотступно
Вымаливала ты? Роздал немало
И милостей, и денег, и почета
Нуждающимся в них или не очень.
Патриций, и плебей, и раб ничтожный
Осыпаны твоей златой рукою,
И что в итоге?

Вижу, вот и Хилла,
Что радостью своею затмевала
Любые огорченья поражений
Иль дум тревожных. Ран кровоточащих
Залечивала боль своим дыханьем
И звонким смехом. В трапезе обильной
По случаю победы или свадьбы,
Или рожденья нового героя
Всегда ты впереди с елея кубком,
И что в итоге?

Дивная Амора,
Как сладки, как прекрасны были ночи
И дни, что ты дарила. Сребролукий,
В сопровожденьи муз и граций томных,
Тобою призывался в час услады
Аккомпанировать разливом соловьиным
Томленью сердца юного. Амора!
С чем мне сравнить те чувства, что пылали
Не так давно в груди, в те дни безгрешной?
И что в итоге?

Вот и наша Спея.
Что скажешь, сладкозвучная Надежда?
Ужели станешь врать, как было прежде,
Что боги зрят и бдят, что благосклонны,
Мол де, они к судьбе владыки града,
Мол де, благополучно, горделиво
Пройду я жизни путь и на закате
Узрю я счастья лик. Богоподобным
Уйду я не в могилу а на небо…
И что в итоге?

(Оборачивается лицом к нижней палате, но обращается не по отдельности, а ко всем семерым).

Вот и вы…. Ведь было,
Чуть не забыл и вам вниманья долю,
Положенную рангу, по ранжиру
Я уделить. Но вы уж не достойны,
Чтоб каждого я потчевал отдельно.
Уж слишком велики «заслуги» ваши
Перед моей судьбой. Одно скажу я –
Мне тошно даже вспомнить… Мне б изринуть
Из памяти усталой…, сколь вас много…
И как гнусны….

Я вижу пред собою
Пороков низких и ничтожных фобий
Чреду немую. Мне подумать страшно,
Сколь много сотворил я злодеяний,
Поступков подлых. Мелочных желаний
Докучный рой окутывал мгновенно
Любое благородное стремленье
Моей души, что рождена, казалось,
Лишь для того, чтоб быть полезной людям…
И что в итоге?

Действуя украдкой,
Вначале вы дарили мне сомненье
В разумности любого начинанья,
Что пестовал я душными ночами…
Затем, затрат грядущих, неизбежных,
Показывали смету, намекая,
На то, что было б проще усладиться
Богатством и могуществом наличным,
Развратом ублажаясь ежедневным,
В златом венце.

Невинным ненароком
Вы намекали мне на вероятность
Исхода нежелательного гордых
Моих затей. А там, Тристан и Нецис
Уж дело довершали. В результате -
Потухший взор, разврат, самодовольство,
Бессмысленное жизни прожиганье
И вот… Я есть, что есть – дебелый боров
Распластанный в грязи пороков смрадных
И столь же грязных дел.

Юпитер грозный,
Как мог вложить ты в душу человека
Тобою же и созданного… Или
Тебе так веселей глядеть с Олимпа,
Как глупость, похоть, скаредность и трусость,
Тщеславье, обреченность и унынье
Терзают душу смертного. Ну, что же.
Повеселись. Сегодня я разрушу
Амфитеатр, а труппу с их ролями
Тебе отдам.

(В гробовом молчании собрания поднимается по ступеням, останавливается перед троном и разворачивается к Сенату).

Итак, я буду краток.
Вполне довольно времени потратил
На то, что было вам давно известно,
О чем вас мудрый благородный Суфий
Предупредил в преддверье моей речи.

(Протягивает руку вперед и возвышает голос).

Перпетууму, демосу и миру.
Я, ваш слуга, и ваш законный Кесарь,
Отныне именуемый Церебрум,
Повелеваю присно и вовеки…

СЕНАТ РАСПУЩЕН!

(Медленно уходит за трон. Все встают и застывают в позах, кто растерянности, кто гнева, кто страха. Немая сцена. Все медленно погружается во тьму. Звучит финал композиции On The Run (взрыв) с диска The Dark Side).






Сцена третья

Хитрый Астус и Бестолковый Санио. Расположились на ступенях перед троном. Кругом опустошенные кувшины. Оба пьяны.

Хитрый Астус
А, что, друг мой Санио, скажи, твой хозяин тебя бьет? А?

Бестолковый Санио (с нотками пьяной обиды и даже слезы)
Свинья, да простят меня боги. Раньше, только унижал. Да я привык. Пусть, думаю, куражится. Пить он мне не запрещает. А что еще нужно бедному рабу? Другие невольники, вон, на полях, на строительстве, на акведуках спины гнут. Мрут, как мухи, сотнями, если не тыщщами. А я тут в тепле, сыт, пьян, нос в табаке. Я на его оскорбления чхать хотел. Пусть его… Честь, достоинство, мораль – всем этим дерьмом пусть питаются толстобрюхие тупоголовые патриции. Авось, и поперхнутся когда-нибудь. Но его в последнее время будто подменили. Молнии мечет, что твой Зевс. А если ты подвернулся на расстояние руки – тут тебе и затрещина. А, вчера так избил – живого места нет.

Патриции.
И слово-то какое-то чудное.
Из слова исходя, так он отец мне.
Отец родной (горько усмехается). Так разве ж бы родитель
Позволил бы такие униженья
Ссужать родному сыну, даже если
Тот оступился ненароком, или
Ну, выпил, малость.

Этот же, как Цербер.
Клыки осклабя, растопырив когти,
Слюна бежит, как яд с цветков Акнита
Добро, хоть трех голов на гнусной вые
Не носит он, да нет хвоста питона,
А так – ну, точно – Цербер, страж аида
И воет так, что стынут соки в жилах
Раба честного.

Шутка ли, послушай,
Мой верный Астус. Я ему, по дружбе,
Решил совет дать мудрый…, как обычно,
Как было раньше. Было, со вниманьем,
Все выслушает, трижды переспросит,
Как тут мне сделать, как мне здесь исправить,
Когда начать и сколько будет стоить
Сей акт благой?

И, вообще, приятель,
Куда ни посмотри ты, оглядевшись,
В пределах обозримого пространства -
Все дело рук моих и мыслей мудрых,
А он лишь только, росчерком кудрявым
Украсит плод трудов моих и бдений,
И дум тревожных о проблемах мира
И бытия,

Печать свою поставит,
Курсориусам повелит, немедля,
Разнесть по миру, что, мол де, Церебрум
Очередное благо соизволил
Презентовать ничтожному народу.
Чтобы курили фимиам повсюду
Молясь богам за славного провидца
Земных судеб.

(Вскакивает на ноги, размахивая руками)

В границах государства
И за его пределами нет места
Где б не молились тайно или явно
Святому Санио за то, что неотступно
Следит он за…

Хитрый Астус (успокаивающе берет его под локоть и усаживает рядом с собой)

Послушай, милый Саньо,
Известно всем, кто истинный спаситель
Народов мира. Что ж тогда, намедни,
Ты натворил?

Ведь не такой же глупый
Хозяин твой, чтоб так, без основанья,
Лупить по голове, которой надо б
В венце ходить в сиянии и славе.
Ведь он-то знает, сколь тебе обязан.
Советом тонким, трезвым назиданьем
Всегда ты направлял стопы благие
Церебрума…

Бестолковый Санио  (Несколько угомонившись)
Налей-ка добрый Астус.

(Начинает всхлипывать, выпивает, протянутый кубок)

Не мне тебе рассказывать, как горько
Бывает человеку, что под гнетом
Хиреть геронтократии жестокой
Принужден вечно. Разве вы, плебеи,
Не этой же ценою заплатили
И платите до сей поры, и завтра
Платить должны.

За этих супостатов,
Что мучили твоих сестер и братьев
Так много лет и дней, и униженья
Не меньшие чинили, чем Церебрум
Наносит мне, за них и был наказан.
Точнее, не за них, а лишь за мненье
Которое спасло бы государство
От бед и распрей.

Хитрый Астус
Я заинтригован.

Бестолковый Санио
Уж слышал ты, конечно, добрый Астус,
Как дерзкою десницей, в одночасье,
Сенат был сослан в дальние поместья
Влачить свой бренный век, и до могилы
Садить капусту. Так и надо ворам.
По подвигу и плата неразумным
Дедам.
 
Ну я, как водится, с толковым
Советом влез, надеясь лишь улучшить
Дела страны. И к славе и защите
Ее границ, ее полей и пастбищ,
Каменоломен, копей, акведуков,
Гимназий, терм, больниц, приютов, храмов
Оборотил я помыслы усердно
И поплатился.

Что сказал? – послушай:
«Прогнал ты старичье – благое дело, -
Я говорю ему, – к тому был повод,
Да и причин хватало на столетье
Вперед, с лихвой. Но ведь нельзя, чтоб Форум -
Основа и опора власти грозной,
Грачами да воронами усижен,
Пустым стоял.

Республики эмблемой
Всегда был он. Сенаторов когорту
Здоровых, сильных, молодых, красивых
Ты призови на поприще благое
И расцветет Перпетуум великий
И прежней славой, в небе засияет
Твоя звезда, которой был опасен
Былой Сенат».

«Кого же – говорит он –
Имеешь ты ввиду, мой мудрый Саньо?
Ведь должности такие не по силам
Иному смертному. Иному полубогу
Авгиевы конюшни не по зубу,
А тут дела страны, страны немалой,
Тут судьбы мира на весах Фемиды
Решенья ждут».

Я просто отвечаю:
«А чем сыны и дщери осужденных
Твоею справедливою десницей
Плохи для цели сей, что неподъемна
Обычным смертным? Дети не в ответе
За то, что их отцы, предав забвенью
И честь, и долг, и клятву Властелину
Трон расшатали.

Обновленный Форум
Наполнившись нектаром новой жизни
Воспрянет к исполнению великих
И славных дел. Твоей, Церебрум, власти
Надежною опорой и поддержкой
Достойных начинаний станут дети
Давным-давно уж ставшие мужами
И будешь ты, о Всевеликий…»

Боги!
Что началось тут! Страшно снова вспомнить
Налившихся, в мгновенье, черной кровью
Очей безумных дикое мерцанье.
И с воплем, что подобен рыку зверя,
Он бросился топтать меня ногами,
Бить длинной палкой и кричать истошно
Убью! Убью! Убью!

(Распахивает тогу и показывает Астусу заранее подрисованные синяки и ссадины)

Хитрый Астус (сочувсвенно)
Мой бедный Саньо,
Как можешь ты служить рукою верной
Такому зверю в царственном обличьи,
Исчадью ада, фурий порожденью?
Как сел на трон сей выродок вселенной!
На, выпей кубок и послушай слово
Того, кто с сей минуты, откровенный
Твой друг навеки.

Завтра, ровно в полночь,
На сих ступенях, где сейчас сидишь ты
Сберутся люди. Все они известны
Тебе, но ты не должен удивляться
Тому, что ты увидишь. Впрочем, знаешь,
Ты просто приходи. Тайком. Дождешься
Пока тиран уснет. Проверь рачито
И приходи.

(Астус уводит пошатывающегося Санио за трон. Занавес).




АКТ III

Сцена первая

Справедливый Аристотелес, Милосердный Сократос, Неумолимый Хали-Гула. Сцена ярко освещена. У «пюпитра» справа от трона – Аристотелес, у левого – Сократос, Хали-Гула стоит облокотясь на плаху, поигрывая ручкой топора.

Справедливый Аристотелес
Ну вот мы и собрались. На суд триумвирата предлагаются два вопроса: обсуждение последних событий, связанных с роспуском Сената и установлением диктатуры Кесаря Церебрума, как нам предложено теперь называть Богоподобного Хаоса; второй вопрос – устроение празднеств, связанных с вышеупомянутым событием. С позволения консилиума, я  начну первым, на правах избранного на этот год Приора.
Итак, коллеги,

Вот, что мы имеем:
Богоподобный Хаос, вождь законный
Перпетуума славного и царства,
Что сам еще недавно, все мы помним,
Республикой нарек. Для упрощенья
Сношенья власти с плебсом был устроен
Сенат - собранье пар благопристойных
Что призваны баланса нить тугую
Нетронутой хоранить между диктатом
И демократией.

Задуман мудро
Сей орган власти. Каждому пороку -
Достоинство, весомой антитезой
Стоит стеной на страже эквилибра.
Устроено так было вековечно
Бессмертными богами. Громовержец
Скрепил печатью мудрые скрижали,
Что поднесла ему сама Паллада
И нам передала во исполненье,
Как дар судьбы.

И нам ли, смертным, спорить
С богами, что, до срока, на Олимпе
Спокойно зрят, как на земле послушно
Закону подчиняются. Но что же
Подумают они, увидев дело,
Задуманное дерзко, самовластным
Правителем земным. Ужели смирно
Иль с интересом, будто бы в театре,
Рассядутся взирать благие боги
На то что будет?

До поры оставим
Седой Олимп. Спокойно, без азарта,
Что свойственен лишь низкому плебейству
Да и патрициям иным не чужд порою,
Попробуем понять, к чему стремится
Наш Государь. Сумеем ли ответить
Индифферентно, но дефинитивно
На тот вопрос, что в воздухе витает
Осеннею назойливою мухой
И о себе кричит:

Возможно ль это?
Способно ли святое государство,
Пусть созданное здесь, но лишь на небе
Задуманное мудрыми богами
Существовать богато, безмятежно,
Без войн и распрей, без чумы и мора,
Когда Сенат распущен благородный?
Когда ничто уже сдержать не сможет
Диктатора любое помышленье
И действие пресечь?

Милосердный Сократос   (поднимает руку)
Имею слово
В защиту Хаоса. Но, с самого начала,
Богов Олимпа я себе позволю
С почтением коснуться, понимая,
Угрозу в апологии открытой
Пусть Кесаря, но смертного простого
Пред ликом Зевса. Пусть меня простит он
За дерзкие слова, но разве небо,
Которому мы, кротко поклоняясь,
Завидуем и следуем.

Не так ли
Устроено правленье на Олимпе?
Иль Зевс, верховный царь и громовержец,
Пред тем, как заключать свои вердикты
Или намеренья задумывая тайно,
Сбирает всех богов на вышний форум,
И в преньях, препирательствах, дебатах
Богов, что, чаще, к теме безучастны,
Он ищет справедливого решенья
Своих проблем?

Отнюдь. Да даже если б
Он их собрал, сенаторов Олимпа…
Представим на секунду сей спектакль:
Аврора и Геката, обнимаясь
Лишают мир дневного равновесья,
Харитами прозревшая Фемида
Окружена, забыв весы и шпагу,
Эриньи с Эвменидами подруку
Перемывают косточки собранью
Богов всесильных.

Вот Венера с Марсом -
Им вряд ли дело есть до бурных прений -
Рожденье и Убийство обсуждают,
Как первенца назвать им. Вот и Янус,
Вертит четырехглазой головою,
Никак не понимая цель собранья.
Диана с Паном, бурно препираясь,
Толкуют об условиях охоты.
Гермес, Минерва, Гера, Немезида,
Ну, и так далее.

Вполне друг другом
Все заняты. А где же обсужденье
Законов важных, правил судьбоносных,
Решений, что вершат картину мира?
Их нет. А если, ожиданья паче,
Сойдутся вдруг в полемике жестокой
Тщеславные и взбалмошные боги,
То все мы помним, чем несчастным смертным
Оборотился спор о спелом фрукте –
Войной ужасной.

Будем справедливы.
И наш Сенат – слепое подражанье
И слепок точный, копия Олимпа.
К принятию решений судьбоносных
Навряд они имеют соучастье,
Скорей, сумбур, конфликт и разночтенья
Внесут диалектические пары
Туда, где точный должен быть порядок
Холодное и чистое сужденье,
А не хаос.

Не так ли мысли наши,
Которым, от рожденья до могилы,
Быть должно чистыми. Крылом воздушным
Мысль рвется ввысь, не ведая причины,
Которая у скал ее держала б…,
Не тут-то было. Низменные чувства,
Перемешавшись с чувствами святыми
В сумятный ком, в клубок ползучих гадов,
Опутывают лапы вещей птице
И тянут долу.

Сам ты, Аристотель,
Ужель хоть раз, на протяженье жизни,
Столь праведно и честно проводимой,
Вынашивал сужденье, делал вывод
На основании эмоций ненадежных?
Иль, обратясь к прозрачному рассудку
И чистой мысли, чувствам неподвластной,
Вершил великой истины веленье,
Святую правду нес заблудшим людям,
Чей разум спит.

Милосердный Аристотелес
Тебе я благодарен
За лестный отзыв о моем призваньи
Нести луч знаний темному плебею,
Но мы должны вернуться к нашей теме.
Тебе известны логики законы,
Что я назвал формальной. Импликаций,
Подобных тем, что здесь мы обсуждаем,
Непреложимо правило святое
И тезе – антитеза, неизбежно,
Сопутствует, давая свет прозренья
На суть вещей.

Милосердный Сократос
Однако, сам ты, мудрый,
Не ведая того, льешь воду лихо
На мельницу мою. Ну сам подумай.
Взаимоисключений результатом
Ты полагаешь истинности сумму.
Все так и есть. Но только ведь в основу
Ты мысль кладешь. И с мыслью мысль сразится,
А вовсе не эмоция со страстью,
Сойдясь на смерть в бою бескомпромиссном,
Родит итог.

Еще и Гераклиту
Известно было тождество противных
Друг другу мнений, фактов, обстоятельств…

Справедливый Аристотелес (раздраженно)
Не смей и вспоминать, Сократ мудрейший,
При мне сё имя. Это ведь подумать!
Взять, разом, и в одно же место
И время!.. поместить погибель с жизнью,
Добро и зло, творенье с разрушеньем
Смешать в один котел. А ты, послушно,
За ним, прости…

Милосердный Сократос
Ты путаешь понятья,
Мой милый друг. Философ утверждает
Лишь тождество означенных сентенций,
А ты толкуешь равенство, меняя
И суть и смысл вещей. Ортодоксален
И слишком патетичен ты, местами,
В борьбе с высокочтимым Гераклитом,
Особо, взяв в учет, что тот не может
Ответствовать тебе, согласно рангу,
Так как его уж нет…

Неумолимый Хали-Гула
Прошу прощенья.
Мне кажется, вы, несколько увлекшись,
Ушли от темы. Мне-то безразлично,
К чему придут дебаты любомудрых
Служителей Афины и Фемиды.
Но я, слуга послушный Немезиды,
Я мало говорю, но всем известно,
Что нету на земле такого слова
Иль фразы таковой, чтоб перевесить
Могло мою. (Любовно поглаживает топорище)

Вы рассуждать, пожалуй,
Готовы б до рассвета. Но, позвольте
Напомнить вам, что речь лишь о Сенате
И роспуске его мы здесь толкуем
И судим правомерность диктатуры
Церебрума над гражданами. Впрочем,
И так все ясно. И какой вердикт бы
Ни вынесло достойное собранье,
Все будет так, как Кесарь Богоравный
Постановил.

Справедливый Аристотелес
Циничен ты, порою,
Хали-Гула, но прав в одном - уж точно -
Мы увлеклись ученою беседой
С Сократом мудрым. Что ж, вернемся к делу.
Итак, Сенат распущен. Сократос – за,
Я – против, воздержался Хали-Гула,
На сем поставим точку. Но… диктатор….
Кто может помешать теперь в тирана
Оборотиться Хаосу Благому
На много лет?

Милосердный Сократос
Я думаю, премудрый,
Что равновесье, к коему стремимся
Все мы, на основании закона,
Не нами – но богами начертанном,
Зависит от простого паритета,
От будничного «да» и «нет» согласья,
Простого на весах соотношенья
Тех сил земных, что действуют извечно
На все живое с двух сторон, противо
Друг друга.

Вспомни. Чтоб весы Фемиды,
Нам привести согласно горизонту,
Грехи, заслуги, равными долями,
Должны упасть на чаши справедливой,
Но и слепой богини. Что же будет,
Коль обе чаши разом станут пусты? –
Горизонталь. Изгнавши в одночасье
Седой Сенат, наш многомудрый Кесарь
Привел к антецедентному значенью
Порядок сил.

А, посему, считаю,
Что диспут о возможной диктатуре
Мы можем завершить, на то опершись,
Что нет теперь уж силы, что способна
Церебрума сподвигнуть к тирании,
Нет самовластью дерзкому преграды? -
Нет и мотива, коим соблазнившись,
Всесильный Кесарь взялся бы за плети,
Что б миром править. Перейдем к вопросу
О торжестве.

Справедливый Аристотелес (вздыхает, сознавая правоту Сократоса)
Ну, что ж, ты прав, Сократос.
Хотя, уж больно зыбко равновесье
Без внешних сил. Ведь отпрыски остались
Сенаторов. С трудом, конечно, можно
Предположить, чтоб на такого мужа,
Каким слывет Богоподобный Хаос,
Смог повлиять хотя б единый голос
Сих недостойных отроков. Ну, ладно,
Оставлю про себя иглу сомненья.
Итак, триумф.

Я думаю, не стоит
Тянуть приготовленья свыше меры.
Назначим на ближайшие календы
Пред мартом. Праздник вовремя случился.
Весна уже очнулась. Осторожно,
Оливы, наливаясь спелым соком,
К младому Гелиосу протянули
Своих ветвей зеленые десницы.
И соловей, с утра, прочистив горло,
Запел.

(Сократос и Хали-Гула медленно покидают сцену. Аристотелес выходит на ее центр и становится перед плахой. Звучит композиция Burning Bridges с диска Obscured By Clouds).

Ну, что ж, не стоит удивляться.
Что Кесарю, да жить ему вовеки,
Пришла такая мысль в такую пору.
Подозреваю - дело не в раздумьях
Над тяготами вечного полиса,
Над судьбами плебеев низкородных,
Патрициев проблем раздуто-глупых -
Любовь, мой опыт в том тому порукой,
Любовь, надеюсь, к идеальной мысли,
Иначе – грош цена

Всему что знаю.
Сколь видел я на свете страсти пылкой
Рождение, взрастание, паденье…
Я всюду видел тлен, пока не встретил
Любови той, что выше, без сомненья,
Любой любви к реальной ипостаси:
Страсть к женщине, искусству иль науке  –
Все меркнет пред величием идеи
Которой не ухватишь в одночасье
Стальной рукой.

Она, как нежный ангел
Спускается с небес, когда уж вовсе
Лишился сил в борьбе с собой и миром,
Когда страстей уж опостыло бремя
И тяготит настолько, что могила
Единственным явиться избавленьем
Способна…. Вдруг… из сна, из ниоткуда,
Всю суть твою пронзает озаренье.
И кажется, в нем нет реальной плоти,
Однако ж, есть.

И тут ты понимаешь,
Что мир вокруг совсем неузнаваем,
Что все, чем жил – безумие и глупость,
И суета сует, и тлен, и гнилость.
Во всем, что делал до сих пор и мыслил,
Ни толики ума, ни либры смысла
И лишь любовь своим нездешним светом
Переполняет душу, сердце, вены…,
И ты кричишь в божественном экстазе:

ТЫ ИСТИНА!

(Форум погружается в темноту)


Сцена вторая

Ночь перед праздником. Форум. Скоро полночь. Хитрый Астус, Подлая Химилла, Лицемерная Симулия, Злобная Одия. Совещаются перед ночной общей сходкой заговорщиков. Астус сидит на плахе, женщины – у ее подножья, на полу.

Злобная Одия
Я не понимаю.
Как мог ты допустить, достойный Астус,
На нашем заседаньи сокровенном
Сих мерзких привидений соучастье!
Меня от них тошнит. Мы разве сами
Уж не способны справиться с задачей
Не столь и сложной? Праведные боги
Ужель благоволить нам перестали,
Ужели дщери Геи равнодушной,
Эриньи нас забыли?

Что за польза
От костей желтых и гнилого мяса,
Что смрадом отравляют воздух горний?
Царь их изгнал метлой поганой. Что же
Ты их призвал обратно? Иль боишься
Взять на себя ответственности ношу
Уничтоженья стылого тирана?
Иль дряхлого папаши назиданий
Нуждаешься в извечном руководстве
Ты до сих пор?
 
Хитрый Астус
Заткнешься ты, быть может?
В твоих мозгах, в твоей зловредной желчи
Последний блеск рассудка растворился.
Не видишь ничего помимо мщенья,
А как и что обставить, обустроить
Так, чтоб навеки вытравить заразу -
Тебе досуг. Сиди и слушай молча,
Глядишь, научишься чему, а мы, покуда,
Обсудим план возмездия святого
Над всем и вся.

Призвал не зря я старцев.
В народе, полстраны им доверяет,
И сопереживают втайне сирым,
Не по заслугам изгнанным злодеям.
Мы ж не хотим, когда судьба свершится,
В герои возвести честную деву,
Чтоб в полубоги плебс ее зачислил?
Мы ж развенчать должны и обесчестить,
Прилюдно, сжечь в костре негодованья
Ее одежды.

Чтобы сам Церебрум,
Перед толпой, открыто повинившись
В грехе богопротивных заблуждений,
Покинул Форум сам. Чтоб с отвращеньем,
Со свистом, улюлюканьем прогнали
Его, его же подданные. Мы же,
То старичье представим ненадолго
Живым примером нашей доброй воли
И правды, что готовы мы повсюду
Теперь вершить.

Как только же утихнет
Тупого стада злое ликованье
(Недолго длится радость у ничтожных
И нищих духом и умом плебеев),
И в топку кровожадную придется
Изыскивать нам новые поленья,
Чтобы народ был занят беспрестанно
Изобличеньем и святым возмездьем
Над теми кто виновен, как им мнится,
В их нищете -

Сенаторов постылых
Мы обвиним в измене и содействе
Сентенции и Кесарю. Ведь, благо,
Свидетелей в защиту уж не будет
Ни тем, ни этим – время лечит память,
Участливо ее оберегая
От лишних и ненужных уточнений
Того, что было. И никто не вспомнит
Что Кесарь сам прогнал их за измену
Своей персоне.

Лицемерная Симулия
Мудр ты Хитрый Астус,
Но кое-что забыл, увлекшись планом –
А как же Аристотелес с Сократом,
Хали-Гула с его мертвящим взором?
Они богами – не людьми избранны
Блюсти небес святую справедливость
Здесь на земле. Что делать с ними будешь,
Коли они не станут подчиняться
Ни требованьям плебса, ни Сената
Вердиктам новым.

Хитрый Астус
Вспомни, дорогая -
Еще вчера триумвират, покорно,
Безропотно, и даже с одобреньем
Воспринял вопиющее злодейство
Церебрума над избранным Сенатом.
Жрецы всегда, лишь только для апломбу,
Неподначальности личину надевают -
На деле же, они, с покон столетий,
На поводке у власти всемогущей
И с рук едят.

Найдем на них управу.
В свой срок и час. В конце концов, несложно
Столкнуть рогами двух заумных старцев,
Которым и доселе статус спора
Важнее результата. И, бывало,
Не раз, когда в азарте словопрений,
Их уводило в дебри вековые
Витийных слов, детерминант научных
Их старое и доброе тщеславье
Заумного мыслителя.

Вернемся ж
К тому, что сделать нам необходимо
В ближайший час. Уж скоро соберется
Толпа партнеров странных. Как забавно
Мне наблюдать, как дети с праотцами,
Которых ненавидели так люто
Всю жизнь свою, теперь в обнимку сядут,
К плечу плечо, наивно полагая,
Что смогут сгладить старые обиды
Израненных сердец.

А я, по мере
Способностей своих, витиеватым
Займу собранье наше разговором
О будущем безоблачном и в планы
Их посвящу, насколь сочту возможным
Им ведать их. Тем временем, Химилла,
Иди и приготовь все. Без ошибок.
В твоем искусстве – наш залог успеха
Задуманного дела, что так долго
Мы ждали исполненья.

Полнолуньем
Объята будет ночь святого мщенья.
Не пропусти стоянье звезд небесных,
Чтоб зелье вышло, сколь возможно лучше,
Чтоб разум их, в мгновенье помутившись,
Слил воедино плоть с бесплотной мыслью
И мы узрим Сентенции проклятой
Живую наготу… А там, устроим
Судилище такое, что Церебрум
Падет навек.

Подлая Химилла
С охотой, милый Астус,
Но есть одна загвоздка. Неизбежно,
Из всех ингредиентов, что включает
В себя отвар напитка рокового,
Не удалось, по следствиям понятным,
Достать мне менструальной крови нужной -
К Сентенции не подобраться было.
Федуции невинной, непорочной,
Взяла я кровь, надеюсь, все случится
И с сей заменой.

Хитрый Астус
Что ж, не будем медлить,
Пойдем и приготовимся к спектаклю,
Который возвестит начало эры,
Что прекратит нелепое главенство
Рассудка над всевластными страстями,
Которые одни лишь и способны
Повелевать и царствовать над миром,
Предотвращая всякую попытку
Лишить их силы ныне и вовеки.
Идем.

(Астус, Одия и Симулия уходят. Химилла остается одна. Достает из-за плахи горелку, реторту, всевозможные банки, порошки, коренья. Готовится варить приворотный напиток. Монолог и действия на фоне композиции Atom Heart Mother с одноименного диска).

Подлая Химилла
Ну что ж, приступим. Разогреем
Горелку посильней (поджигает), а то уж скоро
Луна взойдет, споспешница обрядов,
Которым обучила, слава Зевсу,
Меня нетерпеливая Эрида.
Пусть греется вода (ставит реторту на огонь), а мы, покуда,
Волшебный треугольник приготовим

(вырезает ножницами из картона)

Надпишем имена (пишет), что ненавистны
Уже мне стали, будто от рожденья
Их знала я.

На третьем основаньи
Напишем слово, что невыносимо
И начертать, но правила сегодня
Не стану нарушать. (Пишет) Лю-бовь. Паскудство!

(брезгливо откладывает треугольник в сторону)

Звучит как вой волчицы перед смертью,
Что ж, в том и есть суть моего творенья -
Любовь оборотить в надгробный камень
Церебрума могилы вожделенный.
Потом на нем спляшу, а, лучше, сексом
Займусь с Симулией.

Пора. Ну где же
Коренья мандрагоры ганглионы…
Ах вот. (Нарезает кусочками) Искала долго я то место,
Где висельника семя, просочившись
В сырую землю, породило стебли,
Наполненные соками порока.
Неотомщенный, он теперь в аиде,
Среди теней скитается уныло.
А соки здесь. Порок ведь повсеместно
Бессмертен.

М-да. Когда я вырывала

(мечтательно улыбается)

Ветвистый корень из земли холодной
Нечеловечьим криком разразился
Сей плод греха и кровь с него ручьями
Лилась обильной черною струею
В разверстую дыру на теле Геи
И я тогда подумала со смехом,
Что принимаю роды, повитухой
Себя я ощутила при рожденьи
Греха очередного (бросает в реторту).

Где же сердце
Колибри, что беспечно щебетала
Еще вчера, летая над цветами
Азалий томных. Голову свернула
И сердце вырвала, оно еще дымилось
И билось часто-часто, будто чая
Еще вернуться в прежнюю обитель.
Э, нет, дурашка, ты теперь послужишь
Куда как более серьезному занятью,
Чем глупый щебет (бросает в реторту).

Вот бобра яички…
Ха-ха-ха-ха, вот было умиленье
Смотреть на то, как оскопленный мальчик
Скакал по лесу, будто Пан весною,
Среди дриад и нимф, под звуки флейты.
Пусть будет благодарен - без наследства -
Толпы детей прожорливых и жадных
И без докучных жен, исчадий ада,
Что вечно недовольны, жизнь окончить
Теперь спокойно сможет (бросает в реторту).

Та-ак, посмотрим…

(Поднимает реторту с огня и смотрит на просвет)

Пора засыпать специи по вкусу.
Вот сельдерей, споспешник вдохновенья,
Лихой мужской потенции хранитель.
Вот кардамон, корица, тмин, либисток,
Горчица, кориандр, имбирь, кассия,
Вот соль и перец. Наконец, вливаем
Живую кровь из девственницы чрева,
Что никогда, пожалуй, не познает
Известной плоти (вливает в реторту).

Ну, теперь готово.
Пора заняться самым важным действом.

(Поднимает реторту с огня, гасит горелку и убирает с плахи ее и другие лишние предметы. Затем, кладет треугольник по центру и ставит на него реторту. Свет на сцене гаснет. Зажигает свечу и начинает обносить ею треугольник, произнося заклинания).

Тарапагас, Гавалло, Амадео,
Адлавах саус, корга авыдало,
Пиро тагул, ахвадол, эдер нора,
Кафадо, уде до, эль лакмур, Ахваз.

(отставляет свечу, закрывает глаза и начинает ладоню левой руки делать круговые движения против часовой стрелки. Голос ее возвышается и, в конце заклинания переходит в крик.)

Ахалавель атабль, оде фаульпа,
Кадабур ога, йас прос пэро ио,
Окахалла саграб мотаб гархада,
Кадабур!

(Гремит гром, вспыхивают молнии, из реторты валит густой дым. Свеча гаснет. Все стихает. Прожектор медленно загорается, освещая плаху. Реторта с прозрачным красным напитком на столе. Химилла лежит без сознания перед плахой. Очнулась. Поднимается).

Да…, Эрида…, мать Раздора…,
С тобою лишний раз я не хотела б
Дела иметь. Зато, насколько мнится,
Все удалось.

(Берет реторту и смотрит на свет)

Ну, что же, милый Астус,
Посланье запечатано, доставить
Теперь бы надо нашим адресатам,
Что мирно и не ведая волнений
Воркуют под луной кроваво-красной
Сей важный груз. Теперь уж вся надежда
Лишь на тебя.

(Уходит).


Сцена третья

Сцена призрачно освещена (как бы, лунным светом). В сборе все Сенаторы и все дети (28 человек). Сидят на «зубах» и ступенях. Стоит гул ожидания. Где-то смех, где-то перебранка, кто-то обнимается и целуется. Рядом с троном, на верхней ступени сидит Мудрый Суфий. Из-за трона появляется Хитрый Астус и становится рядом с отцом.

Хитрый Астус
Я рад, друзья,
Что мы, забыв обиды вековые

(кладет руку на плечо Суфия)

И распрей злых ненужные оковы
Отбросив прочь, сегодня собралися
На этот Форум. Здесь, еще недавно,
Вершились судьбы мира. Суд законный
Здесь находило всякое злодейство
И доблесть, адекватную награду,
Заслугам сообразно, пред народом,
Приобретала.

Праведность святая
Всегда почет и честь здесь узнавала.
Безвинно осужденный честный квирит
По ложному и низкому навету
Здесь получал Астреи посох верный,
А лжесвидетель строго был наказан.
Скорбящая вдова, в нужде нелегкой
Влача свой крест, с заката до рассвета
В слезах проведши, утром уходила
Отсюда в счастьи.

Юноша способный
Здесь находил достойное участье
В своих талантах, а старик преклонный
Заботой и покоем окружался.
Влюбленная девица, без наследства
Не смеющая даже подступиться
К порогу предков суженого, тут же
Приданого достаточную меру
Для свадьбы и начала новой жизни
Здесь получала.

Если ж вдруг опасность
Перпетууму вечному грозила,
На Форум собирались все, кто в силе
Еще держать оружье. Вереницей
К нему стекались стар и млад, и немощь.
И мать, и дочь, жена, сноха, подруга,
Все шли на зов Священного Сената
Чтоб защитить республики устои
И демократии святую справедливость
Не дать в обиду.

Что ж теперь мы видим

(Медленно, театрально спускается по ступеням вниз и продолжает, прохаживаясь между собравшимися)

Пустые стены, гомон чаек глупых,
Да воронья крикливое отродье
Пометом окропляет храм Фемиды.
И даже дикий зверь, с покровом ночи,
Стал приходить сюда и выть загробно,
Как будто отпевая панихиду
Величию былому государства,
Что лишь вчера еще сияло дивно…
Как символично…

Некуда податься
Простому люду в поисках закона.
Вдова, девица, юноша и старец,
Согбенный пахарь, виноградарь скудный,
Каменотес, гончар, кузнец, возница,
Школяр, спортсмен, ваятель, мудрый книжник,
Ребенок, что еще ходить не начал
Расслабленный, что двигаться не в силах,
Патриций и плебей, и раб унылый,
Все, кто ни есть.

К кому теперь с вопросом
Иль за советом мудрым обратиться?!

(Возвышает голос до патетического)

И протянуть к кому мольбы десницы?!
Защиты где искать, благословенья
Испрашивать чьего на ратный подвиг?!
Кто встанет грудью на защиту сирых
И обездоленных, обиженных судьбою!
Кто оградит пределы государства
От злых набегов алчущих соседей! (И уже кричит)
Церебрум?!!!

(Делает долгую паузу, в гробовой тишине, медленно поднимается по ступеням к трону. Останавливается перед ним, разворачивается, саркастически указывая на него рукой, продолжает театрально-спокойно).

Церебрум..., Кесарь…, Государь…
Ужель…, его мы видим тут? Едва ли.
Не помню я, чтоб мы, народным вече,
Такое имя здесь голосовали.
Да, был когда-то Хаос Всевеликий,
Правитель добрый, мудрый покровитель,
Устоев демократии заступник,
Народовластия отец и автор
Всех конституционных положений
Былых времен.

Теперь же, что я слышу?
Сенат распущен, изгнан, обесчещен,
Трон возвеличен, превратился Форум
В ристалище воров и проституток.
Законов свод - усилий многолетних,
Тяжелых споров, опытов, ошибок,
Решений непростых и компромиссов
Итог скупой, но провиденциальный,
Где он теперь? - в общественных клозетах
Подтиркой служит. (Собрание возмущенно гудит)

Власть, что испоконно,
Стоять должна опорой и эгидой
Свободных граждан, строго пресекая
Любые помыслы и потуги к диктату,
Сама себя от пут освободила
Ответственности вышней перед всеми
И узурпатором попранные останки
Страны свободной, гордого народа
Честь и судьба растоптаны. Доколе
Нам это видеть!!!

(Толпа беснуется. Слышатся выкрики: «Долой!», «К ответу!», «Смерть тирану!»).

Мудрый Суфий
Что ты предлагаешь,
Сын мой? Законно все, что ты озвучил,
Противочтенья нет и к каждой фразе
Любой приложит оттиск благородный.
Но вспомни, что вердикт триумвирата
Все закрепил божественным согласьем,
Хали-Гула, Сократ и Аристотель
Не плебсом и не нами здесь посажен
Блюсти законность. Что прикажешь делать
С их апробацией.

Куда нам деться
От мнения наместников Олимпа?
Безграмотных плебеев мириады
Им доверяют столь беспрекословно,
Что представляют силу понадежней,
Чем слово ненавистного тирана.
Мне, вообще, доселе непонятно,
Что за змея ужалила владыку
Еще вчера покорного, как кролик,
Сенаторам седым.

Храбрый Анимос
К тому же, вспомни,
Как он преобразился, возродился.
Силен и молод, властен и коварен.
Таким его я помню – в лета оны
Никто не мог противиться герою.
Рукою дерзновенной, беспощадной
Сметал он страны, города. Народы
Безропотно, не чая о пощаде,
Склоняли перед ним свои знамена
И орифламмы.

Он же, благородный,
Не только жизнь, но даже и наделы
Поверженным империям оставив,
Лишь дань сбирал. Во славу государства,
Которым правил сам, его пределы
Он расширял усталости не зная
И счастлив был его народ поклонный
За ним любой плебей в огонь и воду
Идти готов был. И сегодня, снова,
Его я вижу.

Счастливая Хилла
Труднообъяснимы
Его мотивы. Но и мне позвольте
Кой-что сказать Церебрума в защиту…
Скорей, задать вопрос, что неотступно
Преследует меня – ну разве можно
Предположить, чтоб Хаос Богоравный,
Рассудка и величья парадигма,
Внезапно, так,  без видимой причины,
Решил разрушить то, что год из года
Он создавал.

(Астус вскакивает и спешно берет слово, понимая, что дискуссия движется в нежелательном направлении)

Хитрый Астус
Бесспорно, я бы мог бы
Напомнить благородному собранью
О чем, минутой раньше говорилось.
Что обновленный и помолодевший,
Восставший, будто Феникс Аравийский,
Да, полон сил, амбиций, устремлений,
Умен и дерзок, властен, благороден…
Теперь не тот. Что все его стремленья
Приобрели окраску роковую
Для всех для нас.

Но тратить понапрасну
Столь дорогое, а учтя картину
Грядущего периода – и вовсе
Бесценное для нашей доли время,
Не стану я, а расскажу, пожалуй,
О том, что нам известно, ненароком,
По случаю, богов соизволеньем,
Вдруг стало. Здесь, ( показывает рукой) на этом самом троне
Я видел ту, чей образ стал причиной
Всех наших бед.

Явилась ниоткуда
Сея девица. Злобным привиденьем
Из воздуха, как будто просочившись,
Она пришла и села самовластно
На трон монарха. Тот же, очарован
Ее красой и статью неземною,
Потусторонним чарам покорившись,
В одну секунду сделался ягненком,
В ее десницах тонких, будто змеи,
Опутавших его.

О да, я видел,
Как, лишь всего одним прикосновеньем,
Точнее, сладострастным поцелуем
Она сняла с него былую внешность,
Как старую изношенную тогу,
Туникой императора младого
Оборотивши неприкрытый остов,
Она его в момент преобразила
В то, что уже, вне всякого сомненья,
Все видели.

Но это лишь началом
Злодейства вероломного явилось.
Назвавшись Чистой Мыслью непорочной,
Она, ласкаясь похотливым телом,
К уже привороженному монарху,
Дала ему другое имя, дабы
Он позабыл навеки, чем обязан
Народу своему и сателлитам,
Лишь ей одной служить повелевая
Вовеки.

М-да-а… А дальше, рассказала,
Что должен делать, говорить, как мыслить,
И как построить дело в государстве,
Кого в отставку, а кого на плаху… (картинно замирает)
Поверьте мне, ужаснее картины
Не доводилось видеть от рожденья…

(Изображает страдание. Пауза. И, возвышая голос)

И вот зачем нам всем объединиться
Не завтра, но теперь необходимо,
Чтоб извести злосчастное коварство
Порочной девы.

Имя этой фурьи –
Сентенция, но хочет называться
Свободной Мыслью, чистой, безгреховной
И неподвластной чувствам и пороку,
Наветами и ложью соблазняя
Младого князя и, небезуспешно.
Разгон Сената – первый акт трагедьи,
На очереди жертвы помоложе,
За нами – вся страна на дыбу ляжет.
Поверьте мне.

Мудрый Суфий
Насколько понимаю,
Ее нельзя изгнать? Его покоев
И двери и замки нам неприступны
И никому ее он не позволит
Хоть краем глаза видеть, краем уха
Не даст услышать ереси фривольной.
Он нам оставит лишь взирать на всходы
Той нивы, что засеяла коварно
Означенная дева. Что же, Астус,
Ты предложить имеешь?

Хитрый Астус
Милый папа,
Дождемся утра. Завтра будет праздник,
Точнее, оргия рождения тирана.
Перпетуум три дня гулять намерен.
Так порешил Триумвират. Но будем
Оглядчивы, сторожны, терпеливы.
Настанет час, и все к тому готово,
Когда узрим мы истинную сущность
Свободной Мысли, что дерзнуть посмела
Тягаться с нами.

(Властным жестом распускает собрание. Все расходятся. Затемнение).


Сцена четвертая

Хитрый Астус и Бестолковый Санио. Прожектор на плаху. Разговаривают вдвоем.

Хитрый Астус
Все слышал, я надеюсь?

Бестолковый Санио
Как не слыхать? Слышал. Да только ничего не понял. Ясно, что Кесарь всесилен. Ясно, что Триумвират и народ за него. Ясно, что Сентенция неуязвима. Все ясно. Неясно только, что делала здесь кучка оборванцев, которых Церебрум одним взглядом раздавит. Знаешь, как он умеет посмотреть! Бр-р-р. Мурашки по коже.

Хитрый Астус
Не делай поспешных выводов, милый Санио. Впрочем… Если тебе нравится и дальше терпеть побои – милости прошу. Только, уговор. Ты ничего этого не видел.

Бестолковый Санио
Да нет, что ты, драгоценный Астус. Я сказал лишь то, что я сказал - чего я понял, а чего нет. Уверен, кроме прочего, что ты эту комедию не для меня ломал. Их – пусть тешатся дерьмом, что ты натолкал им в уши. Но я-то знаю, у тебя есть свой план.

Хитрый Астус
Ты весьма проницателен, мой дорогой Санио. Я бы даже сказал, слишком (испытывающее смотрит на Санио). Ну ладно. Жребий брошен. Мне отступать некуда. Слушай.
Церебрума можно победить только одним способом. Его нужно заставить лишить Прекрасную Сентенцию девственности. Тогда мы сможем привлечь их обоих к суду, ибо чары ее ума станут бессильны против чувств, которые представляем мы, а Кесарь снова станет старым безвольным хомяком. Мы его не будем трогать. Пусть себе доживает свой век спокойно. Он уже будет неопасен. И ты сохранишь свое теплое местечко рядом с ним. Но беда в том, что они оба знают о такой опасности и поклялись никогда не сходиться на ложе. Вот так.

Бестолковый Санио
Перспективы – лучше некуда, но я опять ничего не понял. Если они знают и поклялись, то как ты их заставишь…

Хитрый Астус
А вот тут-то ты мне и пригодишься. Да и себе, как сам понимаешь.
Подлая Химилла приготовила приворотное зелье, выпив которое, они оба потеряют голову от любви друг к другу. Дальше, природа сама сделает все за нас. Твоя задача, чтобы каждый из них сделал хотя бы по глотку. Понял? Справишся? (передает флакон с зельем).

Бестолковый Санио (Берет и с восхищением смотрит)
Ух ты. А… (мнется) Астус… А Химилла…, она… может так сделать, чтобы ну…, понимаешь…, ну…, ну, чтобы гениталии новые выросли (выпалил наконец). А то ведь это чудовище меня оскопило еще в юности.

Хитрый Астус
Бедный мой Санио. Не волнуйся, Химилла все может. Ты, главное, дело сделай. А там… Все у нас вырастет. Крылья у нас вырастут, с крыльями и гениталии не нужны. Сделаешь?

Бестолковый Санио
Э нет, брат. Тут не говори. Гениталии важнее крыльев.

Хитрый Астус
Тьфу-ты, боги! Будут тебе гениталии. Сделаешь или нет!

Бестолковый Санио
Да я… Да я в них все это волью, они даже не заметят. Будь покоен, мудрый Астус.

Хитрый Астус
Но, смотри. Выпить они должны все это сегодня до полуночи. (Уходит).

Бестолковый Санио
До полуночи (повторяет он тихо. Прячет флакон в складках тоги и уходит).


(Занавес)

 

АКТ IV

Сцена первая

Санио. Один. Сидит на плахе. В руках флакон с зельем. Разговаривает с ним.
Позже появляется Кесарь.

Бестолковый Санио

Ну что, подруга… (смотрит на флакон)
Похоже, мы с тобой теперь товарки?
Ты – пойло, я – бесполое созданье.
Вот любопытно… что бы было, если б
Сентенция не с ним – со мной бы, смертным,
Напиток сей отведала?.. Сколь верить,
Она бы воспылала плотской страстью
К созданию, что плоти не имеет,
Хотелось знать бы меру удивленья,
Когда б она…

Коснулась мне рукою
Причинных мест. Как скоро страсть Венеры
Расколется об этот мягкий камень?
А чары все ж в пути… и что прикажут
Они вконец распаленному телу?
Заняться мастурбацией постыдной?..
А, впрочем, страсть к себе – не худший способ
Насытиться едой ненасытимой,
А кончит и, глядишь, докучный Эрос
Ее покинет…

Если… вдруг не эдак?
А вдруг любовь сильнее страсти глупой?
А вдруг не важно, мягким или твердым
Явился вам предмет любви…, ведь вы же
Влюблялись в душу, не предполагая
Ни брачных игр, ни похоти усладу…,
Иль все предвосхищалось изначально?
Вся эта чушь - лишь повод для постели?
И в ней вершится все, что мы назвали…
Любовью…

М-да… Но было б интересно
Узнать подробней, почему, на деле,
Высокая любовь так низко пала
Иль там, внизу (смотрит себе в пах), она жила столетья,
Ответстствуя за жизни продолженье?
И лишь высокий разум человечий
Ее поднял до уровня вселенской,
Уничтожающей, рождающей, крадущей,
Ревнующей, завидующей, подлой,
Но…, неизбывной страсти.

Почему бы

(поднимает флакон и смотрит на него)

Мне не отпить из этой фляги каплю
И не узнать, где суть и в чем коварство
Любови нежной, что лишь только внешне
Глядится, как небес благословенье,
На деле же - пустое вожделенье
И похоть, облаченная в одежды,
Святой, всепоглащающей и присной,
Мятущейся прорваться к горним звездам
Вселенской страсти.

(Снимает крышку флакона, подносит к губам)

Иль любовь другая
Есть на земле? Поведай мне, Химилла,
Своею ворожбой, вернув мне имя
Вполне любвеспособного плебея….

(Вздрагивает. Задумывается)

Стой! Вот, как ты был куплен. Вожделений
Твоих судьба важнее государства
Успеха и спокойствия. Ах, Астус.
Не зря Церебрум мудрый ополчился
На вашу шайку. Страсти – вот причина
Всех бед земли.

(Решительно) Ну все. Я это вылью.

(Переворачивает, было, флакон... Неожиданно появляется Кесарь. Санио быстро прячет флакон).


Кесарь Церебрум

Мой Санио, надеюсь, ты в порядке?
Ты что-то бледен слишком. Неужели
Задача, что поставил я, намедни,
Перед тобой, тяжелой оказалась?
Иль разучился пить? Иль молодые
Здоровые и сильные гуляки
Не по твоим зубам уже? А может,
Влюбился ты? Мне этот взгляд знакомым
Вдруг показался.

Знаешь, я ведь тоже (мечтательно)
Влюблен, поверь. Но искренней любовью,
Той, что не ведал дух мой обновленный…
До этих пор. Я думал…, вдруг…, быть может…,
Слепая Клото будет прясть и дале
Тугую нить мою. Ужель неясно,
Что я влюблён? Продлить торжествованье,
Святой любви хочу. Да, все ж, Лахесис
Изъяла уж рукой неумолимой
Мой тяжкий жребий.

Здесь же и Атропос.
Она не властна  над судьбой унылой
И не вольна над приговором тяжким.
Хотел бы взять я ножницы богини…,
Что чувствует она, определяя,
Кого на плаху, а кого к триумфу
Послать не глядя? В том ли совершенства
Заключено зерно, чтоб так, вслепую,
Не ведая предтечей и последствий
Судьбу вершить?

Разумный Зевс, пожалуй,
Пересмотрел бы суть законов строгих,
Узрев несовершенство идеалов,
Которыми всех нас он одурачил,
Любовь святую плотским вожделеньем
Беспечно подменив. А, впрочем, разве
Не видит он, во что оборотились
Подножья Олимпийского долины,
Где нет давно и места идеальной
Любви небесной?

Это объяснимо.
И именно затем, что Зевс разумен,
Он наделил нас чувствами иными.
Любовь на Похоть, Гордость на Тщеславье,
Он заменил. И Лицемерье Правдой,
А Трусость Осторожностью представил.
Он подменил Бравадою Отвагу,
Он Скупость Бережливостью. Наверно,
В неведеньи держать ему сподручней
Слепое стадо.

А, не то, прозрея,
Окажет непокорство и неверность
Оно богам, что сами прозябают
В разврате вечном. Страшно Громовержцу,
Как если вдруг откроются зеницы
Его рабов. Вдруг все они узреют
Несовершенство сонма Олимпийцев
И духом воспарив к звездам свободным
Он Мыслью Непорочной вознесется
Над низменным Олимпом.

И логично.
Поняв Прекрасной Истины величье
И верховенство Разума над миром,
Богами станут люди и Олимпу,
С его неидеальным устроеньем,
Страстями и законами, что ране
Держали в кандалах неразъятимых
Души людской невольницу немую -
Не так страшно паденье, только б кто-то
Еще был ниже.

Как бы мне хотелось
Поведать миру, что известно стало,
Намедни, мне. Неужто я не властен
Счастливым сделать всякого из смертных!
Неужто единицам недостойным
Достоинство такое выпадает!
И как счастливым быть, коль скоро с грустью
Ты принужден взирать разверстым оком
На слепоту очей, что полагают
Что видят все!

Однако, есть сомненье.
А вдруг твое желанье лучшей доли
Для человечества, окажется ненужным?
А вдруг в цепях разврата и паденья
Удобней неразумному плебею
Влачить свой век? Ведь сладость заблуждений,
Порой удобней тяжести прозренья.
Вдруг хлеб и зрелища, что так любезны людям,
Есть все, что нужно раненному сердцу…
Вопрос!

Бестолковый Санио
Я вижу, ты, Кесарь, в меланхолии? Начал с вершин, да и скатился вниз, как сизифов булыжник. Разве может влюбленный человек философствовать? Я считал, что цветы философии и цветы любви не растут на одном поле. Я думал…

Кесарь Церебрум
Ты, друг мой Санио, говоришь о любви плотской. Тут все верно. Плотская любовь, даже если она себя именует возвышенной и прячет свою суть за пьедестал, на который возносит свой идеал, делает лишь то, что отгоняет всю кровь, все жизненные соки к гениталиям. Оттого, голова остается совершенно пустой и, конечно же, уже непригодна к философии. Поэтому, все великие глупости и невольные подлости на земле совершаются из-за земной любви. Я же говорю о любви идеальной, о любви, которая живет только в голове и оттуда никуда не уходит. Она самодостаточна. Ей не нужна плоть.

Бестолковый Санио
Но, Великий Кесарь. В такой любви, все равно, должны участвовать двое? Или, самодостаточна в смысле…, сама себя любит что ли?

Кесарь Церебрум
Какой же ты бестолковый Санио. Конечно двое. Человек и его Непорочная Мысль. Его…, (мечтательно улыбается. И, нежно) его… Прекрасная Сентенция…. Но… (как бы очнувшись) мы, кажется, увлеклись, мой друг. Я давал тебе поручение. Как идут твои дела?

 Бестолковый Санио
Да дела-то уж все и закончились. Сегодня ночью Хитрый Астус собрал на Форуме всех. И патрициев, и плебеев. Ну и кашу он заваривает. Даже родителей с детьми помирил, лишь бы тебя, Всевеликий, свалить.

Кесарь Церебрум
Кишка у них тонка. У меня есть против них такое оружие…

Бестолковый Санио
Не спеши, Государь. Это еще не все. Им известно о Прекрасной Сентенции. Подслушали, или каким иным путем – не знаю, да только известно им и о вашем с ней уговоре. И задумали они извести ее. А чтобы она стала осязаема и доступна для надругания над ней, Подлая Химилла приготовила приворотное зелье. Если сегодня до полуночи вы оба его выпьете, то забудете о своем завете и сойдетесь в плотских объятьях. Вот их план. Мне же поручено подлить его вам в вечернее вино.

Кесарь Церебрум  (гневно)
Ах, твари! Да как же они…. О, Юпитер! как ты можешь допускать, чтобы подобное творилось на твоей земле!
А, впрочем…, знаешь,

Она ведь враг ему.
Сентенция не от богов бездушных
Явилась в мир. Иль вовсе не являлась,
А в нем жила извечно, изначально,
Собою заполняя космос мрачный,
Пределов и границ не признающий.
Иль, в точку обратясь, вдруг исчезала
В небытии.

Она существовала
Задолго до рождения Хаоса,
До Тартара, до Никты, до Эреба,
До Океана, Эроса и Понта,
Уран и Гея - не ее предтеча,
Не Рея, не Тефида и не Феба
Ее качали в детской колыбели
В тиши ночной.

И уж не Зевс, конечно,
Ее послал на землю, дабы люди,
Прозрев, восстали. Чистой, непорочной,
Сама она явилась в избавленье
От скверны лжи, порока наслажденья,
Сна мудрости и глупости разгула,
От грязи, омерзенья и проказы
Любодеянья.

Прнотянуть желает
Она нам руку нежную, в надежде,
Что, может, устыдится лицемерить,
Злословить, предавать и наслаждаться
Чужой бедой, вынашивать коварство,
Свидетельствуя ложно против ближних,
Завистливый и алчный, и… несчастный
Наш род людской.
 
Сентенция, родная,
Наивное и нежное созданье.
Ты посмотри, кому ты, обращаясь
Душою непорочною своею,
Помочь стремишься! Саньо, покажи же
Признательности искренней творенье -
Отвар, что приготовила Химилла
На праздник зла.

(Санио достает из за пазухи флакон и подает Кесарю, тот поднимает его на вытянутой руке и внимательно смотрит).

Как низко чувства пали.
Недостает им своего разврата,
Глаза им режет гордая невинность,
Пугает чистотой свиные рыла,
Ослиные их уши оглушает
Ее высокий и прекрасный голос,
Ведь облик нежный истины, вовеки,
Им не познать.

И вот, пороки злые,
Сойдясь на тайный форум лиходейский,
Отжав смертельный сок своих Акнитов,
Смешав его, в порыве единенья,
Достойном назначения иного,
В стекло вливают, коему неважно,
Хранить нектар иль яд, и с лучшим другом
Переправляют мне.

Ну, что ж, посмотрим,
Кто победит в бесчестном поединке,
Чьи головы изменчивая Ника,
Венцом украсит.

Бестолковый Санио
Что же ты задумал,
Великий Князь, я мыслю, что, немедля,
Разбить сосуд любви необходимо.
Я сам, минутой до тебя, ничтожный,
Чуть этого не сделал.

Кесарь Церебрум
Вот и славно.
Стратегии военной постулаты
Тебе пора усвоить, добрый Саньо.
Что толку в том, что меч врага ты отнял,
Не уничтожив истинной причины
Того, что меч сей горделивый поднят?
Рука того, кто воевать способен,
Еще сильна.

Не выкует ли завтра
Он новый меч? Иль средство понадежней,
Поизощренней позже он замыслит.
Не соберет ли новые когорты,
Не призовет ли новых сателлитов,
И не подкупит ли друзей, что попродажней
Чем ты, мой верный Санио, и что же
Ты станешь делать?

А теперь, запомни.
Лишь мертвый враг чертогам неопасен.
Лишь вырвав корень, бросив его в пламя,
Ты можешь быть уверен, что назавтра
Не возрастут тлетворные побеги
Травы, что душит землю, повсеместно
Заполоняя медленно, но верно
Златую ниву.

Так со мной случилось.
Сенаторам оставив в попеченье
Страну мою, что создал я во благо
Народу своему, забыв опаску,
Я не заметил, как заполонили
Они своим потомством низкородным
Перпетуума, светлые доселе,
Святые стены.

Но теперь не буду
Я так беспечен. Вырву жало с корнем.
Побью врага его же ухищреньем.
На них же испытаю их же зелье.
И на пиру, что третьим днем назначен,
Ты обнесешь столы вином любовным.
Увидишь ты, как выросши стократно,
Порок сожрет порок. (Передает флакон Санио)

Иди, мой Саньо,
И приготовь кувшин. С вином имбирным
Перемешай творение Химиллы,
И помести его в покоях царских,
Да сделай это так, чтоб не заметил
Никто из слуг. Поставь в укромном месте,
До праздника отрава настоится.
Иди.

   
Сцена вторая

Праздник. Ярко горит купол. Сенаторы и плебеи в сборе. Здесь же Арестотелес, Сократос и Хали-Гула. Церебрум величественно восседает на троне. Рядом с троном стоит Сентенция. На авансцене треножник, из которого поднимается дым воздаяний богам. У присутствующих в руках кубки. Служанки обносят празднующих кувшинами с вином. Во время речи Церебрума, из-за трона появляются комедианты, ряженные в костюмы упоминаемых Кесарем богов. Каждое явление встречается овацией.
Звучит композиция In The Flesh с диска The Wall.

Кесарь Церебрум (встает с трона)
Свободные Граждане Перпетуума
Хвала Олимпу вечному, квириты!
Хвала отцу богов и полубогов,
Фуругиферу Зевсу Громовержцу!
И мудрости споспешнице, Палладе,
Что славный город наш оберегает
От бед лихих и разорений, Слава!
И Аполлону, пастырю прекрасных
Искусств земных и хоров лир небесных,
Наш жертвенник горит!

Гефест могучий,
С Харитой грациозной, светлоокой,
Нас обучили всяческим ремеслам,
Хвала тебе металла повелитель!
Тебе спасибо дивная Диана,
Что лук и стрелы нам препоручила!
И ты, Деметра, вместе с Гелиосом
Дарящая нам нивы золотые
Прими хвалы трудолюбивых смертных
И фимиама дым!

Гермес крылатый,
Прими и ты поклон благоговейный
За то, что обучил нас негоции,
Позволив укрепить страны пределы
К мечу не прибегая! И Аресу
Мы воздаем сегодня по заслугам
За то, что пребывал с великим войском
В жестоких схватках с ворогом коварным
Не попуская града униженья,
Хвала тебе!

Давайте ж веселиться!
Вы, граждане свободные полиса,
Которому стоять и цвесть вовеки,
Отбросьте на три дня свои призоры!
Триумвират радушный нам устроил
Весенний праздник. Ветвями оливы
Украсил портики, ротонды, галереи,
Базилики, театры и фонтаны
К тому, чтоб пышногрудая Деметра
Была довольна.

Добрым урожаем
Нас одарила б. Чтобы спелым гроздьям
Не оскудеть на лозах виноградных,
Чтоб наливалась колосом янтарным
На нивах тучных щедрая пшеница.
Из года в год чтоб было неизбывным
Смоковницы богатое приплодье
В закромах крепких граждан кропотливых.
Чтоб сыт и весел был народ счастливый
Святого Города.

Хитрый Астус (раздраженно, про себя)
Ну надо же, лукавый,
Как повернул. Не вольности кончину,
Не демократии распад и не свободы
Прискорбную утрату здесь должны мы
Оплакивать всечасно, всеминутно,
А радоваться. Песней и гуляньем
Встречать рассвет обильного цветенья,
Грядущей пышной жатвы в ожиданьи.
Плебею - что ни дай - лишь был бы повод
Набить мошну, да выпить.

Кесарь Церебрум
Горожане
Свободного Перпетуума, пейте
И веселитесь. Пастыри Олимпа,
Благоволя, снисходят к нам в долину

(боги-актеры спускаются к толпе)

Не оскорбите грустью неуместной
Тех от кого зависим каждый смертный.
А я, ваш Кесарь, с троекратным бденьем
Зачну следить, чтоб честно, без обмеру,
Поровну в каждый кубок разливалось
Мое вино.

Бестолковый Санио (Уже изрядно подвыпивший)
Да здравствует Церебрум,
Владыка изобилья и достатка,
Наперсник славный роскоши и блеска.
Как Гелиос, он объезжает землю
На золотом горящей колеснице
И где ни кинет взгляд, где ни задержат
Свой быстрый бег рачительные кони,
Там лес и дол, лоза и нива, разом,
Все расцветает буйным расцветаньем
Любви и счастья.

Радуйтесь, плебеи,
Что выпало вам жить в одно столетье
С сим славным малым. Он не даст в обиду
Ни одного из вас. Он не оставит
В беде ни нищего, ни сирого, ни злого
На участь рабскую, что мойры отмеряют,
Бесчувственно взирая на страданья,
Несчастным смертным. Царственной десницей
Он всем воздаст по званью и заслуге
Перед собой…

Хитрый Астус
Я вижу ты в восторге
От своего царя. Ужель забыл ты,
Побоев тяжких, криков, оскорблений,
Обидных приказаний, унижений
Постылую чреду, что чуть слюною
Не захлебнешься, воя дифирамбы
Тому, по ком Хали-Гулы десница
Зудит, ища авлос святого мщенья
И правосудья сталь. Или, быть может,
Ты передумал?

Бестолковый Санио
Что ты, милый Астус.
Я так пою, чтоб он не заподозрил
Чего-нибудь. Церебрум недоверчив
И очень подозрителен стал после
Того, как Форум гордый своевольно
Он разогнал. А если я не буду
Быть тем же дураком, что был доселе,
То мне уж не побоями – распятьем
Придется расплатиться за беспечность.
Уж ты поверь.

Идет у нас по плану
Все то, о чем условились с тобою.
Кувшин с вином имбирным золотистым,
Что почитает он иным напиткам
И любит пригубить на сон грядущий
Уже поставлен у его постели.
Лишь только бы приправа от Химиллы
Осадка не дала б. А вдруг как выльет…
И рухнут наши планы. Не родившись,
Умрет дитя.

Хитрый Астус
О, здесь не беспокойся.
Коварная Химилла дело знает
И зелье, что рачительно сварила,
Ни запаха, ни вкуса не имеет,
Зато эффект, такие вкус и запах
Предъявит нам назавтра, что увидим,
Как девственности строгие чертоги
Падут навек. И вот тогда, мой Саньо,
Придет конец постылой тирании
Свободной Мысли.

Будем веселиться.
Ты прав, мой друг, уж слишком много либров
Поставлено на кон Эридой мудрой,
Сыграем вид, что рады мы безмерно
Щедротам лицемерного владыки
И будем пировать со всеми рядом,
Вином и яствами усердно набивая
Свою мошну и хору дифирамбов
Мы голосов своих фальцет усердный
Прибавим сторицей.

(Начинается представление комедиантов. Гости затихают в ожидании действа)

Зевс Громовержец (обращается к Афине)
Моя Паллада,
Что на земле творится? Что тревожить
Должно мое заботливое сердце?
Достаточно ль козлов, овец, оленей
Горит на алтарях в мое почтенье?
Воюет ли народ миролюбивый
Иль дружно пашет чрево Геи тучной?
Или любви, Амуром вдохновленный,
Он предается, труд забыв усердный
На нивах трудных?

Афина Паллада
Отче, Щитодержец.
От столбов геркулесовых к проливу,
Что в честь твою Босфором называем,
Я облетела все твои домены.
Племен, народов, государств и княжеств
Видала много. Курятся повсюду
Костры во славу Зевса Фругифера.
На постаментах статуи из злата,
Фронтоны и порталы в барельефах
Твоих Владыка.

Сколько б ни летала,
Однако ж, я не видела такого
Богатого и истового бденья,
Которое оказывали б люди
Твоим, о Всемогущий, изваяньям,
Где было б столько алтарей и храмов,
Воздвигнутых во славу Фругифера,
Как это обстоит в тени Олимпа
Стоящем граде. Полису есть имя
Перпетуум.

Хромой Гефест
О граде сем наслышан.
Талантливые люди в нем родятся,
Пытливы, кротки и трудолюбивы,
Обученные всяческим ремеслам,
С металлом и огнем имея дело,
С почтеньем относясь к природе камня,
Изысканности дерева не чужды,
Со всем, что под рукой, справляясь живо,
Они создали многие творенья
Тебе во славу.

Пышногрудая Деметра
Что ж, и мне по сердцу
Народ сей славный. Ладны или худы
Сегодня небеса - палит ли солнце,
Гуляет ветер, льет ли дождь стеною –
Всегда он в поле, у лозы иль смоквы,
В трудах томясь, о добром урожае
Бдит каждый день. Сам не попьет, но прежде
Лозу напоит, оросит пшеницу
Водой живой оливу успокоит
И лишь потом себя.

Прекрасная Диана
  Да и в охоте
Ему нет равных. В долах и дубравах
Ему понятен каждый след копыта
Иль лапы зверя. Хитрые повадки
Лесных, небесных, полевых созданий
Ему знакомы. Ловкие капканы,
Силки и сети трапперу известны,
И лук, и стрелы, и копье стальное,
Праща и камень – все ему подвластно
В охоте славной.

Хитроумный Гермес
И негоцианты
Из них неплохи получились. Чтобы
Наладить беспрерывную торговлю
И с севером, и с югом, и с востоком…
Есть флот у них. Быстрее карфагенских
Галеры океан переплывают.
Пересекли страну во все пределы,
Гранитом замощенные дороги,
Кругом охрана от пиратов дерзких –
Торгуй спокойно.

Воинственный Арес
Видел я их в битвах.
Солдат столь храбрых отыскать навряд ли
Удастся где еще. На поле брани
Один за двух, за трех сойдет, пожалуй,
В уменьи трудном схватки рукопашной.
Военной тактики премудрые законы
Известны полководцам. Не по слуху -
На деле видел хитрые маневры
Осуществленные когортами стальными
В кровавых схватках.

Афина Паллада
Мудрости заслуги
Веков и поколений чтят. Всеместно
Гимназий, детских школ и академий,
Исполнены величья и почтенья,
Базилики стоят. Библиотеки
Хранят труды мудрейших из мудрейших
От сотворенья мира и доныне.
В почете математика, словесность
И астрономии нелегкая наука
У них в чести.

А правит тем полисом
Премудрый царь. Правитель справедливый
Вершит там суд твоим, Отец, глаголом.
Убийца, вор, насильник, лжесвидетель,
Находят там предел своим злодействам,
И скоро, беспристрастно, беспощадно
И непрдотвратимо наказанье
Свершенному во зло. Зовут же князя
Церебрум Кесарь – бог и покровитель
Народа своего.

Зевс Громовержец
Ну, что ж, я вижу,
Едины боги в мненьи непредвзятом
О сем народе праведном, о граде,
Что храмами, ваяньем, алтарями
Чтит пантеон. Да будет чтим Олимпом
И лично мною полис правоверный.
И царь, что правит с мудростью в совете,
С законами спросяся и с богами,
Привечен будет мной. А вы следите
За воли исполненьем.

(Буря оваций, звон кубков. Триумф. Постепенно все расходятся).


Сцена третья

Аристотелес и Сократос одни. Кругом кубки, кувшины – последствия празднества.

Милосердный Сократос
Ну, Аристотель,  (окидывает взором форум)
Мой мудрый друг, я думаю, что праздник
Нам удался на славу. Что ты мыслишь?
И как, однако ж, мудр наш юный Кесарь.
Не стал акцентов ставить на ненужном
Внимании к неоднозначным действам,
Что празднику причиною и стали,
А плодородью посвятил венчанье.
И новый сан, что спорным мог казаться,
Без ропота был принят.

Справедливый Аристотелес (с грустью)
Мой, Сократос.
Когда я вижу новый день волшебный,
Когда гляжу, как серебрятся волны
Лучам рассветным Гелиоса вторя,
Как золотом звенят теснин вершины,
Как стройный кипарис, собой любуясь,
Глядится в небеса озер хрустальных,
Иль как роса, жемчужными слезами,
На розы лепестках дрожит несмело,
Сорваться вниз готова,

Как дриады,
С Эолом шаловливым забавляясь,
Шумят листами нежными, как нимфы
Лесных ручьев и родников прозрачных
Резвятся, разливаясь звонким смехом,
По долам и холмам земли бескрайней… -
Я думаю с тоской неодолимой
О вопиющей глупости живущих
И вижу я цинизм и лицемерье
Богов Олимпа.

Милосердный Сократос
Милый Аристотель,
Ты, может быть, расскажешь, в чем причина
Такой необъяснимой меланхольи?
Мне трудно здесь понять, в чем лицемерье
Усматриваешь ты в картинах дивных,
Что описал ты так, что сам Овидий,
Любовник нежный муз, не смог бы лучше
Сказать об этом. Что тебя тревожит,
В божественном величьи совершенства
Земного дня?

Справедливый Аристотелес
Радушный мой Сократос.
Ужель не видишь, сколь неидеален,
Сколь дерзок, развращен, блудлив, завистлив,
Распущен, жаден, глуп, душой коварен
И…, вместе с тем, несчастен всякий смертный.
Влачит он жизнь с рожденья до могилы
Во мгле невежества, во мраке беспокойства
О хлебе, о здоровье, о достатке,
Которого достигнуть он невластен,
Хоть разорвись.

Отпущена плебею,
Сплетенная кой-как веревка Клоты.
Настолько кое-как, что и Лахесис,
С ее незрячим роком, и Атропос,
С ее ножами, мало что поправить
Способны в жизни бренной и жестокой
Простого люда. Горькими слезами
Омыт весь путь его к излукам Стикса
И жизнь его не горше, чем в аиде,
Здесь, на земле.

По здравому мышленью,
И с совестью спросясь неоднократно,
Я вижу в красоте природы строгой,
В величии рассветов и закатов,
В роскошестве весеннего цветенья,
В богатстве красок осени обильной
Насмешку над неутешимым смертным,
Глумление над жизнями несчастных,
Из ям своих судеб глядящих сиро
На пир богов.

Не то ли здесь я вижу?
Всего три дня, отпущенных на праздник,
Пройдут, да что там, пролетят как птицы.
Но что дадут, а что оставят людям
Те дни веселья? Радости мгновенья,
На фоне безобразной серой жизни,
Лишь оттенят, озвучат, растревожат
Сознание безвыходной, жестокой,
Трудами и заботами разбитой
Вседневной жизни.

Милосердный Сократос
Добрый Аристотель.
Не стану в этот раз с тобою спорить.
В таком миноре, спор – пустое дело.
Печаль – аффект. Условились мы ране,
Что разуму нет злее супостата,
Чем сумма чувств. Она - что вражье войско,
В осаде держит крепость рассуждений
И не дает вздохнуть премудрой мысли.
Оставим. Разговор наш не окончен
До снятия осады.



Сцена четвертая

Прекрасная Сентенция одна. Позже, Кесарь. Сцена та же, только плаха трансформирована в ложе (подиум, покрытый красной материей). Сентенция сидит на ступенях перед троном в задумчивой позе.

Прекрасная Сентенция
…Как прекрасно,
Как весело и, вместе с тем, степенно
Прошло крещенье. Плебс и не заметил,
За что поднял он кубок. Вот и славно.
Не станет же хирург, разрезав чрево,
Рассказывать больному досконально,
Какую из кишок он вырезает
Тому во благо… -

  Это было б глупо.
Невероятным кажется другое –
Индифферентные и, даже, временами,
Улыбкой оживляемые лица
Его врагов. Спокойствие такое
Сродни затишью перед бурей грозной.
Бесстрастие врага тревоге повод
Должно давать.

Безмолвие Сената -
Еще, куда ни шло, но их отродье…,
Они-то от чего так безмятежно,
Так искренне, казалось, веселились?
Мой бедный Кесарь. Тяжко тебе будет.
Уж больно сильны страсти, что успел ты
В себе взрастить за время, что беспечно
Ты проводил.

Безжалостные боги,
Твоей души кристальной не жалея,
На ниве, что к рожденью, a priori,
Прекрасных мыслей, истины достойных,
Предотдана, они взрастили плевел,
Пороков сонм. Акрида ненасытна
И не оставит куст смоковы спелой,
Пока не съест дотла.

Так и пороки.
Пока дурные мысли мозг питают,
Пока желаний рой неодолимый
Терзает душу низкими страстями,
Покуда тело правит над рассудком -
Всегда есть пища грязному пороку.
Не только пище, но и размноженью
Орбита есть.

Так издревле случалось.
Вначале, незаметно, из-под тиха,
За разом раз, минута за минутой,
Порок, вгрызаясь грязными зубами
В здоровую и чистую, исконно,
Живую плоть, в труху, гнилье и плесень
Ее, упорно, неостановимо
Переменяет.

В ослабленном теле
Душа сама гнильем уж скоро дышит.
И вот… разверсты двери сокровенных
Чертогов, что зовутся разуменьем,
Открыт тайник основы мирозданья.
Тогда, порок, напитанный страстями,
Кидается на мозг…, еще мгновенье…
И кончен человек.

О, пощади же,
Укрой и заслони от буйной страсти
Невинного от чрева, по рожденью,
Но беззащитного и слабого по сути,
Церебрума любимого, Паллада!
О, отведи, несчастья и коварства,
Что, чувствую, готовит низкий, гнусный,
Но сильный враг. (Плачет)

Дала ему я много.
Точнее - все, без тайны, без остатка.
Но от чего на сердце так тревожно
Моей душе?! Боюсь - а вдруг не хватит
Мне чистоты иль духу. Боги злые
На вражьем - не на нашем бастионе
Благословляют бранное оружье
Пред смертной битвой.

(Вздыхает, вытирает слезы, встает).

Ветреной Фортуне
Оставлю я решать исход сраженья.
Да будет так, как будет. Я, пожалуй,
Займусь приготовленьем к появленью
Церебрума. Доволен он, надеюсь,
Остался днем прошедшим, ведь признанье
Народа получил он, что не мало,
Учтя, сколь злобен враг.

Устал и бледен,
Мне показалось, стал он на закате
Тяжелого, но важного собранья.
Все веселились - он же неотступно,
Следил за тем, чтоб правила застолья
Блюлись неукоснительно и точно,
Чтоб всякий гость довольным возвратился
К себе домой.

Пойти, послать служанку,
Имбирного вина, что так он любит,
Чтоб принесла,
 
(Заходит за трон и вдруг видит кувшин с вином)

Ах нет, постой, я вижу,
Что кто-то позаботился заране
О трапезе вечерней Государя.
Спасибо, кто б он ни был. Как приятно
Осознавать, что хоть в своих покоях
Среди друзей он.

Мне ж, корзинку фруктов,
И пару кубков надо бы доставить
К постели утомленного героя.
Цветов нарвать в саду уединенном
Я знаю, любит роз благоуханье
Мой Властелин. Однако ж, орхидеи
Мне кажутся уместнее под вечер
Такого дня.

(Уходит. Чуть погодя, появляется Кесарь. Устало опускается на трон и будто с кем-то разговаривает. Он в печали)

Кесарь Церебрум
Ну, наконец, я дома.
Какое свинство, быть не тем, что мыслишь
Сам о себе. Отвратно мне лукавство
Безрукого, безногого, слепого…,
Но и самодостаточного действа.
Никто не спросит, но и не ответит
Зачем и почему, с какою целью
Ты пачкаешь достоинство?.. Отребью
Ты служишь благодатью и порукой,
В делах стамных.

Пусть будет единичным
Вопрос мой, что бесстрастно вопрошаем… –
Зачем, скажи, ты, правды добиваясь,
Идешь путем неправедным? Наверно,
Ты полагаешь, что не важны средства…,
Но ты наивен - средства, повсеместно,
Важнее цели. В чем, спроси, их важность?
Разуй глаза! Да разве ж кто упомнит
Зачем и почему мы обретаем
Тот иль иной финал?

Судьбы веленье
Итак определит твой путь невзрачный.
Но то, с каким восторгом нарисован,
Какими дифирамбами спровожен
Твоей никчемной сущности твой гений….
Он может отразиться и в скрижалях
Истории. Да, именно, злодейство
А, вовсе не итог его воздейства….
Итог – он тлен, а имя – это имя
Таков и я.

Безумно полагаться,
Что я, в грехе пробыв лет тридцать кряду!
Смогу грехом избавить, в одночасье,
Весь мир. О, боги, мне пора закончить
Размысливать несложных категорий
Банальность. Свято верю в поединок.
Я верю в результат - долой мотивы!
Злодейство же иначе поступает.
Оно не мнит зачем, за что, оно, лишь 
Вертится как змея.

И чем отвратней,
Явятся миру действа, а не цели,
Тем веселей вселенскому недугу…
Как жалко мне, что некому проверить
Сырую суть промозглых измышлений….
Я не вчера - сегодня возродился
Из пепла жизни. Дерзкими перстами
Перевернул я раковину жизни
И подсмотрел, и то, что я увидел…
Спасите боги!

Но, затем, вернулся
К тому, что делал я…. Клянусь Олимпом!
Ужели я хотел добиться рая,
Ладонями оставив на ладонях
Забитых смертных манну … Что я вижу!
Никто не хочет есть - они трепещут
Окраин вожделенья не имея…,
Они лишь жаждут крови…, как прискорбно…,
Антропос ведь задуман изначально
Венцом творенья….

Что же в результате?
А то, что смерть, которой, каждый смертный
Отдаст поклон…. Будь близко или дале
Она стоит. Ни богу, ни клеврету,
Ни матери, ни сыну, ни пращуру
Всего потомства, (как же грустно, право,
Глядеть, как непотребные обломки…
Ломают грудь свою о гордый камень),
Ни свадьбе, ни рожденью – только смерти…
Отдаст поклон.

Отнюдь, я не философ.
Мне чужды избавления мотивы.
Я верю в цифру, будто бы, однажды,
Все разрешит она. Я верю в слово.
Дай бог, что в нем пределы разуменья
Счастливой жизни…. Мне несложно драться
Со всем, чего я вижу. Суть сомненья
Лежит лишь в том, что что-то мне незримо,
И с этим недостойным проявленьем
Души земной, мне нужно побороться!
Вернемся к теме.

Видимость иль сущность
Того, что делаешь? Прости, но вожделенье,
Казалось бы, не стоит дрязги мелкой -
Суть вожделенья – две минуты фрикций
И семяизвержения потрата -
И все, вполне…. Но то, что перед этим…
Как ты дрожишь, как томно предыхаешь,
Как мозг освобождается от плевел
Семейных воспитаний, назиданий
Докучного пестуна…

Полагаю…,
Брось на весы потребы и предтечи,
В другую чашу брось плевок изгнанный…
И ты поймешь, как грозно перевесит
Видимости краса над результатом.
Неважно, что ты делал – как ты делал
Важно вовек, а истинности сущность,
Она - и так…, но кто ее запомнит!
Запомнится лишь то, что было рядом…
Была же страсть….

Но я далек от мысли,
Что, будто бы одно, гноит другое.
Мне трудно рассуждать. Да, непонятны,
Мне скулежи любых, кто разместился
По-право и по-лево струй чудесных,
Что жизнею зовутся. Знаю точно,
И те, и те, заслуживают ровно
Мое вниманье. Дале, эквилибр
Мы подведем чертой неумолимой
Итак.

Насколько помню, суть сомнений
Легла межой меж действом и финалом.
Не стану распинаться, в чем различье,
Оставлю лишь одно – нетленный остов
Свершившегося факта. (Достает нож) Я уверен -
Непогрешим Сентенции рассудок.
А, если нет, то нет иного средства,
Как распознать мошну кинжалом острым,
И слева и направо, не колеблясь,
Решить итог (заносит нож).

(Входит Сентенция с корзинкой фруктов, цветами и парой кубков. Одна архидея в ее волосах. Кесарь быстро прячет нож).

Прекрасная Сентенция
Ну, здравствуй, Повелитель.
Ты что невесел? Знаю, нет причины
Тебе грустить. Зачем же нож огромный
Ты вдруг достал? Квириты рукоплещут
Тебе, мой Царь. Сенаторы - подручны,
Их дети неопасны…. Что же сталью
Ты режешь воздух? Не навоевался?
Былых картин увидеть напрягаешь
Ты память злую. Ах, оставь, Церебрум,
Те дни, что были.

Новые картины
Рисует ясноокая Деметра -
Успешье, благоденствие. Рассветов,
Что серебрятся над густым туманом
Прелестным утром, боги отпустили
Тебе неисчислимое значенье,
И дивных дней полуденное бденье,
Закатов златогривых ликований
Не мене, чем рассветов, Феб крылатый
Тебе отмерил.

Сбрось свои печали.
Отведай фруктов. Видишь, орхидеи
В моих власах серебряная стужа.
Ты любишь и любим, пора поверить
Тому, что верил ты, не зря, извечно -
Так будет до пределов мирозданья.
Ты любишь мысль, а мысль, порою, длится
Куда как дальше истовых желаний,
Мне глупо положить, что Ты, мой милый,
Вдруг нехорош.


Кесарь Церебрум
И что? Я должен слушать?
Досады и любови обретеньем
Я сыт вполне. Обидою убогой
Влачить свой век попыткою пытаюсь
Ни днем, ни часом не предполагая,
Как сложен век… Однажды, охладелый,
Я преломлю надменные колени,
Паду я ниц пред праведным восторгом.
Но где, скажи, родная, основанье
Сей радости….

О, я не понимаю!
Он гадок, он разумен, он беспечен
Сей странный мир, придуманный богами
Или больным сознаньем сотворенный.
Мой разум, мой беспомощный рассудок
Страдает от бессильного безволья.
И даже сталь в бесформенное тело
Мне не вонзить. Я слаб, я безоружен
Пред той, что повсеместно, всеязыко
Зовется Смертью.

Прекрасная Сентенция
Кесарь Всевеликий,
Скажи мне, почему ты так страдаешь?
Ведь я зачем к тебе явилась, милый?
Не потому ль, чтоб боль твою утешить?
Чтоб выгнать навсегда твои сомненья,
Твоей души измученной усталость
Перекусить зубами. Кровью, телом…
Ах, телом…, нет…. Но, слушай, как трепещет

(притягивает его голову к своей груди)

Под левой грудью…. Боги! Ты, мой милый,
Надеюсь, не предашь.

Надеюсь, помнишь,
Что победить отселе тебе должно
Одну лишь страсть, страсть к трепетному телу,
Твоей Сентенции, которая явилась
Очистить и спасти заблудший разум,
Уставший от забот и слов ненужных,
От помыслов и действий бесполезных,
От суетных и грубых вожделений,
От устремлений дерзких. Ты ведь сильный,
Мой милый друг.

Кесарь Церебрум
Сентенция, родная,
Я сильный лишь тогда, как ты со мною,
Когда я слышу серебристый голос,
Он, как родник хрустальный, что, нежданно,
Вдруг появился будто ниоткуда
Пред странником, что жаждою томимый,
Решил уже, что нет ему спасенья,
Что в муках и в агонии предсмертной,
В бессильной злобе небо проклиная,
Он должен умереть.

Ты не оставишь
Меня, ведь правда? Даже на минуту.
И я клянусь своей душой бессмертной,
Клянусь и телом бренным, беззащитным,
Клянусь непреходящими богами,
Ручьями вешними, рассветом и закатом,
Безбрежным морем, лесом безмятежным,
Горами и долами золотыми,
Рожденьем, жизнью, смертью неизбежной
Клянусь, я твой навек!

Прекрасная Сентенция
Идем, мой милый,
По саду прогуляемся ночному.
Там соловей заждался. Орхидеи,
Азалии, гортензии и розы
Благоухают так, что закружится
От неги и услады вдохновенной
Головушка твоя. Полоска света
Еще горит над дальними горами
Вздыхая о прошедшем дне великом.
Идем, мой друг. (Уходят)

 
(Занавес)
 
 


АКТ V

Сцена первая

Астус один. Подходит к трону, любовно на него смотрит, поглаживает.

Хитрый Астус
Ну что, мой друг…,
Я вижу, одиноко в тиши ночной
Тебе стоять здесь…. Потерпи…. Недолго
Тебе осталось…. Скольким же событьям
Ты был свидетель!.. Здесь вершились судьбы
Людей, народов, государств, правительств.
Здесь принимались мудрые решенья,
Ошибки совершались роковые.
Триумф и крах, успех и пораженье,
Все видел ты.

Победы ликованье,
Достигнутой награды упоенье,
Самозабвенье власти абсолютной…
Да…, власти. Вот чему ты символ!
Могуществу, безбрежному всесилию,
Возможности вершить чужие судьбы,
На плаху посылать, дарить надежду,
Чтоб даже самый первый среди лучших
Собакой ползал перед тем, кто вправе
Владеть тобой.

Чтоб страны и народы
К его ногам падали ниц, в надежде,
Что пощадит он жалкие пределы,
Чтоб золото рекою неизбывной
Текло в его разверстые закромы.
Фонтаны, изваянья, барельефы
Один его лишь образ отражали.
Чтоб в храмах одному ему курились
В треножниках богатых подношенья.
Ему! Ему!

Чтоб лучшие поэты
О нем слагали пламенные оды,
Чтоб музыки небесной виртуозы
На лирах звучных в честь его играли.
Рабов, рабынь, наложниц пышногрудых
Подобострастный рой неисчислимый,
Чтоб окружал его с утра до ночи.
Чтобы… (захлебывается от своих мечтаний)
ах власть, ах власть… Ну что ж, недолго
Тебе осталось ждать, томясь под спудом
Надменного тирана.

(Оборачивается и видит приготовленное ложе)

Что я вижу! (Спускается по ступеням)
Похоже, все готово для веселья? (обходит ложе вокруг)
Вино и кубки, фрукты, орхидеи…
Мне кажется, что все идет по плану.
Мой Санио изрядно постарался.
Безумный, полагает что протянет
Минутой дольше, чем его хозяин.
Слепец несчастный, Паламед ничтожный,
Евнух продажный, думает награду
Получит он.

Известен ли в столетьях
Хотя б один пример, чтобы предатель
Остался жив. Надеется, наивный,
Что я оставлю жить того, кто знает,
Каким путем пришел я к трону. Впрочем,
Возможно, дураку я жизнь оставлю,
Отрежу лишь язык, ведь, как я помню,
Ему не привыкать, ему ведь что-то
Уж отрезали…. Чу, шаги я слышу
Пора идти.

(Прячется за одним из «зубов»)


Сцена вторая

Кесарь и Сентенция. Входят взявшись за руки. Оживленно разговаривают.

Кесарь Церебрум
Спасибо, дорогая.
Как успокоила ты сердце, что недавно
Еще терзалось муками сомнений.
Непросто задушить в себе природу,
Что столько лет оковами стальными
Сжимала душу. И принять решенье,
Отнюдь не то же, что и подчиняться
Ему всю жизнь.

Как долго еще будут
Ночами душными, пустыми вечерами,
Они, мои грехи, воспоминанья
О молодости буйной, безрассудной,
О зрелости напоенной гордыней,
О старости скупой, что день ото дня
Я проводил в разврате и бездельи,
Меня терзать.

Немыслимых усилий,
Незваных слез унынья и сомнений,
Мне будет стоить тяжкое решенье.
Порок хитер. Затворенные двери
Ему ничто. Он в окна – там закрыто,
В трубу – заслонка. Что же - он потерпит.
Не век же будешь ты в своих чертогах
Как в клетке чахнуть.

Выйти на свободу
Тебе придется. Вряд ли, заточенье,
Которое ты сам себе назначил,
Ты долго сдюжишь, ну, а там, на воле…
Нет, он не станет грязно домогаться,
Не кинется как вор или разбойник
На долго вожделенную добычу.
Подход иной.

Другая есть развязка
В драматургии пошлости коварной.
Потерян гвоздь – потеряна подкова,
Потеряна подкова – конь потерян,
Потерян конь – лишен гонца правитель,
А нет гонца – так сгинет государство
Подмоги не дождавшись нужным сроком.
Таков финал.

Вот так порок заклятый.
Чрез глаз, чрез ухо, через обонянье
Проникнет тихо в безоружный разум
И там до срока затаится. Дале,
Он станет ждать, как пахарь терпеливый
Ждет всходов им засеянного поля,
Ему не важно, долго ль ожиданье –
Страда придет.

И вот, младые плевлы
Уж налились желаньем похотливым,
А дальше, разум сам полива просит,
Томится сушью непреоборимой,
И уже сам (подсобы здесь не нужно),
Он страждет, ищет, алчет, вожделеет
Питанья осажденному сознанью
И уж найдет, поверь.

Младая дева,
Лишь коротко взглянув, но с обещаньем,
Лишь чуть пахнув пьянящим ароматом,
Серебряным смешком задев вниманье –
И ты уж ночь не спишь - тот голос, запах,
Тот томный взгляд…и все, капкан расставлен.
На утро ты под окнами, а к ночи
В ее постели.

С этим как бороться!

(Садится на ложе, Сентенция садится рядом)

Прекрасная Сентенция
Я научу, любимый мой Церебрум.
Ты знаешь почему так много храмов
И алтарей воздвигнуто всеместно
Богам Олимпа? Курят фимиамы,
Приносят жертвы, строгих ритуалов
Мы можем привести изрядный список?
А сколь жрецов?

Трудно исповеданье
Для всякой веры. Вера - это воздух
Или вода. Как сможешь удержать ты
И сохранить как сможешь без сосуда
Ты эту воду? Вот зачем святыни.
Вот для чего так много изваяний
Поставлено богам, так много храмов
Во славу их.

Религия - есть средство
Ту воду сохранить, чтоб тот, кто верит,
Ее не расплескал и не утратил.
Религия – сосуд неистощимый,
Любому дан он, недругу и другу,
Чтоб гаснущий от зноя горькой жизни,
Он, в тяжкий миг утраченной надежды,
Мог жажду утолить.

Тебе, мой милый,
Воздвигнуть нужно храм Свободной Мысли.
Сосудом станет он твоим устоям,
Чтоб ты не расплескал святую веру
В Пречистый Разум. Родником прохладным,
Живой водою для тебя он станет
И жизнь твою продолжит в бесконечность
Лишь был бы крепок он.

Кесарь Церебрум
Моя родная,
Ты хочешь, чтобы я своим указом
Велел воздвигнуть алтари и храмы
Сентенции Святой, Свободной Мысли?
Ты хочешь, чтобы люди поклонялись
Тебе одной? Не так все это просто.
Плебею не понять твоих канонов
Развратен он и глуп.

Хитрый Астус (из глубины сцены)
Ну докатилась!
Сентенция Святая! Боги, где вы!
Ужель не зрите вы в кого нацелен
И уж натянут лук! Тут не о смертных,
О божествах Олимпа речь заходит!
Ах жаль, никто не слышит. Подождите!
Я вам устрою храмы с алтарями
Уж близок час.

 Прекрасная Сентенция (смеется)
Какой смешной ты, право.
Ну что ты говоришь, какие храмы,
Какие алтари? Постройки эти,
Жрецы, треноги, жертвы, ритуалы
Придуманы для тех, в ком веры нету,
Которым беспрестанно, ежечасно
Напоминать приходится о вере
В богов Олимпа.

Я ж тебе толкую
Совсем иное. Храм Свободной Мысли
Ты должен будешь сам в себе построить
И в нем молиться мне. Сосуд. Ты помнишь?
Ты удержать меня в себе обязан
Тогда ничто тебе не страшно будет
И никакой порок не поселится
В твоем рассудке.

Места там не будет.
Там буду я. Везде. Куда б ни вздумал
Проникнуть смрадный грех – кругом я буду.
Я не пущу, не дам акриде скверны
Сожрать твой чистый разум, лишь бы помнил
Ты о своей Сентенции всевечно.
Я защитить смогу тебя повсюду
Где б ни был ты.

И лишь одна угроза
Таится в нашем плане безупречном –

(Наклоняется, разливает вино, подает один кубок Кесарю, другой берет себе)

Моя невинность. Помни, Повелитель,
Я устоять не в силах пред тобою,
Ведь я тебя люблю сильнее жизни.
Твоих врагов мне нестрашны угрозы,
Мне страшно, если ты не совладаешь
С самим собою.

(Поднимают кубки и медленно выпивают их. Купол загорается кроваво-красным светом, затем постепенно угасает, оставляя Кесаря и сентенцию лишь в луче прожектора. Звучит композиция Wish You Were Here).

Как вино приятно…
Благие боги, что это со мною?
Я вся горю. Какой-то звон неслышный
Стоит в ушах…, в глазах…, о наважденье!
Мне виден целый мир, он безграничен…
Напоен воздух сладким ароматом,
Как будто все цветы со всей вселенной
Явились здесь.

А звезды, звезды, звезды…
О сколько их! О как колотит сердце,
По жилам кровь смолы горящей жарче,
В груди огонь…, о как колотит сердце…
Слышнее звон. Цветов благоуханье
Сильней, сильней, сильней и звезды кружат
Свой хоровод веселый. Ног не чую
Я под собой…

Кесарь Церебрум
Да что же, что же это!
Что за вино! Нектар богов нежней ли!
Огонь от сердца лавой растекаясь,
Бежит волнами, струями живыми,
И серебристый дождь в глазах закрытых,
И серебристый снег и вихрь, и буря…
Меня уносит в небо золотое,
Земли не видно.

Я лечу, я таю!
Вот облака, нежней перины царской,
О, как прохладно их прикосновенье.
Вот солнце! Я могу его коснуться!
Вот я касаюсь - нет, не обжигает,
Лишь наполняет силой неземною!
Мне кажется, Олимп смогу поднять я
С богами вместе!

Прекрасная Сентенция
Чудо! Чудо! Чудо!
Цветы, цветы и запах, запах, запах…
О, как кружится голова. И крылья…
Да, это крылья бабочки весенней.
Порхаю я над дивными цветами.
Луга, поля, все зримо, все знакомо.
Я здесь была, я узнаю долину…
Здесь родилась любовь…

Кесарь Церебрум
С небес на землю
Спускаюсь я. Цветочная долина.
Я падаю в траву, и запах, запах…
И кругом голова, и сердце бьется
Военных барабанов громче, зычней…
Вот бабочка порхает над цветами…
Я узнаю прекрасную долину…
Здесь родилась любовь…

(Кубки с грохотом падают на пол. Кесарь и Сентенция судорожно хватаются за руки)

Прекрасная Сентенция (смотрит на Кесаря, будто видит впервые)
Как ты прекрасен,
Мой принц, мой ангел, почему так долго
Не приходил? Тебя ждала я вечность.
Холодными промозглыми ночами
Тебя ждала я сидя у камина.
И дни тянулись долгой вереницей,
А я ждала, я знала и надежда
Во мне не умирала.

Я мечтала.
Мечта меня хранила от унынья.
И клетка, где душа моя томилась,
Мне виделась лишь временной обузой,
Досадным, неудобным, но недолгим,
Совсем недолгим недоразуменьем.
Я плакала…, но вовсе не от горя,
Что нет тебя.

Я плакала от счастья
От счастья, что наступит вечер дивный,
Что ты обхватишь сильными руками,
Мое истерзанное ожиданьем тело
И унесешь отсюда в поднебесье,
В долину, где нет горя, нет страданий,
Есть только счастье видеть, слышать, слушать
Тебя, мой Принц.

Кесарь Церебрум
Я будто бы очнулся
От долгого и тяжкого забвенья,
Тебя я вижу будто бы впервые,
И будто бы впервые слышу голос,
Звучит он слаще лиры Аполлона.
Как ты прекрасен, ангел белокрылый
Не сон ли вижу я? Я не проснулся?
Я в забытьи?

Тебя во сне я видел.
Я ждал тебя такой, какой и вижу,
Я звал тебя в бреду иного мира,
Я видел мрамор рук твоих несмелых
Сплетение в молитвенном изломе,
Я видел ярких губ твоих горячих
Неслышное живое трепетанье
В мольбах о счастьи.

Снились эти очи,
Ясней небес на утренней Авроре,
Я видел стан, стройнее кипариса,
Я видел… Боги, как же ты прекрасна!
Теперь тебя узнал я. Ты тот ангел,
Что посещал меня в дали унылой,
Гоня тоску постылого забвенья…
Ты Ангел мой.

Прекрасная Сентенция
Я счастлива, любимый!
Теперь я поняла, о чем мечтала
В тиши дубрав у речки тихоструйной,
На розовой заре в лучах рассветных,
В полдневной синеве у старой липы,
В гранате заходящего светила,
В горячих простынях средь черной ночи -
Мечтала о любви!

О, как прекрасен!
Как ясен взор твой нежный, Принц мой милый!
Люблю всем сердцем трепетным и нежным!
Люблю душой, усталой ожиданьем!
Люблю всем телом пламенем объятым!
Люблю тебя всей кровью, без остатка!
Я вся твоя! Возьми меня, не медли!
Люблю! Люблю! Люблю!

(Бросается в его объятья. Прожектор медленно начинает гаснуть)

Кесарь Церебрум
Моя Богиня!
В глазах темнеет, разум мой мутится,
Язык прилип к гортани, слов не вспомню,
Дрожит все тело, в уголь превращаясь,
Душа и сердце пламенем объяты,
И голова в неведомом тумане,
И руки чугуном налились. Боги!
О что со мной!

(Сцена погружается во мрак. И лишь оглушительный крик Сентенции из темноты)

Любовь!!!


Сцена третья

Астус, Сентенция, Кесарь.

Хитрый Астус (прожектор высвечивает его стоящим перед троном)
Ну вот и все,
Венец моим трудам и мукам тяжким.
Сработало! О, Подлая Химилла!
Тебя мне нужно впредь держать поближе,
Вдали ты будешь слишком уж опасна.
Сначала суд, затем уж разобраться,
И каждому воздать по их заслугам,

(оборачивается на трон)

Ты подожди, дружок, пока не время,
Блажен, кто быстро действует, однако,
Иное здесь.

Нужна иная скорость.
Сейчас нам нужно быстро мыслить. Что же
Предпримем мы? Дождаться прежде надо,
Чтоб Одия собрала полный кворум.
Ее послал заране, чтобы к сроку,
Все были на ногах и при параде,
Ведь времени врагу на передышку
Давать нельзя. Не след терять из виду,
Что, хоть Сентенция и стала уязвимой,
Но, все ж, сильна.

И мы должны, конечно,
Иметь ввиду, что игры в демократью,
Теперь для нас важнее прочих целей.
Устроим суд по чину. Прежде, нужно,
Сократ и Аристотель чтоб, публично,
Заверили здесь факт любодеянья,
Точнее, непременно, это важно,
Факт соблазненья, с пагубною целью,
Сентенцией Церебрума. Другим же,
Займемся позже.

Старые ублюдки
До времени займут свои сиденья.
Недолго им осталось, но, покуда,
Пускай в последний раз уж насладятся
Сим действом и умоются в последок,
Блаженными слезами мести сладкой.
Да…, месть сладка. Но месть без высшей цели -
Есть глупость несусветная, пустое
И мелкое досуга провожденье
Для старых дев.

Сентенция опасна.
Она умна и будет защищаться,
Как раненная львица. Плюс, Сократос.
По рангу, непременно, в ее стане
Он быть обязан. И умен не мене.
И Аристотель будет объективен.
Нам это нужно? Надо бы напомнить,
Но очень тонко, кто, еще недавно,
Одобрил вопиющее злодейство –
Разгон Сената.

Стыд их пыл остудит.
Откуда ждать еще нам неудобства?
Ах, да, Церебрум, Кесарь наш влюбленный.
Сперва, пожалуй, будет он раздавлен.
На нем вина, ведь он нарушил клятву,
А, результатом, суд над ненаглядной
Сентенцией. Но он силен и, вскоре,
Оправится. Нам нужно обвиненье
Построить так, чтоб и его судили.
Что ж, поглядим.

(Тихо вбегает Одия и что-то шепчет на ухо Астусу. Они уходят вместе. Прожектор медленно переходит на ложе. Кесарь и Сентенция лежат обнаженные, чуть прикрытые тогой Кесаря. Очнулись. Садятся на ложе. Озираются.)

Прекрасная Сентенция
Не понимаю, где мы…
Все как во сне, а на душе тревожно…
Не помню прошлой ночи…

(Поднимает свою ладонь и смотрит на нее. На ней кровь. Испуганная догадкой, заглядывает к себе под тогу)

О, Юпитер!
Что мы наделали! О боги! Как же!
Ты…, ты…, я…, мы…, о, боги! боги! боги!
Не может быть! Не может быть! О нет же!
Я не должна! Не должен ты! О, боги!
Мне нужно вымыться.

(Убегает. Кесарь сидит понурый. Он тоже все понял. Долго молчит).

Кесарь Церебрум
Аид…. Проклятье….
Что я наделал. Как так получилось.

 (Смотрит на кубки на полу. Пораженный догадкой, хватается за голову).

Вино. Безумный! Сам себе подстроил
Ловушку, что готовил я другому.
Я вырыл яму льву и сам попался.
О, как я гадок сам себе, как низко
Я опустился! Мог ли я подумать…
Не «мог», а «должен» был.

Решил сразиться
С гиеною оружием гиены,
Которым я не дрался от рожденья.
Не меч, не булаву, не лук и стрелы –
Избрал я яд. Возможно ли такое!
Гордыня помутила слабый разум.
Рассудок уничтожив без остатка
И что теперь?

Теперь не ты, Церебрум
Расплатишься за глупость роковую.
Ты девушку невинную, святую
Отдал стигийским псам на растерзанье!
О, как душа холодной стали просит!
Пронзить насквозь поганый сгусток мяса!
Изрезать на куски, скормивши свиньям!
И это б было мало!

Вот ведь, гнида!
Сентенцию святую бросить гадам,
А сам в кусты? Э нет, богоподобный!
Ты хочешь смерти легкой? Омерзенье
Ты вызываешь. Трус! Свинья! Скотина!
Пойди и бейся, сгинь! Но королеву
Не дай на растерзанье лютым зверям.
Умри, но защити.

(Тихо подходит Сентенция, садится рядом с Кесарем и кладет голову ему на плечо. Кесарь хочет что-то сказать, но Сентенция прикладывает свой палец к его губам)

Прекрасная Сентенция
Молчи, любимый.
Я все слыхала, ты ведь неповинен
В том, что хотел добра и мне и людям.
Противник был силен - мы проиграли.
Наивны были, всуе, полагая,
Что с честностью бесчестие сразившись,
В трусливом бегстве бросит поле брани
И сдаст оружье.

Где, в каких скрижалях,
Хоть раз добро над злом, в смертельной схватке,
Держало б верх? Да, в общем-то, победа,
Ни ценности ни смысла не имеет.
Сама борьба – вот альфа и омега
Существованья жизни человечьей.
А зло?.. Ну, что ж, триумфом упиваясь,
Само себя сожрет.

(Незаметно, в темноте, рассаживается по своим местам Сенат. На ступенях располагаются плебеи).

Забудь, любимый,
И не суди себя судом напрасным.
Забудь, очнись, мы виноваты оба
В том, что любили. Рано или поздно,
Сам Хронос совершил бы сочетанье
Сердец меж ними. Зелье лишь на время
Его опередило. Все свершила
Бесстрастная Тихе.

И я, случайно,
Припрятанный сосуд нашла за троном,
Сама отраву разлила по кубкам.
Но вот, что я скажу тебе, любимый.
Я вспомнила событья этой ночи
И ощутила вновь полет восторга,
Который дарит пламя поцелуя,
Что слаще жизни.

Вновь я ощутила,
Как плоть твоя мое пронзает тело,
Как, постепенно, неостановимо,
Становятся тела единым целым,
Становится твоя моею кровью,
И разум с разумом сливаются навеки,
И мне не страшно умирать, любимый
Любовь сильней рассудка.

Кесарь Церебрум
Может, правда,
Что разум победить любовь не может,
И что на свете нет святее чувства?
Но мы с тобой, за пылкостью забыли -
Ведь мы - любовь меж Разумом и Мыслью
И под угрозой сей союз прекрасный,
Угрозой страстей низменных и пошлых
Иди ко мне.

(Они сливаются в страстном поцелуе)




Сцена четвертая

Суд. Резко, ярким светом вспыхивает купол. Влюбленные оказываются среди общего собрания сенаторов и плебеев. Здесь же Триумвират. Кесарь и Сентенция спешно одевают свои тоги. Они в растерянности. Астус поднимается на последнюю ступень перед троном.)

Хитрый Астус (Победоносно. Обращаясь ко всем)
Ну…, что я говорил вам!
Теперь, надеюсь, всем, без слов, понятно,
Невольное безумие Хаоса,
Откуда на Сенаторов нападки,
Откуда это странное названье (брезгливо) –
Церебрум Кесарь. Вот она, причина
Душевному расстройству Государя.
И неизвестно, чем бы обернулось
Дальнейшее сокрытие порока
Сей женщины.

Тайком она проникла
В Перпетуум с одной единой целью -
Завоевать без боя славный город
И дабы изнутри его разрушить
Околдовать решила Венценосца.
И чарами окутанный правитель
Стал делать все, что было ей угодно.
Разгон Сената – это лишь начало
Падения империи великой
И краха веры.

Честному собранью
Доказывать, я думаю, не нужно
Что здесь мы с ворожбой имеем дело.
Достаточно взглянуть на облик новый
Хаоса Всевеликого. Ну разве ж
Подобное возможно между смертных?
Прекрасно чудо, коль оно во благо,
Но первые же действия колдуньи
Не оставляют мнения иного:
Ее цель – зло.

Кесарь Церебрум (пришел в себя)
Как смеешь ты, безродный
Развратный червь, здесь, перед Государем,
Подползши к трону, ядом слов наветных
Разбрызгиваться. Словно скунс смердящий,
Присутствием одним ты оскорбляешь
Честь девы юной. Разве дали слово
Тебе, наглец! Иль города законы
Уж не в чести! С каких то пор плебеи
У нас глаголят на правах Принцепса?
Ответьте мне! (Обращается к Триумвирату).

Хитрый Астус
Обязан объясниться
Перед Сенатом и Триумвиратом
Зачем здесь я и есть ли основанья
Мне словословить. Следует напомнить:
Два дня прошло, как Всевеликий Хаос
Сенаторов препроводил в отставку.
И солнце не взошло - Триумвирату
Пришлось принять тяжелое решенье
Об апробации вердикта Государя
И как же быть?

Кто встанет на защиту
Попранной демократии, которой,
Еще недавно сам Великий Хаос
Был светочем, рукой, апологетом?!
Кто защитит полис от тирании,
Способной уничтожить государство?!
Кто оградит народ от беззаконья,
Неотвратимой страшной черной тучей
Плывущего над градом обреченным,
Грозя потопом?!

Прав я не имею.
То верно. Но, спасибо вещей Мойре,
Мне удалось узнать, совсем случайно,
В чем суть, где корень странных превращений
Свидетелем которых все мы стали.
Взяв на себя ответственности бремя
За счастие грядущих поколений,
Я, втайне распознав врага личину,
Теперь ее сорвал. И вот пред вами
Сентенция.

(Указывает на Сентенцию пальцем. Она стоит у плахи (ложе уже трансформировано в нее)
 
Заканчиваю пренье
Еще одним рассказом. Я, нечайно,
Узнал о ближних планах сей колдуньи.
Чтоб показать глубины вероломства,
Замышленного ворогом коварным,
Собранью расскажу, на что сим утром,
Ослепшего царя она сбивала,
Нашептывая змеем низкодушным
Безвольному Хаосу прямо в уши
Такую ересь!

Аспидом блудливым,
Обвившись вкруг беспомощного тела
Плененного правителя немого,
Она велела алтари и храмы
Воздвигнуть в честь Сентенции Великой
Чтоб все и вся ей в мире поклонялось
И чтоб везде курились фимиамы
Во славу Мысли. Что ж, судите сами.
Сказать мне боле нечего Сенату.
Я умолкаю. Dixi.

Кесарь Церебрум
Ах, мерзавец!
Ах, подлый клеветник! (К Триумвирату) Вы что, на слово
Безродного плебея положившись,
Хотите выносить свое решенье?!
Иль в тех пещерах, где должна жить Совесть,
В гранитных душах ваших поселились
Эринии с наперстницей Апатой,
Которой служит сей оклеветатель?!
Триумвират, я спрашиваю, так ли
Здесь дело обстоит?!

Справедливый Аристотелес (ко всем)
Прошу вниманья.
Богоподобный Хаос, успокойся,
Займи совой трон, ты Астус, сядь на место.
Мы разберемся, справившись с законом,
И не попустим лживому навету
Проникнуть в храм Фемиды неотступной
И пусть погибнет мир, но Правосудье
Восторжествует. Принятым порядком
Мы разъясним запутанное дело.
Начнем процесс.

(Богоподобный Хаос садится на трон, Бестолковый Санио встает рядом с троном, Хитрый Астус садится на ступени около отца, Прекрасная Сентенция гордо стоит перед плахой. На авансцене Справедливый Аристотелес справа, Милосердный Сократос слева, Неумолимый Хали-Гула, скрестив руки на груди, в углу сцены. Процесс начинается)

Хотим мы здесь дознаться
Зачем и почему, с какою целью
Прекрасная Сентенция явилась
В Перпетуум. И как проникла в город,
К Царю зачем явилась. Означает
Что именно курьез омоложенья.
Последствием ее ли наущений
Распущен был Сенат и правду ль Астус
Сказал нам здесь об алтарях и храмах.
Сентенция, прошу.

Милосердный Сократос
Еще минуту.
Замечу, досточтимый Аристотель,
Сенаторов у нас на двое больше,
Чем надобно иметь суду присяжных.
Позволим подсудимой исключенье
Произвести самой. Таким поступком,
Удвоим демократьи самоценность.

Справедливый Аристотелес
Согласен я с тобой, мой друг Сократос.
Сентенция, итак, прошу, решенье
Прими.

Прекрасная Сентенция
Спасибо, господа. Доверьем
Я польщена. Но если б мне от сердца
Пришлось решать, я б исключила разом
Присяжных всех. Ну сами посудите.
Здесь чувствам позволяют инстинктивным
Определять судьбу Свободной Мысли,
Что чувствам неподвластна. Иль неясна,
Вердикта суть? Настолько очевиден
Итог антагонизма. Что ж, извольте,
Я выберу.

Не потому, что верю
Я в приговор, пред Зевсом справедливый,
Но лишь затем, что непреложно знаю -
Иного нет пути. Пусть Мудрый Суфий
Покинет суд присяжных. Так же, Спея.
Я не хочу, чтоб Мудрость и Надежда,
Одна своей невинностью, другой же
Безгрешностью своею перед Клио,
Участвовали в том, что здесь начнется
Через минуту.

Бестолковый Санио (Тихо, Хаосу)
Боги! Безрассудство!
Да что ж она творит, мой Повелитель!
Выводит из присяжного состава
Единственных, кто мог бы хоть намеком…

Богоподобный Хаос 
Оставь ее. Забыл, кто пред тобою?
Сентенция сама. Не непорочна
Теперь (монаршей глупости спасибо),
Но нет ее умней на целом свете
И, думаю, что делает – то знает.
Нам остается ждать.

(Мудрый Суфий и Наивная Спея покидают свои места, пересаживаясь на ступени)

Прекрасная Сентенция
Итак, продолжим.
Позвольте мне ответствовать по пунктам.
«Зачем и почему, с какою целью?»
Был задан мне вопрос. Давайте вспомним,
Как выглядел Богоподобный Хаос
Три дня назад. Возможно ли такое!
Великий Патриарх, Великий воин,
Руководитель мудрый, Щедрый дабог
Правитель справедливый, милосердный…
Et cetera.

Во что он превратился!
В бесформенный кусок свиного сала
С оплывшими безвольными мозгами,
С бездеятельным века прожиганьем,
С потухшими бездумными очами.
Делами государства не желая
Уже давно, хоть сколько, заниматься,
Почил на лаврах и погряз в бездельи,
Оставив на Сенат ярем правленья
Et cetera.

Вот почему явилась.
Явилась как? Принуждены принять вы
На веру факт - из головы Хаоса.
Он сам меня призвал, того не зная.
Из совести его, останки коей,
Светились, угольями догорая,
В его душе. Из памяти печальной
О днях былых, когда он был всевластен,
Мудр, справедлив, силен, доброобилен,
Явилась я.

«Курьез омоложенья?»
Спросили вы. Несложно сделать вывод
Из предыдущих слов, что я сказала.
Не возродиться к жизни обновленной
Не поменявши оболочки старой,
Иначе, ветхая, истрепанная форма
Одержит верх над новым содержаньем
И не заметишь, как вернешься в старость
И круг порочный снова повторится -
Затем «курьез».

И, дале, вы спросили:
«Последствием ее ли наущений
Распущен был Сенат». Легко ответить,
Коль вспомните историю рожденья
Меня из головы богоподобной.
Я мысль его и я ему сказала,
Что суть его проблем в его же чувствах,
Что в том, во что он ране превратился,
Виновны страсти, те, что неотступно
Его вели по жизни.

(Недовольный гул по всему форуму)

Согласитесь.
Что Мудрость с Глупостю, Разврат с Любовью,
Добро и Жадность, Гордость и Гордыня,
Печаль и Радость, Храбрость и Трусливость,
И, наконец, Надежда и Унынье
Не прибавляют молодости телу,
Души испепеляя совершенство,
Дарованное мудрыми богами,
Присущее ребенку от рожденья,
В начале жизни.

Только ведь с годами,
Все рушится под натиском нещадным
Страстей великих, вожделений мелких,
А результат – позавчерашний Хаос
(Не стану вновь описывать). И если
Уж я дала ему второе утро
И имя, то, конечно, не затем же,
Чтоб старою дорогой колесница
Проследовала в будущее? Судьи,
Я неправа?

Справедливый Аристотелес
Но так весь мир устроен.
Не нам решать менять его законы.
Сенат народом избран, значит чувства
И страсти признаются a priori,
Всецело, всеми. Надо ли бороться
С тем, что в веках расчерчено богами?
Из «Теогонии» мы знаем, что от Геи,
От Эроса, Эреба и Эфира,
От Нюкты и Гемеры, от Урана.
Все было так.

Милосердный Сократос
Все было так, не спорю,
Но так ли справедливо это было?
Давай посмотрим, мудрый Аристотель,
Куда завел пожизненный порядок
Все общество? Не на краю ль могилы
Стоим мы все. Бездушного Аида
Сырая пасть отверста ежечасно,
И страсти ежечасно поставляют
Живые человеческие души
Стигийским псам.

От сотворенья мира,
Мы мнили, что такое уложенье –
Есть неизбежность. Здесь же мы имеем
Подход иной. Представим на минуту,
Что нет страстей, а, значит, нет волнений
И нет старенья – значит нет и смерти,
И нет Аида. Я далек от мысли,
Что в одночасье, человек ничтожный
Бессмертным станет, но, небесполезен
Такой эксперимент.

 Справедливый Аристотелес
Сократ мудрейший,
Я нахожу, что мыслить эвристично
И каузально мы должны. Исторья -
Есть сумма знаний, опыта, проверок.
Эксперимент же…

Неумолимый Хали-Гула
Вы меня простите,
У нас ни академия, ни диспут –
У нас здесь суд и суд неординарный,
Решенье непростое нам придется
Определить сегодня. Ближе к теме.
Не против?

Справедливый Аристотелес
Право, мы заговорились
И отвлеклись. (К Сентенции) Прошу тебя, продолжим.
Оставим до поры вопрос открытым,
О статусе изгнанного Сената.
Что с храмами?

Прекрасная Сентенция
Подслушенная подло,
Извернутая здесь с корыстной целью,
О коей надо справиться отдельно,
Та мысль звучала строго фигурально,
Метафорично. Храм, алтарь, служенье
Свободной Мысли, Чистому Рассудку –
Единолично каждого есть дело.
И храм в душе построить, не из камня –
Из мыслей, наблюдений, убеждений,
Любой способен.

Стоит ли лукавить -
Скажу, что вера в Непорочный Разум
Не оставляет места для иного
Служения, ведь двум богам не служат.
Тот, кто узрит серьезную опасность
В таком подходе – тот, как раз, докажет,
Что культ ему куда важнее веры
И ханжество религии скрывает
В нем истое и полное безверье
В своих богов.

(Недовольный гул по всему форуму)

Таким, как раз, и нужны
Диптеры, храмы, алтари, треноги,
За фимиамный дым легко припрятать
Любую страсть, сиречь, любую подлость,
Поскольку, между подлостью и страстью
Стоит большой знак тождества. Конечно,
Я говорила Кесарю о храмах
В его душе. Не больше. Коль за это
Меня судить находите здесь повод,
Тогда судите.

Бестолковый Санио (Хаосу)
Боги, ну зачем же!
Она себя как будто бы нарочно
Решила погубить.

Богоподобный Хаос 
Не понимаю.
Лишь верю, не напрасен сей спектакль.
А, может…, обреченность…. Если знаешь,
Что все равно конец…, хоть, напоследок,
В лицо сказать врагу…. Не понимаю….
Послушай, друг мой Саньо, есть идея.
Сейчас пойди, возьми кувшин с отравой
(Довольно там осталось) – и на кухню.
Разлей на пять кувшинов равноценно
И жди сигнала.

(Санио незаметно забирает кувшин у плахи и уходит с ним)

Хитрый Астус (Выкрикивает с места)
Думаю, все ясно!
Вы слышали признанья по всем пунктам!
Чего ж еще!

Злобная Одия
Пора ее на плаху!
Довольно! Уж наслушались мы бредней
И ереси!

Подлая Химилла
Кончайте с ней скорее!
К чему все эти пренья!

Лицемерная Симулия
Прекращайте
Дешевый сей спектакль! Она до ночи
Готова разглагольствовать!

Справедливый Аристотелес
К порядку!
Не то я попрошу очистить Форум.
Мы граждане свободного полиса –
Не сборище воров и негодяев,
Что суд вершат сколь скоро, столь неправо.
Я непредвзято должен подытожить
Резоны обвиненья и защиты,
Итог суду присяжных предоставить -
Решение за ними остается.
Да будет так. (Гул недовольства стихает)

В финале мы имеем:
Прекрасная Сентенция, нарочно,
В Перпетуум, отнюдь, не проникала,
А родилась из мозга Государя.
Ты подтверждаешь, Хаос?

Богоподобный Хаос 
Подтверждаю.

Справедливый Аристотелес
Божественной или иною силой,
Прекрасная Сентенция вернула
Правителя в его младые годы,
Ты подтверждаешь, Хаос?

Богоподобный Хаос 
Подтверждаю.

Справедливый Аристотелес
Прекрасная Сентенция признала,
Что именно она, своим советом
Сподвигла Государя на решенье
О роспуске законного Сената
Ты подтверждаешь, Хаос?

Богоподобный Хаос 
Возражаю.
Сентенция пред вами появилась
Из головы моей, а это значит,
Что я, а не она за все в ответе.

Справедливый Аристотелес
Суд не учтет такое возраженье.
Сентенция, как только появилась,
То стала легитимною гражданкой,
А, значит, отвечает за поступки
Свои сама.

Позвольте мне продолжить.
Прекрасная Сентенция признала,
Что подбивала Хаоса к постройке
Своей персоне алтарей и храмов
И в них в ее же честь священнодействий
Она алкала. Истинности ради,
Отметить надо, что лишь фигуральным
Строительство такое намечалось.
Но фактом факт оставить я обязан
Для протокола.

От себя добавлю,
Что храмы, алтари – пустое дело,
Когда нет веры. Здесь же мы имеем
Не просто веру – веру с вытесненьем
Иных богов. Не мне решать, однако,
Сентенция сама о том сказала
Никто ее не принуждал к ответу,
А, будучи судебный исполнитель,
И данный факт добавить в совокупность
К иным делам обязан.

Милосердный Сократос
Аристотель.
Мы следовать должны стезе закона,
Не помню я, чтоб в списке обвинений
О вере хоть бы что-то говорилось.
Вычеркивать изволь. А если честно,
Здесь не найти состава преступленья.
Перпетуум свободен и конфессий
Хоть сколько наберешь у нас. Кто Зевсу,
Кто Аполлону, кто самой Эриде.
Молиться в праве.

Если уж Гекате
Позволено служить у нас без страха
И жертвы приносить, то что плохого
В том, что хоть кто-то и Пречистой Мысли
Молитвы посвятит. Ты сам, мудрейший,
Отлично знаешь, что помимо главных,
Тех тридцати, что первые по списку,
У нас еще до сотни наберется
Дриад и нимф, кентавров и пенатов
Так что, оставь.

Хитрый Астус (В беспокойстве, что идет не по его плану)
А факт кровосмешенья!
Не с этого ль мы начали собранье!
Весь форум был свидетелем разврата!
Иль дочь с отцом не видели мы рядом
В одной постели, бледных от смущенья!
Не будет благоденно государство,
Коли спускать подобные деянья.
Какой пример, какое послабленье
Мы оставляем отрокам грядущим!
Ответьте нам.

Справедливый Аристотелес
Отвечу очень просто.
Во-первых, факт рождения из мозга
Не зафиксирован доселе на планете,
Ну, разве что, Паллада, дщерь Зевеса,
Но нам сей прецедент не по ранжиру.
А, посему, не вижу я состава.
И, главное, мой досточтимый Астус,
Вы тщательней готовьте обвиненье.
Кровосмешенья в списке я не видел
На сем закончим. (Астус закусывает губу)

Анимос наш Храбрый,
Принцепс был исключен из арбитража.
Тебе руководить судом присяжных,
Вы можете теперь же удалиться
За тем, чтоб объективно, непредвзято,
Дискуссионно и дефинитивно,
Принять решенье большинством обычным
И, после небольшого совещанья,
Мы будем ждать здесь вашего решенья.
Что ты стоишь?

Храбрый Анимос
Нам нет нужды в совете.
И наш вердикт готов, а наше мненье,
Вставаньем с мест мы выразить способны.
Итак, виновна ли судимая здесь дева
В том, что околдовала Государя
И, подкупивши молодостью новой,
Подбила на принятие решенья
О роспуске Сената. Что хотела
Поправ богов, ввести иную веру
Чем пошатнуть устои и законы
Богов всесильных вечного Олимпа?!
Виновна!

(Каждый из присяжных, по очереди, встает и произносит «Виновна»)

Богоподобный Хаос  (Тихо, на ухо Санио)
Ну дружище, постарайся.
Пора, иди, и принеси кувшины,
А так же, столько кубков, чтоб по счету
Хватило всем, конечно, исключая
Триумвират. Иди, не мешкай, Саньо,
Не было б поздно.

Справедливый Аристотелес
Что ж, вердикт понятен.
Закона букве следовать я должен,
Перпетуума уложенью правил,
Норм непредубежденных, непреложных,
И принятых, навек, народным вече.
Итак.

За совращенье Государя
И за свершение деяний, что способны
Вред нанести свободному полису,
Хотя б произнесенье слов, что могут
Причиной стать несчастия народа,
А, так же, за попрание устоев
Вероучения богов Олимпа…
Прекрасная Сентенция виновной
Судом присяжных признана, а, значит,
Достойна смерти!

(Форум оглашают радостные крики, овация. Аристотелес поднимает руку, требуя тишины. Дожидается ее и продолжает)

Следуя Закону,
Пред тем, как приговор к осуществленью
Приведен будет, слово покаянья
Дается, обвиненной по всем пунктам,
Сентенции Прекрасной.

(У Сентенции в глазах слезы, но она не растеряна)

Благодарна
Я честною душой Триумвирату,
За то, что дал он слово. И, отдельно
Я благодарна Астуту. Он знает.
Точней…, не знает, сколь ему обязан
Мой воспаленный разум. Перед смертью
Познала я любовь. Хотел разрушить,
А сам лишь создал.

Так порой бывает
Желание добра ведет к трагедьи,
Желанье унизить – возвышает.
Простой закон, плебею неподвластный,
Здесь действовал: К обману прибегает
Лишь тот, кому ума не дал Юпитер
И хитрость – не его исповеданье –
Бессилия и глупости.

Довольно
Я уделила времени герою,
Что проиграл. А что же наши Страсти?
Сенаторов великая когорта.
Они ведь тоже мыслят, что победу
Трубят для них серебряные трубы.
О, как наивны, как беспечны чувства,
В своей любви к себе.

Не замечают,
Как мало, как недолго им осталось,
Воистину, O Sancta Simplicitas!
Как чувства не хотят смотреть хоть в завтра!
И пожирают то, что производит
На свет и их самих их Alma Mater
И поедая разум, без остатка,
Они едят себя.

В одном лишь правы.
Оставь меня в живых – и тех объедков,
Что им остались, я б и то лишила б,
От них спасая разума обломки.
Но вот чего они не понимают.
Смерть в юности, смерть в зрелости, на склоне -
Всегда есть смерть, со всем нехитрым скарбом,
Что ей присущ.

  Все тот же страх и трепет
Испытывает старец и младенец,
Пред образом бесстрастного Аида
И фразы, мол, «пожил», а тот «не пожил» -
Уловка дуракам - ведь жизнь бесценна.
Но если умирать, так в одиночку.
Зачем тянуть с собой? Что, за компанью?
В аду компаний нет.

Оставив разум,
Уйдя спокойно, тихо, без аффектов,
Вы дали б шанс. Хоть раз, хоть напоследок,
Свершили б благородное деянье.
Ну что же, что вы Хаоса вернули?
Доесть и поперхнуться? И, в удушьи,
Закончить век? Как глупо! Как жестоко!
Как неразумно!

Он без вас ведь может
Еще к счастливой жизни возродиться,
Полезным быть семье, стране, народу,
Быть покровителем наукам и искусствам,
Заступником религии и веры,
Оплотом демократии, закона,
Лишь дайте ему шанс – уйдите с миром
В небытие.

А что до этих храмов,
Амвонов, алтарей для Мысли Светлой,
Для Чистого Рассудка – так затем лишь,
Чтоб никогда, вовеки, ныне, присно,
Вас не впустить обратно, в мир, где радость
Живет без вас. Где счастлив каждый смертный
И равен богам. И, уйдя без боя,
Послужите вы миру.
 
(Свист, топот, гам)


Хитрый Астус
Сколько ж можно!
Хали-Гула! Мы требуем развязки!
Раскаяньем здесь кажется не пахнет.
Наслушались, наелись, надышались,
Проа бы к делу!

(Сентенция подходит к плахе, встает на колени и кладет на нее голову. Хали-Гула заносит топор. Все замирают. Вбегает запыхавшийся Санио с огромной корзиной)

Богоподобный Хаос 
Стойте! Подождите!
Нарушена процесса процедура.
Последнего желания достоин
Любой из тех, кто смерти уготован.
Таков закон. Я, смелости набравшись,
И зная, что на то имею право,
Коль осужденная – мое же чадо,
Я за нее скажу ее воленье.
Она, желая мира после казни
Врагам и другам, просит, непременно,
Пред смертию испить вина со всеми.
И хочет, что б простили ей, она же
Прощает всех.

Мой Саньо, расторопней!

(Санио раздает всем кубки и разливает вино. Сентенция изумленно смотрит на Хаоса. Вино разлито.)

Ну, что ж, друзья, я должен повиниться,
Пред вами всеми. Пусть восторжествует
Святая Истина! (поднимает кубок)

За сладкое забвенье!

(Звучит финальная часть композиции Atom Heart Mother с одноименного диска. Хаос, глядя на Сентенцию, медленно выливает свое вино. Сентенция и Санио делают то же. Все остальные выпивают свои кубки и тут начинается страшная оргия. Свальный грех. Сентенция поднимается к Хаосу. Хали-Гула с ужасом выбирается из кишащей массы тел. Аристотелес и Сократос в недоумении. Гаснет свет. Прожектор на Хаоса, обнимающего Сентенцию за плечо. Внизу, в темноте стонет и кишит людская масса).

Богоподобный Хаос 
Ну вот и все…
Повержен победитель ненавистный.
Пусть страстью страсть навеки усладится
Похоже, что самоуничтоженье –
И есть предел и цель. И обобщенья
Я не хочу давать. Итак все ясно (обнимает Сентенцию)
Летим, мой друг, нам нечего здесь делать.
Здесь смерть и тлен.

За горные вершины,
За океан, за облака ночные,
Минуя солнце, к звездам и планетам,
В бескрайние просторы мирозданья
Мы полетим с тобой. Отдохновенье
Найдем мы в вышине. Покой и Воля
Теперь нам будут спутниками жизни
Навек.

(Пока Хаос говорит, из-под купола опускается трапеция, Хаос и Сентенция садятся на нее, трапеция поднимается, выводя героев из луча прожектора. Освещенными остаются Саньо, Аристотелес и Сократос. Они смотрят вверх. Занавес).


Эпилог

На авансцене, перед занавесом, в луче прожектора остается Сократос. Звучит композиция Shine On You Crazy Diamond, финальная ее часть.

Милосердный Сократос
Как грустно мне…
Прекрасная Сентенция и Хаос
Покинули пределы государства
Уже давно. С тех пор пришло в упадок
Все, что он создал дерзкою рукою,
И что разрушил так же дерзновенно.
Сенат с детьми, не выдержав осады
Своих страстей, скончались в тот же вечер.
Бессмертная Федуция недолго
Могла терпеть свой стыд и отравилась.
Хали-Гула, оставшись без работы,
Запил так сильно, что лишь год продлился
Его запой. Кинжалом разрешился
Его кровавый путь по мирозданью.
Мой мудрый Аристотель достославный,
Так и не понял сути прошлой драмы.
Логических ошибок наслоенье
Пытался он найти. Не обнаружив,
Зачал хиреть, хандрить и ранним утром
Преставился не дотянув полгода
До годовщины тех событий странных.
Пятью годами позже умер Саньо.
Вот, кто похож на верную собаку.
Была б могила, умер б на могиле.
Но он все верил, что его хозяин
Вдруг воротится. Бедный и наивный.
Не понимал, что Разум с Чистой Мыслью
Соединившись, боле неподвластны
Земным законам. Что существованье
В сем бренном мире – есть лишь плод фантазий
Страстями атакованного мозга,
И страсть – заболеванье посерьезней
Любой чумы….

Узрит ли кто в столетьях,
Скупых страниц моих скупые строки,
Политые обильными слезами
Слепого старика.

(Свет гаснет. Затихает музыка. Сократос уходит за зановес. Конец).



 

Мифологический словарь

Имена и понятия расположены в соответствие с появлением их в тексте пьесы.

Хаос - разверстое, зияющее бесконечное пространство, существующее вечно, до возникновения мира, земли и богов.
Гесиод в «Теогонии» отмечает, что Хаос зарождается во Вселенной прежде всего, затем Земляг (Гея) «широкогрудая», в недрах которой появляется Тартар. Из Хаоса рождается Эрос (любовь) как сила, влекущая друг к другу и богов, и людей противоположного пола. Хаос порождает Ночь (Никта) и мрак (Эреб). Эрос способствовал сочетанию неба и мрака, породившему лучезарное небо (Эфир), где живут боги, и день (Гемеру).

Стикс - река в Аиде. По Гесиоду, река Стикс составляла десятую часть всего потока, проникавшего через мрак в подземное царство.

Эрот (Эрос) - бог любви.

Дафна – нимфа, преследуемая влюбленным в нее Аполлоном, попросила своего отца, речного бога Пенея, о помощи и была превращена в лавровое дерево.

Пан - первоначально бог стад, покровитель пастухов, затем всей природы. Сын Гермеса и Дриопы. Изображался в виде человека с козлиными рогами, копытами и бородой. Ему соответствует римский Фавн.

Дионисий (Вакх, Бахус) - бог виноградарства и виноделия. В честь Диониса справлялись празднества - Дионисии и Вакханалии.

Аполлон (Феб) - златокудрый бог солнца, искусства, бог-врачеватель, предводитель и покровитель муз (Мусагет), покровитель наук и искусств, предсказатель будущего, охранитель стад, дорог, путников и мореходов. Сын Лето и Зевса, брат-близнец Артемиды. Отец Аристея (от нимфы Кирены), Лапифа, Фемонои, Орфея и Лина (от музы Каллиопы), Асклепия (от Корониды), Милета, Яма. Приносил естественную смерть мужчинам. Одновременно был богом - стреловержцем, насылающим смерть и болезни.

Арес (Арей) - бог коварной, вероломной войны, сын Зевса и Геры. По некоторым мифам, супруг Афродиты. Отец Фобоса, Деймоса, Эроса и Гармонии (от Афродиты). Отец Аскалафа и Иялмена (от Астиохи). От союза с плеядой Стеропой родился Эномай. Отец амазонки Антиопы (Ипполиты). Отец фракийского царя Диомеда. Ему соответствует римский Марс.

Аид (Гадес, Плутон) - бог подземного мира и царства мертвых. Сын Кроноса и Реи. Брат Зевса, Деметры и Посейдона. Супруг Персефоны. Его имя означает “невидимый” и заменяет другое имя, внушающее людям религиозный ужас. Аид — также само царство мертвых. В это царство никогда не проникают лучи солнца. Сюда через реку Ахеронт переправляет души умерших старый Харон. Здесь протекает священная для людей и богов река Стикс и выходит из недр земли источник Лета, дающий забвение всему земному.

Зевс - верховный бог. Бог неба, грома и молнии, верховный блюститель справедливости, покровитель молящих и странников. Сын титана Кроноса и Реи. Низвергнув в Тартар своего отца Кроноса, стал владыкой богов и людей. Атрибутами Зевса были эгида (щит), скипетр, иногда орел; местопребыванием считался Олимп (Зевс-Олимпиец). Брат Аида, Деметры и Посейдона. Зевсу соответствует римский Юпитер.

Венера (Афродита) - златоволосая богиня красоты и любви, олицетворение вечной юности, покровительница мореплавания. Первоначально - богиня моря, неба и плодородия. Дочь Урана. Родилась около острова Киферы из крови оскопленного Кроносом Урана, которая, попав в море, образовала белоснежную пену. Ветерок принес ее на остров Кипр, где ее, вышедшую из морских волн, и встретили Оры. Позднее считалась дочерью Зевса и нимфы (океаниды) Дионы. По Гомеру, жена Гефеста; по другим мифам, - жена Ареса. Мать Гермафродита (от Гермеса), Энея (от Анхиза), Фобоса, Деймоса, Эроса и Гармонии (от Ареса).

Эней - в античной мифологии один из главных защитников Трои во время Троянской войны. Сын Анхиза и богини Афродиты. В римской мифологии - отец Рома, Анкия и Ардея. Легендарный родоначальник Рима и римлян, которому посвящена “Энеида” Вергилия.

Парис - сын царя Трои Приама и Гекубы. Перед его рождением Гекуба увидела горящую головню, от которой сгорела Троя. Это было сочтено знамением, и новорожденный был брошен на Иде, где его вскормила медведица, а затем воспитали пастухи. Зевс поручил Парису рассудить споривших между собой о красоте Геру, Афину и Афродиту ("суд Париса"). Признав победительницей Афродиту, Парис обеспечил себе ее поддержку при возвращении в Трою и похищении им жены царя Спарты Менелая - прекрасной Елены, но вызвал ненависть двух других богинь, способствовавших падению Трои в войне.

Купидон – то же, что Эрот

Фругифер - Юпитер - дух дуба и вообще деревьев, откуда его эпитеты: фругифер («плодоносный»), фагутал («бук»), румин («смоковница»), вимин («тростник»).

Кассиопея - жена эфиопского царя Кефея. Кассиопея вздумала похваляться своей красотой перед нереидами. Нереиды разгневались, а вместе с ними их дядюшка Посейдон, который наслал на Эфиопию наводнение и морское чудовище, пожирающее людей. По предсказанию жрецов бога Амона (Зевса), избавление от чудовища могло произойти только тогда, когда будет принесена в жертву дочь Кассиопеи Андромеда. Все жители Эфиопии потребовали это, и Кефею пришлось это сделать. Андромеду спас Персей, а Кассиопея была превращена в созвездие.

Плеяды (Стожары, Вергилии) - дочери титана Атланта и океаниды Плейоны: Алкиона, Келено, Майя, Меропа, Стеропа, Тайгета и Электра. Сестры Гиаса и Гиад. Огорченные участью отца, подпирающего небесный свод, покончили с собой и были взяты на небо. По другому варианту мифа, Плеяд преследовал охотник Орион, пока они не превратились в голубей. Зевс вознес их в качестве созвездия на небо. Став голубями, Плеяды носили Зевсу амброзию. Когда они пролетали мимо сталкивающихся утесов Планктов, один из семи голубей погибал, и Зевс заменял его новым. Со временем Плеяды стали рассматриваться как небесные нимфы.

Гиады - (греч. дождь), нимфы (2, 4 или 7), дочери Атланта и Плейоны, сестры Плеяд, а также Гиаса. Оплакивая гибель брата, умерли от горя, и Зевс превратил их в звезды созвездия Тельца, появление которых на небе совпадало в Греции с началом сезона дождей. По другому мифу, они воспитывали Диониса на горе Нисе, и Зевс превратил их в звезды, которые видны даже в доджливое время. По третьему мифу, Гиады, кормилицы Диониса, были старухами, а Медея превратила их в юных дев.

Мицар и Алькор (Конь и всадник) – двойная звезда в созвездии Большой Медведицы.

Андромеда – см. миф о Кассиопее.

Лета - река забвения в подземном царстве. Души умерших, отведав воду из Леты, забывали о своей земной жизни. “Кануть в Лету” — быть забытым, бесследно исчезнуть.

Артемида - богиня охоты, богиня плодородия, богиня женского целомудрия, покровительница всего живого на земле, дающая счастье в браке и помощь при родах. Дочь Зевса и богини Лето, сестра-близнец Аполлона. В римской мифологии ей соответствует Диана.

Фемида - богиня правосудия. Титанида, вторая супруга Зевса. От союза с Зевсом родила Гор и Мойры — богинь судьбы (Клото, Лахесис, Атропос). По Эсхилу, мать Прометея. Изображалась с повязкой на глазах (символ беспристрастия), с мечом (иногда с рогом изобилия) и весами в руках. Иносказательно: Фемида - правосудие, закон; весы Фемиды - символ правосудия; слуги (жрецы) Фемиды - слуги закона, судьи.

Силиква - мера веса в Древнем Риме. Равнялась 0,189 грамма. Примечательно, что в качестве гирь, равным 1 силикве, использовались семена рожкового дерева (Ceratonia siliqua). В дальнейшем силикву стали именовать каратом.

Унция - мера веса в Древнем Риме, составлявшая 1/12 основной тогда меры массы либры, равнялась 27,166 г. Получила широкое распространение во всех странах до введения метрической системы мер.

Тартар - бездна в недрах земли, куда Зевс низверг титанов; царство мертвых.

Эрида — богиня раздора, подбросившая на свадебном пиру смертного Пелея и богини Фетиды “яблоко раздора”. Мать богини голода Лимес.

Немезида (Немесида) — богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и моральных норм. Изображалась с атрибутами контроля (весы, уздечка), наказания (меч или плеть) и быстроты (крылья, колесница, запряженная грифонами); синоним неизбежной кары.

Стигийские псы – от названия реки Стикс. Спутники Гекаты, богини ночи и мрака. Они терзали умерших в царстве Аида.

Авлос - древний духовой музыкальный инструмент, род свирели с двойным язычком. Считается далёким предшественником современного гобоя. Был распространён в Передней Азии и Древней Греции.

Литавры - ударный музыкальный инструмент с определенной высотой звучания. Представляют собой систему двух и более (до пяти) металлических котлов, открытая сторона которых затянута кожей или пластиком. В днище каждого котла находится резонаторное отверствие.

Сестерций (sestertius) - древнеримская мелкая серебряная монета, равная четверти динария.

Полидор - родосский ваятель. Один из соавторов (Агесандр, Полидор и Атенодор) знаменитой статуи Лаокоона.

Гея - богиня земли, от которой произошли горы и море, первое поколение богов, киклопы, титаны и титаниды (от Урана), гиганты (от капель крови бога неба Урана), гекатонхейры (порождения Урана и Геи). От союза Геи и бога Понта, ее же порождения, родились также морской великан Тавмант, бурное море Форкис, пучина Кето, морской старец Нерей и Еврибия. От союза Геи и бога Посейдона родился Антей. От союза Геи и Урана родились Рея, Иапет и Бриарей. Ее порождение - Тифон, чудовищный змей. Мать великана Тития. Мать стоглазого великана Аргуса. От союза Геи и Гефеста родился афинский царь Эрихтоний. Ей соответствует римская Теллус.

Морфей - бог сновидений, сын бога сна Гипноса. Брат Фобетора и Фантаза. Являлся людям в снах, принимая облик любого человека. Изображался обычно в виде юноши с крылышками на висках. В переносном смысле - “погрузиться в объятия Морфея” - уснуть и видеть сны.

Геродот - древнегреческий историк, "отец истории". Родился в Галикарнасе (совр. Бодрум, Турция) на юго-западе Малой Азии приблизительно в середине 480-х до р.Х.

Кронос (Крон) — титан, сын Урана и Геи; оскопив отца, стал верховным богом. При нем наступил золотой век. Кронос боялся, что кто-нибудь из его детей, рожденных ему Реей, свергнет его, и поэтому проглатывал их одного за другим. Так проглотил он Гестию, богиню домашнего очага, царицу богов Геру, богиню полей и плодородия Деметру, бога подземного царства мертвых Аида и бога морей Посейдона. Рея, беременная Зевсом, не желая лишиться последнего ребенка, родила его в глубокой пеещре на Крите и скрыла там, а Кроносу дала проглотить камень. Выросши, Зевс сверг отца, освободил из его чрева братьев и сестер и воцарился над миром, а Кроноса и восставших на его защиту титанов заключил в Тартар. От союза Кроноса с нимфой Филирой (которую он после, опасаясь ревности Реи, превратил в кобылицу) родился кентавр Хирон. Кроносу соответствует римский Сатурн.

Уран - верховный бог, первый царь вселенной, владыка неба. Прародитель всех остальных богов. Сам он – порождение Геи- Земли. Он взял в жены Гею и воцарился в мире. Отец титанов, циклопов и сторуких исполинов-гекатонхейров. Он заточил своих детей в Тартар, но Гея, переживавшая за них, уговорила Кроноса восстать против отца. Он оскопил Урана железным серпом, который дала ему Гея, и тем самым лишил его власти. Плодоносная сила Урана была настолько велика, что из капель его крови, попавших на землю, родились гиганты, эринии и нимфы-мелиады, а из пены и крови вышла Афродита.

Весталки - жрицы богини огня и домашнего очага Весты, поддерживавшие священный огонь. Должны были быть патрицианского происхождения, без телесных пороков, и вести строго целомудренный образ жизни; в случае нарушения обета невинности виновная закапывалась живой в землю, а соблазнитель засекался до смерти.

Паллада (Афина Паллада) - богиня справедливой войны и победы, а также мудрости, знаний, искусств и ремесел; воительница, покровительница городов и государств, наук и ремесел, ума, сноровки, изобретательности, дочь Геры (или океаниды Метиды) и любимая дочь Зевса.

Превращения Овидия – описанные Римским поэтом Овидием в поэме «Метаморфозы» превращения. Например, Ио в корову, Дафны в дерево, Арахны в паука.

Пигмалион - согласно греческой легенде, был царем Кипра и  влюбился в созданную им самим статую. Он обратился к Афродите с просьбой дать ему жену, похожую на эту статую, и богиня оживила изображение, превратив его в женщину по имени Галатея. Пигмалион женился на ней и она стала царицей Кипра. Она родила ему сына Пафоса, по имени которого назван город Пафос.

Ликаон - царь Аркадии, сын Пеласга и океаниды Киллены, внук Ниобы и Зевса. Отец пятидесяти сыновей и дочери Каллисто. Принес Зевсу в жертву мальчика и за это был превращен в волка. По другому мифу, был испепелен Зевсом за то, что, желая испытать всеведение богов, накормил их мясом собственного сына.

Кипарис - прекрасный юноша, любимец Аполлона, превратившийся в дерево -кипарис (по одной версии, Аполлон превратил его в дерево из сострадания после того, как Кипарис впал в безысходную тоску, случайно убив своего любимого оленя; по другой - Кипарис стал деревом, стремясь избежать преследований со стороны Аполлона).

Ио - в греческой мифологии дочь Инаха, речного бога и аргосского царя. Полюбивший ее Зевс превратил Ио в телицу, чтобы защитить от гнева Геры, однако Гера, узнав о метаморфозе, убедила Зевса отдать телицу ей, а затем приставила к ней стражем стоокого пастуха Аргуса. Посланный Зевсом Гермес убил чудовище, однако Гера наслала на Ио овода, который гнал ее из страны в страну. Телица пересекла море, названное в ее честь Ионийским, проплыла пролив, получивший название Босфор (букв. "бычий брод"), а затем достигла Египта. Там она вновь приняла человеческий облик и родила Зевсу сына Эпафа, предка Даная и Эгипта.

Гера - царица богов, богиня воздуха, покровительница семьи и брака. Дочь Кроноса и Реи. Сестра и жена Зевса. Отличается властностью, жестокостью и ревнивым нравом. Ей соответствует римская Юнона. Мать Аполлона (Феба), Ареса, Афины, Гебы, Гефеста, Илифии.

Сребролукий – один из эпитетов бога Аполлона.

Цербер (Кербер) — чудовищный трехглавый пес со змеиным хвостом, охранявший вход в подземное царство. Цербер сторожил не столько вход в загробное царство, сколько выход из него: мертвых он охотно впускал, но на волю не выпускал никого. Благодаря своей бдительности и недоверчивости вошел в пословицу. Порождение Ехидны и Тифона, брат Сфинкс, химеры и др.

Аврора - богиня утренней зари у древних римлян (у грков Эос).

Геката - покровительница ночной нечисти, колдовства. Дочь титана Перса и Астерии? Отождествлялась с богиней луны Селеной, богиней подземного царства Персефоной, богиней Артемидой. Изображалась с факелом в руках, часто со змеями в волосах (иногда трехликой). От брака с морским божеством Форкисом родилась Скилла (Сцилла).

Хариты - три богини красоты и изящества (Аглая, Евфросина, Пазифея, либо Талия). Также к ним относили Пейто, богиню искусства убеждения. Им соответствуют римские грации.

Эринии (евмениды) - богини мщения, обитающие в подземном царстве; преследуя преступника, лишают его рассудка. Им соответствуют римские фурии.

Эвмениды - милостивые, благожелательные женские богини. По другим версиям – то же, что Эриннии.

Марс – то же, что Арес.

Диана – то же, что Артемида.

Гермес (Гермий) - бог торговли, прибыли, интеллекта, ловкости, обмана, воровства и красноречия, дающий богатство и доход в торговле, бог гимнастики. Покровитель глашатаев, послов, пастухов и путников; покровитель магии и астрологии. Посланник богов и проводник душ умерших в подземное царство Аида. Сын Зевса и Плеяды Майи.

Минерва – то же что Афина Паллада.

Гелиос (Гелий) - бог солнца, сын титана Гипериона и титаниды Тейи. Брат Эос-зари и Селены-луны. Супруг океаниды Персы (Персеиды). Отец Фаэтона, Гелиад, Ээта, Кирки и Пасифаи, Авгия и Актора. Его возлюбленая Неера родила ему Фаэтусу и Лампетию. Ему соответствует римский Соль.

Либра - мера веса. Равнялась 27,166 г

Астрей - титан, олицетворение звездного неба. От него и богини утренней зари Эос родились Фосфор и звезды, а также боги ветров (Борей, Евр, Зефир и Нот).

Астрея (Astraea) - дочь Зевса и Фемиды, олицетворение справедливости, последняя из всех божеств оставила землю.

Клото, Лахесис, Атропос – мойры, богини судьбы. Лахесис ("дающая жребий"), Клото ("прядущая") и Атропос ("неотвратимая"). Считалось, что Лахесис назначает жребий еще до рождения человека, Клото прядет нить его жизни, а Атропос неуклонно приближает будущее, ножницами отрезая нить жизни. Мойры сопричастны Зевсу - иногда он именуется Морием. Зевс и Аполлон называются также Мойрагетами ("водителями мойр").

Никта (Нюкс, Нюкта) - богиня - олицетворение ночи, которую почитает сам Зевс. Дочь первозданного Хаоса и сестра Эреба - вечного мрака. По более поздним мифам, дочь титана Палланта и сестра Селены. Родила от Эреба Гемеру-День, светлый Эфир, Танатоса-Смерть, Кер, Гипноса - бога Сна, Сенектуту-Старость, Печаль, Апату - богиню обмана и др., а также мать Эриды, Мойр, Немесиды, Мома, Харона, Эриний, божеств старости, зловония, любовного ослепления.. У орфиков Никта — первопричина мира. У греческих трагиков Никта летит на крыльях в колеснице, в черной одежде, усеянной звездами.

Эреб - олицетворение первозданного мрака, вместе с Никтой - порождение Хаоса. По другому мифу - брат и супруг Никты и отец Гемеры, Эфира, Танатоса-Смерти, Кер, Гипноса-Сна, Сенектуты-Старости, Печали, Обмана.

Рея - матерь богов. Дочь Урана и Геи, сестра Иапета и Бриарея. Супруга и сестра титана Кроноса, мать Зевса, Геры, Аида, бога морей Посейдона, богини полей и плодородия Деметры, богини домашнего очага Гестии. Кронос пожирал всех своих детей, опасаясь рождения более сильного, чем он, наследника, но Рее удалось спасти самого младшего - Зевса. Она родила его тайно в пещере на острове Крит, а Кроносу подсунула камень, который тот и проглотил. В другом варианте мифа Рея спасла Посейдона, спрятав его среди пасущихся овец, а Кронос проглотил жеребенка. Отождествлялась с малоазийской Кибелой.

Тефида (Тетис, Тетия, Тефия, Тефиса) - титанида, дочь Урана и Геи, сестра и супруга Океана, мать потоков и океанид, а также бога реки в Аркадии Ладона, речного божества Ахелоя, бога реки Инаха. Считалась богиней, дающей жизнь всему существующему.

Феба (Фойба) - титанида, дочь Урана и Геи, супруга титана Кея (Коя), мать Лето и Астерии, бабка близнецов Аполлона и Артемиды. Основала святилище в Дельфах и подарила его внуку.

Акнит (Аконит) – ядовитое растение. Цербер охранял выход из царства мёртвых Аида, не позволяя умершим возвращаться в мир живых. Однако это удивительное по силе существо было побеждено Гераклом в одном из его подвигов. Цербера стошнило от дневного света, и от пены из пасти Цербера появилась трава аконит.

Ника (Нике) — в Древней Греции персонификация победы. Нике соответствует римская Виктория.

Гефест - бог огня, покровитель кузнечного ремесла и сам искусный кузнец. Сын Зевса и Геры. Брат Аполлона, Ареса, Афины, Гебы и Илифии. Изображался могучим и широкоплечим, но некрасивым и хромым на обе ноги. По Гомеру, супруг Афродиты. Отец афинского царя Эрихтония (от Геи). Ему соответствует римский Вулкан.

Харита – одна из граций, жена Гефеста.

Деметра - богиня полей, плодородия, покровительница земледелия. Дочь Кроноса и Реи. От союза с Зевсом родилась дочь Персефона (богиня плодородия и царства мертвых, супруга Аида). Богиня Деметра, после того, как Аид похитил ее дочь Персефону, искала ее по всей земле, предаваясь скорби. Земля в это время была бесплодной, и Зевс решил, что полгода Персефона будет проводить на Олимпе, а полгода - в Аиде. После этого Деметра в образе няньки находилась в доме элевсинского царя Келея и пыталась сделать его сына Демофонта бессмертным, натирая его волшебными мазями и держа над огнем. Мать Демофонта, Метанира, тайно увидев своего ребенка, объятого пламенем, помешала богине. От связи с Посейдоном, когда Деметра и Посейдон приняли образ лошадей, родился волшебный конь Арейон. Деметре соответствует римская Церера.

Босфор – см. миф об Ио.

Дриады - нимфы деревьев, обитательницы лесов и рощ.

Нимфы — женские божества природы, живущие в горах, лесах, морях, источниках. Считались дочерьми Зевса, спутницами Артемиды или Диониса. К ним относятся: Аганнипа, Адрастея, Аретуза, Бритомартида, Дафна, Каисса, Калипсо (она дочь Атланта), Каллироя, Каллисто, Касталия, Кирена, Лотида (по Овидию), плеяда Майя, Марика?, Мелисса, Мелия, Мута (Лара), Орсеида, Перибея, Салмакида, Филира, Фооса, Харикло, Эгерия, Эгина, Эхо, Ютурна и др.

Эол (Эолай) - персонаж древнегреческой мифологии. Хотя его функции близки к божественным, во всех версиях подчёркивается его происхождение от людей, поэтому он является лишь полубогом. Зевс сделал его господином над ветрами.

Овидий - Публий Овидий Назон (Publius Ovidius Naso) (43 до н. э.— около 18 н. э.), римский поэт. Культивируя индивидуалистическую, главным образом эротическую, поэзию.

Паламед - греческий герой, которого во время Троянской войны сочли предателем и забили до смерти камнями по ложному обвинению Одиссея.

Фортуна - в древнеримской мифологии богиня счастья, случая, удачи. Изображалась с рогом изобилия, иногда на шаре или колесе с повязкой на глазах.

Феб (блистающий) - второе (культовое) имя бога Аполлона.

Хронос (время) – божество, олицетвряющее время. Третья первопричина мира, порожденная Землей и Водой.

Тихе (Тиха, Тюхе) — богиня случая и судьбы. Ей соответствует римская Фортуна.

Апата - богиня обмана. Дочь Никты.

Клио - одна из девяти муз, дочерей Зевса и Мнемосины, покровительница истории. Изображалась с грифелем и папирусным свитком или со шкатулкой для свитков.

Эфир - верхний лучезарный слой воздуха. Сын Никты и Эреба, брат Гемеры, Танатоса-Смерти, Кер, Гипноса-Сна, Сенектуты-Старости, Печали, Обмана.

Гемера  (день), богиня - олицетворение дня, дочь Эреба и Никты, сестра Эфира, спутница Гелиоса. У римлян - Диес.