Лелечка Петровская умирала от любви. То есть буквально умирала. Она перестала есть, почти не двигалась и все время лежала на диване. Любые бытовые дела и даже покупка одежды вызывали у нее отвращение. Мысли ее стали тягучими и бессвязными и крутились где-то в районе «А какой смысл? Умру… Не могу… Не хочу…» Такие мысли даже в умеренном количестве утомляют, а уж в течение нескольких месяцев разносят нормального человека на молекулы. Лелечка превратилась в нечто аморфно – тоскливое неопределенного цвета.
Ее любимый не хотел ее видеть и запретил ему даже звонить. Она поначалу рвалась к нему, все надеялась объяснить и пробить его холодность и решимость, она билась как муха об стекло, пытаясь добраться до его сердцевины…
Но стекло не пробивалось, а любимый стоял на своем. У него были обстоятельства.
Потихоньку – помаленьку Лелечка сложила крылышки и стала делать то, что делают почти все влюбленные женщины в отсутствии своего объекта – пропадать.
Пропадала она старательно и систематически, поскольку вообще была девушкой старательной и педантичной.
Сегодня утром ей было совсем плохо. Давления не было никакого, тонометр срывался на какие-то смешные цифры и заводился снова, голова кружилась, перед глазами плыли ореолы и мушки, в ушах звенело и хотелось выть тонким протяжным голосом. Лелечка подумала, что вот и ее мучениям приходит конец. Такая свежая мысль как-то даже порадовала ее, потому что смерть от любви придавала ее жизни какой-то неземной, романтический рефлекс, и она причислялась к миллионам героических влюбленных, самыми известными из которых были Ромео и Юлия.
Лелечка преодолела гравитацию и потащила свое тело в душ. Пора было идти на работу.
А на улице творилось лето, жара стояла невыносимая, дышать было нечем, и Лелечка видела только тень от большого дерева на другой стороне дороге. Она вложила все свои силы, чтобы попасть в тень, и стала переходить дорогу. И тут на нее наехала большая черная машина. Ее ударило легко, как будто кто-то толкнул ее ладонью, и она медленно, как шифоновый шарфик, сплыла на асфальт и улеглась там в неудобной позе. Асфальт был горячий.
-Да чтоб тебя! Мля! Не видишь, куда прешь? Девушка, вставай! Вставай… Ты слепая что ли? Ну, так и будешь лежать?
Слова долетали до нее как через ватное одеяло. Лелечка подумала, как ей все надоели, и разве нельзя оставить ее в покое и дать ей передохнуть здесь, на горячем асфальте в тени большой машины.
-Ну, давай, давай! – Кто-то поднял ее и начал поворачивать, перемещая ее тело в вертикальное положение. Ноги ее коснулись асфальта. Она не открывала глаза, потому что сил у нее не было.
-Петровская! Ты что ли? Опа! Чуть одноклассницу не задавил! Петровская, ну ты курица, мля! Ты чего, спишь что ли?
-Вадик. Мне плохо.
-Так это мы сейчас, поехали, мать, я тебя мигом… Тебя в больницу или домой? Ты где живешь-то?
Вадик Кириллов, записной двоечник и хулиган, затолкал Лелечку на заднее сиденье размером с диван, захлопнул дверку и повез ее куда-то, приговаривая и ругаясь на перекрестках.
-Петровская, ну ты прям как камикадзе. Ты не беременная часом? А? Чего молчишь? Я вроде тебя не задел, если только взрывной волной тебя откинуло.… Посмотри на себя – на кого ты похожа, а, Петровская?
Лелечка лежала на диване и сладко молчала. Было приятно слушать Вадика, который материл тупых блондинок за рулем и ямы на дорогах.
-Петровская, а ты того, торопишься? Тут дело есть одно…Помощь нужна, дело – то на 5 минут, но понимаешь один я никак… А, Петровская? Молчишь? Ладно, значит согласна.
Машина остановилась, и Вадик выгрузил Лелечку на тротуар, захлопнул дверцу, придерживая одной рукой Лелечку за талию.
-Короче, я со своей развелся, а она мне не дает с сыном видеться, обозлилась. Меня в садик не пускают, рожу мою знают, так ты давай зайди и найди там Максима Кириллова, он в старшей группе. Скажи ему тихонько, что папка приехал, он знает, что делать, я его буду ждать у нашей дыры. Он знает. Давай!
Вадик втолкнул Лелечку в ворота садика, и Лелечка пошла к зданию. Ей попалась пожилая нянька в белом замызганном халате, которая легко показала, где находится страшая группа, и Лелечка сразу увидела Максимку, тот был копией Вадика, такой же рыжий и носатый. Она подмигнула ему, тот подошел важным шагом и уставился на нее.
-Я тетя Леля, а там тебя папка ждет. Я пошла.
Максим сделал независимое лицо и пошел медленным шагом к выходу. Лелечка потащилась за ним.
Они прошли через участки с беседками и качелями и оказались у дальнего угла за большой верандой. Максим ловко отодвинул какую-то доску и пролез в дыру. Лелечка заглянула туда, и Вадик тут же вытянул ее за голову и потащил обоих к машине.
Они рванули от садика так, что Лелечку вжало в спинку сиденья.
-Ты его украл? – она смотрела на Вадика и Максимку и поражалась, как они похожи.
-Ага! А ты была моя соучастница. Поняла? Теперь мы банда! – и Вадик заржал.
-А куда мы теперь?
-К тебе, Петровская, куда же еще! Домой нам нельзя, нас там найдут мигом, к родителям нельзя, никуда нельзя. Пока к тебе, а там и паспорта будут готовы. Так что не дрейфь, все будет хорошо.
-Какие паспорта? – Лелечка начала просыпаться.
-Заграничные. Мы с Максом уезжаем в Португалию. У меня там все схвачено.
Лелечка задумалась. Ей представились новости с полицейскими погонями и заламыванием рук, вспышки фотокамер, тюрьма и виселица среднего размера.
-Я не хочу в Португалию.
-А кто тебя спрашивает? Не хочет она… Нечего было ребенка воровать. Поняла, Петровская? – и Вадик снова заржал.
Они подъехали к ее подъезду, Вадик вытащил Максимку, как большой сверток, и забросил его на плечо, приобнял Лелечку и подмигнул ей.
-Ну, веди, Петровская! Показывай дорогу!
Лелечка покорно достала ключи, открыла подъездную дверь т пропустила Вадика вперед.
-Третий этаж.
С момента, как они вошли в квартиру, у Лелечки не было ни одной свободной секунды. Вадик и Максимка заняли все пространство ее двушки, а ей приходилось ходить в магазин, готовить еду, купать Максимку и мыть посуду. Вадик непрерывно куда-то звонил, с кем –то ругался, а Максимка носился вихрем и ронял предметы. К ночи Лелечка выматывалась так, что едва доходила до кровати. Мужчины спали на диване, иногда Максимка приходил ночью к Лелечке и укладывался под бочок. У нее не было сил отводить его обратно, и она тут же засыпала снова.
Через неделю Вадик сказал, что паспорта готовы, и можно ехать.
И тут Лелечка вспомнила, что она не может никуда ехать, потому что здесь, в этом городе, живет ее любимый, про которого она совершенно забыла в эту дикую неделю.
-Я не могу.
-Чего? – Вадик уставился на нее своими рыжими глазами. – Чего ты не можешь?
-Ехать не могу. И вообще – ты бы хоть меня спросил…
-А чего мне тебя спрашивать? А, Петровская? Я тебя люблю давно, еще со школы, ты меня тоже… полюбишь. И все! Макс к тебе привык, в Португалии у меня вилла, бизнес, паспорта на всех, так что… Давай, собирайся.
-Я не могу! Как это – ты меня любишь, я тебя тоже? Кто так делает?
-Я. Я так делаю. Поняла, Петровская?
Подошел Макс, задрал голову и сказал басом.
-Поняла, Петйовская?
И вдруг Лелечка рассмеялась. Сначала она смеялась тихо, закрывая рот рукой, потом громче, потом начал смеяться Максик, потом и Вадик, они сползли на пол и повалились друг на дружку. Они смеялись в три голоса, Максим дрыгал ногами, Вадик вытирал глаза, а Лелечка зашлась так, что почти задыхалась. Они успокаивались, затихали, потом снова взрывались. Максик повторял «Поняла, Петйовская», и Лелечка снова и снова закатывалась безумным смехом.
-Пре… кра… ти - стонала она тем самым голосом, которым когда- то ей хотелось выть. – Пре… ой, не могу! Пре..кра.. ти… Вадик…. Ой, умру сейчас! Вадик, скажи ему….
Но никто ничего не мог сказать и прекратить…Они смеялись и смеялись, и Вадик вдруг подполз к ней и стал хлопать ее по спине, и ей стало еще смешнее, и она уткнулась в его плечо, и он сгреб ее и стал тискать своими ручищами.
-Пре …кра…ти !!! - Визжала она, а сверху по ним прыгал Макс и кричал.
-Пйе – кйя – ти!
Зазвонил ее мобильный, и она не глядя ответила.
-Привет! – это был он, тот самый, из-за которого она почти умерла.- Куда ты пропала?
Лелечка подумала, подумала, посмотрела на Вадика и Макса и сказала.
-Я уехала в Португалию!