[философский диалог]
Анит – богатый афинский владелец кожевенных мастерских, демократ,
участник освобождения Афин от Тридцати тиранов.
( 401 г. до Н.Э. )
Мелет – молодой трагический поэт в Афинах, сын поэта Мелета из Питфа,
подавший обвинение и принесший клятву против Сократа.
Ликон – афинский оратор.
Сократ – сын Софрониска из Алопеки и Фенареты.
Афинский суд. 399 год до нашей эры.
Анит.
Твоя вина признана, Сократ. И жребий пал на сторону обвинения.
Ты признан виновным в том,что развращал людей своими речами и разрушал
устои богов, чьи законы чтит этот город.
Мелет.
Ты Сократ нарушал не только устои богов, но людей, вводя их в
замешательство своим постоянным сомнением во всём.
Ликон.
Ты можешь сказать почтенным булевтам [представителям высшей власти города]
и достойным в своей справедливости гражданам, что-нибудь в своё оправдание?
Сократ.
Видно, что кто-то из почтенных, узнал от меня, что он весьма немудр,
раз я стою перед вами.
Анит.
Ты знаешь Сократ, что поэт Мелет подал в суд на тебя заявление.
И ты слышал, как он произнёс клятву.
Сократ.
Речами Поликрата софиста, который написал для него речь?
Кому мне отвечать, почтенный Анит? С такими мудрецами как Поликрат
я говорил открыто всегда при народе. Но где он? Его нет здесь.
Сможете ли вы выслушать меня?
Мелет.
Мы слушаем тебя, Сократ.
Сократ.
Я постараюсь сказать вам о знании [ episteme ], нежели буду опровергать
ваше правильное мнение [ doxa alethes ].
Мелет.
Только не путай нас своими рассуждениями.
Сократ.
Я не софист, чтобы мне путать ваши мысли красноречием, порождая словами странные выводы, что даже день можно выставить как ночь и невежду мудрецом.
Их учения как Лернейская гидра, сколько Геракл не отсекал ей голов, она порождала две новые. Так и они, сколько не спорь с ними, выставляют себя
правдивыми и мудрыми.
Так и твоя речь, Мелет. Видно только камень времени может усмирить ваше буйство, что и сделал Геракл с последней бессмертной головой гидры.
Но вижу я, что больше из зависти и какой-то невыразимой злобы ты привлёк
меня к суду. Мне осталось мало времени. Выслушай меня. Я всегда говорил…
Мелет.
Ты учил Сократ!
Сократ.
Нет, мудрый Мелет! Я старался быть кротким и вдумчивым к собеседнику,
чтобы он своими ответами на мои вопросы, сам нашёл в себе мудрость.
И сам я многому учился от друзей с которыми вёл беседы.
Ты их тоже будешь судить?
Мелет.
Будь краток.
Сократ.
Я постараюсь мой друг. Но думаю, что и всей моей жизни не хватит,
чтобы оправдаться пред тобой. Ещё с детства я стал слышать голос,
который останавливал меня, если я избирал неправильный путь.
Он был настолько добр и кроток со мной, что не указывал мне,
как я должен поступать в жизни, но только предупреждал меня.
Мелет.
И какого божества этот голос?
Сократ.
Я не жрец или пифия, чтобы сказать тебе, чей голос направлял меня
к познанию мудрости. Но вы, мужи афинские, знаете, что сказал
оракул в Дельфах моему другу Херофонту.
Он по искренней любви к познанию и ко мне, вопросил Аполлона – есть ли
кто-нибудт в мире мудрее Сократа?
Вы все знаете ответ оракула. Меня же он весьма озадачил. Божество сказало –
Софокл мудр, Эврипид мудрее, но Сократ – мудрейший из всех живущих.
Как мне, незнатному и неучёному человеку следовало понять эти слова?
Я подумал – возможно бог ошибся, и я смогу переубедить его, что есть
и более достойные таких слов люди. Это сомнение и стало той причиной,
из-за которой я и стою ныне пред вами. О, если бы я не начал поиск разумных
и не пытался по наивности своей сделать их мудрыми! Не ваша вина,
что я обвиняем вами, но моя.
Не должен был я спорить с Неоспоримым.
Я уподобился Марсию!
Если Бессмертный даёт нам добро или зло, мы должны принять это в смирении,
рассуждая, что мы не знаем, что для нас высшее благо и что из даруемого
приведёт нас к нему.
Мелет.
Ты хочешь сказать, что злому лучше остаться злым? Ты этот избрал путь?
Сократ.
Нет Мелет. Желание меня осудить пленяет твой разум!
Твои учителя преуспели в такой мудрости. Я же понял, что моя мудрость,
о которой сказала пифия, в том, что я ищу познание, потому что
сам по себе я ничего не знаю. Но было уже слишком поздно.
Ликон.
Как же ты Сократ ищешь мудрость, если в тебе её нет?!
Сократ.
Не придирайся к моим словам Ликон. Я не оратор, как ты, и не готовил речь
для тебя, хотя она и была написана для меня Лисием.
Мелет.
Мы судим тебя по твоим делам Сократ, а не по словам,
которые ты говоришь нам здесь.
Сократ.
Но я и служил Божественному Слову [ Logos ],
а не просто говорил слово [ rema ].
И не был ли я подобен своему таинственному знамению [гению, голосу],
но только уже для города?
Мелет.
О каких мистериях ты нам говоришь?
Сократ.
Выслушай меня, поэт! Ты судишь меня, потому что посчитал себя познавшим многое.
Но мудр ли ты? И верны ли твои знания, перед лицом непреходящего и единого
[to hen] над миром. Клянусь богами Египта, которые полузвери полулюди,
а также Протеем многоликим и неуловимым, что вы не понимаете, что хотите
доказать мне. В вас больше ночи, нежели дня. Как же вы хотите рассмотреть меня,
мою жизнь и мои поступки, если вы в полумраке. Но и для вас у меня есть слово,
сыны ночи и Тартара. Вы знаете, жители города дочери Зевса, чьё имя Мышление
Бога [ Theоu Noesis ], что я сын простого каменотёса и ваятеля Софрониска из
Алопеки.
В детстве, в горах, я часто видел много пещер и каменоломен. Там всегда
полумрак и холод, и стены покрыты сыростью и мхом. Иногда я чувствовал страх,
оттого, что, заходя в них от яркого дня, я не видел что во тьме каменных
сводов. Холод и влажный воздух Тартара дышал мне в лицо. Но отец мой находил
в тех пещерах нужные камни, что скрыты на поверхности земли. И он научил меня
простой игре, чтобы я не боялся темноты подземной, но смог там всё
рассмотреть.
Отец сказал мне, – перед входом в полумрак, ты закрой глаза, и на ощупь по
стене тихонько войди. И когда твои закрытые глаза отдохнут под веками от яркого
солнца, открой их, и ты сможешь увидеть то, что было сокрыто от ока светлого
дня, тёмными сводами ночи. И я вас хочу спросить, вы пытаетесь познать скрытое
вне, не познавая себя? Входя в тёмную пещеру из царствующего дня, вы в
гордости входите с открытыми глазами, потому что считаете себя видящими, а
значит и мудрыми. Я же для разумения сокрытого вне меня знания, закрыл свои
веки, погрузившись в свой полумрак и пустоту, и после, открыв глаза, увидел то,
что было неведомо мне ранее.
Ликон.
Ты говоришь о том, чтобы мы познали пустоту в себе?
Сократ.
Нет. Вы и не сможете сказать себе, что вы нуждаетесь в чём-то.
Поэтому в вас и нет пустоты, которую вы впоследствии смогли бы заполнить.
Ликон.
Твоя истина во мраке?
Сократ.
Злые глупцы поймут мои слова неправильно! И будут рады своим мыслям.
Ведь они сами решают, что для них благо.
Ликон.
Ты говоришь о Протагоре? Ведь он сказал, – человек – мера всего.
Сократ.
Человек и вправду мера всех вещей, но если он ученик бессмертного Разума
[ Logos ], который собой сотворяет людей (тела, лица) как сущностей
реальности [somata tis oysias] целостных по своей природе.
Все добродетели и все блага есть истечение [aporroe] от него, как истечение
лучей от диска солнца. И как лучи исходят от совершенной формы (сферы) светила,
и уносят во вселенную его очертания, так и Логос, доносит свою меру в том,
что порождает.
Мелет.
Сократ! Не сходишь ли ты с ума в своих рассуждениях?
Сократ.
Возможно. Но только с вашего, поэтому и нахожу мудрость.
Анит.
Если бы ты обратился к нам, мы бы научили тебя мудрости.
Сократ.
Или заставили казаться мудрым.
Ликон.
Что же по-твоему есть мудрость?
Сократ.
Я сказал уже об этом. Но для тебя, красноречивый Ликон, я повторю.
Мудрость, это – истечение [aporroe] от очертаний истины, соразмерное душе и
разуму и воспринимаемые ими.
Она, есть осмысленное знание и познание пропорций единого божественного разума.
Мелет.
Темны твои слова!
Сократ.
Веришь ли ты Мелет, что прекрасное едино?
Мелет.
Возможно. Смотря, какое основание [yupothesis] ты разумеешь под этим словом.
Сократ.
Самое доброе и благое.
Мелет.
Но и для разбойника и вора убить человека и завладеть его имуществом, есть
благо.
Сократ.
Веришь ли ты, Мелет, что бессмертные боги даруют нам жизнь? И что боги полны
благости?
Мелет.
Да.
Сократ.
И жизнь является благом?
Мелет.
Бесспорно.
Сократ.
И она прекрасна сама в себе?
Мелет.
Да.
Сократ.
Для всех ли?
Мелет.
Да.
Сократ.
А отнять жизнь у другого человека зло или нет?
Пусть даже ради выгоды.
Мелет.
Да, Сократ.
Сократ.
Значит жизнь, это единое целое [to olon], что прекрасно само по себе.
Но почему она так часто не ценится людьми? Не потому ли, что источник
её незрим, и она является незаработанным нами даром богов? Она как роса,
что незримо сгущается ночью на травах и камнях. А когда восходит солнце,
подобное всеозаряющему разуму, дарующему нам прозрение, она видна. И каждый
скажет, что даже самый невзрачный цветок неповторим в этот час, и достоин
приношения прекраснейшей богине. Так и прекрасное, как облик неделимого
божественного, присутствуя среди нас, проявляется в разуме, жизни, добродетели
и благе. Только тогда оно является истинным прекрасным.
Божественное знамение (голос) не раз показывал мне путь приобретения мудрости,
видно ему, обитающему вне нашего мира, лучше видно, где обитаем Разум [Noys].
Мелет.
Вот, ты опять говоришь о новых божествах, которых чтишь.
А о мудрости я скажу тебе, что наша мудрость не от нас, но от предков,
которые почитали богов известных нам. Ты же, исследуя людей и богов,
ввел себя в заблуждение. Зачем ты рассуждаешь о том, что не видишь,
о том, что мы принимаем на веру?
Сократ.
Мое знание дает мне веру. Разве вы не знаете, что во многих словах у разных
народов есть общее в суждениях о вещах и стихиях, так же, о богах. Непохож ли
Зевс на Аммона? Поэтому в Олимпии воздвигли храм Зевсу-Аммону. Аммон – божество
подобное [ omoyon ] Зевсу, а не подражание [mimesis] ему. И вы знаете, что
сказал бог устами пророка Амона в Египте, когда жители Афин вопросили его,
почему они были неуспешны в битвах с лакедемонянами на земле и на море. Божество
дало ответ, что ему угодно молчаливое благочестие лакедемонян, нежели пышные
гекатомбы и обряды. Не внешнее ли отделило разум афинян от познания и
богоугодности и сделало их молитву немой, когда как немая молитва их врагов
была говорящей? Не усложнение ли и раздробление единого пышным многообразием?
Мелет.
Ты хочешь сказать, что нет множества богов?
Сократ.
Я верю в богов, Мелет. Но не Зевс ли сказал устами Аммона,
и не Аммон ли устами Зевса?
Ликон.
Твоё многознание не научает уму!
Сократ.
Это не многознание, но стремление познать то, что первоначально
[ekeyno to proton]. А все формы [eydos] проявления истины родственны [oykeyoi].
Мелет.
Твои стремления как учителя похвальны.
Сократ.
Я не учитель, но ученик.
Мелет.
Ответь мне, почему ты говоришь о многоразличном как об одном?
Сократ.
Вы знаете. Что гармонией в мусическом искусстве называются все струны кифары,
но при многообразии звуков сами струны закреплены на одном основании.
Поэтому, они и могут быть постоянными в многообразии. Так и все остальное в
этом мире.
Мелет.
Ты, Сократ, рассуждаешь о прекрасном, и о том, что услаждает слух и душу.
Но мы не верим в твою искренность! Не прикрываешь ли ты красноречием,
как искусством прикрылись враги Трои, злые намеренья? Не так ли и ты опасен
для нашего города? Ведь ты, даже не мог своей семье в твоём доме ответить на
вопрос, что такое прекрасное и что такое благо, и к чему нам нужно стремиться?
Как же ты можешь избирать добро, не заблудившись?! И принести нам пользу?
Сократ.
Красота [kallos], не украшает лож. Она не украшает и безобразное.
Хотя часто, исходя от любви, и воспринимаемое, способно преобразовывать.
Но даже у злых людей, которые используют прекрасное как актёр маску, оно
остаётся прекрасным само по себе. Но только на добрых, прекрасное открывается
в своём полном предназначении. Это похоже на то, как если бы мы достали
драгоценный камень из глиняной стены и поместили его в царский венец, и одели
бы этот венец на достойного. Но предназначение прекрасного многие не знают.
Но прекрасное не приходит без разума. Но и разумное не приходит без него,
ибо прекрасное ведёт, как бы вдохновляя разум, к высшему благу. Разум же,
как я и говорил, исходит от единого, что уравновешивает в мире все вещи,
желая привести их в гармонию. Поэтому и бывает, что конечное благо проводит нас
и через лишения наслаждений, которые нам вовсе не кажется прекрасным
и разумным. Но единое, приводя нас к совершенству в самих себе, по образу
своих истинных мер, удаляет от нас лишнее, что тяготит и не даёт свершить
с легкостью путь познания конечного. Вы видели как воскуряется в храмах
диапасма. И чистый луч света выделяет тонкие изменчивые струи дыма.
Так и божественный разум, способен открывать нам неуловимое, но единое,
многообразное, но устремлённое к общему. Пусть я и не краток в слове
как лаконцы. Но, познав общее, ты поймёшь и разобщённое.
Мелет.
Но разобщённое не имеет и общего?!
Сократ.
Если не стремится к нему. А если нет в нём этого потока, оно искажается и
умирает. И как оттиск [tyupos] печати на воске, они скоро разрушаются, когда
отнимается от них их образ [eydos] на более твёрдом камне.
Анит.
Ты спишь наяву, Сократ.
Сократ.
Если тебе и показалось, Анит, что я говорю как бы о снах, то эти сны –
воспоминания бессмертной души.
Анит.
И что ты вспомнил?
Сократ.
Я вижу основание [yupothesis] храма сопрестольного богу Закона [Nomos] и
дорогу, как реку, от этого основания, как первая ее буква [Y]. Та дорога
расходится в две стороны. Смотрите, вы одеты в дорогие и достойные одежды.
Выражение ваших лиц и тел исполнены важности, как будто вы ревнители правды.
Но когда с спадет тело как туника, вы увидите, что душа имеет неисцеленные
язвы и раны от лжи. Такие люди, если не вразумятся при жизни, идут в холодный
Тартар, в темные глубины основания моря. Души стремившиеся предстать
непорочными после смерти перед судьями неземными, уходят в место теплого ветра,
где радуют их сердце вечно цветущие весна и лето.
Но вы небыли рождены злыми. Разве дети рождаются испорченными или жаждущими
зла? Разве они не страдают в душе когда к ним или другим несправедливы?
Почему они добрее имеющих возраст и власть? Не оттого ли что приходят единой
добродетели? Но вы посчитали, что добро это немощь и удел слабых.
Дети слабы, и нуждаться в любви и заботе, но добры потому, что ещё осталась в
их душах прикосновение божества, которое не желает нам зла, но посылает нам
своё рассудок и чувства к познанию своей любви в даруемой нам свободе.
Он, неделим в себе, и исходящее от него, движется его идеями чрез сущее,
меняя свой образ, поэтому оно неуловимо и непознаваемо знанием, которое
остановилось в себе. Так живёт прекрасное, вечное в своей природе.
Поэтому мне лучше почитать себя ничего незнающим, чтобы догнать ускользающее,
но целостное.
Мелет.
Сократ, ты снова говоришь о том, что учишь прекрасному.
Но весь вид твой вызывает отвращение!
Ты ходишь в рубищах и общаешься без разбора со всеми на улицах!
Сократ.
О, прекрасный и юный сын Мелета!
Я – пример воплощения слов Гераклита –
и мудрейший из людей по сравнению с богом, покажется обезьяной,
и по мудрости, и по красоте, и по всему остальному.
Поэтому я и убеждал жителей этого города, и юношей и старцев, не считать себя
мудрыми пред богом, которому я служу в народе, но быть искренними пред ним и
чистыми душою. И если они послушают меня, к их доблести приложатся и богатство,
и прочие блага.
Анит.
Но ты своими выводами осудил нас!
Разве ты Минос золотым жезлом в Аиде, или один из сынов Диоса (Зевса)?
Сократ.
Я – никто. Как я могу судить вас? Я, как ветер, незримый и прозрачный,
который принимает форму того, что встречает на своём пути. Я вижу, что за
человек ты, Анит.
Мелет.
Ты и впрямь безумен!
Где твои оправдания?!
Сократ.
Видно ты, Мелет, давно соревнуешься с Музами, как некогда Фамирид,
раз они уже ослепили тебя. Но если я получил от Аполлона дар видеть
соразмерное, и этот дар подобен кифаре, звуки которой усмирили буйство в душах
некоторых, и я смог пройти в глубины разума, как Орфей в полумрак Аида,
то теперь я растерзан твоими людьми, как вакханками Диониса – Дифирамба.
Мелет.
Ты невыносим, Сократ!
Где твоя бахвальная кротость?!
Сократ.
Не слушай меня, поэт!
Ты не поймёшь меня.
Друзья мои, кто подал свой голос для моего избавления!
Поверьте, ныне поэты пишут как бы о прекрасном, ссылаясь на богов и героев,
но они часто не понимают сами, о чём их напевы, и для чего сложены.
Они украшают всё искусством стихосложения и пения. Но раз в них нет стремления
познать большее знание, чем внешнее услаждение, то после придут аэды, которые
не постесняются воспеть пороки и самые ужасные злодеяния, прикрывшись своим
утонченным мастерством. Будут и философы, учёные и правители подражать им,
имея больше знания, нежели мудрости, и больше силы, чем добра. И многие во
вред себе, поверят их красноречию. Но с их приправленным диковинными пряностями
вином, вы выпьете и конэйон (яд из цикуты).
Ты, Мелет, обвинил меня, что я ввожу новых богов.
Но я не поклоняюсь облакам! Аристофан напрасно осмеивал меня. Я вижу во всём
бога, но которого я не могу выразить, описать или вместить в видимый образ.
Лик его ускользает от меня за грань моего рассудка. Поэтому я не мудр для вас.
Но я вижу божественный разум в том, что род каждой вещи, неизменен по своей
природе, но многообразен в телах.
Мелет.
Но не Посейдон ли синекудрый имеет образ быка?
Так и другие боги создали свой род в мире.
Сократ.
Не знаю сего, Мелет.
Но я знаю одно, что истинное божество сладостно желанно для души доброго и
справедливого человека, иначе они, боялись бы покидать мир, где тело подобно
саркофагу, под каменной плитой которого томиться бессмертная душа. И я вижу,
что плита этой могилы имеет угрожающие надписи человеческого знания, препятствующие снять камень.
Ликон.
Ты в исступлении, Сократ?
Как флейтист Кебеллы?
Сократ.
Ликон, в исступлении человек пророчествует, особенно пред смертью.
Но я и так стар.
И смерть уже веет в моё лицо своим ветром.
Позвольте мне сказать последние слова, и я замолчу навечно…
Анит.
Последняя твоя речь, Сократ!
Сократ.
Ученики мои! – мои друзья, мои наставники!
Не носите лавры мудрецов… не создавайте школ и учений, школы ваши закроют,
учения осудят.
Не учите тиранов и злочинных – волки не научаться жизни ягнёнка.
Даже если к таким людям сойдёт божественный Логос (Слово, Разум) – святой Царь
бессмертных и смертных, опора мироздания, они будут уговаривать Его казаться
истинным, но не быть им. И если Он продолжит возвещать им ненаписанное буквой
знание, они начнут пытать его, возможно и казнят ядом, огнём или распятием.
Я же надеюсь вскоре увидеть Его образ, от которого и был сотворён. И надеюсь,
что буду угоден Ему, и Он встретит меня дружественно.
И только бог знает кому лучше, оставшимся, потому что они посчитали себя
познавшими, или уходящему, чтобы узнать большее, нежели может дать ему эта
жизнь.
Ведь нет более высшего блага, чем бессмертие…………..
Мелет.
Сократ!
Сын Софрониска и Фенареты!
Ты повинен в том, что не чтишь наших богов, но вводишь новых божеств.
Ты повинен в развращении народа своими речами и в
смущении почтенных граждан, хотя они почитаются мудрыми
благодетелями демоса и полиса бессмертной Афины.
[Афины. 399 год до нашей эры.]
[Херсонес Таврический. 2006 год нашей эры.]