39
В скверике на площади в этот еще сравнительно ранний час было немноголюдно. Кое-где на скамейках грелись на весеннем солнышке старики. По аллеям неспешно прогуливались парами или в одиночку молодые мамы с колясками, в которых посапывало поколение ХХ1 века. Детей постарше не было, потому что еще не закончился учебный год. Взрослое работающее население тоже было еще занято совершением трудовых подвигов.
Было тепло. Легкими порывами дул слабый беззвучный ветерок, ибо листвы на деревьях еще не было. Ветки выглядели узловатыми из-за обилия почек. Газоны уже позеленели свежей изумрудной травкой.
Сергей неторопливо шел по одной из дорожек. Вчера вечером он по прилете сразу же позвонил шефу и заявил о себе. Объяснять ничего не пришлось, потому что Михаил Иннокентьевич знал уже и о сели, и о сломанном мосте, и о той западне, в которой оказался его сотрудник вместе с альпинистами. Алена сдержала слово и позвонила ему сразу после возвращения. Сергей договорился о встрече на сегодняшнее утро.
- Товарищ Шумилин! - вдруг услышал он знакомый голос и повернул голову.
На одной из скамеек, мимо которой он проходил, сидел полковник Мирошников, опершись одним локтем о свой, стоявший рядом, чемоданчик.
- Здравствуйте, Юрий Савельевич, - поздоровался он и ответил рукопожатием на протянутую полковником руку.
- Привет, Сережа, - вдруг перешел полковник на «ты», но Сергея это не покоробило. Скорее, наоборот. - Присаживайся, если не очень торопишься.
- Да куда мне торопиться. Мы – люди творческие, режим у нас вольный. Не всегда, правда, - тут же поправил он себя, вспомнив о командировках.
- Я теперь тоже птица вольная. Вместе со своим режимом. Обломал меня Куценко. Сумел красиво напеть. А вранью верят больше, чем правде, потому что ладно составлено, с расчетом на того, кому врут. Ты извини, что я на «ты», без разрешения, - резко сменил он тему. - В моей ситуации так легче общаться.
Сергей вспомнил, что эту же фразу, почти слово в слово, он слышал от Олега Самойлова всего пять дней назад. Люди, которые, в силу своей профессии, часто оказываются в экстремальной ситуации, действительно разговаривают друг с другом так, как легче общаться. Но не потому, что легче, а потому, что это объединяет, сплачивает, дает ощущение опоры.
- Это правильно, Юрий Савельевич, - ответил он. - Как же теперь вы?
- Теперь, Сережа, я - пенсионер, отработанный материал, «шлак». Мое место на свалке.
- Юрий Савельевич,.. - начал Сергей с искренним сожалением в голосе, но Мирошников его перебил.
- Только вот не надо, не надо этого. Понимаю все, что тебе хотелось бы сказать. И верю в твою искренность. Но обсуждать все это не имеет смысла. Только соль сыпать... Ты мне лучше скажи, ты как надумал-то?
- Если честно, то твердо еще не решил, но упорно думаю и даже склоняюсь. А вот Олегу вы все-таки помогите. Замечательный он парень.
- Знаю. Дряни, дураку или бездельнику ни за что не стал бы помогать. Даже своему собственному сыну, окажись он таким. Дряни и бездельников там хватает и без этого. А дураки у нас, как и в медицине, очень дорого обходятся. И тебе помогать не буду, сам справишься. Парень ты не глупый и прямой. Прямоту, правда, у нас не любят. Ох, как не любят ее у нас, - с каким-то ожесточением повторил полковник, кинув взгляд сквозь сквер на здание Областного управления.
Сергей задумчиво смотрел в мужественное лицо этого человека, которого знал только эти последние пять дней, да и то урывками, но которого, казалось, знал всю жизнь.
- Что же теперь? - повторил он. - Кто будет вместо вас?
- Велено передать дела полковнику Лукину, моему заместителю, но думаю, что он откажется. Как временный вариант, может быть, а там видно будет. Может быть, свой кто подрастет, а могут и прислать кого-то. Того же Куценко, например.
- А вы?
- Да я, честно говоря, как-то всерьез об этом еще и не думал. В моем представлении пенсионеры только читают газеты, попивая чай, и копаются время от времени в саду или огороде. Некоторые сидят в киосках, газетами торгуют. Другие устраиваются билетерами в кино или кондукторами в автобусах и трамваях. А я, наверное, сяду бумажки писать. Если Лукин или кто-то еще, возьмут. Иногда от этого тоже польза не маленькая. Но не сейчас. Месяца два-три на рыбалку да на охоту поброжу. Перерыв в трудовом стаже мне теперь не грозит, - слабо улыбнулся он.
Они надолго замолчали, задумавшись. Сергей остро сочувствовал этому пожилому, но все еще крепкому человеку, профессионалу своего дела, испытывая одновременно чувство гнева к Куценко и очарованному им неведомому начальству за такую бездумную и жестокую расточительность. «Отработанным материалом» Мирошникова назвать было никак нельзя. Имея огромный опыт работы, он мог бы принести еще очень много пользы. Но законов, которые защищали бы права такого рода людей пенсионного возраста, у нас нет.
- Ты к себе в редакцию направляешься? - оторвал его от размышлений Мирошников.
- Да. Надо отчитаться, рассказать обо всем. Коротко я и на бумаге набросал, но есть задумка и посерьезней. Хочу повесть написать.
- Хорошо вам, - с некоторой даже завистью сказал Мирошников. - Вот напишешь ты обо всем, и тебе поверят. Не правде, так фантастике, но все равно поверят. Ну да ладно. Хватит об этом. Ты надолго?
- Нет, думаю полчаса, не больше.
- Знаешь что, давай-ка я тебя здесь подожду. До рейса у меня больше четырех часов, девать себя некуда. В гостинице от безделья рехнуться можно. Вот и пригрелся тут... В Области мне часто приходилось бывать, но вот знакомствами так и не обзавелся. Никого у меня здесь нет. Так что, если нет других планов, давай сходим куда-нибудь. Надо же закусить на посошок, - усмехнулся Мирошников.
- Хорошо, Юрий Савельевич. С удовольствием, - сказал Сергей, поднимаясь. - Я постараюсь быть кратким. Мы не прощаемся.
Он повернулся и, как бы стараясь нагнать время, быстрыми шагами пошел к зданию редакции, находившемуся прямо за сквером.
40
Киска Верка спокойно пилила ногти, вытягивая руку после каждых двух – трех пилящих движений и разглядывая со всех сторон достигнутый эффект. Дверь еле слышно скрипнула. Она отвлеклась от своего занятия и посмотрела на вошедшего. Брови – дуги высоко взлетели и, не сдержавшись, она взвизгнула:
- О, с благополучным возвращением, Сережа! Что с твоим лицом?
Она обращалась на «ты» ко всем мужчинам в редакции, независимо от возраста. Даже седые ветераны не возражали, воспринимая это как комплимент.
- Поцарапался. Привет.
- Обо что? - продолжая разглядывать его расширенными глазами, вновь спросила она.
- О небритые ноги любимой. У себя? - кивнул он на дверь шефа.
- Ждет. Входи, ловелас.
Сергей открыл дверь и вошел.
- Доброе утро, Михаил Иннокентьевич.
Главный оторвался от бумаг и взглянул на вошедшего поверх очков.
- Как сказал бессмертный Высоцкий в одном бессмертном фильме: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!». Проходи, садись.
Он поднялся и вышел навстречу. Пожав Сергею руку, он сел в кресло напротив и, продолжая рассматривать, спросил.
- Крепко досталось?
- Некоторым крепче, - Сергей достал из кейса и выложил на журнальный столик небольшую пачку отпечатанных на компьютере листов бумаги. - Вот все, что мне удалось «родить» за вчерашний вечер.
- Я это прочитаю, но позже, - он встал, подошел к селектору и, нажав кнопку, сказал. - Вера, сваргань-ка нам кофейку с... Поняла, да?
- Слава Богу, не первый раз...
Главный отпустил кнопку и вновь занял свое место напротив Сергея.
- Рассказывай.
- О чем?
- Обо всем. Познакомился с этим начинающим карьеристом?
Сергей пристально посмотрел на Главного. В душе невольно поднялась волна протеста, но бросаться в защиту он не стал. Откуда было знать его шефу обо всем пережитом им в горах.
- Почитайте это, Михаил Иннокентьевич, - кивнул он на листы бумаги. - Здесь есть и о карьеристах, и о нейтральных людях, и о золотых.
- Прочитаю, конечно. Но сейчас меня интересует твое личное впечатление. То, что отпечаталось в душе, а не то, что рассчитано на широкого читателя.
- А какая разница?
- Сережа, ты же профессионал. Ты-то отчетливо понимаешь, что не все наши эмоции нужны публике. Мы же волей-неволей придаем всему искорку художественности. Как говорил один мой знакомый, ученый-медик: «Занимаясь наукой, нужно не только получать результат, но еще и онаучивать его». Кстати, сам он делал это очень просто. Он умножал количество наблюдений на десять. И вместо, например, десяти, получал сто. А это уже статистика. Сейчас он уже академик и дает, как раковая опухоль, множество метастазов. Я имею ввиду его учеников и помощников. Среди них не меряно профессоров, которые несут дальше это «знамя».
- И что, такая «наука» чего-то стоит?
- Такая наука стоит навалом. Только, со знаком минус. Ибо люди от такой науки не получают ничего и продолжают бегать в поисках «пятого угла», а зарплата у этих ученых, какой нам с тобой не получить никогда.
Раздался символический стук в дверь, и вошла Киска-Верка, неся в руке поднос с дымящимся кофе. Она поставила поднос на стол, взяла с него и выставила на стол чашки на расписанных золотом блюдцах, а потом придвинула их к каждому из собеседников. Подхватив пустой поднос, она грациозно повернулась и молча удалилась. От кофе явственно попахивало дорогим коньяком.
- Так вы что, хотите, чтобы я думал одно, а писал другое? - продолжил Сергей прерванный разговор.
- Ну что ты, Сережа, разумеется, я не хочу, чтобы ты что-то делал подобным образом, - сказал Михаил Иннокентьевич, беря свою чашку. - Я просто намекаю, что есть интересная тема.
- Вы хотите превратить меня в фельетониста?
- О медиках мы давно ничего не давали. А в таком настроении тебе надо выложиться, отыграться на ком-то. Тебя же переполняет сарказм. Это будет шедевр искусства сатиры.
- Какой сарказм, Михаил Иннокентьевич? Наоборот. Я полон размышлений о человеческих сердцах, о чистых душах, о конфликте добра и зла.
- Не прикидывайся, Сережа. Алена рассказала мне о вашем разрыве. Я очень хорошо представляю себе и твое настроение, и ход твоих мыслей. А на будущее запомни: не надо дарить женщинам дорогих подарков. Если бы не сапоги...
- Она что, жаловалась?
- Нет, что ты. Просто мне удалось разговорить ее только потому, что я, как назойливая муха достал ее вопросом, что вам подарить к свадьбе. Она могла бы и меня послать, но, видимо, не захотела, чтобы я упрекал тебя за то, что пригрел на груди грубиянку и матерщинницу. Давай-ка по глоточку, а то остынет.
Сергей поднял свою чашку и, задумавшись, сделал несколько неспешных глотков. Не мешая ему, Михаил Иннокентьевич взял со стола принесенные им страницы и стал читать. Он обладал способностью к скорочтению, поэтому «схватить» все написанное много времени у него не отнимало. Быстро перебирая листы, он дошел до последней страницы, положил ее на стол и, сняв очки, внимательно посмотрел на Сергея.
- Ты что мне принес? - спокойно спросил он. - Здесь нет ни одного слова о работе участкового. Это не представляет никакой ценности, как материал, рассчитанный на какую-либо протекцию.
- Никакая протекция Самойлову не нужна. Он прекрасно распорядится своей жизнью самостоятельно. Ему просто пообещали сказать «спасибо» и сдержали слово. И никто в будущем не собирается интересоваться его судьбой. Государственным мужам это западло.
- Ты уверен, что у нас не будет неприятностей, если мы не удовлетворим чью-то страсть к протекционизму?
- Абсолютно. Скорее всего, он и сам уже об этом забыл.
Михаил Иннокентьевич небрежным жестом отодвинул от себя прочитанные бумаги и, откинувшись в кресле, сказал:
- Значит, в фельетонисты тебя не тянет? Но откуда в тебе вдруг взялась тяга к написанию фантастики? Что за монстра-паука ты выдумал? Ты же знаешь, что фантастику мы не публикуем.
- Здесь нет ни слова фантастики, Михаил Иннокентьевич, хотя в это трудно поверить.
- Ну допустим, что тебе поверю я, хотя это тоже маловероятно. Но как все это объяснить читателям. Сотням тысяч читателей.
- А не надо ничего объяснять. Я сам объясню, но чуть позже. Я хочу написать повесть обо всем, с чем мне пришлось столкнуться. И назову ее: «Горное эхо».
- А! Значит, эту статью мы можем считать анонсом к твоей будущей повести, так? Между прочим, за рекламу положено платить. А я, кстати, анекдот знаю с таким названием. Я тебе расскажу.
«Одинокий альпинист в горах отстал от своих и пытается...»
- Я знаю этот анекдот, Михаил Иннокентьевич. И по немыслимому совпадению именно с него все это и началось.
- Может быть, ты считаешь, что имеет смысл открыть на последней странице нашего издания рубрику анекдотов?
- Нет, это не имеет смысла. Чтива, которые переписывают друг у друга одни и те же анекдоты, сейчас тьма. У названия «Горное эхо» есть еще один смысл, чуть поглубже.
- Да, кто-нибудь все равно есть даже там, где никого нет, - задумчиво сказал шеф.
Они ненадолго замолчали, допивая свой кофе, а потом Сергей сказал:
- У этого названия есть еще одна сторона. За всю свою жизнь человек сталкивается с сотнями и тысячами себе подобных. Он оказывается в самых разных житейских ситуациях, иногда – экстремальных, попадает во всякие передряги. Он временами испытывает горечь безвозвратных потерь. Изредка бывает счастлив. Он может смеяться, рыдать, быть гневным и ласковым. Любая судьба – это огромный жизненный опыт. Невозможно представить себе абсолютно одинокую жизнь с самого начала до конца. Даже отшельники имеют какой-то опыт прошлых лет. Мы – стадные существа и жить друг без друга не можем. Так почему же мы отравляем друг другу существование? Почему мы редко совершаем действия, которые помогли бы другим, поддержали, вызвали бы чувство благодарности или восхищения? В фильмах или романах мы способны пролить слезу над честными и благородными поступками героев, а в жизни оказываемся неспособными не только совершать, но даже распознавать их у других и зачастую выискиваем в них коварный умысел. Помните старинную заповедь: «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой». И если бы все люди следовали этому единственному правилу, не было бы не только зла, но и любая из существующих на земле религий во многом просто утратила бы свое значение. Исчезли бы воровство, пьянство, наркомания, вероломство. Не стало бы очень многих человеческих пороков. Случилось так, что именно в горах я встретил множество самых разных людей, вызвавших во мне те чувства, которыми я сейчас переполнен. Этот мощный хор людских характеров вызвал во мне потрясающий резонанс, который, как эхо, будет звучать в моей душе еще многие годы до самой смерти. И уверен, что не только в моей.
Сергей замолчал. Михаил Иннокентьевич молча рассматривал дно своей опустевшей чашки, не говоря ни слова. Сергей поставил на стол свою чашку и сказал:
- Я хочу уйти.
- Да, иди, - сказал Главный, вставая. - Тебе надо отдохнуть. Завтра не опаздывай.
- Вы не поняли, Михаил Иннокентьевич. Я хочу уйти из редакции,. Совсем.
- Как это? - растерялся тот. - Куда?
- Пока никуда. Пока просто «из».
- А что тебя не устраивает здесь? В чем мы провинились перед тобой? Тебя так возмутило то, что я вытолкал тебя в эту поездку, в которой ты чуть не погиб?
- За эту поездку я всю жизнь буду вам благодарен. Сейчас я хочу разобраться в себе, побыть какое-то время наедине с самим собой.
- Поезжай в санаторий, на курорт, еще куда-нибудь. Но зачем же уходить?
- Я не могу по-другому. Извините.
- Давай так: возьми творческий отпуск на такое количество дней, какое сам захочешь, хоть на год, и поезжай куда-нибудь. Когда созреешь, приходи. Вот тогда и обсудим, есть ли смысл тебе уходить или нет.
- Есть смысл, - твердо сказал Сергей, посмотрев в глаза своему собеседнику.
Михаил Иннокентьевич с минуту внимательно смотрел на Сергея, а потом сказал:
- Вот что, иди-ка ты на хер со своим упрямством. Придешь завтра, оформишь трудовой отпуск и гуляй. А вот когда вернешься, тогда и скажешь мне все. Если будешь настаивать, держать не буду. Еще и пинка с порога дам.
- Спасибо, - сказал Сергей, вставая. - Всего доброго.
Выйдя из кабинета он пошел к выходу из приемной мимо Киски Верки, даже не взглянув в ее сторону, но звук звякнувшего селектора остановил его.
- Вера, верни-ка мне на секунду Сергея Александровича.
Сергей вернулся, открыл дверь кабинета шефа и молча застыл на пороге. Михаил Иннокентьевич, оторвался от бумаг, которые и не думал читать и сказал:
- Возвращайся, а?
21.03.07г. Ташкент (Узбекистан) – Дар-ес-салаам (Танзания)
Mail: vlad_45_45@mail.ru
doctorvas2009@yandex.ru