Тихо тихо вокруг. Городской шум остался где-то там, за далью километров, развязками дорог, за простором полей по которым ветер гоняет волны сенокосных трав… Там. И суета его там, и навороты, и понты, и гонки за призрачным успехом, за деньгами, за счастьем… Всё осталось там. А здесь… Здесь небо от края до края, плывущие по этому перевёрнутому океану , гонимые ветрами облака как корабли. Здесь река, не спеша несущая свои воды, песни птиц, стрёкот кузнечиков, ряска в заводях, всплески воды от играющей на мелководье рыбы, лягушачьи песни и… Покой. Такой короткий… Проносящийся стрелками стрижей в небе.
Дымок, стелется по ветру, отгоняя назойливых комаров, стреляют искрами головёшки, он сидит и смотрит на огонь. О чём думает?
- Чай-кофе?
- А, всё равно… Ну давай чаю что-ли сделаем, я кофе и так постоянно…
Варим чай. Молчим. Курим. Он поднимает на меня глаза: - А знаешь, откуда взялись фигуры на форштевнях кораблей? Хочешь, расскажу? Вот представь, закрой глаза и представь… Плеск волн о деревянные борта, качка, туман. Туман такой, что не видно ничего уже в пяти саженях… Скрип снастей, деревянных частей и мерный стук барабана. Плавание в слепую. Вся когорта обратилась в слух. Тревожное напряжённое ожидание. Все взгляды устремлены на нос корабля. На вперёдсмотрящую. На ведущую. Да-да! Не удивляйся… Именно – вперёдсмотрящая. Женщина на корабле. Тогда полагались ещё на острые глаза, на чуткий слух, на интуицию. Верили ощущениям ведущей. Ты ведь знаешь, что женщина чувствительнее, тоньше, более восприимчива к тонкому миру… Тогда это было реальностью, не сказкой и больной фантазией… Но… Тяжело ведь это – смотреть вперёд и вести. Не каждый мужик найдёт в себе смелость признать, что женщина выше, мудрее, сильнее и… Да и трудности плаваний, шторма, частый голод, нехватка пресной воды, холод, влажность… Тяжело. Воинам то тяжело, а женщине… И смывало часто штормовой волной, и тонула ведущая… А без её глаз во фьёрдах… Но приняли решение старейшины однажды и всё. Так со временем они и перестали быть ведущими, а на их место… Кто-то резал на форшевне женские фигуры, как талисман, как оберег, как память, кто-то драконьи головы для устрашения врагов и стихии… А память о вперёдсмотрящей, ведущей… Она живёт.
Он замолчал. Вытащил из огня щепу, раскурил погасшую трубку.
- Хм… Хорошо… Только… Ты это придумал?
- Может и придумал, может во сне увидал… Не важно ведь, сам знаешь. Улыбнулся он. Ну, так что там у нас с чаем?
- Чай? Конечно, готов. Настоялся под плеск волн и стук барабана… Держи.
Сумерки вкрадчиво, стараясь быть не замеченными, накрывали предмет за предметом, куст за кустом. Птичий гомон стих. Темнота ходила вокруг нашего места, не решаясь вступить в оранжевое пространство распространяемое огнём…
- Гроза ночью будет… И помолчав немного, тихим, низким, урчащим голосом затянул –
Черный ворон, черный ворон,
Что ты вьешься надо мной?...
Да. Ночью была гроза. И какая… Слепящие молнии, одна за одной, и гром посреди ночи. Так грохотало, что звенели стёкла в окнах, и казалось, что вот сейчас как даст колотушкой по крыше и насквозь…
А под утро… Приходили друзья. Радостные, они шли ко мне на встречу по зелёному лугу, с голубым, ясным небом за спиной – Господи, Аня… Опять? Третий? Тихонько прикасаясь к явно определившемуся уже животику, смеюсь я. И она, в ответ, улыбаясь, кивает головой…
- Это же здорово ребята! Какие вы молодцы! Ещё одним хорошим человечком появившимся от любви на планете больше станет… Вы правда молодцы! Я вас люблю…
Да. Сегодня я всех люблю… Люблю…Только…
Ветер какой-то не хороший… Оглядываюсь. А где? Где костерок, рассказчик мой? Куда несётся всё? Люди, лица… Не те… Не те глаза, не те губы, не те слова… Ветер, что ты… Так мерзко….
Усилием воли заставляю выйти себя…Так это звонок телефона… Подъём! Подъём… И…
Всё как всегда.