С.С. Сказания.
Пионер Николай слышал о пионерке Анне.
Крестили иконы глядящих на них, посредством воздуха отсылая молитвенное пространство. Теологическое жертвоприношение успокаивало несущих бремя властной цивилизации. Шелест нашептываемых слов воспринимали изображения ликов святых.
- Мы нежные паростки подснежника.
- Мы чистые капли росы на солнечной нити паутинки.
- В нашем открытом взгляде зреющий шиповник.
- Над нами песня лесной синички.
И вот унесены фразы за потрескивающий деревенским костром угол. Проехала машина, и майский жук кусает мягкую ладонь четырехклассницы. Солдаты, бросающие государственные монетки на дно колодца, да пионерка у православных икон.
Забытая в августовской траве столовая ложка мутно отражала лунный блеск. Виноградная улитка казалось художественно застыла близ ее, затерянной и перевернутой. Тихо упало спелое яблоко. В ночной траве было не одиноко. За предисловием смиренно сложенных кистей маленьких рук Аня вдыхала девичьей грудью густой воздух, наполненный ароматами уходящего лета. Сверчки сладко подпевали в унисон кваканью лягушек из недальнего ставка вселенским гимном под летящими метеоритными искорками глубокого звездного неба. Уверенно следящий за красным угольком советской сигареты дед Аркадий удовлетворенно да мерно крутил своим коленом. Трогательно светил вдалеке фонарь. Природа стихла, и на мгновение подул обволакивающий теплом ветерок.
- Де, а, де?
- Че, Аня?
- А почему над святыми кольца?
- Я думаю, Анна, это не кольца, а космические скафандры. Святые прилетели на Землю в древности из другого мира.
Три месяца назад.
Начало конца мая. Коля был готов приступить к новому формированию мировозрения. Красного пошива галстук был прикреплен с рукавом как нацистский атрибут. Пионерия знала лучшие времена. Коля смотрел на телевизор и осознавал сеть. Далекие события переворачивались на кресло, где восседал четырнадцатилетний школьник. Николай достал фотоаппарат да сфотографировал полюбившийся кадр. Кадр был таков: Паганель держал у глаза подзорную трубу. Про эту трубу подросток мог создать целый миф. Будто труба- не труба, а мозаичный калейдоскоп. Не с кем поделиться впечатлением, и Коля, затосковав, написал:
«На серебряных ветрах он придет к тебе с ответом,
И в лазурных, радужных тонах он покажет сказку лета».
Просто так написал, для себя. Хотя хотелось ему послушать мнение другого. Коля разбил слово на ого друг. Мама с отцом уехали в большой город отрабатывать десятиминутное дело, и Коля стал один. Временами освобождался от школьных занятий, придумывая разные излечимые болезни. Коля сидел в низком кресле, тосковал, писал.
«И деревья скажут: вместе пели раньше, почему нам не играешь?
Он ответит: слышишь, лето, твоя боль в том, что ты меняешься».
Прокаркала большая ворона, пионер услышал свист. Он вышел поглядеть. Около калитки ждал сосед Миша. Из-за футболки на животе проступала пачка сигарет. Николай сфотографировал улыбающегося Михаила. Потом они вместе пошли на железнодорожную станцию к товарным вагонам, стоящим в тупике. Там Миша курил, а Коля пускал дым. Пионер прочитал недавний свой стих соседу. Да, пионерия знала лучшие времена.
Для розвагы стиральной махины.
Стаепитий мучал себя ладонью, прислоненной к раекрепкому лбу. Доски с облупившейся половой краской ручепыжили одолеваемые зазнобой дни. Казалось- вот оно. А оно не там. Оно бренчало гитарой с ослабленными струнами близ колхозного рынка на пиво. Зазноба была, было и оно. Только вот на сковороду жариться не положишь. Так как- то проерепенивались катаклизмы. Так как- то смотрел на все это из ладони Стаепитий. Вдруг из ничто появляется Мажорлинк, которого явно колбасит к неизведанному. Мажорлинк отмечается у Стаепития мастером фигурного катания да прикрепляется к бланку необделанных дел. Стаепития зазноба зовет солнышком, а у Мажорлинка личные счеты по отчеству.
«Ну, что, скряга?»- гутарит Мажорлинк.
«Да вот, по настроению…»- псозавелся Стаепитий: «Жена, дети, работа…»
«А у меня дочь в Феодосии»,- отзывается Мажорлинк.
«Ну и Гитлер ей на шею»,-премудрствует Стаепитий.
Капает на цинковый карниз талая вода. Город издает грудной вздох. Летящие и слизывающие рекламу путеводятся пешеходы. Как – же все- таки неловко да безотчетно раскрыто небо.
Мальчик у Даши мизинчик нашел. Нашел и поцеловал на память. Эту сцену у бистро раскритиковал Стаепитий. Раскритиковал да приухабил. Мажорлинку грустно.
Грусть Мажорлинка передалась и его возлюбленной Саше. Она для удобства помыла линолеум, расставила по полкам безделушки и стала ожидать веселого времяпрепровождения. Вместо сего явился Стаепитий и стал обучать Александру как правильно солить шелковицу. Мажорлинк в отместку достал помидор и съел его с котлеткой. Под все свободы устроившись, Саша наконец- то прояснилась. Она эротично зацокала языком. А Стаепитий обрученно вспоминал при сем сердечную свою зазнобу.
«Здравия желаем»,- молвил Мажорлинк: «Приятного аппетита».
«Познай мое ласкательство»,- от себя добавляет Саша.
«Дух не тот»,- отрезает Стаепитий.
И правда: время расходиться.
Чекай Дали: What`s The Weather Like Today?
Я хочу купить сигарет.
Какая ныне погода?
Трудно сказать…
Извините… Да…
Завтрак.
Зарево от восходящего кажущегося стабильным солнца как- бы пригрело тракториста Степу. Он надвинул на серые глаза военную пилотку и отправил машину на чернозем. В кармане был припасенный табачок, за подлупившимся сиденьем звенела от вибрации недопитая бутылка чего- то мутного и крепкого. Веселившееся настроение встретила необъятная гладь будущего кукурузным поля. Степан включил радиоприемник, черным мотылявшийся на боковом стекле, да начал пахать. Бригадир Алексей Григорьевич стоял с ивовой лозинкой в шумящей ранним апрелем посадке. Вдруг колесо трактора увалилось в поехавшей ямой земле. Степан слез, осмотрелся. Грачи по- прежнему ковыряли под лапами, Алексей Григорьевич по- прежнему наблюдался. Отмеченный колхозными грамотами тракторист порыл руками под машиной и ошалел. В лицо Степана глядело мещанское изобилие. Под колесом оказались проваленные доски, а там висели в землянке копченные грудинки, мешки муки, домашние колбасы, сахара вдоволь, сыры, чай. Подбежал Алексей Григорьевич. В его лицо глянуло сытое превосходство.
- Степа, бежи в колхоз, сообщи председателю.
Эту коротенькую историю Чекаю Дали повествовала цыганка в то время как он набирал для завтрака продукты. Потом добавила, что заниматься частным предпринимательством ныне не модно.
В глаза Чекая просвечивает солнце. Картошка на газовой плите готовится к завтраку. Утренние гимны подступающей весне. Соседи Дали пока терпеливо относятся к ритмичным звукам фано. Каркают вороны.
Чекай Дали по сему поводу записал:
« Мы кайфуем когда рождаются дети. Мы кайфуем когда едем на личном транспорте. Мы кайфуем когда блюем. Мы кайфуем когда собираем веником пыль. Мы кайфуем когда наодеколонены. Мы кайфуем когда ритмичная песня для сытого танца. Мы кайфуем когда рассказываем новости. Мы кайфуем когда комбинируем. Мы кайфуем когда читаем непристойности. Мы кайфуем когда выкидываем. Мы кайфуем когда находимся в центре. Мы кайфуем когда приятно. Мы кайфуем когда отмераем.»
После чего Чекай напился мятного чая, откушав бутерброд с маслом, помеленным варенным яйцом, корейским батоном и нарезанной мелкостью копченной скумбрией. Далее следовали жаренный картофель на свинном сале да маринованный перец. Затем чашка взболтанного в холодной воде растворимого кофе без сливок и сахара. Дали полежал на кровати в соседней комнате слушая музыкальную программу из Интернета. Он узнал, что по- украинскому имя Чекая Дали значило бы Жди Далее, долго думал про значение. Так рысью подскочил
Обед.
Оказывается гопники делятся на крутых и работяг. Сию оказию Чекай Дали изведал от стильно бомонду одетой грузинки в книжной лавке, где он искал современных лауреатов премий. Грузинка, записывая телефонный номер Дали да поинтересовавшись фамилией Чекая, удивилась и выложила тому, что так же звали их покровительницу диких животных. Грузины спали с Дали, за что та помогала им в охоте. Богиня не любила лишних разговоров, поэтому она ухищралась, если грузин выболтает их тайну любви, погубить охотника. Чекай немного покраснел, раздосадовавшись в душе, что его эта привлекательная брюнетка назвала, как ему показалось женщиной, пусть даже и богиней. Но придя домой и перекусив на- первое: куринным супом с натуральными специями, на- второе: говяжьими блинчиками и сметаной, на- третье: вишневым компотом из трехлитровой банки с печеньем, Чекай отдалился и успокоился. Дали достал из портфеля бумагу с карандашом да приступил к отображению послеобеденного часа. На листке появилась голова девушки, в волосах которой запутались олени, кабаны да зайчики. Как- то лицо ее было неотчетливым, но видно по всему, что она дышала спокойствием, гармонией. И, хоть дева нарисована серым, рассматривающий ее голову добавлял от себя золотистые краски. Дали подписался в углу листа « Я В Ней». Чекаю захотелось вздремнуть.
Когда мечталось о лучшем времени переезда к сытой, довольной жизни, тогда казалось, что находящееся здесь самозабвенно и ничтожно. По утрам, умываясь и глядя в зеркало, думалось о преизумрудном будущем, было настроение чистить зубы, чтобы они еще пригодились тогда, впереди. Существование рвалось наружу и говорило о тленности настоящего. Тленность настоящего, его переработка началась позже. Сидит полковник Буно за праздничным столом. Чекай пытается наиприветливийше откормить гостя, чтоб ему понравилось. Чтоб ему пусто было, чтоб ему понравилось. Буно опрокидывает третью рюмку, хочет танцевать.
Проснувшись, Дали стал обзванивать подвластные ему магазины и ресторанчик, узнавая доход за ночь и день. Музыканты встретили своего земляка и напились вместе с поваром, продавцы не хотели работать, а администратор ездил в служебное время по своим делам. Но Чекай думал о судьбе. Он считал, что каждый достоин того пути, который выбрал сам. Дали удовлетворенно отвлекся, вспоминая про Дрезден. Он обтер накрахмаленным по- старинке носовым платком свои руки. Чекай поболтался немного да зашел на кухню.
Ужин:
Ломтики жаренной утки, французский батон, пол- бутылки молдавского вина. Дали раздобрелся и решил сделать что- то ненужное для себя и полезное для других. Сим было терпеливое отрывание со стен туалета денежной банкноты с целью похода. Дойдя до церкви, расположенной на кольцевой, он сунул деньги просившему, перекрестился у входа, но так и не зашел. Потом, уже дома, злился про бессмысленность сего жеста, жизни. Следующим днем числился у Чекая день голодания. Гремя стальной дверью, зашли навестить Дали его дети. Зять был ***лом, а дочь лесбиянкой. Чекай включил телевизор и заобщался. Через час дети ушли, а он остался с неясными мыслями покончить себя и других. Дали набрал городской воды из рукомойника и облегченно выпил. После он достал грампластинку из шкафа, начал слушать.
«Jack says (that) he knows her well,
Jack says (that) he knows her well,
Jack says (that) he knows her well…»
Чекай уловил себя, что он повторяет- Джек говорит, что он ее хорошо знает, Джек говорит, что он ее хорошо знает, Джек говорит, что он ее хорошо знает…Затем остановился, вспомнив похожую ситуацию из любимой компьютерной игры. Достал блокнот и в него уписал:
I want to buy a packet of cigarettes.
What`s the weather live today?
It is difficult to say…
Excuse me… Yes…
В общем муть дня насторожила Чекая. Он забурился в выказываниях. Подходящим итогом служила ночь. Ночь бесстрастная и длинная. Дали потупленным взглядом долго рассматривал ветки в полнолунии. Долго, переворачиваясь, сравнивал. Сравнивал. Все.
Запертая изнутри квартира. Наталья Борисовна.
За, прикрытыми седой с желтым прядью вьющихся волос , ушами, сверкающий гормонами, симметричный лицу, немного отступающий пред лихим вихром, лоб, на котором обозреватель не может вспомнить старческие морщины. Серые брови, немного редеющие в концах над колким взглядом приуженных глаз. Нос, немного смахивающий на русский фаллос, блестящий на месте, где обыкновенно папы шутя трогают своих дочек. Щеки, красным вспухнувшие под глазами, резко, уже задолго не доходящие к узким губам, пообвыкшим напрягаться. На покатых плечах линялая, растянутая майка.
Маленькое продырявленное кресло с ручками из красного дерева вобрало тянуче восседающую хозяйку. Она небрежно курит и вертит в желтых руках дистанционный пульт от телевизора, промасленный, с отпечатками прусачьих налетов. Ее соседи зовут Воськой. Почему они дали это имя известно только им да ей самой. Натальи Борисовны разжиревшее, горько- соленное, и в то же время хрупкое тело вибрирует на фоне серых обоев. Крючкастые ручки от когда- то казавшимся спальным гарнитуром, а теперь просто рухляди, нервными тиками берущиеся. Воська была некогда преподавателем украинского языка. За стеной возник шум дочки, Инны Альбертовны, она видать тоже начала смотреть кинопередачу. За стеной на лакированном столе оказались бутылка «шампанского» да плитка черного шоколада, подсунутого Воськой для красоты. Тяжелая, едкая пыль подымается в липких окнах. Наталья Борисовна припела: « Старинные часы еще идут, старинные часы еще идут…» Инна впустила свежего, пропитанного аммиаком с химкомбината, воздуха через настежь открытое окно. Дорогие гардины под деревянными багетами в ее комнате задышали. Наталья интенсивней стала затягиваться «Казбеком».
- Мам, пощади здоровье.
- Ин, иди сюда поговорим.
Из кухни раздался звон закипевшего чайника, который просвистал вместе со звонком, огласившем непрошенного гостя. Наталья Борисовна открыла заеложенную входную дверь. За ней оказались запутанные на лестничной площадке кабеля и интернетщик. Он, увидя неопрятное белье поторопившейся хозяйки, искривился да попросил табурет. Через сорок пять минут кабельщик возвратил мебель. Воська пригласила зайти молодого человека. Интернетщик добавил коридору пивной перегар.
- Тише, вот хочу купить дочке новый телевизор, а Вы мне посоветуйте какой. Вы ж ведь понимаете…
- Вы знаете, лучше сказать ей, что приобретаете для себя, и пусть она сама выбирает.
- Нет, Вы лучше посмотрите.
Кабельщик зашел в комнату Инны да посоветовал плазменный. Молодой человек беспрерывно дергался, и Наталья Борисовна решила угостить его чаем. К табачной синеве добавился еще запах нулевого «More».
- А знаете как я любила своего отчима, не передать. Даже когда родился у меня братик, я так возненавидела его, что решила убить. Долго хотела. А потом пришла на ночное кладбище с игрушкой Стасеньки и начала колоть ее ножом. Долго колола, пока не отлегло. Сразу и надолго полегчало.
Интернетщик заторопился, но Воська задержала его с протянутым евангелием в своих желтых руках.
- Вот, запишите своей рукой мне здесь свой телефон и как Вас зовут, чтобы я, когда решусь, смогла бы позвонить.
Молодой человек стремглав удалился, а Наталья Борисовна осталась с Инной Альбертовной в запертой квартире. В квартире Инна Альбертовна ждала гостей…
…Выражение улыбки на двадцатилетнем мужском лице. От игры световых пятен возникают разные преобразования в возрасте. Но прическа остается. Кажется, что на мочках ух висят маленькие серьги. А теперь уж предстает морщинистый слон. Потом возникает треугольная до груди борода. Рубашка по- прежнему распахнута и по одной пуговице на каждой груди. Но тут появляются две черных дыры в районе глаз и расплывается подбородок. На прогнутых плечах полосатая, темного цвета рубаха. Мертвец глядит…
Наталья Борисовна идет подметать на лестничной площадке после интернетщика. Она оставляет мусорную кучку возле щитовой. Потом одевает желтую куртку, собираясь на службу возле киосков. Инна Альбертовна следит за медленными движениями матери.
- Идешь убирать за другими, а свои окурки раскидала по полу. Мам…
Наталья Борисовна уходит, а квартира остается.
Под лодкой.
Посвящается Дмитрию Владимировичу Зинченко.
Играют по телевизору популярные новости. Мы включаем любимую музыку из понравившегося фильма. Наши стены отображают нашу действительность. Зеленые, голубые, бежевые, красные, зеркальные, белые… да еще много разных оттенков полов. Но это не про это. Был у меня некий враг. Некий мальчик Андрей Чечеткин. Мальчик с голубыми глазами, которые влюбляли девчонок. Андрей влился в нашу компанию беспросветным двоечником. Много досады и раздражения я чувствовал от Чечеткиных вмешательств в нашу тройку. Друг. Как- то раз он поехал с родителями отдыхать на Оскол. И вот какую историю мы узнали. Купаясь в реке, он нырнул под лодкой, и захлебнулся… Вызывали вертолет с Харькова. Когда тот прилетел, чтоб откачать воду из легких Андрея, оказалось слишком поздно. Опоздал… Играют по телевизору популярные мотивы. Я включаю эм- пе три музыку, чтоб послушать любимые песни. Андрея мне не жалко, но он иногда приходит ко мне во сне…
Встреча
- Есть о чем поговорить?- спросил бог.
- Да вроде бы не о чем,- ответил я.
- Тогда не скучай…
Веселая песня Мулермана.
- Компьютерная графика. Графика средневековая. Японская графика. Почему везде мы, и нам преподносят. На блюде из серых завитушек крошатся чернеющие груши. Или глаза. Открытые полные зрачки видения. Они на нас смотрят, или мы смотрим в них. Мужчины, мальчики, парни. Особи. И конец особей. Средневековье ушло. Начался информационный бум. Ядерная промышленность и компьютерная графика. Это как самоубийца, давным- давно наметивший срок ухода из жизни и точно исполненный намеченное. А Безначалье? А прыгающая кошка?
- Утром приезжает сын, возвращаясь от невесты. Что он поведает, уставший с дороги? Его встретят обнаженные стены нашего дома, его встретят семейные объятия и расспросы. Часы тикают, показывая тридцать пять четвертого. Конец июня. Отчисления времени, отчисления из ВУЗа, отчисления квартирантов. Доброе утро. Программа гуманитарного выявления мозговых блох. А Бесконечность? А обписанный кошкой линолеум? Вопросы…
Над кухонным столом репродукция картины в дорогой, но замасленной раме. Итальянка полными руками срывает налитой спелостью зеленый виноград. Она улыбается, брюнетка в белом одеянии, подпоясанная синей вольной юбкой. Виднеются на заднем плане античные развалины.
- Как- то летом, на рассвете, заглянул в соседний сад…
Слышится режущий камнем звон автомобилей, слышится раскачивание березовой аллеи, слышится битье балконной застекленной рамки.
Мында.
Автобус грузно пыхтел, трясся, взбираясь на гору. Сизыми тучами клубились в салоне газ и пыль. Пассажиры тяжело молчали, понимая как сейчас нелегко ехать. На стеклах были разные серые ученические подписи. Сиденья с металлическими ручками мелко колыхались в такт вибрации разнородных тел. Но вот последний, облегченный вздох, и машина ровно покатилась дальше по кривой дороге, везя билетчиков к доставляемой, предположительной цели. Редкие посадки да поля со сторожевыми будками вызывали к спокойному разговору. Через пятнадцать минут автобус въехал в пригород. Остановка. Потом еще. И так далее.
Деревянная, поцарапанная, красная дверь на втором этаже- я зашел в гости к Шурику. Саня неудачно лечился от косоглазия, чтоб не выделяться из черной толпы маленького городка. Его почему- то называли Мындой. В детстве мы шутя говорили: «Мында, Мында, пора тебе в Тынду…». Отчего Шурик ( неизменно в серо- желтом солдатском камуфляже ) набрасывался на обидчика иногда с кулаками, иногда с улыбкой, по- настроению. Шурик открыл дверь и провел меня в свою квартиру.
Как я узнал, он, окончив ВУЗ, занимался мелким руководством на большом да единственном городском заводе. Платили не во время, денег хватало только на еду. Мы вспомнили как первый раз пробовали «Агдам», друзей и подруг детства, немного погрустили. Разговор коснулся книг. Шурик достал некую критику советского писателя буржуазных кинофильмов. Там раскладывалась психология западного зрителя. Как этому зрителю преподносят картины разврата и насилия, отчего тот приходит в восторг. Американский ценитель кино выкрикивает: « Убей его, Билл, убей…»
Металлическая сетка односпальной кровати, на которой лежит заиндевевший матрац. Липкий двухстворчатый стол, с мутным стеклом стакан, на дне которого таится плавленный сахар. Яичные скорлупки. Пластмассовая ваза с упаковками лекарств. Желтый шкаф шестидесятых и расползшиеся книжки. Серый плафон на грязном потолке. Кривые стулья в вытянувшихся нитках. Парень лет двадцати пяти. Среднего роста. Выпирающий за бровями лоб и чудной чуб. Волосатые уши.
Шурик предлагает посмотреть кино. Он включает телевизор, и минут через двадцать периодически восклицает: «Убей его, Конан, покажи ему!» Я выхожу на разваливающийся балкон с дециметровой антенной, вижу проходящих внизу старшеклассниц, ору: «Заходите в гости!» Но они, крутя пальцем у виска, удаляются мимо. Тополя скрывают железнодорожный состав, застывший на рельсах двадцатого века. Я предлагаю Мынде пройтись по пиву. Он с удовольствием соглашается, и мы выходим. В баре мы говорим про Джеки Чана.
Когда я уезжаю из городка, в автобусном окне, около канала, вижу Шурика, шамотной пылью покрывшегося, на сборном велосипеде.
Friday. Пьяный день.
Ветер вееровато двигал скатертью.
Изолента от колпачка ручки отслаивалась.
Псы просились на прогулку.
Комната была наполнена единственно модным звуком.
«Not a year had passed and Friday
Had learnt to work with tools such as…»
На красных тарелках иконы созерцали…
«…As all the slaves were».
…Серебристого цвета винты на синем линолеуме.
Принцесса спала на улице.
Ей виделся вечерний сон.
Скрежет лопаты по асфальту.
Да. Стихи. Свои выдуманные мечты.
Ни одного уроненного слова. Пятница.
Александр Акимович бегло зашел в ларек купить настойку. Там его встретили музыкальное радио и вежливый продавец. Нестеров заказал себе пол- литра и шоколадку, расплатившись, вышел. По пути домой попадались детки в кабриолетках, молодые секси мамы да заторможенные дяди. Ни с кем из них не хотелось Акимовичу вступать в дискуссию, а лишь бы быстрее спрятать многосозерцательную бутылку в чулане от жены. А потом отпить.
Вероника Ивановна была занята по хозяйству когда ее муж вернулся трезвым. Она поцеловала в щечку Нестерова за предложенную шоколадку, а потом припустилась рассуждать. Какие люди, правительства, жизнь. Все было хорошо и уравновешенно бытом. Ивановна ждала внуков. Карусели жизненных судеб были уже готовы и приложены. Откурить что- ли сигаретку?
Что еще? Александр Акимович прежде, чем отпить пол- литра, залез в горячую ванну, засунул себе зубную щетку в задницу, поонанировав. Вероника Ивановна в это самое время читала книгу про Моцарта. А потом бутылка… Пятница. Пьяный день. Коля и Раечка гуляли со сверстниками во дворе. Да, жестка еще молодая кровь.
Нестеров тайком отпил настойку и сразу, почувствовав счастливым, начал приставать к жене. Он ходил за нею по пятам, как- бы показывая- вот- он я, любуйтесь. Но Вероника была слишком озадачена приготовлением вечера насущного, ей было не до духовности. Тогда Александр Акимович достал со шкафа тромбон, протер его, посмотрел и отложил в сторону. Когда в египетских пирамидах заиграла музыка, Нестеров связался с инопланетянами. Они забрали его на желтую планету и дали серо- зеленую женщину. Акимовичу сие не понравилось. Он вернулся на Землю. Инопланетяне согласились, что Нестерова планета- рай и предупредили, что 2012 года будет повод людям объединиться для преодоления катастрофы. Когда в Крыму под землей загудели инопланетянские шахты, Александра Акимовича похитили другие пришельцы. Они высадили его на планете без Солнца. Там Нестеров встретил Сталина. Сталин сказал: «Здрасьте, Александр Акимович».
«Пить меньше надо, а надо кодироваться»,- вмешалась Вероника Ивановна. Она уложила бредящего мужа в постель, занавесила окна и выключила свет. Так закончилась для Александра Акимовича Нестерова пятница. Питной день. Снилось ему как бог делает людей, скрещивая себя с обезьянами.
Saturday ( фото, кадры и явления ).
Над древним миром всходила луна.
Фото: на столе сидит худой, седой старик с курительной трубкой в кривых пальцах.
Кадр: император Цап занимается таэквон- до.
А в это время на обезьянах примеряли куртки.
Фото: на кнопках печатной машинки женская кисть с длинными лакированными ногтями.
Кадр: именной самовар обдает паром пролетающую мимо моль.
Вот если бы ежиков отправить в государственную канцелярию.
Фото: в чашку супа наливают сливки.
Кадр: усиленно раскачиваются холмы.
Когда с деревьев были сняты наручные часы, граждане пошли купаться.
Фото: рукомойник в центре поля подсолнухов.
Кадр: тонет американский крейсер.
Песня:
Собачья шерсть, семнадцатая кость,
Ты меня вконец извела.
Нежданная гостья, бессольная костья,
Зачем в дом январь намела?
Над древним миром всходила луна. В кастрюле плавали ерши.
Открывается занавес.
Явление первое.
Когда проявился мировой кризис, который находился, как говорили, лишь в умах, сидит Галя на папином стуле и мастурбирует. В комнату заходит Алексей Сергеевич, дочка сидит за письменным столом.
- Галь, поедешь завтра с нами на экскурсию в Святогорск?
- Не, па, завтра у меня собеседование.
- А, ну- ну…
Алексей Сергеевич достает со шкафа книжку Джойса и удаляется. По стенам играют солнечные блики. Галя ритмично постукивает свое колено чертежным карандашом.
- Над нашей родиною дым.
Из обоев выделяются три красных ангела. Галя сосредоточенно и проникновенно вглядывается в них. Они что- то шевелят губами, но она ничего не слышит. Так- же как появились, ангелы неожиданно растворяются в воздухе квартиры. На их месте возникает желто- серая пульсирующая матка. Галя хочет прикоснуться к ней дрожащими пальцами, на женский оргазмирующий орган вылетает в форточку. Галя снимает с себя домашнюю одежду. Ее обнаженное, юное тело вовлекается в свободное платье. Галя идет рассматривать происходящее на улице.
Там метит колесо японского джипа дворовой пес Шарик. Люди торопятся то туда, то обратно. Солнце плохой звездой закрытыми глазами светит. И если оно, вдруг заподражав луне, раскроет глаза, будет конец мира. На углу возле табачного киоска торгует цветочница. Плейбой Джордж разливает водкой задарма четверых ханыг. Ханыги за спиной Джорджа крутят пальцем у виска, показывая друг другу дурака.
- Не желаете установить себе металлопластиковые окна?
- Не желаете попробовать нашу парфюмерию?
- Не желаете спасти свою душу?
Молодая, грешная и красивая Галя цветущим облаком плавно скользит к скамейке перевести дыхание. Откуда- то издалече доносится:
- Над нашей родиною дым.
Галя натягивает на зрачки века и видит желтую птицу, взмахивающую крылами. Взвывает вдруг сирена: машина везет умирающего. Галя срывается и заходит в кофейню. Обсматриваемая реальность восстанавливается состоятельной поэтессой Ниной Семеновной. Через полтора часа Галя придумывает адрес, и Нина Семеновна подвозит ее к дому. Окраина, малолюдье, Галя боится трах- бах грубости. Но наблюдая диких уток на озере, она успокаивается. Где- то рядом звонят колокола, две старых женщины по тропинке поспешили на церковную службу. Галя присела у родничка отпить воды. За спиной возник мужчина.
- Христос воскрес.
- Здравствуйте.
Мужчина, набрав в десятилитровые баклажки холодной сырости, проинформировал Галю, что ключ был освящен священнейшим патриархом, ушел. Гале стало тоскливо.
Фото: мужской красный нос, похожий на клубничку.
Кадр: русалка сетями тянет парусник.
В кастрюле для животных плавают варенные ершовые глаза.
Явление второе.
На железнодорожном полотне сидит парень с гитарой. Паша пытается достичь звук ситтара. Торговка пирожками ругается на него. Армяне кидают в наполненную окурками баночку медяки. Девочка посмотрела на него, вернулась, банка зазвенела. Дама с черно- коричневой ленточкой победы, поджав губки, прошлась. Едет поезд. Паша уважительно пропустил его. Подошел Петрович, налил в жестянку самогон. Как Петрович хочет в Норвегию… Паша заиграл, Петрович завыл. У ребенка выпало из рук мороженое. Между двумя городами полотно. Появляется дежурный патруль милиции. Паша на маршрутке едет назад. Позади строящийся дом, позади требующий ремонта дом. Паша через некоторое время возвращается на станцию с домброй и авангардизмом на холсте. Домброй он играет турецкие мотивчики, авангардом он пытается подразнить купца информации. Для этого Паша выложил блокнот с ручкой на видном месте. Паше нужны деньги. Заказы начали поступать через два часа- фильмы «Невеста с севера» и «Прошлогодняя кадриль», также Петр Лещенко да «Бутырка» пятый альбом. Когда все было готово, никто не пришел. Паша выпил каким- то прохендяем да заиграл на домбре Чика Корею. Подошли два носителя пива, поделились с Пашей. Паша подарил им лицензионный диск. Через час они вернулись с осенне- весенней кожаной курточкой. Отдали Паше. Паша положил свои ключи от квартиры в ее карман. Торговка сигаретами угостила Пашу беляшом. И тот все играл.
Вечером Паша принял таблетки, умылся и пошел на презентацию в выставочный зал. Там три молодых художника сорока лет рассказывали про себя. Первый, нигде не доучившись, иллюстрировал городской пейзаж. Второй что-то намудрил с циклом «Психология мухи». Третий пригласил маму в зал для показа своих работ. Суетились телевизионщики, выступали поэты, из контрабаса и рояля лились звуки. Паша стискал и отпускал ладони.
Фото: южно-азиатский тигр над вечерним городом.
Кадр: паровозик с игрушечными вагончиками едет по кругу.
- Разрешите присесть около Вас.
- Да, место не занято.
- А как Вас зовут?
- Галиной, а вас?
- Павлом, очень приятно.
- Не находите, что все показываемое похоже на лубочность?
- Нет, они просто повторяемы.
- А вот и мой папа, досвиданья.
Фото: кувшин молока да ломоть хлеба на накрытом скатертью столе.
Кадр: молодой человек у входной двери ищет в карманах ключи, оттуда выпадают вдруг презервативы.
Ночью Павлу приснился занимательный сон. Как- будто все родственники погибли ,и ему достались обширные наследства. В дверь неожиданно позвонили. На пороге стояла раскрасневшаяся Галина.
- Вот, оказалась случайно в Ваших районах, решила зайти. Ну и жуть здесь, а озеро ничего.
- Да, проходите.
Явление третье.
«Как они меня достали, эти крики с улицы. Кажется, что я лишь призрак пустого пространства. Мне перестало нравиться. Друг мой, вспомни свои счастливые деньки да мою тень в них. Серое в вечности повторяемых снов. Эти имена. И твои разговоры с куклами. Затем подорожание подражаний». Алексей Сергеевич перечитал им написанное да остался в вопросе.
Фото: прекрасное женское лицо с обтершейся эмульсией на угле.
Кадр: сверкает электричеством аппарат Тесла.
- Галь, может сходим на выставку молодых художников?
- Да скучно там.
- С нами пойдет мама.
- Ну тогда куда еще не шло.
Цокая пальцами, Алексей Сергеевич сменяет комнаты. Вдруг становится темно. Через пять секунд зрение восстанавливается.
- Наташ, ты не представляешь как мне надоело заниматься своим делом. Я сам создал себе карму.
- Леш, успокойся, ты все делаешь правильно.
- Наташа, может съездим куда- нибудь передохнуть?
- Типун тебе на язык. А если тебе надоело, то могу заняться этим я.
Звонит телефон. Алексей Сергеевич поднимает трубку.
- Да, я слушаю.
- А, Тома, это ты.
- Говори спокойнее.
- Понимаю.
- Ну конечно, время подошло.
- Стасик сам тебе это сказал?
- Ну раз так, то помогу чем могу.
- Хорошо, все разузнаю подробнее. Тебе потом перезвоню.
- Хорошо, хорошо. Пока.
Фото: улыбающийся ефрейтор позирует с макетом автомата.
Кадр: резко поднимается по- тревоге рота.
Алексей Сергеевич заходит крестясь в северное крыло храма. Внутри две женщины продают иконы, молитвословы и свечи. Гортов целует икону на алтаре и подходит к ним.
- Простите, а как бы мне переговорить с отцом Олегом?
Одна из женщин ведет Алексея Сергеевича по коридору за алтарем. Возле «ризницы» стоят три девушки легкого поведения, порочно смеются. Гортов заходит в актовый зал. Там концерт. Мальчик играет на фано пьесу Чайковского. Потом блаженный читает стихи Лермонтова. Алексею Сергеевичу становится страшно. Блаженного, который разбил бы все зеркала, сменяет приглашенный из другой концессии пастырь. Тот рассказывает сладко про встречи и романтично под гитару поет на библейские темы. Гортов, не выдержав внутреннего напряжения, удаляется.
Покупая батон в супермаркете, Гортова называют «гандоном». Расстроенный Алексей Сергеевич возвращается домой. Звонит телефон.
- Да, я слушаю.
- Да, Тома, был.
- Ну что, пусть лучше Стасик не бросает учиться в институте.
- Сама такая.
Фото: малолетняя мать- афганка кормит грудью ребенка и курит сигарету.
Кадр: подвешенный на цепях урод проклинает свой народ.
Интермедия.
«Да мы денег еще на один самолет соберем!»
( Из «Фонохрестоматии по истории СССР» ).
Гелевая ручка лежит на пепельнице как недотушенная сигарета. На город пал апельсиновый вечер. Елозит Гортов, елозят соседи. Забытая память воцаряет образы. В неопрятном варьере морская свинка знакомых. Они восседают на кухне и перебирают избитые темы. Плодоносная женщина приготовила чай в заварничке и пошла отдыхать. Восседают, говорят с печеньем и конфетами во рту. Гордость, смешанная с хвастовством. Терпение, смешанное со смирением. Да наверное наоборот. Висит на стуле электрические шнур с вилкой. Кусочком отслоенная обоина.
Освеженный водой из рукомойника пол. Забурлило утро. В снах проведенная ночь отхлынула, и теперь жужжит с крышей дом. Доносятся разговоры и автомобильная сигнализация. Хочется плакать, но слез не наскрести. Замороженное лицо глядит вниз. Там играют поросята.
Вторая интермедия.
Ставок. Подсолнухи. Обгорелая на летнем солнце спина. Лодка, перевернутая вверх дном. В воде желтые караси. Слышится проезжающий на косогоре маневровый тепловозик. Счастье. Один среди теплых ласкательных волн. Один среди пышущей флоры. Один среди берегов и коричневой глины. Настроение веселого изумления. Потом бабушкины пирожки со сметаной и полуденный сон на перине. Как все же не обходит пышное ласкательство. Провода. Столбы. Посадки. Поля. Жаркий ветер. Яблоки и хлеб в сумке. Костер. Один среди июля. Один среди повседневной праздности. Один среди солнечного лета. Потом набегают дождливые облака. Потом книга на кухонной кровати. Пираты и друг, подсвистывающий у калитки. Кирпичи двора и старые груши. Ведра и угольный сарай. Куры и серый Мурзик. Один и кот. Один и перезрелые вишни. Один и мокрый двор. Спасибо.
Третья интермедия.
Шла бабушка с внучкой по дорожке. Разгромилась гроза. Бабушка грустно говорит: «Зонта не взяла, старая шляпа». А внучка ее спрашивает: «Хряка?» «Хряка, хряка…»- отвечает ей бабушка.
Полковник научного космоса.
Мой младший брат Полковник как- то дал пощечину Генералу, чтобы тот опомнился. За шесть часов Генералу казалось, что прошло шесть месяцев. И Генерал думал все о неизвестно чем. Полковник начал лечить его психологически. А так мне думается, что лысина у молодого Генерала все росла и росла. Наверное от радиации. Потомучто космос есть космос. История конечно же банальная, но Вы только подумайте, что Россия, великая держава, тратит деньги на космос. Ракеты, спутники, неопознанные летающие тарелки. И квартира в Питере. Полковник искал себе жену. Жена то приходила, то уходила. Получается черт знает что. На Украине я писал всяческие трактаты о покорении человека космоса. А в России мой брат служил Полковником. Помнишь ли, когда ты смеялся, я дал тебе кулаком под ребро? А потом мы разъехались маленькими. Да, Полковник, рыбалка хитрая штука. Особенно когда нет крючка. А я все искал крючок в траве, на берегу обрыва. Ну ладно, Полковник, честь тебе и хвала. У меня все в порядке. Ответьте мне. С приветом Вадим.
“Э дей пист Джон Прай’’.
Деревянные доски балкона принимают солнечное тепло. А тепло все уходит. Уходит на то, чтобы маленький Денис поплакал в коляске. Коляска строгая была. Как хочется жить. Post distraction. Гуляет по земле усталая весна. Собачку гложет страсть. И две фарфоровые японские тарелки с мельхиоровыми вилками на забитом до отказа вещами майском балконе. Спички с казаком и курительной трубкой в шевелящейся руке, супердешевые сигареты, ковры с кошачьим запахом, продавленный стул. Медные и алюминиевые проволочки. Скорлупа от семечек для. Для Славиной книги. Вячеслав сидя молется. Книга Жизни. Гудит ритмично и говорит город. Русскоязычный рэп для репы. Цепи и знаки. Сердечный репер хочет чтобы мы скинули штаны да посмотреть нет ли у мужчин *** на заднице. Велосипедист далее крутит педалями. Продолжается кино.
Припев:
Веселится и гуляет весь people.
Веселится и гуляет весь people.
Он служил у Жукова. Хочется весны, хочется лета, хочется осени, хочется зимы. Страсть гложет страсть. Собачки унюхали закопанное да наметили место. Чай купчишко. Голландские тюльпаны. Алина хочет знать про наркотики. Алина открыла салон. Но это зарубежье. Алина Голландская. Будильник. Валютные операции в битве за рубеж. Два или три института власти. А власть пиплу. Вот такие дела. Мы вышли из кино. Who are you? Bad religion. И тот же запас. Мочение. Скукоженый ребенок.
Припев:
Веселится и гуляет весь people.
Веселится и гуляет весь people.
И опять чижи свистят над балконом. Да снова вечер рупорно настает для субботнего городка. Сигаретные окурки в медной пепельнице аккуратно собраны почти что в стопочку. Отзвенел храмовый колокол. Влюбленные целуются, влюбленные расходятся, влюбленные прощаются. Грузно прогремели мотоциклетка да подвыпивший бабий голос: «Отвали! Раньше меня!» Цейлонский чай в цветастой голубой чаше. Темнеет томно, зажигается электричество. Проезжают с музыкой из мобильника велосипедисты. Дымчатое небо, как у тебя сон. Смех, диалоги, уставшие от востребований, выкрики: «Йо- хо- хо…» Больше ногтя комары поедаются, листья вербы шевелятся, градусник на стекле отображается. Через немного времени проявятся звезды.
Майский полдень дождится по деревьям, проводам, дорожкам и домам. Из полуоткрытой двери играет квартет джазовый. Шелестит вдохновенно ветер. Проходят пешеходы в поиске крыш или хотя бы временной передышки от мелких, теплых капель. Доносится несуразица из верхнего этажа, там вероятно налаживается подстроенный быт. Двадцать четыре градуса тепла. Лай, да треск голубиных крыльев. Попискивает колесо у везущей малышку девы. Прыгают песчинки и ложатся на листок. Прогудел троллейбус. Майская капель. Отстучала по балкону. Растопыги длиннющих суток крадутся и не забывают про солнце.
Солнце переходит слева направо и уже снова чижи начинают гоняться за мошкарой. «Надя! Надя!»- кричит старушка. Подступает неопровержимо новый вечер. Воскресенье. Вытрухивает из полотенца пыль дама в синем камуфляже. Пахнет чем- то химическим. «Туда нельзя»,- предупреждает дочь агнимама. Начинает крутиться игрушка. «Се- те- пе- ле- ве!»- кричит бегущая детвора. Пристающая к обнаженному локтю муха кружит да кружит жужжа. Ватные с прорезью облака. «А- а- я…ге- ее- ге… у- у…»- плачет ребенок. «Все, пошли»,- командуют им. Вот, будто бы жизнь. «Аллилуйя, аллилуйя…»- поют где- то из телевизора. «Аллилуйя, аллилуйя…»- поддакиваю я. А как- же не поддакивать когда все цветет, бушует и играет. Процокали каблуки. Прозвенела сковорода. Зеленое покрывало крутит боками на прищепке. Христианская эра, последняя эпоха. Пятикопеечная монетка утеряно поблескивает в траве. Пятикопеечное отражение.
Жара, иеромонах и ребенок.
Жара прополоскала кожу, отчего на ней остаются красные пятна. Хочется к воде, прохладной, лесной, родниковой. Стоит выйти с мусорным ведром, как втыкаешься в пустые бутылки на лестничной площадке. Становится еще хуже. Становится жарче. И уже не знаешь куда деться. Это всего июнь. Июнь с клубникой, черешней да вишней. Сладких снов! Вначале возникает знак вопроса в зрачках, потом он сменяется смущением и смирением, затем возникает огонь. Что делать? Как – мы знаем. Дети бегают, приобщаясь да причащаясь. Мне говорит мужик с бородой: «Как ты разговариваешь со священником?!» Старушка просит просить прощения. Ну извини, Самсон, не всегда все для тебя. Извини, Самсон, не всегда все для меня. Хотя мир для нас и вокруг нас. А в твоем сердце война. А в моем сердце майня. И все сомкнулось. А вот еще один ребенок. Ребенок голосит. А я все пишу эту строку: жалея не жалей, нежалея жалей. Ребенок вытаскивает руку из детской коляски и показывает оранжевую игрушку. Иеромонах Самсон уезжает в Москву. Жара сменяется освежающим теплом.
Чертов словарь В. М. Блейхера.
Монолог Илолы:
«Весело и ласково бегает по волнам плотва да крутится вода. Грузный подстригайло сквозь очки серьезно обсматривает местность, где масштаб два к трем. Ветреные дожди ждут подходящей области их применения. Заходит в гидравлический туалет гусар, трет салфеткой руки. За ним рвется старый бородатый крюк, но дверь благоразумно захлопнута. Велосипедист наехал на газировку, в баклажке поднимается пузырьковое возмущение. Да, еще на покрытой тканевыми буквами площадке флаг. И футбол, очередной чемпионат. Дерево да гвозди рассортированы по углам. Летающие насекомые обживают кисть. Скоро, пристегнув фляжки, поклонники реального отправятся на песок. Заиграют грибки. Грибки, схоронив ногти, рассредоточены по пляжу. Появляется красный «пежо». Но там скучно. Там интересно только на конкурсе «кто дольше глядит на солнце». Скучно, неинтересно. Зайдешь к эфирной сфере мозговых пейзажей - и трансформируешься в ходячего книжника. Добрый день!
Нет, все-таки поверхностные разговоры.
Десять человек на тысячу обсуждают конкретику. Тысяча трудится. Небоскребы повернуты к стритам. Закурив «ватру», Сергей Степанович отсчитывает медь для презеватива. Марина Васильевна в это же самое время кладет сливочное масло в молодую картошку. Николай Петрович играет в машинки. Жучок ползет по обоям. Ползет по обоям дневной свет. Чай не хочешь? Не хочешь чай. Каждому зданию даешь по туалету. Каждой точке по опоре. А птенцу несмышленые глаза. В вишневом цвету памятные кадры. Опытный подстригайло руководит прической. Секс голубей. Осы над спелой смородиной. Земляные антенны. Гидравлика обнаженных пятен. Симметрика звуковых волн. Бродячий книжник любуется настроением всеотчетности. Гусар и крюк, не быть вам вместе. Применимая гроза, пузырьковое возмущение.
Да, все-же поверхностные разговоры.
Николай – Спаситель, приди, исцели, и воздай мечом справедливости! Кашляют кровью блохи подсознания. И нам становится легко во сне».
- И это давно у Вас? Скажите пожалуйста есть ли у Вас стремление путешествовать, наклонность к употреблению наркотических веществ и медикаментов? Совершались ли над Вами частые полостные операции?
- Вероятно…
- Ставлю диагноз: Мюнхгаузена синдром.
- И что-же мне делать теперь?
- Лечиться, лечиться, лечиться… Клопиксол-депо, аминазин, трифтазин, циклодол.
- А как-же «девятка» на рыбалку?
- Придется повременить.