Борис с Аленой лежали под теплым одеялом. После первого порыва страсти, который снес им головы, заставив забыть обо всем на свете, они чувствовали себя счастливыми и удовлетворенными.
Только один раз им пришлось оторваться друг от друга, когда по дому стал растекаться запах горелой курицы вместе с черным дымом. Пока Борис возился с ее обуглившимся расчлененным трупом, а потом еще пытался отскоблить остатки запеченной «вкрутую» картошки из котелка, Алена проветривала дом, из-за чего сейчас там было довольно зябко. Борису пришлось повозиться, разжигая печь. Вдоволь нахохотавшись, они опять улеглись. Чтобы не было полной темноты, они оставили гореть лампочку на кухне и только наполовину прикрыли дверь. Согревшись самым лучшим из всех существующих способом, они на время угомонились, и сейчас голова Алены покоилась на плече Бориса, который нежно ее обнимал. Наступала «мыслительная стадия».
- Что ты теперь скажешь Сергею? - спросил он.
Алена, почувствовав внутреннюю досаду, долго еще продолжала молчать, а потом сказала:
- Ты что, всерьез думаешь, что я вернусь к нему после всего, что произошло? Я не проститутка и не ветреная жена, сбегавшая на одну ночь к другому для разнообразия. Утром я уеду. И если мы с ним еще когда-нибудь встретимся, я сумею ему объяснить, что полюбила другого человека.
- Ну да. Два – три раза полюбила и бросила, да? - сказал Борис.
- Это зависит не только от меня, бабник, - ответила она.
Борис в темноте улыбнулся.
- Я тебя проверял, - сказал он. - Я тебя никуда не отпущу. Теперь ты моя навсегда. И я, как гладиатор, буду драться за тебя даже со стаей львов.
- Львы не ходят стаями, грамотей. Они ходят семьями, - она тоже улыбнулась своим мыслям, почувствовав, как ее досада улетучивается.
- Серьезно? Они что, такие верные?
- Представь себе. Хоть и звери.
- Я тоже хочу быть зверем.
- А ты и есть зверь. Накинулся как... - она не смогла подобрать сравнения.
- Ты первая начала, провокатор.
- Это ты первый начал со своими искаженными мужскими представлениями о приличиях и со своим коньяком. Напоил бедную женщину и совратил. Осталось только бросить беременную.
Борис приподнялся на локте и попытался разглядеть в полумраке ее лицо.
- Ты это серьезно? - спросил он.
- Не волнуйся, мерзавец, тебе это ничем не грозит. Я тщательно защищена. Я не такая дура, чтобы беременеть от первого встречного.
- Это я-то первый встречный!? Я!? - он сел в постели и стал картинно оглядываться по сторонам. - Где мой широкий ремень? Эта женщина заслуживает жестокой экзекуции. Значит для вас, уважаемая, секс еще не повод для знакомства?
Алена тоже села, обняла его за шею и прошептала:
- Я тебя люблю.
- И я люблю тебя до умопомрачения, - сказал он, прижав ее к себе. - И ты знаешь, я очень хочу, как у львов.
- А что у львов? - не поняла она и, слегка отстранившись, внимательно на него посмотрела.
- Ходить одной семьей. И обязательно в стае с детьми.
- Ты знаешь, как-то изгладилось в памяти сделанное тобой предложение, - иронично сказала она. - Ты не мог бы его повторить?
Борис вскочил и стал оглядываться по сторонам. Не найдя ничего, что походило бы на цветы, он схватил стоящий в углу веник, подошел к постели и встал на одно колено.
- Дорогая, я люблю вас больше жизни, - сценически произнес он. - Я хочу навеки отдать вам руку и сердце. Будьте моей женой! Вместе мы проживем долго и счастливо до глубокой старости и умрем в один день в момент оргазма.
- В глубокой старости?
- Ну... в почтенном возрасте.
Алена расхохоталась и долго не могла успокоиться. Борис продолжал стоять в той же позе, протягивая ей веник, и тоже какое-то время улыбался, а потом серьезно спросил:
- Что-то не так?
- Я всем женщинам буду советовать принимать предложения только таким образом, - сказала она, слегка поуспокоившись. - Мне и раньше приходилось слышать предложения, но среди ночи от голого мужчины с веником – это потрясающе!
- И ты их принимала?
- Все до единого.
- Я пристрелю всех твоих мужей, много... многомужка.
- Но я ведь еще не сказала «да».
- Что тебя удерживает? Ты в чем-то не уверена?
- Мне не нравится твоя фамилия.
- Чем тебя не устраивает фамилия?
- Я от нее устала.
- Уже? Не прошло и трех часов...
- Я ношу ее всю жизнь.
- Мы что, однофамильцы? Фантастика! Нет, это действительно судьба. А мы случайно не родственники?
- Сейчас уже родственники. И очень близкие. И брось ты, наконец, этот «букет» и иди ко мне, - протянула она руки.
Борис отшвырнул веник и прилег рядом, обняв ее. Некоторое время они лежали молча, согревая друг друга. Потом Борис нежно поцеловал ее и сказал:
- Ты теперь только моя, и больше меня никто и ничто не интересует.
- Но ты же совершенно ничего обо мне не знаешь.
- И снова ошибка. Я знаю о тебе все, - сказал он так же, как днем, когда она приходила звонить. - Ты самая прекрасная женщина на свете. А все остальное не имеет значения.
На них снова накатила волна пробуждающейся страсти, и все окружающее вновь рассыпалось на куски.
28
Умолчав только о задержании Стрихнина, Волошин слово в слово передал Самойлову приказ Мирошникова и ушел в свою палатку. Олегу удалось подремать днем и в сон его сейчас не тянуло. Он спокойно одевался. Сергей вдруг высвободился из-под своих одеял и тоже стал натягивать на себя свою одежду, не говоря ни слова.
- А ты-то куда? - спросил Олег, застегивая пуговицы.
- Я пойду с тобой, - ответил Сергей, не прекращая своего занятия. - Если, конечно, я еще не надоел тебе. Но даже если надоел, все равно пойду. Не прогонишь?
- Надоесть ты мне, конечно, не надоел, но тебе-то это к чему? Сидеть всю ночь у телефона и клевать носом. Поспал бы лучше.
- Полночи, считай, прошло. Если ты завтра, вернее – уже сегодня, уезжаешь к себе, то и мне здесь делать нечего. Жаль, конечно, что не удалось побыть до развязки. Надеюсь, ты мне сообщишь. Завтра у нас последний день. Послезавтра мне лететь домой. А поскольку я на работе, надо использовать каждую минуту. У меня к тебе есть еще куча вопросов.
- Ну ты упертый, - слегка усмехнулся Самойлов.
- А ты разве не такой же? Поупертее меня будешь.
- Ладно, пошли.
Они вышли из палатки и направились в столовую. Войдя в комнату, они остановились. На стуле, стоявшем у огромного холодильника, сидел Стрихнин, одна рука которого была пристегнута наручником к его массивной ручке. Он сидел в отрешенном раздумье и почти никак не отреагировал на вошедших.
Олег с Сергеем переглянулись. В их головах вихрем пронеслись все происшедшие события. Да, что-то в сегодняшнем эпизоде действительно увязывалось, что-то было похоже, но сама мысль о возможности такого объяснения всему казалась дикой, противоречила здравому смыслу, отвергалась напрочь всем нутром. Все это выглядело, как чья-то идиотская, жестокая и совершенно неуместная шутка. Это просто не мог быть Николай. Преподаватель, тренер, наставник, человек, пользующийся среди своих воспитанников безусловным и абсолютным авторитетом без всяких сносок. Кто угодно другой, но только не он.
- Что произошло, Николай Георгиевич? - выдавил из себя, наконец, Самойлов.
- Они сказали, что я убийца, - после долгой паузы тихим голосом отозвался Николай.
- А вы?
Николай, не произнеся ни слова, медленно поднял голову и посмотрел Олегу в глаза, не отрывая взгляда.
- И я уверен в том же, - сказал Самойлов.
Они с Сергеем подошли к столу и уселись на него, проигнорировав стоявшие рядом стулья.
- Но я ничего не могу им доказать, - сказал Николай. - У меня просто нет никаких аргументов. И они не хотят мне верить. Они ставят мне в упрек, что я безошибочно пошел искать Семенихина туда, где он и оказался. Но это же - элементарная логика. Здесь больше негде теряться. Разве что, полез на вершину в одиночку. Абсурд. Ни один нормальный альпинист, если только он не экстремал, на такое не пойдет. Тем более новичок, ночью и без снаряжения. Даже если бы я не нашел его в роще, я пошел бы не в горы, а вниз, к реке, искать следы его падения, а может быть и его самого. Они раскопали, что я был жесток со своими воспитанниками. А как они хотели? Появлялись среди них такие, кто, насмотревшись кино, возмечтали быть похожими на Высоцкого или Сталлоне. Только делать для этого ничего не хотели. Они требовали, чтобы их чуть ли не на руках носили на вершины, чтобы опекали и нянчились. Но это - горы! Они такого не прощают. Альпинизм - не школа танцев. Это там, если ошибся, можно перетанцевать. И если я выгонял их не совсем ласково, без всяких дипломатических изворотов, они мне еще и спасибо должны были сказать. Возможно, этим я спас их от смерти. А они вместо этого бегали со своими родителями по начальствам, жалобы писали. Они подозревают меня в том, что я занимаюсь изготовлением каких-то ядов. Да, у меня дома действительно есть неплохая химическая лаборатория. Я уже три года работаю над созданием экологически чистых концентратов витаминов, аминокислот и противоядий. И мне многое удалось. Раньше мне приходилось тащить в горы чуть ли не весь свой гербарий. А теперь то, что мне надо, помещается в трех пузырьках, чуть больше пенициллиновых. С этим в горах можно продержаться очень долго. Сегодня, вернее уже вчера, я действительно прочесывал дальний край рощи. Позавчера я побродил там, где мы нашли Семенихина. После того, как я узнал о Лазаревой и поговорил с ребятами, я уже почти твердо знал, что в роще прячется кто-то чужой. Вы, наверное, тоже заметили, что он охотится только по вечерам и ночам. Поэтому я и решил его найти в такое время суток. Я хожу туда в одно и то же время, сразу после отбоя. Мне бы еще пару вечеров, я бы нашел эту гадину. Он там, где-то у самого обрыва. Там постоянно сыплются камни. На посту у развилки дорог я спрашивал часового, слышат ли они тоже этот звук. Он сказал мне, что очень редко и отдаленно. Значит, он крутится где-то недалеко от лагеря. И то, что вы нашли солдата совсем рядом, тоже подтверждает, что он отсюда далеко не отходит. Я все-таки походил там для полной уверенности, но так ничего и не услышал, и стал подниматься, не выходя из рощи. Но батареи в моем фонаре «сели» и я напоролся на какой-то сук. Одно к одному. Как будто какой-то злой рок упорно тащит меня в преступники.
- Ничего за вами нет, Николай Георгиевич, - сказал Олег. - Все, что предъявлено вам, требует какого-то материального, вещественного подтверждения. Без этого все это - только версия. А версия это еще не обвинение. Вам не о чем беспокоиться.
- Спасибо, Олег, - произнес Николай с каким-то слабым облегчением, и глаза его вновь повлажнели.
- Давайте о деле. Я вот о чем думаю, Николай Георгиевич, - продолжал Самойлов. - Мы как-то совсем упускаем то, что является чуть ли не главным. У обоих убитых не обнаружено мозга. Должно же это иметь какое-то объяснение. Вы хоть и не врач, но знаниями владеете немалыми. Давайте порассуждаем. Как можно удалить мозг через такую рану, какая обнаружена у обоих убитых? Не могло же его изначально не быть.
Николай надолго задумался, а потом сказал:
- Пожалуй, единственный способ – высосать, выкачать. Но для того, чтобы это стало возможным, его нужно перевести в жидкое состояние. А для этого сначала надо ввести туда какой-то растворитель, и уже потом высасывать. Да и то не сразу, надо выждать какое-то время, - Николай выпрямился на стуле. - Подождите! Что-то наподобие я где-то читал. Что-то вертится в голове, но я пока не могу вспомнить.
Он вскочил и хотел пройтись по комнате, забыв о том, что прикован к холодильнику. Когда руку больно дернуло, он остановился, посмотрел на наручник с каким-то даже удивлением, а потом, вернувшись в реальность, вновь погрустнел и сел в прежнюю позу.
- Сволочи! - процедил он.
- Забудьте об этом на время, Николай Георгиевич. Поверьте, это недоразумение - всего лишь дело времени. Попытайтесь все же вспомнить. И еще одно. Может это тоже подтолкнет. Для чего может быть использован растворенный мозг?
Николай вновь задумался. Олег с Сергеем молча, не мешая ему ничем, продолжали смотреть на него, пытаясь по выражению лица определить момент просветления. Наконец Николай заговорил.
- Нечто подобное можно наблюдать в жизни пауков. Когда муха застревает в паутине, паук подползает, окутывает ее паутиной, чтобы не мешала, а потом прокалывает ее своим хоботком и впрыскивает свою слюну. Затем он некоторое время выжидает, а потом подползает снова, опять прокалывает и высасывает растворенные внутренности.
- Значит преступник взял на вооружение такой экзотический способ убийства, - произнес Олег в раздумье. - Оригинально. Для чего же ему все-таки нужна растворенная мозговая ткань?
- Поскольку речь идет о личности с ярко выраженными нарушениями психики, то он может делать с ним все, что рисует его больная фантазия. Может просто выбросить. Может, для каких-то совершенно непонятных нормальному человеку, сумасшедших экспериментов. А может и для употребления в пищу. Вы же знаете, что среди маньяков встречаются людоеды, которые едят сырое человеческое мясо. Мозговая ткань очень богата жирами. Так что, кто-то в своем глубоком безумии мог посчитать его ценным пищевым продуктом. Но, чтобы его растворить, нужна концентрированная щелочь. А такую смесь в пищу уже не употребишь. Для этого он должен быть не человеком.
- Да уж, нелюдем, это точно, - сказал Олег. - Но я его достану. С утра пораньше, как рассветет, я собираюсь пройтись по роще. Надеюсь, полковник разрешит мне взять оставшихся двух солдат. Я хотел, чтобы вы были с нами, но видно, придется идти самим. Я найду его, Николай Георгиевич, обязательно найду. И докажу, что вы здесь ни при чем. Я заставлю их извиниться перед вами.
- Мне не нужны их извинения. Мне нужна свобода передвижения. И вот еще что, - продолжал Николай. - Я думаю об этом с самого начала, после того, как услышал о возможном использовании ледоруба, как орудия убийства. Ледоруб изогнут. При ударе сверху вниз проникнуть в череп со стороны шеи он никак не может. А чтобы ударить снизу вверх, нужен или очень высокий рост, метра в два с половиной, или гигантская сила. Мне кажется, что единственный способ использовать ледоруб – это бить лежащего, и при этом стоять со стороны головы. А для этого необходимо, чтобы человек находился в бессознательном или беспомощном состоянии. Как та паутина для мухи. Стало быть, преступник сначала делает что-то, чтобы обездвижить свою жертву, а уже потом доделывает свое дело. И если учесть, что всех четверых он волок в заросли, значит и Лазаревой, и этому солдату грозило то же самое, но преступника оба раза спугнули.
- Ты знаешь, Олег, - произнес Сергей первые слова со времени их прихода, - я все время думаю о том же самом. Давай попросим Каблукова посмотреть на вещи Лазаревой. Среди всех пострадавших она была единственной, кто нес рюкзак. Я интуитивно чувствую, что там может оказаться что-нибудь немаловажное, что-то, что сможет навести на какую-нибудь мысль.
- Я – участковый, Сережа. Если я сделаю это сам, он меня просто не будет слушать. А если я передам якобы по распоряжению кого-то из начальства, и об этом станет известно, я в тот же день окажусь на улице. Мы ведь полувоенная структура. Самодеятельность у нас не проходит.
- Но мы можем что-то упустить, - не унимался Сергей, совершенно забыв, что он сам к следствию никакого отношения не имеет вовсе.
Самойлов кинул взгляд на Сергея, потом на Николая. Тот сидел в прежней позе и в упор смотрел на него. В его взгляде читалась надежда с примесью мольбы. Олег наклонил голову и, подумав немного, выпрямился. Тряхнув головой, он, наконец, сказал:
- Ну и черт с ним.
Он протянул руку к трубке телефона, но в этот момент телефон прозвенел сам.
- Здесь Самойлов, - сказал он, подняв трубку и прижав ее к уху. - А, ты, Боря? Доброе утро. Ну почти утро, какая разница. Так, записываю, - он подтянул один из лежащих на столе листов бумаги с карандашом и стал писать. - От Филимонова. Да - да, пишу. Так. О, это уже интересно. Прямо сейчас? Хорошо. Если он только не швырнет в меня ботинком. Это все? Так, теперь у меня от Мирошникова. Пиши. Для Каблукова. Необходимо осмотреть вещи Лазаревой. Там в больнице ее рюкзак и ледоруб. Для Филимонова. В военный госпиталь отправлен еще один пострадавший. Живой, но без сознания, как Лазарева. Он будет интересен Филимонову из тех же соображений, о которых ты мне только что сообщил. Теперь для тебя, от Мирошникова. Ты сегодня рейсовым автобусом едешь назад в Орлинск. Я во второй половине дня возвращаюсь к себе. Оперативная связь сейчас по радио. Официально для тебя – все. Неофициально: если хочешь, то на всякий случай можешь меня дождаться. Мало ли что... Да просто посидим, поболтаем. С кем мне еще там, в поселке, поговорить? Ну не пью, так что? Сам будешь, в одиночку. О, даже так? Ну мои тебе поздравления с пожеланиями. А кто она? Секрет? Ну смотри, как знаешь, потом, так потом. Тогда, до встречи. Пока. Отбой, - Олег положил трубку. - Ну вот, Николай Георгиевич, считайте, что вы уже на свободе. Филимонов у всех троих пострадавших нашел в крови один и тот же яд ферментативного происхождения. Ни Семенихина, ни Коновалова никаким чаем вы не угощали, не так ли? И тому есть прямые свидетельства. Филимонов при вскрытии это обязательно нашел бы. Так что, все, что вам предъявлено, не стоит ломаного гроша, - Олег встал и, взяв лист бумаги со своей записью, пошел к двери.
- Ты куда? - спросил Сергей.
Олег остановился, повернулся и, улыбнувшись, сказал:
- Вещи собирать. Сегодня Мирошников меня уволит, - и вышел за порог.
Сергей проводил его взглядом, потом вновь посмотрел на Николая-первого.
- Николай Георгиевич, а не найдется ли среди ваших противоядий чего-нибудь для Лазаревой?
Николай вскинул взгляд.
- Не знаю, - в растерянности сказал он. - Для этого надо было бы знать химический состав или хотя бы источник изготовления использованного яда. У меня, правда, есть кое-что универсальное, но я не уверен... Можно было бы, конечно, попробовать. Но сейчас это невозможно, - он посмотрел на наручник. - Да и кто мне разрешит после таких-то обвинений. Не дай Бог что-то будет не так.
- А оно может навредить?
- Не думаю. В худшем случае пролетит, как вода.
- А в лучшем?
- Думаю, что наверняка поможет.