26
В переоборудованной под кабинет овощерезке кухни дым стоял коромыслом. И Мирошников, и Куценко, и Сизов были курящими и нещадно дымили, обсуждая все происшедшие события вперемешку с предположениями и логическими выводами.
Два совершенно одинаковых и абсолютно необъяснимых убийства и два таких же непонятных отравления. Версии с альпинистами не выдерживали ни малейшей критики. Из института поступил ответ на запрос о студентах. Тоже пусто, никто из них ни в чем предосудительном замечен не был. Семенихин, к тому же, был гитаристом в институтском ансамбле, а Лазарева пела. Предположение Филимонова об идентичности данных вскрытия полностью подтвердилось. Раневой канал абсолютно соответствовал таковому у Семенихина, и черепная коробка Коновалова оказалась такой же пустой. Никто не мог предложить какого-то, мало-мальски вразумительного объяснения этому факту. Филимонов на сей раз вскрытие от начала до конца делал сам, поскольку Дыбина по-прежнему не было, и поиски его оставались безрезультатными. Репутация самого Филимонова ни у кого никаких сомнений не вызывала. Лазарева продолжает оставаться в бессознательном состоянии. И теперь еще этот солдат.
Возможности военного госпиталя, конечно, помощнее обычной больницы, даже Областного центра. Да и токсикологи там посильней. Но эти данные могут оказаться недоступными. Возможно, они пришлют сюда своих военных следователя и эксперта, но как у нас пока еще водится, делиться своими соображениями с милицией они не станут. Все строго засекречено. Как будто сведения о болезни или отравлении человека в военной форме чем-то отличаются от тех, которые могут быть у штатских, а их обнародование в кругах специалистов может подорвать устои нашей армии.
Второе, что занимало умы совещавшихся - это возможность катастрофы.
- Я все-таки считаю, что спортсменов надо вывезти. Никакой ценности они для нас не представляют, - сказал Сизов.
- Абсолютно согласен, - сказал Мирошников. - Если здесь что-то произойдет, и кто-то пострадает, нам головы не сносить.
- А я считаю это преждевременным, - сказал Куценко. - В горах опасно всегда. Но как не происходило здесь ничего уже много лет, так не произойдет и на сей раз. Что касается преступника, я уверен, что его надо искать среди спортсменов или сотрудников. Повод ликвидировать всех троих мы выясним позже, когда его найдем. Сейчас необходимо просто собирать улики. Кто-то умело затаился. Нам просто не хватает какой-то зацепки. В этом плане меня очень интересует личность Стрихнина.
- Мне приходилось беседовать с ним. Несмотря на полученные данные, я думаю, что он чист, - сказал Сизов. - Он очень привязан к своим воспитанникам.
- Оставьте вы эту лирику, - отмахнулся Куценко. – Привязанность и создание ее видимости – вещи очень разные. Надо не думать, а опираться на факты. А факты, как известно, вещь упрямая.
- Смотря, что считать фактами. То, что он имеет незаконченное медицинское образование, это лишь факт его биографии. Ничего другого за этим нет.
- А тот факт, что он угощал Лазареву чаем с какой-то травкой, которую он назвал мятой? Причем, незадолго до того, как она покинула лагерь. Это тоже ни о чем вам не говорит? - продолжал Куценко. - Вы можете возразить, вы скажете, что он убеждал ее не покидать лагерь. Но о-очень ненавязчиво, поверьте. Тому есть свидетель – ее подруга. Или может быть, вы скажете, что он тоже пил этот чай? А кто это видел? Никто подтвердить этого не может. Цыплакова слышала их разговор, но тоже ничего не видела, потому что была снаружи. И еще одно. Никто не знает ни этих мест, ни рощи лучше него. Тихомиров тоже знает неплохо, но он хотя бы не исчезает из поля зрения других так часто, как Стрихнин. Кстати, Стрихнина и сейчас уже довольно долго нет на месте. Где он? Не знаете? И я не знаю. Но если появится, я считаю, что его надо хорошенько потрясти.
- Ну хорошо, а как вы объясните историю с часовым? Он-то какое отношение имеет к мединституту или к спортсменам? Его тоже угощали чаем?
- От чего потерял сознание солдат, мы пока не знаем. Способов, как вы знаете, тьма. А в отношении самого факта покушения на него, тоже нет ничего сложного. Преступник прекрасно сознает, что выйти на его след не трудно, поскольку все трое пострадавших – и студенты одного курса мединститута, и спортсмены одной команды. Он должен запутать следы. Ему надо создать видимость, что здесь орудует какой-то маньяк. И тогда он окажется вне подозрений. Одним больше, одним меньше – какая разница? Вот он и напал на нейтральную жертву.
Сизов не нашелся, что возразить в ответ на высказанные Куценко аргументы. Логика во всем этом бесспорно была, и не слабая.
- Его ищут, - коротко сказал Сизов.
- Думаю, что надо вызвать коменданта, - прервал их Мирошников в результате своих собственных раздумий. - Пусть свяжется со спортклубом и вызовет автобус. Спортсменов все-таки надо вывезти. Это лучше и на случай стихийного бедствия, и обезопасит их от преступника.
В дверь коротко постучали, и вошел Волошин, пропустив вперед себя Стрихнина.
- Разрешите? - спросил он с легкой горделивой улыбкой.
- Да, мы вас давно ждем, - сказал Мирошников. - Присаживайтесь, Николай Георгиевич. Нам с вами многое предстоит обсудить, - он повернулся к Волошину. - Разыщи коменданта лагеря и попроси прийти сюда.
Волошин скрылся за дверью. Мирошников сделал знак Куценко начать разговор.
- Что это с вами, Николай Георгиевич? - сказал тот мягким голосом, указав рукой на большую свежую ссадину на щеке Стрихнина.
- В темноте на сучок напоролся, - ответил тот, слегка улыбнувшись и притронувшись к царапине.
- Так спешили?
- Нет. Фонарь почти потух, батарейки сели.
- Что, так долго пришлось ходить?
- Да, что-то около трех часов.
- А где, если не секрет?
- В том конце рощи, - Николай сделал неопределенный жест рукой, указав в примерном направлении.
- А что ж не засветло? Можно было бы и без фонаря обойтись.
Стрихнин ненадолго задумался, а потом сказал:
- Люблю, знаете ли, в потемках походить. Вроде вечернего променада перед сном.
- А не страшно? Тут ведь где-то маньяк-убийца разгуливает, - продолжал Куценко с легкой издевкой в тоне.
- Не страшно. Его-то я и ищу.
- В одиночку? Скажите на милость, одинокий волк. Мы тут столько людей нагнали и боимся, а он один, и бесстрашен. Может, хватит ваньку валять? - внезапно посерьезнел Куценко.
- Что вы имеете ввиду?
Майор замолчал на некоторое время, сверля глазами Стрихнина. Чувствовалось, что он с трудом сдерживает себя, чтобы не перейти на крик. Но не перешел.
- Я имею ввиду, что пора колоться и перестать морочить друг другу головы, Стрихнин, - все еще спокойно сказал он.
- Вы о чем, я не понимаю, - недоуменно смотрел на него Николай, не отрывая взгляда.
- А о том, что все, что здесь случилось – ваших рук дело.
- Вы что, с ума сошли? - выпрямился Николай. - Что происходит? - повернулся он к Мирошникову.
- Происходит то, что происходит, Николай Георгиевич, - отозвался полковник. - Как говорит наш майор, факты – вещь упрямая. А факты, к сожалению, свидетельствуют не в вашу пользу. Продолжайте, майор.
- Так вот о фактах, - Куценко откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. - Посудите сами. В пору своей юности вы поступили в медицинский институт, но врачом не стали, поскольку незадолго до окончания третьего курса вас отчислили за хронические пропуски занятий и лекций. Несмотря на прогулы, вы были вполне успевающим студентом и даже собирались заниматься наукой на поприще психиатрии, но до нее вам дойти так и не удалось. Ее, насколько мне известно, изучают только на пятом курсе. В юные годы вы сдружились с Тихомировым, который на три года младше вас, но вас объединяли горы, любовь к которым и послужила поводом для вашего отчисления. К тому же, горы и стирали разницу ваших возрастов. Далее вы поступили в институт физкультуры. Там тоже освещаются медицинские вопросы. Кроме того, во всех ВУЗах на первых курсах многие предметы одинаковы. Поэтому уже имея какие-то знания, и потому, что вы к этому времени были уже кандидатом в мастера спорта, вам нетрудно было с отличием его закончить. До сего времени ваша биография безупречна, если не считать, мягко выражаясь, не совсем ласкового обращения со своими воспитанниками. Ваша администрация не раз упрекала вас в чрезмерной жесткости в деле подготовки спортсменов. А теперь давайте переберем все события, происшедшие уже здесь с того момента, как вы прибыли сюда с этой группой. В первый вечер по прибытии вы провели среди молодых альпинистов инструктаж и с того часа вас больше никто не видел вплоть до времени тревоги, поднятой Вихровым. Вы можете возразить, что вас видел Тихомиров. Но он помнит только ваш ужин и отход ко сну, а затем тот момент, когда вы его разбудили. Это около трех часов. За это время можно многое успеть, согласитесь. Далее, когда вы намеревались пойти на розыски пропавшего Семенихина, вы почему-то выбрали именно рощу, как место наиболее вероятного его пребывания. Почему? Может быть вы по каким-то, пока неведомым, соображениям не хотели, чтобы его нашел Тихомиров? А может быть потому, что, как утверждает следственная психология, убийцу неудержимо тянет на место преступления?
- Что за чепуху вы мелете?! - перебил его Стрихнин.
- Выбирайте выражения! - посуровел Куценко. - Это вы мололи чепуху все это время. Не нравится? Разумеется. Было бы наивно думать, что вы будете от всего этого в восторге, - он сделал небольшую паузу. - Дальше еще интересней. Следующим вечером вы угостили Лазареву чаем собственного изобретения, после чего ее нашли в бессознательном состоянии далеко от лагеря. Кто-то волок ее в заросли. Мы пока не можем утверждать, что это были вы. Но во-первых, после ухода от вас Вихрова вплоть до ночного разговора с Серебряковым вас опять никто не видел, а это почти два с половиной часа. А во-вторых, никто кроме вас пробежать ночью по хорошо знакомым горам пять километров за час не сумел бы. А по прямой вам и сорока минут хватило бы. И вот вы уже в лагере и делаете вид, что очень заинтересованы в розыске пропавшего Коновалова. Но вы-то прекрасно знали, что до утра его никто не найдет. Потому, что с Коноваловым вы успели разделаться до того, как настигли Лазареву. Ее вы упустили, но для вас это не было поводом для беспокойства. Вы были уверены, что ваши следы надежно заметены. Еще со студенческих лет вы увлекаетесь собиранием разных трав, в том числе – ароматических, и об этом вашем увлечении известно многим. Обмануть собаку вам удалось, а вот с нами, тут немного посложней. Но вот, наконец, наступает сегодняшний вечер. Зная, что вы никому не понадобитесь, вы поручаете Тихомирову присмотреть за молодежью, что для него уже стало привычным, и исчезаете из лагеря. Двое ваших воспитанников ликвидированы и одна надежно выведена из строя. Еще неизвестно, чем для нее это кончится, но вы спокойны, потому что указать на вас она не сможет. Она уже потеряла сознание, когда вы ее догнали. Казалось бы, программа выполнена. Но вам необходимо сделать так, чтобы у всех родилась мысль о чужом. Вам нужен кто-то еще, совсем посторонний, для того, чтобы создать впечатление, что здесь завелся маньяк, для которого важен только сам процесс, и ему совершенно безразлично, кто является его жертвой. И вы выбираете единственного бодрствовавшего человека в лагере - безвинного часового, который имел неосторожность подойти поближе к роще, месту вашей засады. Чем-то вы плеснули ему в лицо, или дали вдохнуть, или сделали что-то еще, после чего он потерял сознание, не успев даже поднять тревогу. В рощу вы его затащили, но ничего больше сделать не успели. Вас спугнули. Несясь очертя голову в темноте, хоть и по знакомым, но неосвещенным зарослям, вы царапаетесь обо что-то, но в горячке этого не замечаете, потому что в вас стреляют. А возможно, это след пули. Окончательно это скажет медицинская экспертиза. И только вы можете бежать по роще ночью, не боясь свалиться с обрыва. Вам удалось не попасть под обстрел всерьез. Но вам надо срочно объявиться, чтобы даже легкая тень подозрения не пала на вас. Вернувшись в лагерь, вы, уже перейдя на спокойный шаг, идете к себе в палатку менять батарейки в вашем фонаре и сталкиваетесь со своим другом. Он, будучи занят приготовлением аптечки в дорогу, не приглядывается к вам, а только на ходу дает вам короткую информацию о происшедшем. Затем вы, не торопясь, переодеваетесь и так же спокойно идете на место преступления, делая вид, что только что пришли с вашего «вечернего променада». Вот вам и все факты. Я умышленно умолчал еще кое о чем, надеясь, что вы сами нам обо всем расскажете. Я просто даю вам шанс, чтобы это хоть немного походило на чистосердечное признание. Что вы скажете обо всем этом?
- Чушь какая-то. Совершеннейший абсурд. Зачем мне это было бы нужно? - растерянно пробормотал Николай, и замолчал, не находя ничего в противовес.
- О мотиве мы поговорим потом. Но если все это абсурд, то тогда еще одна маленькая, но очень существенная деталь. Будучи студентом первого и второго курсов, на которых изучается анатомия человека, вы испытывали жгучий интерес к устройству человеческого мозга, до тонкостей его изучив. Было такое?
- Но я ведь хотел стать психиатром. Для этой профессии это очень важно. Мне всегда был интересен процесс мышления и его зависимость от строения мозга.
- И как вы сейчас удовлетворяете этот ваш интерес? Продолжаете изучать строение мозга?
- Нет, я не врач. Иногда просто перечитываю психологию.
- А как вы достаете мозг?
- Какой мозг? Вы о чем?
- Ни у Семенихина, ни у Коновалова при вскрытии мозга не обнаружено. Каким образом вы его извлекали, что с ним сделали и куда потом дели?
Николай выпрямился, беспомощно озираясь вокруг и не находя ни слова в ответ. Наконец он выдавил из себя:
- Но этого не может быть. Это невозможно.
- Тем не менее, это факт. А что, все остальное вас не удивляет? Остальное правильно? - продолжал Куценко.
- Все остальное не более, чем бред. Я почти безвылазно нахожусь в лагере и никуда не отлучаюсь. Можете порасспросить спортсменов, того же Тихомирова, наконец. Сегодняшняя моя прогулка была второй. Прошлой ночью я тоже отлучался. Это были попытки найти преступника, чем вы сами, похоже, заниматься не собираетесь. Сегодня меня видели на военном посту у развилки дорог. Я беседовал там с часовым. Развилка всего в четырех километрах отсюда. Это больше половины рощи. Спросите у них.
- Спросим, конечно. Но ваша беседа с часовым, на мой взгляд, была не более, чем попыткой обеспечить себе алиби. Скорее всего, вы специально с ним заговорили. Вам ничего не стоило затем углубиться в рощу и вернуться назад.
- Но я никого не травил. Я действительно давно занимаюсь собиранием трав. Лечебных трав. Там нет ничего ядовитого.
В дверь постучали и, после приглашения, в комнату вошли Волошин и комендант лагеря.
- Вы меня вызывали? - спросил комендант у Мирошникова.
- Я не вызывал вас, а пригласил. Вы не преступник и не свидетель, – сказал полковник. - Я хотел попросить вас связаться со спортклубом и вызвать автобус. Лагерю - и спортсменам, и персоналу - предстоит эвакуироваться. Оставаться здесь опасно. За одну ходку это, конечно, невозможно, но сначала уедут спортсмены, а уже потом вы со всем вашим хозяйством.
- Но отъезд спортсменов обычно организует старший тренер, - комендант посмотрел на Николая. - Это не моя компетенция. А на эвакуацию всего лагеря с сотрудниками и имуществом мне нужно распоряжение моего руководства.
- Старший тренер в ближайшее время будет очень занят, ему не до этого. Что касается вашего руководства, то это я беру на себя. Все вопросы я улажу, не волнуйтесь.
Комендант пожал плечами, еще раз кинув взгляд на Стрихнина.
- Хорошо. Только сейчас уже поздно, в клубе никого нет, кроме сторожа. Я свяжусь с ними утром. Для перевозки всего хозяйства у клуба есть отдельный транспорт. Если спортсмены помогут нам погрузиться, мы сможем уехать вместе.
- Это тоже разрешимая проблема, - твердо сказал Мирошников.
- Добро, - ответил комендант, повернулся и вышел.
Волошин остался стоять у дверей.
- Итак, - снова обратился Куценко к Николаю, - вы сказали, что никого не травили, так? Предположим. А скажите, это ваш блокнот? - он достал из кармана пухлую книжицу.
- Мой, - после короткой паузы чуть растеряно сказал Николай, присмотревшись. - Где вы его взяли? Вы что, копались в моих вещах?
- Нет. Он лежал рядом с вашим рюкзаком, когда Волошин вас разыскивал. Он спросил у Тихомирова, можно ли полюбопытствовать. Тот ему ответил что-то вроде: «Да ради Бога». Так что, нигде копаться не пришлось.
- Ну так что? Здесь перечень и краткое описание лечебных трав и болезней, от которых они лечат. Это что, уголовно наказуемо?
- Нет. Но здесь есть еще один очень интересный список, - Куценко открыл заложенную страницу. - Вот. Перечень ядовитых трав с описанием механизма их действия и рекомендуемых противоядий. Это вы тоже коллекционируете? Для чего? Для практического использования на своих жертвах?
- Но это тоже надо знать. Некоторые травы внешне похожи, можно ошибиться, и тогда действительно может произойти трагедия. Возьмите любую книгу о лечебных травах, вы найдете там то же самое.
- Допустим. Но авторы тех книг ни в чем не замешаны. Вокруг них не совершаются убийства с отравлениями.
- Я никого не травил, - повторил Николай. - Тот чай я приготовил для себя задолго до прихода Лазаревой, еще не предполагая, что она может прийти. Я пил его сам. Его пил и Тихомиров. Мы пьем такой чай каждый день. Там только мята. Это единственная трава, которую я всегда беру с собой в горы. Ничего другого у меня нет.
- Возможно. Но дома у вас прекрасно оснащенная химическая лаборатория. Нам еще предстоит проверить, что за «эликсиры» вы там готовите.
- Вы что, и дома у меня обыск сделали? По какому праву?
- Ну что вы, Николай Георгиевич. Уж что-что, а законы мы знаем. Ни о каком обыске речь не идет. Просто визит в гости. А ваша мама очень общительный и любезный человек. Она вами так гордится.
Наступила пауза. Представители следствия в упор смотрели на Николая. Тот сидел, опустив голову, о чем-то глубоко задумавшись.
- Ну что, Стрихнин, будем колоться или продолжим эту никчемную игру в загадки-отгадки? - спросил, наконец, Куценко. - Ищете, чем бы еще оправдаться?
- Мне не в чем оправдываться, - тихо сказал Николай. - Но никаких доказательств у меня просто нет. Мне надо собраться с мыслями. Дайте мне время подумать.
- Времени у вас теперь будет много. До выяснения некоторых деталей нам придется вас задержать, - Куценко сделал знак Волошину.
Тот подошел и защелкнул на запястье Николая одно кольцо наручников. Держа второе кольцо в своей руке, он крикнул:
- Встать, стрихнин!
Так и сказал, с ударением на последний слог. Николай подчинился. Волошин подвел его к большому холодильнику, как собаку на поводке, и защелкнул второе кольцо на его крепкой ручке.
Никаких зарешеченных камер, как и отдельных помещений с надежными замками, в лагере, разумеется, не было. Николай продолжал стоять возле холодильника, опустив голову.
- Волошин, - сказал Мирошников, - разыщи Самойлова и скажи ему, что он должен заменить тебя у телефона до утра. Заодно пусть утром позвонит в Гутово и передаст Никитину мое распоряжение возвращаться в Орлинск. Самойлов завтра автобусом со спортсменами возвращается к себе. А сейчас нам всем необходимо поспать. Завтра у нас много работы, - обвел он взглядом своих подчиненных. Потом повернулся к Николаю. - Думай, Коля, - и пошел к выходу.
Все потянулись за ним. Сизов остановился на пороге, потом вернулся, взял стул и поставил рядом с Николаем. Тот поднял голову, посмотрел на следователя повлажневшими глазами и еле слышно сказал:
- Спасибо.
Сизов коротко взглянул на него снизу вверх, потом опустил голову и вышел, так и не сказав ни слова.