6
Дорога к базовому лагерю тянулась по пологому склону, почти плато, вверх вдоль рощи километров на пять, оставляя ее справа от себя. С противоположной стороны рощи был скалистый обрыв в ущелье метров в шестьдесят глубиной, по дну которого текла неширокая быстрая горная речка с каменистыми берегами и обилием валунов. Не доходя до лагеря километра четыре, дорога развилкой делилась надвое. К лагерю вела правая ее ветвь. На верхней окраине рощи и располагался лагерь – двадцать двухместных палаток, установленных в два ряда. Благодаря своему разноцветью среди серо-зелено-белого горного пейзажа они являли собой довольно живописную картину. Позади них, справа и чуть выше, стояло несколько палаток побольше, для обслуживающего персонала. Еще правее, невдалеке, ближе к обрыву, находился аккуратно сколоченный длинный бревенчатый барак – столовая и место сбора всего персонала для занятий, обсуждений и, чего греха таить, для банкетов, устраиваемых по разным поводам. А прямо и выше, почти на вершине холма, была вертолетная площадка и метеостанция. Ниже по склону, не доходя до лагеря, и тоже у края рощи, стоял еще один, обшитый досками грубо сколоченный домик – необходимый атрибут любого общественного места – разделенный на две половины туалет с криво намалеванными белой краской буквами «М» и «Ж».
Лагерь располагался на высоте 1400 метров над уровнем моря. Дальше лагеря дороги уже не было. Здесь снег уже сошел и земля, из которой местами торчали скальные камни, даже успела просохнуть. Но близость снежных вершин чувствовалась. Дул почти постоянный промозглый ветер и явственно ощущался запах снега.
До начала маршрута восхождения от лагеря было около километра. Нужно было лишь перемахнуть небольшую возвышенность, оставив справа от себя метеостанцию и вертолетную площадку. Там, на только кажущейся отсюда небольшой высоте, еще лежал снег, но вершин видно не было из-за низкой облачности.
Оба Николая традиционно расположились вместе в одной из больших палаток. Среди обслуживающего персонала уже много лет эта палатка именовалась Николаевской, и как бы не хотелось самим ее обитателям, все равно к отъезду все уже называли ее именно так.
Вся группа альпинистов разбежалась по палаткам по двое в зависимости от взаимных симпатий. Начинался закат, а поскольку в горах темнеет всегда быстро, вскоре, несмотря на еще не очень поздний час, по лагерю замелькали лучики ручных фонариков, трассируя маршруты передвижений временных поселенцев.
Молодежь – есть молодежь. Отовсюду слышались громкие голоса, изредка смех. Быстро запалили костер, разместившись вокруг. Вскоре раздались звуки гитары и в тишине зазвучали слова любимых песен. Когда закончилась очередная песня, из темноты послышался голос Николая-первого, подошедшего почти незаметно для тех, кто завороженно смотрел в огонь костра или на исполнителя-барда:
- Так, ребята. Распорядок на ближайшие три дня. В 19.00 ужин. Сбор в столовой без опозданий. До отбоя время ваше. Можете сходить с ума, но не драться и не ломать мебель. С 21.30 до 22.00 подготовка ко сну с постепенным переходом от этой подготовки непосредственно к самому процессу. Все хождения медленно прекращаются. Утром в 7.00 подъем. Пока не в гору. Ваша задача – просто проснуться. До 8.00 индивидуальная физзарядка и все необходимые утренние процедуры. В 8.00 завтрак. Затем, до 9.30-ти интеллектуальный час. Можно почитать или пописать в зависимости от увлечений. Ударение в слове «пописать», как вы поняли, на последний слог. С 10.00 и до обеденного часа – тренировка за бугром. Государственная граница ввиду не имеется. Имеется ввиду этот холм, за которым находится место старта. После обеда – последние приготовления, проверка снаряжения и прочее, чему вас долго обучали. Вечер такой же, как и сегодня. Послезавтра у нас два подъема: один – проснуться, второй – на вершину. Всякая ссылка на любую мелочь, которая окажется не готовой послезавтра утром, будет воспринята мной, как отказ от восхождения. Ко всем вашим словам и мольбам я буду безнадежно глух. На день старта перед завтраком советую не забывать, что горы сытых не любят. У кого возникли вопросы, подразумевающие обязательный ответ?
Вопросов не было. Обведя взглядом счастливые улыбающиеся лица, тренер повернулся и растворился в темноте. У костра опять зазвучали песни.
- Все, последний инструктаж на сегодня я провел, - сказал Николай, заходя в палатку, тускло освещенную «летучей мышью». - Наливай.
Николай-второй в его отсутствие успел приготовить маленькое застолье. Вернее «заполье», поскольку никому и в голову не взбредет ставить в палатке стол. На расстеленной салфетке стояла откупоренная бутылка водки, рядом - пластиковые тарелки с нарезанными маринованными огурчиками, колбасой, сыром, хлебом и банкой шпрот в масле. До ответственного часа еще далеко, и сейчас можно было себе позволить небольшой релакс, особенно перед ужином.
7
Дом Трофимовых, добротно отстроенный пентхауз, мог бы вместить не одну семью. Сергею с Аленой отвели большую комнату, через окно которой виднелись заснеженные горы, постепенно таявшие в этот час в вечерних сумерках.
Трофимовы, Афанасий Матвеевич и Пелагея Филипповна, чрезвычайно симпатичная пара аккуратных стариков, обоим за восемьдесят, неспешно суетились вокруг «столичных» гостей, стараясь угодить во всем. И перина чтоб помягче, не давила где, и ужин повкусней да пообильней, и в комнате чтоб потеплей, чтоб не дуло ниоткуда.
Афанасий Матвеевич, напуская на себя важность и степенность хозяина дома, скоро ушел, и сейчас сидел за столом в гостиной, обложившись кипой газет. Пелагея Филипповна гремела посудой на кухне, периодически появляясь в дверях комнаты с тарелкой или подносом в руках, на которых была красиво разложена всякая вкуснятина.
- Да вы не беспокойтесь так, - прокричал Сергей, помня о глуховатости стариков, когда Пелагея Филипповна в очередной раз зашла в комнату с бутылкой водки в одной руке и ложками и вилками в другой. - Право, неудобно как-то. А водку не надо. Вместо нее лучше горячий чай.
Пелагея Филипповна замерла на секунду, выпрямилась и молча воззрилась на него. На пороге вырос Афанасий Матвеевич.
- А ты чего кричишь-то? - тихим голосом спросил он.
- Извините, - смущенно и несколько оторопело пробормотал Сергей. - Я просто слышал, что вы... что у вас неважно со слухом.
- Это у нас для ментов со слухом неважно. С нормальными людьми мы и пошептаться можем. Ты же вроде не по их части, как мне сказали?
- Не по их, но...
- Вот и разговаривай не «по их», а по-нашему. Как они говорить могут, знаем. Наслышались. При Сталине еще. И после.
- Извините еще раз. Мне Самойлов не показался каверзным человеком.
- Может он и не каверзный, но мент – все равно мент. Нечего с ними особенно рассусоливать.
- Может быть, я излишне доверчив, но это, наверное, профессиональное. В нашем деле ведь эмоций не должно быть. Мы обычно комментируем факты, рассказываем о том, что видим и слышим, а относиться к этому каждый волен по своему восприятию.
- Посмотрел бы я на твое восприятие в те времена, - ворчливо пробормотал хозяин, повернулся и ушел к своим газетам.
Пелагея Филипповна закончила сервировку и тоже покинула комнату.
- Как неудобно получилось, - подосадовала Алена.
- Кто же знал, что они к Самойлову так относятся. Но «дыма без огня не бывает». Видимо, есть в нем что-то, отчего они ему не доверяют. А вот, похоже, и он собственной персоной, - сказал Сергей, услышав стук во входную дверь дома.
- Разрешите? - по-военному спросил участковый, возникнув через минуту уже на пороге их комнаты. - Как устроились? О, я вижу, все благополучно?
- Да, спасибо. Все замечательно, - ответила Алена. - Проходите за стол, присаживайтесь.
- А это зачем? - показал Самойлов на стоящую в центре стола бутылку водки. В его голосе послышались металлические нотки. - Я же предупреждал. Да и вы вроде трезвенниками назвались.
- Это хозяйская инициатива. Я просил чай, - посерьезнел Сергей.
Он вдруг почувствовал острую неприязнь к этому милицейскому чинуше, который, несмотря на одинаковый с ним по виду возраст, позволяет себе диктаторские замашки, да еще и не в своем доме или служебном кабинете. Захотелось сделать что-нибудь назло.
- А что, может быть, сочтем сегодняшний день и наше знакомство тем самым большим праздником, когда можно? - он с некоторым вызовом посмотрел в глаза Самойлову.
- Воля ваша. Но я, извините, воздержусь. И вам советую, если хотите откровенного разговора. Я очень не люблю говорить с пьяными.
- Помилуйте, кто ж говорит о пьянстве. Только в минимальных дозах, - упрямо продолжал Сергей свою игру.
- Как хотите, - упорствовал участковый. - Но пьющим я не доверяю. И пожалуй, мне вообще лучше уйти сегодня. Всего доброго, встретимся завтра. Я зайду за вами в 10.00, - он повернулся и, не говоря больше ни слова, вышел.
- Действительно, чванливый зануда, - прокомментировал Сергей.
- Зря ты так, - сказала Алена. - Мы же ни его, ни хозяев совершенно не знаем. А ты что, всерьез решил выпить?
- Абсолютно. Просто зло разобрало. А это, между прочим, хороший тест на «вшивость». По отношению к человеческим слабостям вообще, и застолью в частности, можно очень многое сказать об индивидууме. Особенно у нас в стране.
8
Николай открыл глаза. Он попытался понять, что его разбудило. Показалось, что он вдруг услышал какой-то отдаленный короткий вскрик, но во сне это было или наяву, он сказать не мог. Полежав недолгое время и прислушавшись к неясным ночным шорохам, он ничего больше не услышал и, повернувшись на другой бок, попытался заснуть. Но какое-то смутное подсознательное беспокойство продолжало упрямо колоть его изнутри, разгоняя остатки сна. Внезапно он услышал шум, который бывает, когда по скалистому склону сыплются мелкие камни. В горах, как и на спокойных водоемах, даже тихий голос слышен издалека.
Николай вылез из спального мешка, накинул на плечи куртку и вышел из палатки. Ветер, еще недавно шумевший в ветвях недалекой рощи и трепавший палатки, стих, и в безветрии заметно потеплело. Небо заволокло облаками. Вокруг была кромешная тьма. Над входом в столовую одиноко горела единственная лампочка, тусклый свет которой сюда почти не доходил. Тишину нарушал только негромкий шум речки под обрывом. Прислушиваясь, Николай прошелся вдоль палаток. Лагерь спал. Откуда-то раздавалось легкое похрапывание, откуда-то неясное бормотание или приглушенные охи – вздохи. Молодежь...
Николай посмотрел на часы. Было начало первого. Успокоившись, он вернулся в свою палатку и, сбросив куртку, вновь забрался в спальный мешок. Вскоре, пригревшись, он почувствовал, что засыпает.
- Николай Георгиевич! Николай Георгиевич! - послышался вдруг снаружи взволнованный приглушенный голос.
Николай быстро освободился из мешка и вылез из палатки. Прямо у порога он нос к носу столкнулся с молодым альпинистом Вихровым. Тот был полностью одет, как будто и не готовился ко сну.
- Ты чего, Слава? - спросил Николай, пытаясь в темноте разглядеть лицо юноши.
- Юра Семенихин пропал, - с тревогой в голосе ответил тот. - Пошел посс... в туалет, и не вернулся до сих пор.
- Так может, он заглянул к кому-то на «огонек» и застрял? Кто у него друзья – подруги? К Валентине заглядывал?
- Я уже всех обошел. Его нигде нет.
- А остальные? Может, его на пару с кем-то на подвиги потянуло?
- Все на месте. Я по палаткам прошелся.
- В туалете смотрел?
- Первым делом.
- Что ж ты сразу ничего не сказал?
- Я не знал. Сначала я просто ждал. Потом паниковать понапрасну не хотел, тоже думал, что он зашел к кому-то. Потом пока сам искал...
- Пили что-нибудь перед отбоем?
- Нет, что вы.
- Та-ак, - протянул Николай. - В котором часу он ушел?
- Точно не могу сказать. После отбоя мы с полчаса разговаривали, потом еще немного пытались заснуть. А потом он встал и вышел. Только сказал, куда идет.
- Одетый?
- Да. Ветер холодный был.
- Коля! - сунув голову в палатку, громко позвал Николай.
Внутри зашуршало, и через несколько секунд высунулась взлохмаченная голова Николая-второго.
- Что стряслось?
- Похоже, у нас ЧП. Семенихин пропал.
- Как пропал? Где тут пропадать-то?
Тренер коротко передал ему слова Вихрова. Врач скрылся в палатке, и через минуту вышел, уже полностью одетый, с двумя фонарями и, по своей привычке, с ледорубом, с которым в горах он не расставался никогда.
- Пошли, побродим вокруг.
- Иди к себе, - распорядился старший Николай, повернувшись к Вихрову. - А мы пока погуляем.
- Может, ребят поднять? - спросил юноша.
- Пока нет надобности. Загляни в палатку. Если он появился, просто свистни.
Они повернулись и зашагали в сторону туалета. Ни внутри него, ни в ближайшей округе они никого не обнаружили. Разойдясь метров на десять - пятнадцать друг от друга, они вошли в рощу. Роща была не густой и при свете фонарей хорошо просматривалась. Но мешали кусты, которых здесь было в обилии. И кроме того, они заметили, что стал опускаться туман. Видимость на глазах ухудшалась, и фонари скоро стали больше мешать, чем помогать поиску. Вскоре они потеряли из виду даже друг друга.
- Давай возвращаться, - громко сказал Николай-первый. - В таком тумане проще самим пропасть, чем найти кого-нибудь. Если до сих пор не появился, придется поднимать лагерь. Надо просто порасспросить ребят, может кто-то что-то видел или знает. Позволить им бродить ночью в тумане по незнакомому месту в горах я, разумеется, не могу. Одного пропавшего достаточно.
В лагере по-прежнему было тихо. Вихров медленно бродил около своей палатки. Увидев старших, он подошел и спросил с надеждой:
- Ну как?
- Судя по твоему вопросу, у тебя тоже никаких новостей? - спросил врач.
Тот только беспомощно развел руками.
- Беда. Давай-ка по палаткам, поднимай ребят, - распорядился тренер.
Лагерь поднялся нехотя, но быстро. Задавали спросонья обычные в таких случаях дурацкие вопросы, ворчливо выражали недовольство, но постепенно, с подачи Вихрова, тревога завладела и ими, и они окончательно проснулись.
- Так, друзья, - обратился к ним Стрихнин. - У нас, кажется, серьезный повод для беспокойства. Кто видел Семенихина после отбоя?
Повисла напряженная тишина. Никто не произнес ни слова.
- Если кто-то не решается рекламировать свои с ним взаимоотношения, я не настаиваю, воля ваша. Но поскольку речь, возможно, идет о чрезвычайном происшествии, которое может сорвать наше мероприятие, я готов подождать полчаса. Буду у себя. Можете прийти группой или по одному – как хотите. Обещаю, что любая личная тайна останется тайной, - он повернулся и растворился в тумане, направляясь в свою палатку.
Николай-второй последовал за ним.
- Давай прикидывать, что могло случиться, - сказал старший Николай, когда они заняли свои места. - Как думаешь, куда он мог исчезнуть? Есть какие-нибудь соображения?
- Я над этим с самого начала думаю, - ответил тот. - Вариантов несколько. Самый частый – напился, забрел куда-нибудь и заснул. Но по Вихрову не видно, чтобы они пили. Во всяком случае, в таком количестве. Да и за Юрой я такого греха не знаю. Провалиться в выгребную яму он не мог. Пол там целый, а в дырку он не пролез бы. Мог и на трезвую голову заплутать в темноте, отклониться от маршрута и упасть с обрыва на той стороне рощи, но это весьма сомнительно, потому что, оказавшись в зарослях, он бы сообразил, что идет не туда. Мог подраться с кем-нибудь и получить хороших оплеух, но что-то я серьезных ссор между ребятами не припоминаю. Да и он – далеко не хиляк. Еще один слишком фантастический вариант - какой-нибудь бродячий зверь задрал и утащил, но в это я не верю. Здесь такого зверья не водится. Хотя медведи-шатуны как-то забредали много лет назад. Но это – зимой, в эту пору это практически невозможно. Ну еще мог, страдая эмоциональной бессонницей, пойти к старту из чистого любопытства. И этот вариант мне кажется самым вероятным. Были прецеденты. Но тогда не понятно, почему до сих пор не вернулся. Сбежать домой, испугавшись увиденного здесь, а не в красивом кино, тоже, конечно, мог. Бывало и такое. Но парень он смелый, страха в нем я раньше не замечал. И на ночь глядя, это нелогично. Проще и типичней сказаться больным и остаться в лагере. Больной он и есть больной, никто в трусости не заподозрит. А разыграть потом искреннее сожаление не трудно. Пожалуй все. На другие варианты фантазии у меня не хватает. Как сам думаешь?
- Я тоже прикидывал. У меня примерно те же версии. Ничего другого в голову не приходит. Разве что, инопланетяне забрали. Что ж, с рассветом, как только туман рассеется, начнем поиски всей группой. Ты с кем-нибудь сходи к старту. Рощу я прочешу сам. Мне именно это направление кажется более вероятным. Из других мест он, заблудившись, давно бы голос начал подавать. Если до обеда не найдем, надо будет вызывать поисковиков. Если найдем живого, оставлю его в лагере. После этой выходки я его на вершину не возьму. А может быть, и из секции выгоню к чертовой матери. Хоть и хороший спортсмен, но подобного рода фокусов я у себя не потерплю, кем бы он ни был. Мне достаточно других головных болей.
Полчаса ожидания, как впрочем и вся ночь, не дали ничего, никто к ним так и не пришел.
9
«До чего же красива женщина. - Думал Сергей, глядя в предрассветных сумерках на свою спящую невесту. - Существо от Бога. Особенно, моя Алена. Эти дивные золотистые волосы, рассыпавшиеся по подушке. Эти длинные густые ресницы. Это неповторимое лицо. Вся ее гибкая тоненькая фигура с ямочками и выпуклостями. И этот непередаваемый аромат любимой, от которого кружится голова, от которого хочется петь и летать в танце. С ума сойти: такая женщина – моя».
Он лежал рядом, приподнявшись на локте и не имея сил оторвать взгляд. Это была далеко не первая ночь, которую они провели вместе, но непреходящее чувство восторга, любви, тепла, идущего откуда-то изнутри, не становилось меньше. Наоборот, оно захватывало его все больше и больше, заряжая какой-то особой энергией, ощущением бесконечного счастья, желанием жить и творить.
Старинные часы в гостиной пробили восемь раз.
«Так поздно? - удивился он. - Почему же еще темно?».
Сергей осторожно встал и выглянул в окно. Причина затянувшихся сумерек объяснялась просто: на дворе стояла пелена густого тумана, и буквально в двух шагах от окна разглядеть что-то было уже невозможно.
Сергей вернулся к спящей Алене, присел у постели на корточки и, полюбовавшись ее лицом еще немного, осторожно поцеловал. Ее ресницы дрогнули, она вздохнула и, не открывая глаз, улыбнулась.
- Что, уже утро? - спросила она полушепотом.
- Да, родная. Нам пора, - ответил Сергей так же тихо. - Труба зовет.
- Твой мент действительно мерзкий тип. Из-за него приходится просыпаться и вставать, - сказала она, грациозно потянувшись.
- Я приготовлю кофе, - сказал Сергей и, поцеловав ее еще раз долгим нежным поцелуем, встал, накинул на себя халат и пошел на кухню.
Хозяева уже давно, видимо, бодрствовали. Так же, как и накануне, аккуратно одетые, они сидели в гостиной и пили чай с вареньем, запах которого растекался по всему дому.
- Доброе утро, - поздоровался Сергей.
Старики радушно ответили на его приветствие так, как будто и не было вчерашнего досадного недоразумения. Пелагея Филипповна вскочила, оставив чаепитие.
- Давайте я вам помогу.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, Это для меня пустяковое дело. Мне бы только кипятку. Кофе у нас с собой.
- Так вы что ж, нашего угощения и не попробуете даже? - обижено спросила она.
- Мы просто еще не думали об этом, - смущенно сказал Сергей. Еще раз оконфузиться не хотелось. - Нам надо еще себя в порядок привести, побриться, зубы там...
- Давайте, давайте. Я пока все вам приготовлю, - сказала она и пошла на кухню.
- Пелагея Филипповна, ну что уж вы так, - догнал он ее уже там. - Спасибо вам большое, конечно, но поймите, мы очень неловко себя чувствуем. Вы вчера весь вечер суетились из-за нас. Еще эта моя глупая выходка со своим криком. И сегодня опять покоя вам нет, позавтракать спокойно не даем.
- Эх, Сереженька, Сереженька, - сказала она тихим голосом, суетясь со стряпней. - Доживешь до наших лет, тогда поймешь. Да для стариков это же самое главное – заботиться о ком-то. А иначе зачем жить? Свои-то поразъехались, давно не видим. Уж и письма редко приходить стали. А крик твой не от тебя шел. И на Афанасия моего ты не сердись. Он добрый человек, только натерпелся в жизни. Всю войну прошел, ранен был дважды, орденов да медалей аж двенадцать принес, а оказался врагом народа. Восемь лет каторги по пятьдесят восьмой, а потом еще и на поселение в эти края на два года. Такое бесследно не проходит. Он ведь образованный человек, на хорошем счету был. Все утекло. Мы до этого в Свердловске жили, Екатеринбург сейчас. Я к нему сюда приехала, да так и осталась. Не захотели снова в город. Климат здесь поздоровей, и от начальства подальше. Так вся жизнь и прошла.
- Я все понимаю. И не сержусь я вовсе, что вы. Мне ли сердиться? Извините, Пелагея Филипповна, мы должны себя приготовить. Скоро наш гость объявится. А кофе - это у нас традиция такая: с утра по чашечке.
Вскоре, приведя себя в рабочее состояние и выпив кофе, они уже сидели за общим столом и вели непринужденную беседу со стариками, попивая чай с вареньем и закусывая ароматными, еще теплыми пышками. Время шло к десяти.