Часть третья.
Бои местного значения.
В пять утра, 22 января, не дожидаясь рассвета, отряд полковника Рейнгарда в составе: кавалерийского дивизиона (без лошадей), батареи (без оружия), второго батальона дружины и отряда партизан под командованием Артемьева, скрытно покинул Усть-Миль. Проводив растаявшую во тьме колонну, командующий вместе с ординарцем вернулся в дом. Ложиться спать не было смысла, поэтому он неспеша подошел к стоящей у стены походной суме, раскрыл ее и достал из нее свой дневник. Раскрыв его так же не спешно прочитал записи. Каждая страничка, каждая строчка уносила его пусть в недалекое, но уже прошлое, которое невозможно вернуть и в которое невозможно вернуться. Обмакнув перо в стоящую на столе чернильницу, он торопливо начал писать:
22 января.
Еду на устье Мили, от Нелькана 450 верст. Еду на оленях, а иногда на страшно замотанных
лошадях - тогда вернее иду пешком. Сильный мороз 35-40 гр. Очень холодно надолго останавливаться нельзя. Часто бежим, чтобы согреться одну-две версты. Дружина небольшими колоннами (100-150) человек двигается пешим порядком. Страшно боялся за этот переход, иногда с ужасом думал, что мы все замерзнем. Ведь идти 25 дней, по дороге ни одного селения. Ночуют в палатках и только я в станционных постройках, которых на всем пути 4, но вот обгоняю 2, 3 колонну, - идут весело, некоторые в пути уже 10-15 дней. Больных из всей дружины 5 человек (оставляем на стоянках), один умер скоропостижно - доброволец Рубкин, крестьянин 48 лет, не вынесший перехода. Один случайно обморозил руки и почти у всех обморожены носы, щеки. У некоторых очень сильно, у многих от ходьбы опухли ноги. Теперь 2 колонны пришли, остальные колонны
должны подойти. А плохое питание 5 ф. муки, 1,5 ф. мяса без всякого приварка. По приходе в устье Мили нашли 4 больших дома, чему солдаты страшно обрадовались, наслеги здесь бедные, но
население очень сочувственно относится к нам, дает мясо, постановили "у кого есть 2 коровы, одну отдают". Вообще настроение простонародья исключительное в нашу пользу, отовсюду получают известия "ждем с нетерпением, придите скорее, накормим всех, отдадим последнее и сами пойдем добровольно, только бы выгнать красных". Часть интеллигенции после дарования автономии ЯАССР работает у красных и даже организовала революционный отряд 50 человек и забрасывают
нас воззваниями, наша интеллигенция не сдается, двое поехали сговариваться на предмет перехода их к нам. Красные всюду посылают шпионов из местных жителей, но пока все эти "шпионы" переходили к нам и давали точные сведения о красных. Только такое отношение и активная помощь народа и дает мне силы для борьбы. 14 января на наших передних партизан бросился отряд "мирной делегации" (40 шт., 4 пул.), но увидев наших ребят скрылся, оставив письма на мое имя с предложением добровольно сложить оружие и гарантию нашей неприкосновенности в случае согласия на это. В то же время другой отряд красных 35 человек шел нашим партизанам в тыл, имея намерение уничтожить их. Высланный ими шпион (якут) оказался нашим, пришел к нам и рассказал их местонахождение. Наши партизаны сами напали и разбили красных, которые убежали, оставив десять убитыми, одного раненого, тринадцать бежало и проч. Много и много дум народило во мне это предложение. Мир, семья, жить. А тут ведь все, так кончали повстанцы во все времена. Четыре причины заставили меня продолжать борьбу и идти почти на верную гибель.
1. Веру коммунисты не переносят православную, так постоим до конца за нее поруганную.
2. Народ простой против их, ждет нас, надеется, а я верю только в простой народ (крестьянство). Если и восстановится Россия, то только его простым, но упрямым умом и мозолистыми руками.
3. Наглый, вызывающий тон коммунистов, письма, полные насмешки, презрения и полной самоуверенности в своей правоте, их хитрость и цинизм.
4. Душевные настроения, хочется чашу страданий испить до дна, так тяжело на душе кругом враги, холуи, громадные пространства.
А все-таки светлый луч веры и надежды живет в душе вера в чудо, вера в то, что сам Господь послал нас на это страдание и отказаться от них мы не можем. А сколько дум о семье отрадных, смутных, иногда счастливых, а больше мучительно тоскливых. Сердце щемит и сжимается больно... Что-то будет? И стремимся ли мы и как надо, с каким чувством? Боже, Боже, тебе вручаю семью и себя. Ты знаешь мысли, желания, мольбу мою, ты “се можешь сделать для меня, радостную встречу, прощанье, прекрати междоусобие, мир пошли измученному русскому народу надолго. Но я слуга и раб твой и говорю - да будет воля твоя Господи.
Дописав последнее предложение и поставив точку, Анатолий Николаевич подумал о том, что вот и еще один листок его жизни ушел в небытие. Кто знает, как повернется жизнь и будет ли кому
читать эти записи.
Шесть дней, а точнее суток понадобилось отряду Рейнгарда, чтобы преодолеть двухсотверстный путь от Усть-Мили до Амги по бездорожью и глубокому снегу, при пятидесятиградусном морозе. В три часа утра 29 января в полевом штабе Август Яковлевич поставил задачу перед командирами подразделений. Наступать на Амгу сходу, с трех направлений одновременно: кавалерийский дивизион с восточной стороны, второй батальон с южной, батарейцы и партизаны с западной стороны.
- Братья. – негромко сказал Рейнгард стоя перед своими, освещаемых неровным светом луны, бойцами.
- Красные хорошо закрепились в селе. Их гарнизон – триста пятьдесят штыков, нас – четыреста. У них окопы и пулеметы. У нас темнота ночи и внезапность. Необходимо скрытно, бесшумно, без
единого выстрела, подобраться и на штыках ворваться в село. Помните, что сказал великий Суворов: - «Пуля – дура, штык – молодец! Вперед братья! За нами победа!
Скрытые густым лесом на правом берегу реки Амги, отряды заняли исходные позиции. Через тридцать минут, в полной тишине, растянувшись цепью, дружинники вышли на лед реки.
При неверном свете полной луны они бесшумно, как призраки двинулись к селу. Оставшийся на правом берегу, полковник Рейнгард с двумя вестовыми и адъютантом, замерли в тревожном ожидании.
Достав карманные часы, Август Яковлевич посмотрел на циферблат. «Через двадцать минут они должны вступить на левый берег и войти в село» - подумал Рейнгард. Но, как ни вглядывался в противоположенный берег реки, полковник, он решительно ничего не видел. Зашедшая в тучи луна сделала невидимыми наступающих на село дружинников. «Вот и хорошо» - только и успел подумать Август Яковлевич, как в ту же секунду, захлебываясь, длинной очередью ударил пулемет. Вслед за ним раздались сухие винтовочные выстрелы. С другого края села, словно спохватившись, ударил второй пулемет. «Все. Заметили. Сейчас всех положат. Расстреляют прямо на льду». – горестно подумал полковник. Сквозь звуки выстрелов послышалось отдаленное, разрозненное «Ура!»
- Братец! – обратился Август Яковлевич к стоящему рядом вестовому: - Давай на лошадь и во весь опор на тот берег. Разузнай что там.
Вестовой, вскочив на стоящую поодаль лошадь, ударами нагайки послал ее вперед. Осатаневшее от боли животное, в длинном прыжке бросилось вперед, чуть не сбросив с себя всадника. Прошло десять, двадцать минут. Перестрелка стала затихать. Замолчали фланговые пулеметы красных, и лишь редкие одиночные выстрелы нарушали тишину ночи.
«Все! Погибли! Пропали люди!» - в отчаянии подумал полковник, как вдруг услышал вначале слабый, а затем уже более громкий топот копыт и радостный крик вестового: - Ура. Наши взяли!
Прискакавший с обмороженным лицом вестовой, подъехав, спрыгнул с лошади и радостно доложил:
- Взяли наши Амгу! Взяли!
- Спасибо тебе братец. Большое спасибо. – проникновенно сказал полковник и, оглядев вестового, добавил: - Шапку то где потерял? Лицо вон все обморозил. Снегом, снегом разотрись.
Перебравшись на другой берег, Август Яковлевич удивился поспешному отступлению красных. Амга была хорошо укреплена. По переднему краю обороны отрыты одиночные окопы - ячейки, за ними окопы в полный рост, ходы и блиндажи, а так же хорошо оборудованные пулеметные гнезда с бойницами. Такие укрепления давали прекрасную возможность удерживать данный населенный пункт бесконечно долго.
Через час подвели итоги боя: Убито двое красных и двадцать два дружинника. Раненых много и с той и с другой стороны, их еще не успели подсчитать. Пленных – шестьдесят человек. Трофеи – 10 пулеметов, гранаты, 120 винтовок 50000 патронов и продовольствие. Удивляло еще и то, что прошло почти два часа после окончания боя, а на улицах Амги не было ни одного местного жителя. Складывалось впечатление о том, что их либо насильно выселили из села, или все они до единого ушли вместе с отступающими красными. И лишь когда рассвело, на улицах появились редкие, торопливо идущие по своим делам сельчане, опасливо оглядывающихся на дружинников. Проконтролировав расстановку постов по периметру села, Рейнгард глядя на пустые улицы, доверительно сказал Грачеву: - Георгий пройдись ко ты по селу, поговори с местными жителями, а заодно и разузнай, где можно расквартировать дружину.
- Хорошо Август. Обязательно сделаю. А по пути наведаюсь в отряд Артемьева, посмотрю, как там дела.
Отдав честь, Грачев резко повернулся и направился к центру села. Миновав несколько домов, он наугад толкнул калитку и вошел во двор добротного, рубленного в лапу дома. Вышедшая ему навстречу молодайка, завидев его, испуганно метнулась обратно в дом. Неспешно поднявшись на крыльцо, Грачев обмел ноги стоящим на крыльце веником и громко постучал в дверь. Не услышав ответа, он, открыв дверь, вошел в просторные сени. Оглядевшись, он заметил дверь, ведущую в дом. Постучал и, не дожидаясь ответа, открыв ее, вошел в комнату. За большим, чисто выскобленным столом сидела вся семья во главе с хозяином. Хозяин – крепкий, не более сорока лет крестьянин, насторожено смотрел на военного в форме полковника. Простоволосая хозяйка ахнув, накинула на голову платок и прижала к себе двоих детей.
- Здравствуйте хозяева! – громко и приветливо поздоровался Грачев и, не услышав ответа, произнес: - Мир и достаток вашему дому.
- И вам доброго здоровья. – услышал он в ответ от хозяина.
- Разрешите присесть. Я, всего несколько часов, как из боя, да и переход наш был не близким.
- Садитесь к столу, чего уж там стоять. Оно то и правда, что в ногах правды нет. – предложил хозяин.
Грачев раздевшись, подошел и присел на лавку, стоящую у стола.
- Зинаида! – спохватился хозяин, и строго поглядев на жену, добавил: - Ну, ко те быстро сгоноши человеку чайку да что нибудь покушать. – приказал жене хозяин, и внимательно посмотрев на гостя, спросил: - А вы кто ж такие будете? Что за власть такая?
- Мы то? – удивленно спросил Грачев и, поняв по выражению лица хозяина, что тот действительно не знает, произнес: - Мы Сибирская Добровольная дружина. А вы что ль не слышали о нас?
- Слыхать то слыхали. Только вот не думали, что это вы наше село заняли. Как стрельба то ночью зачалась, так подумали, что это опять белобандиты, а это вы, братцы, ну и, слава богу.
- А кого же вы зовете белобандитами? – поинтересовался Грачев.
- А вот, в прошлом году были у нас такие, командирами у них были Коробейников да Артемьев. А начальником штаба у них был капитан Занфиров. Офицеры у них были все русские, только их немного то было, а солдаты – якуты. Так те здорово изгалялись над нами – русскими крестьянами. Все грозились нас выслать в Советскую Россию.
Тем временем в комнату вошла хозяйка, неся в руках дымящийся самовар. Пока хозяева накрывали на стол, Грачев думал об Артемьеве, о том какие плоды принес его ярый национализм в отношениях между простыми русскими крестьянами, издавна населяющие эти края и такими же простыми коренными якутами и эвенками. Думал и все больше убеждался в том, что Артемьеву не место в дружине.
Расставив на столе крупно нарезанный ржаной хлеб, коровье масло, и разлив по кружкам круто заваренный ароматный чай, хозяйка, сославшись на дела, удалилась. Хозяин, пригласив гостя чаевничать, виновато извиняясь, произнес:
- Вы уж нас простите, только чай у нас без сахара. Давно уж нету. Как началась эта заваруха со сменой власти, так сахар пропал, да и не только он, много чего пропало.
Он вздохнул, немного помолчал и, горестно кивая головой, произнес: - Да уж о сахаре ли печалиться, что его нет. Тут жизни не стало!
- Одну минуту! – весело сказал Грачев. С видом фокусника он достал из кармана и протянул ребятишкам большой кусок сахара. При виде лакомства глаза у них загорелись и уж совсем осмелев, они одновременно протянули к нему свои ручонки.
Цыц! – строго прикрикнул на них отец. И уже мягче добавил: - Мать разделит, как нужно.
Прихлебывая с блюдца ароматный, старых запасов чай, Грачев, спохватившись, сказал: - Ой, да как же это я вошел в ваш дом и не представился. И привстав с лавки, назвал себя.
Селезнев Иван – так же встав со своего места, произнес хозяин и протянул руку Грачеву.
- А, что Иван, много то русских в селе? – после знакомства спросил он у хозяина.
- Да почитай все село. Еще в прошлом веке наших предков сюда с Сибири матушки переселили на строительство тракта. Так тут и осели.
- Послушай Иван! А староста в селе есть?
- Это председатель что ли?
- Ну, вроде того.
- Есть, если конечно с красными не сбежал.
- Так вот Иван. Будет у меня к тебе одна просьба. Ты уж разыщи его и скажи, что бы завтра в полдень назначил сельский сход в здании церковно-приходской школы. Я бы и сам отыскал его, но дел много. Да и устал я за ночь здорово, надо бы хоть часок поспать.
- Так вы тут у нас располагайтесь, а я тем часом разыщу его и передам ему ваш наказ. – радушно предложил хозяин. Было бы глупо отказываться от столь заманчивого предложения, поэтому Грачев с радостью согласился. Согнав с лежанки русской печки, уже забравшихся туда детей, хозяйка, постелив овчинный тулуп и подушку, предложила: - Залазьте на печь. Вам там хорошо будет.
Забравшись на печь, и едва смежив глаза, он моментально уснул. Уснул так быстро, что даже не услышал, как стукнула входная дверь за вышедшим на улицу хозяином.
Как не велика была его усталость, как не короток был сон, но, едва заслышав скрип двери, Грачев моментально проснулся. Привычно достал из кобуры револьвер и уж потом поглядел на дверь. Завидев на пороге вернувшегося из села хозяина, он легко соскочил с печи на пол.
- Так разбудил, выходит я вас. – смущенно сказал Иван.
- А, не обращай на это внимания. Некогда мне рассыпаться. Ты лучше расскажи, нашел старосту, или нет? – нетерпеливо спросил гость.
- Нашел, нашел! Как не найти. И наказ ваш передал, как вы велели. – радостно произнес хозяин. И еще больше оживляясь, добавил: - Он сказал, что самолично все дома обойдет и всех сельчан оповестит. А еще он просил спросить, как мол, с бабами на собранию можно?
- Нужно, - коротко ответил Грачев и, посмотрев на вышедшую из-за занавески жену Ивана, весело добавил: - со своими бабами конечно!
Хозяин дома рассмеялся, и вслед ему смущенно заулыбалась жена. Тем временем, полковник, одевшись и поблагодарив хозяев, подошел к двери.
- Ну, что ж. Надолго не прощаюсь. Надеюсь, завтра с вами снова увидится. – сказал он. Затем, поднеся правую руку к виску, отдал честь и шагнул за порог.
Улица встретила его разыгравшейся поземкой. Низко нагибаясь, Грачев шел против ветра, направляясь к центру села. Заметив новобранца из отряда Артемьева, он поинтересовался у того, где расположился их отряд.
- Да тут, однако, недалеко. – ответил тот и предложил: - Пойдем, однако, покажу. Шагая по заснеженной улице вслед за партизаном, Грачев обратил внимание на раздутые карманы шинели новобранца и на его не твердую походку. Ускорив шаги, он хотел, было остановить его, но новобранец, неожиданно свернул в сторону и взошел на крыльцо большого, в два крыла, дома. Войдя за ним в дом, Грачев очутился в квадратном коридоре, по обе стороны которого находились закрытые двери. Услышав за одной из них нестройные голоса, он толкнул ее и вошел в комнату. В нос ударил запах сивухи. Поморщившись, Грачев громко сказал: - А, что бойцы? Гуляем?
Обернувшись на голос, те нимало не сумятясь, продолжали разливать только что принесенную водку. Один из них пьяненько улыбаясь, подошел к Грачеву и заплетающимся голосом предложил: - Давай брат, выпьем за победу!
- Нет, дружинники пить я с вами не буду! Да и вам не советую, а вот с командиром вашим я поговорю.
- А сто с ним говорить, однако! Он уже спит вон там. – сказал один из них, и махнул рукой в сторону маленькой двери. Полковник, не обращая внимания на не трезвых партизан, подошел к двери и толкнул ее. В полутьме комнаты он с трудом разглядел кровать и лежащего на ней Артемьева. Подойдя к кровати, он попытался растолкать пьяного, но, поняв бесполезность своих попыток, тихо выругавшись, вышел из дома.
Его путь лежал теперь к окраине села, к укрепрайону. Туда, где расположился батальон полковника Рейнгарда. Проходя мимо часового, он поинтересовался, где расположился штаб батальона. Получив ответ, он направился в сторону одиноко стоящего небольшого домика. Поднявшись на невысокое крыльцо, он постучал в дверь и, получив ответ, вошел в комнату. Август Яковлевич стоял у топящейся печки, зябко обхватив себя за плечи руками. Завидев вошедшего, он шагнул на встречу и спросил: - Ну, как дела? Рассказывай.
Грачев присел на предложенный ему табурет и, потянувшись в карман за портсигаром, односложно сказал: - Плохо.
Заметив его движение, Рейнгард произнес: - Кури Георгий. Кури. И рассказывай, что плохо?
- Плохо то Август, что наши новобранцы из отряда Артемьева, во главе со своим командиром пьют водку и шарахаются по деревне в ее поисках. Сам Артемьев уже спит без задних ног. Местное население все это видит. Так выходит, какое же у них будет мнение о нас.
- Георгий! Нужно срочно арестовать Артемьева и его банду!
- Нет, Август! Нет! Сейчас нельзя. По моему мнению, самое лучшее, что можно сейчас сделать – это выставить вокруг их дома охранение, с целью недопущения их блуждания по селу. Если же арестовать их сейчас, может подняться стрельба, а этого быть не должно!
- Хорошо Георгий! Будь по твоему. Дождемся до утра. Как говорится – утро вечера мудренее. Но все же каков стервец этот Артемьев. Я откровенно не поверил тому, что ты рассказал мне в Нелькане. А теперь верю.
- Это еще не все Август. Я сегодня разговаривал с местным крестьянином, так он мне поведал, о том, что тут творилось полгода назад.
Август Яковлевич вопросительно посмотрел на Грачева. А тот глубоко затянувшись папиросой, продолжил: - Артемьев со своим отрядом входил в состав партизанского отряда Коробейникова. Причем его отряд составлял преимущественную часть в соединении корнета и был сформирован сугубо из местных жителей – якутов, тунгусов и эвенков. Ты помнишь Август, я тебе приводил высказывания Артемьева. Так вот, все эти слова повторяли его рядовые бойцы, грозясь выслать русское население за пределы Якутии. А бойцов этого отряда здесь, в Амге, называют ни как не иначе, как белобандиты.
- Так может быть все же арестовать их всех? – в сердцах воскликнул полковник Рейнгард.
- Не сейчас. Не время. Дождемся подхода основных сил Дружины. Пусть Пепеляев решает, что делать с этими «добровольцами».
Высказав свое мнение, Грачев встал и подошел к окну. Попытавшись, что-то рассмотреть на улице, но так и нечего не увидев, сквозь замершее стекло, он неожиданно сменил тему разговора и спросил у Рейнгарда: - Как думаешь, почему красные, так легко сдали Амгу?
- Все просто. - ответил Август Яковлевич и, помолчав, добавил: - Они остались без своего командира. Строд взяв с собой полусотню бойцов, за два дня до нашего нападения, ушел в разведку. По заявлению пленных, наше появление на льду Амги не насторожило их. Они приняли наших дружинников за своих красноармейцев, возвращающихся из разведки. Поэтому и подпустили наших бойцов так близко. А когда поняли свою ошибку – было поздно. После короткой перестрелки их гарнизон, бросив свой арсенал с оружием и раненых, бежал на Алдан, в сторону Петропавловска. Я предполагаю, что и Строд сейчас там.
- Теперь понятно. – произнес Грачев и, улыбнувшись, добавил: - Что ж выходит удача на нашей стороне и красавица Фортуна нам улыбается. Август Яковлевич весело рассмеялся шутке приятеля. Потом, вспомнив, спросил: - А как настроение в селе?
Грачев обстоятельно рассказал ему о крестьянине Иване Селезневе и сообщил о том, что завтра в полдень, в церковноприходской школе состоится собрание жителей села. Выслушав его, Рейнгард сказал: - Георгий, я думаю о том, что лучше тебя с этим делом никто не справится.
- С каким делом? – не понял его Грачев.
- Да с проведением собрания с местными жителями. – невозмутимо ответил Рейнгард.
- Ну Август, ты даешь! – только и смог сказать Грачев.
- Нет, ты сам подумай Георгий, кому, как не тебе. Дело это довольно деликатное, а у тебя опыт общения с людьми. И вообще, ты хотя и профессиональный военный, но в душе дипломат. Не зря тебе так доверяет Пепеляев. Ну, кому, как не тебе. Не Артемьеву же доверить такую работу.
- Ну, уж нет! – воскликнул Грачев: - Была бы моя воля, я бы его вообще людям не показывал.
В полдень следующего дня в здании школы собралось много народа. Настолько много, что некоторым не хватило места. Собранием руководил председатель сельского совета. Небольшого роста, тщедушный, он долго не мог навести тишину в переполненной школе. Наблюдавший за этим Грачев, не выдержал и вышел вперед. Оглядев собравшихся сельчан, он поднял правую руку вверх, призывая их к порядку. Гул голосов начал стихать.
- Граждане! – обратился к собравшимся крестьянам Грачев. И в помещении наступила полная тишина.
- Мы Сибирская Добровольная дружина, пришли на эту землю по зову простых людей, томимых диктатурой большевиков.
- Это кто же это вас звал? – раздался насмешливый голос из зала. И этот же голос, сквозь громкий смех присутствующих, добавил: - Что-то я не припомню, что бы кто-то из нас, вас звал!
- Нас позвало сюда ваше правительство – Временное Якутское Областное Народное Управление – спокойно, словно предвидя этот вопрос, ответил Грачев.
- 184 -
- Надеюсь такие фамилии, как: Ефимов, Тимофеев–Терешкин, Куликовский, Эверестов и Ксенофонтов вам известны? – всматриваясь в лица, спросил Грачев.
- Слышали, знаем! – вразнобой послышались голоса из зала.
- Так вот граждане крестьяне, отныне вы свободны и сами в праве решать, как вам жить. Наша дружина призвана служить вашим интересам. Ее задача и назначение сугубо военное. Гражданские
дела нас не касаются. Мы выполняем задачи поставленные перед нами ВЯОНУ. Вам же предстоит выбрать для себя органы местного самоуправления и жить по своим законам.
- Это земство, что ли? – перебил его вопрос из зала.
- Если желаете назвать это «земством» – пожалуйста. Хотите назвать «советом» – пожалуйста. От того, как вы назовете свой орган самоуправления, ничего не измениться. Лишь бы это был действенный орган вашей власти – подчеркнул он: - и в него входили достойные, пользующиеся вашим уважением люди. – ответил Грачев.
- Так это, что ж и коммунистов можно?
- А почему нет. Можно, если они достойны вашего уважения
Не ожидая такого ответа, сельчане замолчали, и в зале наступила тишина. Потом, тот же мужской голос, выкрикнул: - Вот это власть твою мать! Не такая власть - она нам всласть! И зал разразился хохотом. Смеялись все. Грачев, перекрывая своим голосом, шум и хохот, улыбаясь, громко сказал: - Вот дорогие мои братья сибиряки. Теперь вы знаете кто мы и для чего мы здесь. В ближайшие дни сюда прибудут ваши земляки: Попов Семен Петрович и Куликовский Петр Александрович, я надеюсь, что они вам хорошо знакомы.
Зал одобрительно зашумел. Сквозь шум голосов раздавались выкрики: - Даешь Куликовского! Даешь новую власть!
Грачев попытался закончить свою речь, но, поняв, что это бесполезно, молча пошел сквозь толпу крестьян к выходу. По пути ему восторженно пожимали руки, радостно похлопывали по плечам местные жители.
Спускаясь по ступеням крыльца, он заметил стоящих поодаль дружинников во главе с Рейнгардом. Завидев Грачева, тот со словами: - Что там за шум? – поспешил к нему на встречу.
- Все хорошо братья. Все хорошо! Это местные жители обсуждают, как им теперь обустраивать свою новую жизнь.
- А как они приняли приход нашей дружины?
- Вначале насторожено, но сейчас я думаю, что с восторгом. – улыбаясь, ответил Грачев.
Шестого февраля после полудня торжественным маршем, с развернутым знаменем, в Амгу вошли основные силы дружины. Яркое солнце золотило купола, отстроенной после пожара в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году, местной церкви. Широкая улица села была заполнена народом. Хлебом солью встречал их выбранный накануне новый староста села Иван Селезнев. Радушно улыбаясь, он преподнес по старинному русскому обычаю, командующему дружиной свежеиспеченный каравай. Широко перекрестившись, Пепеляев попробовал кусочек, предварительно обмакнув его в соль. Поблагодарив старосту за хлеб-соль, и передав каравай стоящему рядом адъютанту, он взошел на небольшое возвышение из утрамбованного снега.
- Сельчане! – взволнованно сказал он.
- Вот и пришел тот час, когда вы снова свободны! Когда вольны вы в ваших действиях и поступках.
Сейчас только от вас зависит ваше же будущее и будущее ваших детей. Коммунистическая зараза, как чума расползлась по нашей милой Родине. Она уже уничтожила миллионы наших сограждан, и если ее не остановить, она погубит всех. В чем же ее сила? А сила ее в ее ненависти. В ненависти к
вере нашей православной и к простому народу. Откуда еще ее сила? Ее сила в тех - кто, не желая, трудится в поте лица своего, хочет иметь все. А это преступный путь, свойственный только разбойникам. Для вас же, для ваших все умеющих рук, вам знающим цену выращенного вами хлеба, этот путь не приемлем. Вы соль земли Русской! За вами великое будущее России. Мы часто слышим о том, что борьба с большевизмом бесполезна, что большевики уже заняли всю Россию. Не правда! Вспомните старину. Бывали еще худшие времена, когда от земли Русской оставалось совсем немного. Но поднималась она и возрождалась усилиями русского народа. Знайте же братья! Уезд от нас останется, но и оттуда возродится и пойдет Русская земля.
Командующий на мгновение замолчал и оглядел стоящих сельчан и дружинников. Чуть поодаль, никем не охраняемые, стояли пленные красноармейцы, из числа жителей Амги. Задержав на них свой взгляд, Пепеляев продолжил свою речь: - Братья! Враг наш коварен и хитер. Под видом
заботы о благе народном, несет он распри и смерть русским людям. Только нехристь может пожелать худого брату своему. Рассорив народ русский, большевики крамольными мыслями натравили брата на брата, и те как слепые бьются не на жизнь, а насмерть. Вот, - он показал рукой в сторону пленных, и продолжил: - стоят те, кто поверил лживым речам большевиков! И сегодня я хочу сказать им. Одумайтесь братья! Вернитесь в дома свои. Тех, кто разделяет наши мысли, я зову в нашу дружину. Тех, кто не хочет изменять своим помыслам, кто остался верен большевикам, преследовать не стану. Им выдадут на три дня продовольствия, и они могут, прямо сейчас отправиться в любой из гарнизонов красных.
Не успел командующий закончить свою речь, как в тишине улицы раздались ликующие крики «Ура! Ура Сибирской дружине! Ура Пепеляеву!»
К вечеру того же дня все бывшие пленные красноармейцы изъявили желание остаться в дружине, приняли присягу и были поставлены на довольствие.
И уж совсем поздно вечером в комнате командующего собрались Вишневский, Андерс, Грачев, Варгасов и Рейнгард.
Речь шла о сводном партизанском отряде Артемьева. В обстановке строгой секретности командующему доложили о состоянии дисциплины и настроениях в отряде.
- Позвольте вас спросить Август Яковлевич, коим образом партизанское подразделение оказалось расположенным в центре села, а не в гарнизоне вместе с вашим отрядом.
- Так вот ведь Анатолий Николаевич. Сразу после взятия Амги, Артемьев самовольно расквартировал свой отряд в здании сельсовета. Затем, не без него ведома, а даже с его участием, в отряде была устроена попойка.
- Вот даже как! – возмущенно воскликнул Пепеляев. Не терпящий спиртного, он сурово пресекал любые попытки выпивки среди своих подчиненных.
- Какие действия с вашей стороны были предприняты, для того, чтобы прекратить это безобразие?
- Совместно с полковником Грачевым мы приняли решение блокировать расположение отряда, выставив вокруг здания посты. Более строгих мер нами не предпринималось, во избежание перестрелки. Позднее Артемьев заверил меня, что подобного с ним и его подчиненными больше не повториться. Поэтому я не стал применять к нему строгих мер, решив дождаться вашего приезда.
- Я разберусь с Артемьевым. Разберусь. – тихо, со скрытой угрозой в голосе, произнес командующий. Он встал из-за стола и широкими шагами прошелся по комнате. Затем, вернувшись к столу, громко сказал: - Отряд Артемьева расформировать. Половину отряда, во главе с Артемьевым, перевести в резерв в распоряжение полковника Андерса и к боевым действиям дружины не допускать. Вторую половину, из числа Усть-Мильских партизан, присоединить к команде полковника Варгасова. Вам полковник, – сказал он, глядя на Варгасова: - создать в своем отряде партизанам такие условия, чтобы они и думать забыли о Артемьевской вольнице.
- Слушаюсь, брат командующий! – встав с места и замерев по стойке смирно, произнес Варгасов.
- Кроме того, Михаил Николаевич – обратился командующий к Варгасову: - вам предстоит с этими людьми совершить рейд в район Чурапчи для сбора разведданных и формирования из мелких партизанских отрядов, базирующихся в тех местах, боеспособного сводного отряда. Задача ясна?
- Да брат командующий.
- На сегодня все. – спокойно произнес Пепеляев и, помолчав, добавил: - Все свободны. Завтра ровно в девять, Артемьева ко мне.
После того, как разошлись по своим подразделениям его помощники, командующий еще долго не мог успокоиться. Размышляя об Артемьеве и о состоянии дисциплины в его партизанском отряде, он невольно вспомнил, тот - уже далекий девятнадцатый год, когда огромные в сравнении с его сегодняшней дружиной, армии Верховного правителя Колчака начали разлагаться. Припомнил он и слова брата, написанные ему после падения Челябинска.
«В ставке, пока я дожидался провода, я узнал, что Челябинск нами потерян, хотя, быть может, и не окончательно. Верховный правитель объяснил мне обстановку на фронте и смысл боев в районе
Челябинска, которые начнутся частью сегодня, частью 28-го. «Генерал Дитерихс, — сказал правитель, — был против этих боев и за отход без боя от Челябинска, но я приказал дать бой. Это риск, — в случае неудачи мы потеряем армию и имущество. Но без боев армия все равно будет потеряна из-за разложения. Я решил встряхнуть армию. Если бы вы знали, что я пережил за эти дни!»
«Да, несомненно! Бездействие способно разрушить любую, самую сильную армию. Но и не только бездействие. Отсутствие веры и идеи, так же, ежели не сильнее разлагают армию, и превращают ее в толпу разрозненных, ищущих только личную выгоду людей. А поэтому нельзя не на минуту давать слабину в службе в армии. Солдат должен быть постоянно занят делом. Его дело - исполнение приказов, а не их обсуждение. А Артемьев, как человек сугубо гражданский, этого не понимает. Держится со своими бойцами запанибрата, чем и разлагает их. Помимо того он все-таки не бескорыстен и люди это видят». - Думал Анатолий Николаевич, уже ложась спать на узкую солдатскую кровать.
Не смотря на напряженный и трудный день, сон долго не шел. Припомнились события последних дней. Стремительный, нелегкий переход дружины в Амгу. И еще совсем недавний сон: короткий, тяжелый, старуха эта страшная, что снилась ему когда-то на Челасине. Ворочаясь, он понял, что не сможет заснуть, встал и запалил лампу. Керосин кончался. Лампа чадила и постреливала искорками.
- Емельян! – позвал адъютанта Пепеляев. Верный Анянов быстро вошел в комнату.
- Звали Анатолий Николаевич?
- Звал братец, звал. Заправь, пожалуйста, лампу. И не сердись, если разбудил.
- Что вы Анатолий Николаевич! Я еще не спал. Мы тут с братом сидим, село наше Кобылай, что в Пермской губернии вспоминаем, чай пьем. Может и вам чайку? - спросил он.
- Принеси, коль не трудно.
Емельян, взяв со стола лампу, вышел из комнаты, оставив приоткрытой дверь. Через некоторое время он вернулся, неся в руке ярко горящую лампу. Следом за ним на пороге появился Сергей, держащий в руках поднос с большой чашкой чая.
- Поставь все на стол. – обратился к Емельяну Пепеляев.
Анянов вышел и плотно прикрыл за собой дверь. В комнате наступила тишина. Командующий любил такие минуты, когда он оставался один. Размеренно тикали на стене «ходики» и почти в так им поскрипывал за печью сверчок. Чай был горяч. Отставив в сторону поднос с кружкой, он достал дневник и раскрыл его.
26 января.
Опять чаще и чаще повторяется приступ тоски, такая тоска отчаянная охватывает всем, что порой кажется, нет больше не в силах переносить. Раньше хоть тосковал о прошлом, и прошлое представлялось в каком-то грустно счастливом отрадном виде, теперь прошлое рисуется как-то особенно уныло, безотрадно, как зимняя длинная, длинная дорога.
Раньше мечтал о будущем, строил планы личной жизни и счастья. Теперь и этого нет. Все так туманно. Какие-то небывалые вопросы встают в воображении, ничего не хочется, прошлое жаль: какой-то горькой, унылой, печальной жалостью. В душе тлеет что-то, искра какой-то надежды. Да
будет воля твоя Господи. Господи боже великий и всемогущий, справедливый и многомилостивый, спасем родину, народ русский православный, прекрати братоубийственное кровопролитие, очисти землю русскую дай мир, отдых земле и людям твоим. Боже услыши меня грешного, дай силу, волю железную разума, творить твою волю научи меня, боже мой, просвети чистым древом креста твоего Боже услыши меня, очисти от скверны, дай мир душам, спаси Россию - яви всему миру в величии и блага твоем.
28 января.
Вчера ездил пешком к ушедшему авангарду. Догнал на 25-27 версте. С утра еще встал больным, болела голова, жар. Лошадь попалась тряская, тупая, седло невозможно изломанное, одно дерево. Утром съел кусок лепешки, до вечера устал до изнеможения и лошадь стала, доехать не удалось.
Весь разбитый остановился в лесной избушке. Разболелся совсем. В избушке грязь, семья пятнадцать человек, все голые, голодные, дети кричат и стонут. Ночью со мной был кошмар приходила какая-то старуха - ужас, какой. Но все-таки два раза я ее отогнал от себя, кричал ужасно я и с криком проснулся. Был очень рад, что прогнал старуху. Мне казалось, что это смерть, помолился.
3 февраля.
Боже, Господи спаси и сохрани. Родину мою - Сибирь и Россию, скорей, скорей, скорей прекрати, смуту, междоусобие, помири всех. Вложи в души русских людей любовь, и прощение очисти землю нашу от зла. Дай мир и власть от Господа. Всех, всех убитых, погибших в дни, смуты прости, упокой, в вечном царстве твоем, ибо не ведали, что творили мы люди твои.
Взяв ручку, Анатолий Николаевич, стремительным почерком начал писать:
6 февраля.
2-02. В 5 часов утра штыковой атакой авангарда и партизан взята слобода Амга. Это стратегический ключ к Якутску. Жители в восторге от добровольцев. В прошлом году повстанцы 3 месяца не могли взять Амги. Добровольцы взяли после часового боя, идя стройно без выстрела по глубокому снегу под огнем девяти пулеметов, точно на параде. Теперь я спокоен за свою дружину и начальников. Сомнения рассеялись. Открываются перспективы на дальнейшее. Огорчен потерей 20 убитых, 32 раненых. Как хочется поменьше крови. Ведь мечта моя - помирить русских людей и веду борьбу исключительно потому, что убежден, что при хозяйничании коммунистов народу погибнет больше чем в организованной борьбе.
Моя мечта - выйти в Сибирь создать сибирскую национальную народно-революционную армию, освободить Сибирь, собрать все Сибирское Учредительное Народное Собрание, передать всю власть представителям народа. И дальше как они решат. Мои убеждения - я народник, ненавижу реакцию с ее местью, кровью, возвращением к старому и пока буду во главе вооруженных сил никогда не допущу старорежимцев. Власть крестьянства, деревни - вот мой идеал. Воплощение старо-русских вечевых начал православия, ополчение национального.
Значок Сибирской нац. нар. армии - белозеленый флаг на одной стороне, красная полоса широкая по диагонали, на другой золотой крест, символ революции заканчивается обращением к Христу и к кресту всей нации и городов Сибири. Братья добровольцы, теперь настало тяжелое время как никогда. Нам нужно братское единение и символом этого единения пусть явится это знамя. На знамени этом изображен крест он будет напоминать нам наш крестный путь, что мы не откажемся нести крест страданий во благо народное. На знамени этом изображен не рукотворимый лик спасителя нашего. В трудные минуты будем молиться на него, он благословит и укрепит нас. Кто знает, что ждет нас впереди? Может этим летом мы уедем вовсе из области и станем мирными гражданами. Тогда это знамя будет спрятано у меня и будет ждать того момента, когда вновь разовьется на просторах Сибири и вновь соберет нас всех под сень свою. Может нам вновь суждено пережить бои, тогда это знамя будет развиваться там, где бойцы будут усталы, где будет трудно...
Братья добровольцы, вы спасли это знамя Вашей кровью, кровью павших братьев, которые незримо присутствуют здесь. Так пусть же осветит его и святая вода Божья, пусть он сделает из этого стяга святыню за которую если будет нужно, и жизнь свою отдадим мы. Брат доброволец, Березкин, вручаю тебе знамя Сибирской добровольческой дружины, нашу святыню. Храни его и никогда не отдавай врагу.
Запись в дневнике Анатолий Николаевич закончил, когда было уже начало четвертого утра.
Утренний разговор с командиром сводного отряда партизан оставил у командующего неприятное впечатление. Артемьев усиленно уходил от открытого разговора, делал вид, что не понимает
- 188 -
тяжести предъявленных ему обвинений. Всеми силами он пытался доказать Пепеляеву важность и необходимость участия партизан в боевых операциях, при этом он старательно ссылся на то, что партизаны являются коренным населением Якутии и их участие в освободительной борьбе
является еще и политической акцией. Но какие бы аргументы не приводил в свое оправдание Артемьев, командующий был непреклонен. Его решение о расформировании отряда было неизменным.
- В таком случае! – вскричал разъяренный Артемьев: - Я увожу своих людей из дружины и организую истинное народное движение!
- Это же, какое движение Михаил Константинович? – насмешливо спросил командующий: - Разбойничье, что ли? Это для вас уже пройденный этап. Не далее, как год назад ваше с Коробейниковым движение, здесь в Амге называли не иначе, как белобандитским. Так что придумайте своим действиям на территории Якутии, какое нибудь другое название. А для того, чтобы никакого движения не было, я сейчас же прикажу разоружить ваших людей, а вас самого арестовать.
Услышав слова командующего, Артемьев изменился в лице. И без того узкие от природы глаза его сузились, лицо побелело, под кожей щек заходили желваки. Опустив глаза, он молча стоял по середине комнаты. Молчание затянулось. Наконец подняв глаза, он произнес: - Анатолий Николаевич. Я осознал всю неправоту своих действий. Я признаю ваше решение правильным и подчиняюсь ему.
Пепеляев внимательно посмотрел на Артемьева. Тот, опустив голову, стоял посреди комнаты. Лицо его снова стало непроницаемым. Командующий, встав из-за стола, подошел к нему.
- Я надеюсь, что ваши слова Михаил Константинович, искренни. – произнес он, и, не отводя взгляд от лица Артемьева, продолжил: - А, по сему, своего решения я не меняю, хотя и оставляю за вами шанс на восстановлении целостности вашего отряда, при одном условии, что вы наведете должный порядок в подчиненной вам части партизанского отряда. Мне хочется верить, что вы способны исправить создавшуюся ненормальную ситуацию в вашем подразделении. Может быть, вам нужна помощь в лице кадрового военного? – внимательно глядя на него, спросил командующий.
- Нет, не нужна. – осевшим голосом, произнес Артемьев, и все так же, не отрывая от пола глаз, добавил: - В своем отряде я сам наведу порядок.
- Ну, что ж, тогда вы свободны. – сухо произнес Пепеляев и с облегчением вздохнул, когда за Артемьевым закрылась дверь.
Двенадцатого февраля были получены сведения, о том, что гарнизон Петропавловска, покинул село, и под командованием Строда направляется в Якутск. На экстренном заседании штаба дружины в полдень собрались: генерал-майор Вишневский, полковник Рейнгард, полковник Андерс и начальник штаба полковник Леонов. Речь держал стоящий у настенной карты командующий.
- По только что полученным данным разведки и от местного населения нам стало известно, что гарнизон села Петропавловского покинул расположение населенного пункта и в полном составе движется в сторону Якутска, для соединения с частями Байкалова. Кроме того, нам известно, что возглавляет отряд, командующий Амгинским гарнизоном Строд. Следовательно, покинувший Амгу гарнизон красных благополучно добрался до Петропавловска и соединился с местным гарнизоном. Таким образом, численность этого соединения противника, возможно, достигает семисот
пятидесяти штыков. Крайне недопустимо соединение Якутского и Петропавловского гарнизонов. А поэтому, - командующий повернулся к карте: - необходимо ориентировочно в этом районе – он обвел место на карте указкой, и, повернувшись лицом к присутствующим, продолжил: - устроить засаду, окружить и удержать до прихода основных сил дружины, отряд Строда. Для этой операции, батальон с инструкторской ротой генерал-майора Вишневского сегодня же отправляется на выполнение задания. Вопросы?
Вишневский, встав из-за стола, произнес: - Нет.
- Садитесь генерал-майор. – поглядев на него, сказал Пепеляев, после чего посмотрел на полковника Андерса.
- Вам полковник надлежит остаться со своим отрядом и полуполуротой партизан Артемьева в Амге. Таким образом, численность вашего отряда будет составлять сто двадцать человек. И ваш отряд - это резерв дружины. Так же на вашем попечении остается госпиталь. Задача ясна?
- Да! – вскочив, ответил полковник.
- Руководство всей операции я беру на себя.
В ранних вечерних сумерках подразделение генерал – майора Вишневского тихо, незаметно для местного населения, покинуло Амгу. Словно растворившись в серой мгле, исчезли за поворотом реки, инструкторская рота и первый батальон Сибирской дружины. Проводив взглядом последнего солдата, Пепеляев вернулся в штаб дружины. Увидев командующего, начальник штаба встал из-за стола и шагнул ему навстречу.
- Приказ о выступлении первого батальона готов? – не громко спросил Пепеляев.
- Да брат командующий.
- И генерал – майор Вишневский успел его подписать?
- Так точно.
- Хорошо полковник. Подайте его мне.
Командующий прочел приказ и поставил на нем свою подпись. Затем, посмотрев на карту, спросил у начальника штаба: - Вести от Варгасова есть?
Есть Анатолий Николаевич. Не далее, как час тому назад прибыл вестовой от Варгасова. Он докладывает, что сформировал отряд численностью сто двадцать бойцов.
- От чего так мало? – поинтересовался командующий.
- Варгасов ссылается на то, что партизанское движение в районе ослабло. Местное население не желает участвовать в боевых действиях ни на стороне красных, ни на нашей стороне.
- Поздно, слишком поздно обратилось Якутское правительство за нашей помощью. И это тому подтверждение. Эх, месяца на три бы раньше, все было бы по-другому.- с сожалением произнес командующий.
- Кроме того, Анатолий Николаевич, Варгасов сообщает, что получил сведения о том, что Чурапинский гарнизон численностью двести восемьдесят штыков, оставил Чурапчу и направляется в сторону Сыланской церкви. Он же, Варгасов принял решение двигаться на Чурапчу для соединения с отрядом генерал – майора Ракитина.
- Что ж решение абсолютно верное. Передайте Михаилу Николаевичу мой приказ. После соединения с Ракитинским отрядом, незамедлительно следовать на Сылань и уничтожить отряд Курашева. Недопустимо ни в коем случае соединение отряда Строда с Чурапинским гарнизоном. Курашова.
- Слушаюсь, брат командующий.- произнес полковник Леонов.
После окончания вечерней службы в церкви, Пепеляев направился в госпиталь. Идя по сельской улице, он любовался ночным небом. Отыскав взглядом Большую медведицу и мысленно отложив на небосводе семь расстояний от рукоятки ее ковша, он нашел Полярную звезду. «Путеводная звезда» - подумал Анатолий Николаевич. И внезапно удивился своей мысли. «А ведь она действительно путеводная. Она указывает на север. И на север лежит наш путь. На Якутск». Мысли его были прерваны внезапной вспышкой света в северо-западной части неба. Вспышка словно замерла на несколько секунд и медленно пропала. «Что это было?» - подумал командующий, как вдруг заметил вторую, но еще более продолжительную. Затем третью. Свет уже не исчезал, он,
словно струился из ночного неба. Затем начал переливаться голубыми и зелено–изумрудными волнами. Волны эти, то вспыхивали, то загасали, и возникали вновь.
- Господи! Да это же северное сияние! – воскликнул командующий. И не отрывая взора от неба, добавил: - Красота, какая!
Вдоволь налюбовавшись игрой света в темноте ночи, он поспешил в госпиталь, проведать заболевшего Куликовского. Еще во время Амгинского перехода у того внезапно поднялась температура. Усилия лекаря дружины ни к чему не привели и его, уже совсем обессиленного, на носилках принесли в село. Свет в окнах местной больнички еще горел. Пепеляев, поднявшись на крыльцо, отряхнул от снега обувь, стоящим тут же веником, толкнул дверь и вошел в помещение.
Спертый запах крови, лекарств и еще чего-то, что присуще только больнице ударил в нос. Поморщившись, Пепеляев пошел по коридору. Пожилая сиделка из местных, завидев командующего, спохватилась и исчезла за одной из многих дверей. Тот час дверь отворилась, и оттуда вышел полковой лекарь.
- Здравствуйте Анатолий Николаевич. – произнес он, протягивая руку командующему.
- Здравствуйте Николай Евграфович. – поздоровался Пепеляев, пожимая руку лекаря.
- Как дела в госпитале?
- Плохо Анатолий Николаевич! Не хватает лекарств. Собственно не то, что не хватает - их совсем нет. Бинты стираем. Постельное белье для раненых, слава богу, местные женщины принесли свое.
Сегодня утром доброволец Рубашкин скончался. Сепсис понимаете, а у меня ничего нет.
- Худо. – произнес командующий и перекрестился. Затем спросил у лекаря: - А, что Петр Александрович? Как он себя чувствует?
- Положение Куликовского стабильно тяжелое. Хрипы в легких, температура. Диагноз, поставленный мною, подтвердил местный фельдшер Домбровский. Так, что остается только ждать и надеется.
- Он в сознании? С ним можно поговорить?
- Да Анатолий Николаевич. Он здесь в седьмой палате, пройдите.
Сопровождаемый лекарем, Пепеляев вошел в палату больного.
- Здравствуйте Петр Александрович! – громко, с порога произнес командующий. Лежащий на узкой кровати Куликовский, медленно повернул голову. Пепеляеву бросилось в глаза, насколько он исхудал. Отросшая за время болезни борода делала его лицо неузнаваемым. И лишь глаза, лихорадочно блестевшие за стеклышками очков глаза, были его – Куликовского. Увидев командующего, больной обрадовался. Пододвинувшись к стене, он освободил место на кровати, для Пепеляева.
- Проходите, присаживайтесь. – произнес он, указывая рукой на край койки.
- Как вы себя чувствуете, Петр Александрович? – спросил Пепеляев, присаживаясь на край кровати.
- Хвастать нечем. – тяжело дыша, ответил Куликовский. Неожиданно он закашлялся. Лицо его побагровело и покрылось испариной. Наконец успокоившись, он спросил: - А, как дела в дружине?
Как встретило местное население наш приход?
Анатолий Николаевич обстоятельно, насколько позволяло время и состояние больного, рассказал ему последние новости. Внимательно выслушав, Куликовский сказал: - Ну, наконец, то! Вот теперь начнутся великие дела. А я, так не кстати заболел.
- Да ничего, ничего. Вы еще поправитесь Петр Александрович. Мы еще с вами повоюем.
- Не знаю, Анатолий Николаевич, не знаю. Внезапно он вновь зашелся в кашле. Сквозь кашель он произнес: - Ступайте голубчик к себе. Прощайте.
Попрощавшись, Анатолий Николаевич вышел из палаты. Идя по больничному коридору, он, как наяву слышал последние слова Куликовского – «прощайте». «Отчего он не сказал до свидания?» - думал командующий, выходя на свежий морозный воздух улицы.
Ближе к полудню тринадцатого февраля в Амгу на взмыленной лошади прискакал вестовой от Вишневского. Прочтя донесение, Пепеляев вызвал к себе начальника штаба полковника Леонова. Протянув ему для прочтения донесение Вишневского, он произнес: - Срочное построение всей дружины. Через час выступаем на Сасыл-Сысыы. Те пятнадцать верст, что отделяют нас от этого места, дружина должна покрыть за два часа. Выполняйте полковник.
Леонов, быстро вышел из комнаты и уже через десять минут командующий услышал сигнал трубы, призывающей к построению.
Сасыл-Сысыы в переводе с эвенкийского языка - Лисья поляна. Было ли это так на самом деле, Евгений Кондратьевич не знал, но когда конная разведка доложила о большом скоплении людей в этой малонаселенной местности, Вишневский понял, что настиг отряд Строда. Повторная разведка подтвердила предположение генерал – майора. Мало того, разведчикам удалось задержать семью Аммосова, последнюю из трех семей населявших и покинувших Сасыл-Сысыы. По словам хозяина,
Иннокентия Аммосова, численность отряда Строда не превышает пятисот человек, но и это количество бойцов чуть ли не вдвое превышала отряд Вишневского. И, тем не менее, не дожидаясь рассвета, Евгений Кондратьевич принял решение атаковать красноармейцев. Те триста метров, что разделяли укрытия красноармейцев от окраины леса, за которой сосредоточился отряд Вишневского, необходимо было преодолеть по открытому пространству и глубокому снегу. Выйдя вперед перед отрядом, Вишневский негромко, но твердо произнес: - Дружинники! Задача перед нами одна. Скрытно, используя каждый бугорок, каждое укрытие, подобраться к лагерю Строда и внезапно атаковать его. Противник численно превосходит нас, но за нами фактор внезапности. Используем это и разобьем большевиков. В случае нашего обнаружения, по моему сигналу ракетой, возвращаемся на исходные позиции.
В предрассветной тишине отряд Вишневского, вытянувшись цепью, стал скрытно подбираться к селению. Нервно куря, Евгений Кондратьевич вглядывался в сторону хотонов. Уже исчезли в сумраке силуэты последних дружинников, как вдруг неожиданно справа и слева, а затем и в центре ударили станковые пулеметы. Сухо, разрознено застучали винтовочные выстрелы, послышались разрывы гранат.
«Красные коим то образом узнали о нашем приходе. Они успели подготовиться» - успел подумать Вишневский, доставая из подсумка ракетницу. Красный свет выпущенной ракеты на минуту осветил всю поляну. В этом неровном, багряном свете, Евгений Николаевич успел увидеть всю картину короткого, но яростного боя. Он видел своих залегших в снег бойцов. Видел озаренные вспышками выстрелов пулеметы красных, изрыгающих из себя свинцовую смерть. Видел разрывы гранат, коими дружинники пытались подавить огневые точки противника. Ракета, догорев, потухла и упала в тайгу за поляной. Звуки боя стали затихать и вскоре на опушке леса появились дружинники, неся с собой раненых. Подсчитав потери, а их оказалось шестнадцать убитых и тридцать пять раненых, Вишневский расположил свое подразделение по северо-западной границе поляны и отослал нарочного с донесением к командующему.
К вечеру того же дня к Лисьей поляне подошли основные силы дружины во главе с Пепеляевым. Теперь уже численный и оружейный перевес был на стороне Сибирской дружины.
Утром четырнадцатого февраля командующий дружины направил командиру красноармейского отряда Строду послание, в котором предлагал свои условия сдачи. В частности он писал: - «Иван Яковлевич. Во избежание не нужного и бессмысленного кровопролития предлагаю сдать оружие. Тем же из Ваших бойцов, кто не захочет остаться на добровольных началах в Сибирской дружине, будет предоставлена возможность идти на Якутск».
Прошло томительных два часа. Парламентеры, отправленные Пепеляевым, не возвращались. Волнение нарастало. Дозорные неотрывно следили за строениями стоящими по середине поляны. Наконец появились парламентеры, сопровождаемые красноармейцами. Через двадцать минут ответ Строда был в руках у командующего. Прочитав его, Пепеляев со вздохом сказал: - Ну, что ж я и не ожидал, чего-то другого. И передал бумагу Вишневскому. Тот, взяв ее, прочитал вслух: - Вы генерал человек умный, и должны понять, что вам не победить Красную Армию. А потому для Вас лучше прекратить напрасную бойню и сдаться. Сдайтесь и вас простят.
- Что ж, выбор сделан. Завтра с утра нас судьба рассудит, а сегодня необходимо обустроить нормальный полевой госпиталь для раненых и дать отдых людям. Завтра с рассветом начнем наступление на Строда со всех сторон одновременно.
Ровно в шесть утра пятнадцатого февраля началась атака на укрепления красных. Поддерживаемые огнем своих пулеметов, дружинники, проваливаясь в глубоком снегу, бросились
на противника. В ответ красноармейцы открыли бешенный пулеметный огонь. Нападающие залегли и были вынуждены отойти назад. До глубокой ночи одна за другой следовали атаки на укрепления отряда Строда, и все они заканчивались неудачей. Лишь в полночь затихли последние выстрелы.
Утро следующего дня было тихим. И эта тишина, прерываемая всхрапыванием лошадей и стонами раненых, угнетала командующего. Едва рассвело, как он был на ногах. Выйдя на опушку леса, командующий при свете дня осмотрел поле боя. Небольшой участок свободной от леса земли, был усеян телами его бойцов. Легкий снежок уже успел припорошить их, и оттого издалека тела убитых,
казались небольшими буграми. «Нужно договориться с Стродом и убрать тела, достойно предав их земле» - подумал командующий, возвращаясь в штабную палатку.
Доклады командиров подразделений были безрадостными. За два дня боев дружина потеряла убитыми и ранеными сто десять человек. Бессмысленность продолжения атак была очевидна, поэтому, подводя итог двухдневного боя, командующий сказал: - Такие потери в дружине не допустимы. Еще два, три таких боя и от дружины ничего не останется. Встретив такое ожесточенное сопротивление со стороны Строда, мы должны изменить тактику и перейти к осаде противника. Время и голод сделают свое дело. Как бы ни был силен дух противника, длительной осады он не выдержит. Организацию осады противника я возлагаю на генерал – майора Вишневского.
Евгений Кондратьевич согласно кивнул головой.
- Вам полковник – командующий, посмотрел на Шнаппермана: - необходимо организовать доставку раненых в Амгинский госпиталь. Соберете необходимую для этого команду. Вам полковник Рейнгард организовать круглосуточные дозоры и разведку местности. Вопросы ко мне есть?
Молчание подчиненных служило тем, что задачи поставленные командующим всем ясны.
Начались долгие дни изнурительной для обеих сторон осады. Трудно приходилось бойцам Сибирской добровольческой дружины, но неизмеримо труднее было красноармейцам отряда Строда. Спустя неделю перебежчик из Петропавловского отряда сообщил, что запасы провианта закончились, и красноармейцы вынуждены питаться павшими животными. Кроме того, растет недовольство среди личного отряда. Всех неблагонадежных Строд изолировал от остальной части отряда. Вся надежда возлагалась на скорый приход помощи из Чурапчи или Якутска. Вести полученные от перебежчика, обрадовали и обнадежили Анатолия Николаевича.
«Еще немного. Еще пару дней и Строд вынужден будет сдаться». – подумал он, но здесь мысли его были прерваны звуками гармошки.
«Что это?» - подумал он и вышел из палатки. Мелодия доносилась со стороны красных. Простенькая, незатейливая мелодия неожиданно прервалась, и вместо неё мощно и уверенно зазвучал «Интернационал». Взвился красный флаг и десятки голосов, подхватив мелодию, запели:
- Вставай проклятьем заклейменный…
- С голодухи воют. – услышал Пепеляев возглас подошедшего к нему адъютанта штаба поручика Малышева. Анатолий Николаевич сурово поглядел на него и сказал: - Не воют Леонид. Поют. Так поступают сильные духом люди! Таких трудно победить.
Двадцать пятого февраля в штаб дружины пришло сообщение о том, что Чурапинский отряд под командованием начальника восточного участка Курашова движется в Амгинском направлении и находится в районе села Елесин. На оперативном совещании дружины было решено ни в коем случае не снимать осады Стродовского гарнизона. А для разгрома отряда Курашова выдвинуть в район Елесина большую часть дружины, численностью четыреста человек. Руководство этой операции взял на себя Анатолий Николаевич. В тот же день его отряд скрытно покинул Сасыл-Сысыы. Ускоренный двухсуточный переход, с небольшими привалами измотал дружинников. И все же в ночь с 27 на 28 февраля, прямо с марша Сибирская дружина вступила в бой с отрядом Курашева. Передовые посты Чурапинского гарнизона своевременно обнаружили противника, поэтому внезапной атаки, на что так рассчитывал Пепеляев, не произошло. После короткого, но ожесточенного боя, командующий был вынужден отвести свой отряд назад.
Во время короткого затишья прибыл вестовой от Вишневского. Взяв в руки пакет и вскрыв его, он прочел: - «По полученным мною сегодня сведениям от полковника Андерса: Якутский гарнизон, под командованием командующего вооруженными силами Якутской республики Байкалова, покинул
город и в полном составе направляется на выручку отряда Строда. Прошу Ваших указаний по дальнейшим действиям». Пепеляев задумался, затем произнес, глядя на вестового: - Передашь генерал – майору на словах. Блокаду Строда не снимать. В ближайшие дни буду у вас.
Он еще раз внимательно поглядел на вестового и спросил: - Ничего не забыл?
- Нет, брат командующий. Разрешите идти!
- Идите капитан. – сказал командующий, и совсем не по-уставному добавил: - Счастливого пути. Едва стих приглушенный снегом топот копыт лошади вестового, командующий, достав планшет начал вглядываться в карту. Пытаясь, сосредоточится на сегодняшних событиях, он неизменно возвращался к одной мысли о том, что сил дружины явно недостаточно для ведения боевых действий с объединенной группировкой противника, а возможности для их ликвидации по одиночке нет.
«Где Варгасов с его партизанами? Где Ракитин с его двумя ротами?» - думал командующий, разложив перед собой на коленях карту. Эх, не мог знать Анатолий Николаевич, не мог, что при первой стычке с передовым дозором Курашова, партизаны Варгасова разбежались, прихватив с собой оружие. А сам Михаил Николаевич с горсткой верных ему людей, метался по тайге в поисках отряда Ракитина. И уж совсем не мог знать командующий того, что отряд генерал – майора Ракитина находится совсем рядом, в двух днях пути от Елесина. Поставленный перед фактом возможного соединения всех сил красных в один сильный отряд, Байкалова, привело Пепеляева к единственной, как ему казалось правильной мысли – немедленно дать бой отряду Курашова. А затем, без промедления двигаться на Сасыл-Сысыы. Вызвав к себе командиров подразделений, он отдал приказ о немедленном наступлении на позиции красных.
И вновь, уже 29 февраля, разгорелся ожесточенной бой, непрерывно продолжавшийся три часа. В том бою не было ни победителей, ни побежденных. Понимая безуспешность своих действий, Курашов и Пепеляев отвели свои войска в разные стороны. Вынуждаемый обстоятельствами, Пепеляев повел свой отряд на соединение с отрядом Вишневского.
Шли восемнадцатые сутки осады красноармейского отряда Строда. Иван Яковлевич недоумевал. Уже несколько дней, как белые прекратили всякие попытки атаковать Лисью поляну. Перестрелки прекратились, лишь лениво перекрикивались между собой противники, предлагая друг другу сдаться. Силы обороняющихся красноармейцев были на исходе, но дух не был сломлен. Иван Яковлевич не любил неопределенности, но сегодня он определенно не знал, что делать. И лишь под вечер он предпринял попытку вылазки в стан врага, выбрав для этого двух бойцов: рабочего из Иркутска, коммуниста Затехина и местного жителя Амги, тунгуса Борисова. Скрытно, накинув поверх себя белые оленьи шкуры, они растаяли в темноте. Прошло не более получаса, как дозорный доложил, о том, что со стороны белых, громко смеясь, движутся два человека. И некоторое время спустя Иван Яковлевич услышал повторный крик дозорного: - Командир! Это наши лазутчики! Наши возвращаются! Строд, вглядываясь в темноту ночи, наконец и сам разглядел, открыто идущих по поляне двух человек.
«А, как же это они?» - мелькнула мысль. «Ведь там белые! Этого быть не может! Неужели Пепеляев снял осаду и ушел?»
Подошедшие вскоре разведчики доложили о том, что белых в округе нет, они покинули Сасыл-Сысыы. Строд, внимательно выслушав их, переспросил Затехина: - Это точно, что белые ушли?
- Товарищ командир. - обиженно протянул тот и, взглянув на Борисова, произнес: - Подтверди.
Маленький, похожий на подростка Борисов, часто кивая головой, путая русские и эвенкийские слова произнес: - Однако наверняка нет, однако. Есщо утром, однако, снялись.
Все еще не веря в происходящее, Строд решил выслать разведчиков повторно, и сам возглавил небольшой отряд из пяти человек. Опасаясь засады, отряд осторожно покинул хотоны и скрылся в лесу. Прошел еще час прежде, чем разведгруппа вернулась обратно. Немедля Строд назначил построение отряда и уже через сорок минут в зыбких утренних сумерках, Петропавловский отряд покинул Лисью поляну, оставив на ней многочисленные бугорки могил.