Март заявил о себе бурным снеготаянием. Тёплое солнце торопилось прогнать зиму. Собирать пожитки было некогда и зима в суматохе, плача по белому снегу, серый снег теряла на ходу. Мужик шёл по широкой улице и вслух бормотал:
- Неважно, что чудной! Наконец-то весной запахло. Какое там! Во всю брызги весны так и бьют в нос. Чую, что душа моя зашевелилась. Скоро щепка не щепку будет наскакивать, плывя в ручьях. Льдины на реках торосами будут стоять, чтобы потом навалиться дружка на дружку. Лёд уже пухнет. Да-а! Наконец-то дождался. Еле дожил до первых лучей солнца. Думал, уже не дождусь. Так любви хочется…
Юрасик жил в дальнем посёлке, именуемом Забывалихой. Домов было много, но жилых - только шесть. Остальные были покинуты хозяевами. Кто на погост ушёл, а кто посноровистие – тот в город подался. На заработки. А там - какой ни какой - кров нашёл. Так и остался там.
Юрасик был однажды женат. В шестнадцать лет девку в стог сена заманил, ей-то было лет восемнадцать, да уговорил переночевать в стогу. Звёзды, луна, изысканные слова. Он это умел делать, - сморили ласковые слова девку. В копне так до утра и кувыркались…Девка потом родила ребёночка, хорошенького. Но в посёлке сразу заприметили, что в ребёночке чего-то не хватает. Через три года так и заявили – ума у него, как у Юрасика. К тридцати годам, если не проявится, - то и не ждите…
А за Юрасиком ходила молва, что он – чудной! Пройдёт, бывало по пустому посёлку, а кто из окна увидит его, выскочит на улицу, и кричит вслед:
- Эй, чудной, далече навязался?
Юрасик оглянётся, вернётся к этому человеку, поздоровается. Начнёт фантазировать да философствовать. Нет, чтобы обозвать его философом или фантазёром, так нет, - чудной! А он не обижался ни на кого. Кто-то в насмешку спросит о здоровье жёнки его, да о здоровье и развитии ребёночка общего. За чистую монету всё принимает, подробно рассказывает, что жёнка его на порог не пускает, а ребёночек, Митяйка - плачет, да просит мамку, что она папку запустила на порог. Говорить-то плохо говорит, а ручонками да пальчиками заманивает. Юрасик начинает увещевать супругу не венчанную с ним, да слова опять же изысканные подбирает. Ан - нет! Не верила Нюрка-то ему. Ни в какую! На порог, ни-ни.
Помогал, чем мог. Да негде было особо заработать. Всё село в одном соку варилось…
Юрасику в то время - двадцать пять. Девок в посёлке в шести домах больше нет. Нюрка-то бабой заделалась. В строгости себя держит. А Юрасик с неё глаз не сводит. Раздобрела Нюрка. Разнесло в разные стороны. Возьмёт Митяйку за руку, и тянет за собой. Тот косолапит, спотыкается, воет:
- Мамка, на руки возьми! Устал… И всё. Больше ничего не говорил.
- Хитрый, - как скажет Юрасик, - весь в меня…
Зароет в воротник от рубашки зарастающий подбородок щетиной, брови насупит, исподлобья глаза черные навострит на Митяйку из дали, ухмыльнётся в усы. Нюрка делает вид, что не замечает, а сама задницей крутит. Знает, стерва, что хоть и чудной мужик, а всё же глаз с неё так и не сводит… Нюрку пять лет тому назад скрутила чахотка. Вдруг таять начала. А, до этого за год, Митяйку в лесу потеряла, он там попал в яму, поломал ногу, так все жильцы шести домов искали, едва нашли, но было уже поздно… Схоронили Митяйку... Зачахла Нюрка…
Этой весной Юрасик решил уйти в город. Здоровый мужик. Красивый. Правда, с бородой лохматой, как Сусанин,- всё по лесу бродил. Бубнил…
Теперь весне радуется. Счастье своё,- чует, этой весной найдёт. Может быть, и Бог поможет. Не один он весны-то ждёт. Может, какая охотница и найдётся на его руки золотые. Кто знает?!
- Неважно, что чудной, - думал Юрасик. Не пью, не курю. Еще могу ребёнка произвести. Всё память кому-то останется от меня...
Наконец-то весной запахло.
Он шёл по широкой улице областного города. Забывалиха осталась далеко позади.
Изображение любезно
предоставлено Яндексом