ОЗЕРО
Почти каждую неделю из поселка была видна чернеющей точкой на заснеженном льду озере человеческая фигурка. Медленно двигалась она по склону сопки. Несколько тяжелых километров проходила девушка по озеру и крутому подъему.
Снег мерцает. По обеим сторонам озера стенами кажутся сопки. На середине подъема на сопку девушка отдыхает несколько минут, успокаивает дыхание и оглядывается кругом. В разрыве охвативших озеро сопок, шапкой сияния накрыт поселок. А дальше за ним, на Авачинской губе проплывают дальние огоньки проходящих судов. Луна бледным ровным светом освещает глубокую, как ущелье, ложбину между двумя сопками. Темно-розовая пена облаков набегает на луну, клубится на ней и, схлынув, исчезает в черноте неба. Кругом тихо. В этой тишине только слышно поскрипывание снега под валенком и свое дыхание.
Цепляясь за торчащие из-под снега верхушки деревьев и кустов. Девушка лезет все выше на трехсотметровую высоту сопки. И вот уже видна труба над зданием солдатской казармы, в воздухе пахнет сладковатым дымом горящего антрацита. Окон казармы не видно, они за высоким снеговым валом. Тяжело дыша, она останавливается у ствола корявой камчатской березы, протянувшей свои ветви в противоположную океану сторону.
В здание казармы вели две двери: одна из них была со стороны склона сопки – в кочегарку. Возле двери в кочегарку она всегда прислушивалась: кто там сейчас – можно наткнуться на дежурного офицера, кочегарку иногда проверяли.
Летом в этом месте шло строительство новой «точки», а зимой поддерживали то, что уже было построено, как говорил старшина «в жилой готовности». Охраны, кроме дневального не было.
Лестница заскрипела у нее под ногами, она спустилась по шатким ступеням внутрь. Дизель еще работал, и под самым потолком светила пыльная лампочка, выхватывая из темноты несколько прямоугольных котлов, переплетение труб, кучу антрацита в углу, носилки для угля, несколько лопат и лом, уголь доставался тяжело – основные запасы были под снегом. Возле котлов стоял топчан покрытый старыми шинелями, она его хорошо знала: нередко разгоряченная, она засыпала тут на несколько часов.
Кочегар спал, завернувшись в тулуп, он просыпался каждые два часа, чтобы подбросить в котлы смоченного угля, или читал газету.
На стук двери и скрип лестницы, он приподнялся и сел на лежанке.
- А! Галка пришла! Садись сюда, Галенька. – И освобождал ей место возле котла, давая погреться. – Пойду позову Сашку. В казарме уже был отбой. Он сейчас придет. Потухнет свет – зажги коптилку.
Кочегар проходил через пролом в стене в недостроенную кухню, и пролезал через «амбразуру» - окно для выдачи пищи в будущую столовую, а том по коридору попадал в спальное помещение.
Свет выключили. На тумбочке дневального горела коптилка – керосиновая лампа, заправленная солярой и страшно чадившая, уже два месяца керосин не подвозили. Кочегар подошел к койке в темном углу и тронул лежашего:
- Галя пришла, прошептал он в самое ухо, - ты подкинь часа в два угольку. До двух не трогай, я много засыпал, пусть весь прогорит. Замоченный в тазу.
Саша быстро оделся.
- Если что, я в кочегарке, - доверительно бросил он дневальному на ходу. – Пойдут проверять, постучи по трубе. – Но проверяли кочегарку редко, никто из офицеров не мог представить, что кому-нибудь захочется взобраться ночью на сопку.
Он достал из правого нагрудного кармана почку «Примы», от лампы, сверху раскурил сигарету и вышел.
2.
Последние месяцы служили кочегар Витя и шофер Саша, до мая им оставалось меньше двух месяцев, а там домой, землякам, в Приморье. Летом Саша водил машину. Но пришла камчатская зима, с глубоким снегом, пургами – и грузовая машина на долгое время потеряла свою ценность. Занесенная до крыши кабины она зимовала в автопарке. На смену ей пришел гусеничный вездеход или тягач, как его все называли. Однообразно течет служба в сопках: заранее известно кто, когда идет в наряд на кухню и дневальным. Зимой работы много: частые пурги заносят снегом так, что иногда старшина берет длинную палку и долго ходит, протыкая снег, ищет место, где еще недавно был вход в склад. Наверное целую «сопку» снега перекидывает солдат за зиму. Вечером уставший возвращается в казарму. Развешивает в сушилке мокрую от снега и пота куртку. Красными, плохо гнущимися пальцами, подшивает подворотничек на гимнастерку, чистит бляху на ремне, пришивает погон. Особенно тягостна такая служба для шофера привыкшего к часто смене мест. Лиц, чувству скорости – своеобразной свободе.
Летом у старшины много было дел в поселке. Шло строительство, нужно было доставать материалы, и они часто ездили туда, спускаясь по трудной петлистой дороге. Там, в небольшом поселке рыболовецкого совхоза, основное занятие для русских и коряков – производство тары: бочек для рыбы.
На камчатке распространенный цвет – черный. Низкий деревянный поселок вытянулся между двух сопок. Сопок – оканчивающимися обрывистыми скалами. Серые деревянные горизонтали между черных вертикалей. Поселок одной стороной выходил к бухте, другой – к озеру. Да еще одна была черная вертикаль – труба над баней. За бухтой лежала черная длинная гряда, а за ней, вдалеке, белые, как щербатые зубы, сопки.
Как-то раз, когда старшина куда-то ушел, Саша выехал задними колесами своей машины в неглубокий ручей с каменистым дном. Ручей соединял озеро и бухту. Через низкий деревянный мост в один накат брёвен шла стройная девушка с букетиком черный камчатских цветов.
- Красавица, помоги машину помыть! – крикнул Саша. Так не хитро они познакомились. Потом стали встречаться. Встречи их были короткими: старшина на полчаса отпускал его к ней, пока улаживал дела.
Жила Галя в общежитии с подругой. Родители ее были на «материке», а она, года три назад, поехала искать денег и счастья на Камчатку. Как все говорили: «за длинным рублем».
С зимы она стала приходить к Саше сама. Сначала брала с собой подругу: не так страшно идти вдвоем. В любой момент с океана мог налететь штормовой ветер и разыграться пурга, скорость ветра при этом такая, что бывает, срывает открытую наружную дверь с петель. Они шли по утрамбованной тропе, по которой солдат водят в поселковую баню. А после пург снег был рыхлый и глубокий, весной он плотнее, и иногда они на склоне сопки проваливались по пояс. В сумерках росомахи подходят к человеческому жилью, чтобы полакомиться отбросами, стащить мороженой рыбы. Зимой можно столкнуться и с медведем-шатуном. Говорили, что год-два назад, где-то, на Золотом перевале медведь задрал гражданского.
Скоро появился Саша, и она встала ему навстречу. Они обнялись, и он чувствуя ее доверчивое тело, целовал в волосы пахнувшие шампунем.
В этот раз Галя рассказывала ему о том, как она с подругой смотрела фильм «Анжелика маркиза ангелов» и «Анжелика и король, как в городе хоронили убитого в Паратунке таксиста. И вслед за автобусом ехал кортеж из нескольких десятков такси непрерывно сигналя.
В два часа ночи Саша встал, открыл дверцу котла, пошевелил кочергой бело-красные угли в котле и подбросил в топки несколько лопат смоченного угля. Эти несколько минут
3.
теплый красный свет освещал лежанку. Галя села на топчане, прикрыла ноги тулупом. В ее светло-серых глазах играли отблески горячих углей.
Когда они прощались, Саша посмотрел на нее карими запятыми глаз, он навернгое был полукровка, сказал:
- Галя, дембиль уже не за сопками, он затянулся сигаретой.
- Ну. – сказала она, так принято говорить на камчатке, предчувствуя что-то важное.
- Скоро плыть домой на коробке. Будь моей женой. – Он говорил мало, но каждое его слово было много раз обдумано бессонными ночами возле тумбочки с коптилкой, когда он дневалил. – Приходи послезавтра, я буду ждать. Если придешь, значит «да».
- А кто у тебя еще дома есть? – спросила Галя.
- Мать, отец, сестренка-пацанка.
Саша смотрел с порога кочегарки, как она в темноте раннего утра начинает спускаться с сопки. Сегодня к девяти ей на работу. Возле кряжистой березы она остановилась и помахала ему рукой.
На следующий день подул ветер с океана, он принес снег, началась пурга. Пурга свистела и раскачивала «каменные» березы, такой вид березы на Камчатке. Снежная завеса застилала все кругом, только за несколько шагов можно было различить дерево, столб, человеческую фигуру. Такие пурги обычно не прекращаются в течение нескольких дней – ветер дул ровно: не утихал, но и не становился сильней.
В этот день, вечером, Саша заступил в наряд по кухне. А утром следующего дня дневальный прервал его сон:
Вставай, пора уже, - Саша почувствовал, как он трясет его за плечо.
- Сколько сейчас? – спросил он в полусне. Дневальные, особенно молодые солдаты, иногда просыпали и будили не в шесть, а позднее.
-Десять минут. – Дневальный ушел к тумбочке и склонился над книгой.
- Через матовые от снега окна, через пургу, силился проникнуть утренний свет. Слышно было, как крутит на улице ветер со снегом.
В тамбуре казармы темно. С трудом он отодрал дверь, она примерзла солдатской мочой. И вот он распахнул дверь во внутрь тамбура, иначе ее нельзя было бы открыть и двери на Камчатке, в основном открываются внутрь. Перед ним в проеме стояла сплошная стена снега. Только между притолокой и верхним краем снега осталась узкая щель.
Осыпая снег в тамбур, он вылез наружу, захлебнулся воздухом. Все кругом: земля, небо - белый ветер.
Кухня и столовая были оборудованы в недостроенном убежище, до них всего метров сто, шагов двести, зимних шагов.
Ветер слепит глаза снегом. Деревья призрачно проявляются на пути, утоптанной бровке, и через несколько шагов силуэты их растворяются. Вот справа показалась будка склада горюче-смазочных материалов – ГСМ, это верный ориентир.
Дверь в кухню оказалось занесло за ночь снегом. Саша зашел в соседний бункер, открытый трехстенный бункер, и через него пролез в кухню. Вокруг походной кухни на колесах намело столько снега через разбитое окно, - его разбил повар, чтобы из кухни выходил дым, когда бывала плохая тяга, - что прежде чем растапливать, он взял лопату и откидал снег от топок.
В кухне очень темно, темнее, чем в сумерках раннего утра, и он на-ощупь набрал дров из шкафа, наколотых им накануне из огромных плах каменной березы, полил соляркой. Достал спички. В коробке гремели три спички. Ему их передал предыдущий рабочий по кухне, а тому дежурный офицер. Тягач-вездеход давно не гоняли в город, и их команда сидела в сопках без табака и спичек. Докуривали бычки. Вытряхивая их трубчатых ножек кроватей.
4.
Первая спичка сломалась, две других вспыхивали и моментально гасли, их задувало сильным сквозняком. Нужно было возвращаться в казарму за огнем.
Часы у дневального на тумбочке показывали без пятнадцати семь.
- Уже затопил – удивился дневальный отрываясь от книги. «Хорошо ему сидеть и читать» - подумал Саша.
- Во сколько будет подъем? – час подъема из-за погоды иногда переносили.
- Наверное в восемь, как и вчера.
- Это хорошо, что в восемь, у меня печи не разжигаются.
- Солярки нет?
- Солярка была – вышла, спички отсырели, - соврал он. А у тебя нет спичек? – спросил Саша, зная, что у него их нет. Неужели ни у кого действительно нет?
Они посмотрели у некоторых курящих в карманах, но спичек не было.
- Если у тебя осталась соляра, можно сделать факел, сказал дневальный.
- Уже и соляры нет, всю вылил на дрова.
- А бензиновый быстро прогорит, не донесешь.
В ГСМе занесло отверстие в емкость с солярой. Можно было набрать только бензин, они оба об этом знали.
- Нужно еще за бензином сходить, - Саша вышел.
В будке6 он опустил шланг в емкость с бензином и начал качать. Послышалось втягивание и бульканье. Струйка вылилась в чайник и прекратилась. Было слышно, как где-то засасывает воздух. Шланг составной, и в месте соединения подсасывало.
Пришлось снять рукавицы на меху, - пальцы стали на холодной проволоке, она с трудом подавалась. Он замотал проволоку крепче. Попробовал качать: звуки втягивания, голубоватая струя полилась в чайник, шибануло в нос запахом бензина.
Чайник с бензином Саша поставил в тамбуре казармы. Теперь нужно сделать факел. Паклю нечего искать, он выдернул кусок из щели в стене. Нужен был металлический прут, а где его взять?
- Дай кинжал?! – попросил он дневального, - больше не на что намотать.
Дневальный вынул из ножен и протянул ему обоюдоострый армейский штык. Саша покричал через «амбразуру» своему земляку Виктору в кочегарку, и тот вынес скрученную горящую бумажку, подожженную от углей. Факел вспыхнул в тамбуре, бензин горящими каплями стекал на обледенелый пол.
Ветер качал, сшибал с ног, Саша шел проваливаясь по колена в белые крупинки. С трудом вытаскивал валенки, иногда падал, вытянув вперед руку с факелом. По дороге к кухне факел быстро прогорал и нужно было подливать бензин из чайника на красные искры в пакле.
Факел вновь вспыхивал, ветер рвал пламя и струя из чайника загоралась.
В девять часов был завтрак и Виктор зашел на кухню.
- Ну, как ты сегодня? Быстро разожглось?
- Ничего, нормально, - Саша подкинул в топку несколько поленьев.
Галя жила в комнате с подругой – черноволосой маленькой девушкой-корячкой. В домике-общежитии совхоза – еще было несколько комнат с жильцами и кухонька. Из их окна виднелась частица бухты. По ней проплывали из Владивостока теплоходы «Советский Союз» или «Русь». И тогда Галя частенько говорила:
- Какие-то «умные» приехали. – А когда теплоход проходил назад, то – Какие-то «глупые» уехали.
В этот день Галя собиралась идти на сопку. Напрасно подруга уговаривала ее:
- Галка, ты ничего не соображаешь, не ходи – собьешься, пропадешь. Ветер то с «Тихого», может эта пурга еще дней пять будет.
5.
- Дорогу я знаю: от бани – прямо по озеру, там наткнусь на берег, найду ложбину между сопками и вдоль нее наверх – на сопку. Там высокая береза, а от нее, ты же помнишь, казарма – рукой подать. –Она как бы старалась представить себе путь, мысленно проигрывала его.
- Да подождет тебя твой Сашка. Я, конечно, понимаю, солдатик, он чистенький, не то что моряк или какой-нибудь портовый бичара, но тащится из-за этого на сопку? В пургу!
Подруга была права: можно и подождать. Стоило выйти на несколько минут из дома, как одежда становилась белой. Снег бил в лицо, залеплял глаза, таял на лице, пригоршнями набивался в карманы ватника.
Но вечером, как обычно, из поселка на озеро вышла хрупкая фигурка. Это была Галя. Сила любви подталкивала ее: «Он ждет меня».
И в пути она думала о том, как может сложиться их жизнь с Сашей, пурга не мешала мыслям. Любовь может помочь справиться с пургой, преодолеть снежные преграды, но бессильна против собственных сомнений. А сомнения были. Она понимала, что она у него первая женщина. И хотя он показывал ей фотографию симпатичной девушки, с которой переписка у него прекратилась, говорил ей, что у них были близкие отношения, а какой же солдат сознается, что у него никого не было, но она чувствовала, знала, что она у него первая. Она же со многими уже встречалась и там, на материке, и здесь в Петропавловске – знала почти все стороны любви. Любовь, любовью, но я постарше его на год, и Сашка своего не отгулял, - думала она, - как у нас сложится жизнь, если мы соединим свои судьбы?». Но сильнее сомнений было в ней желание видеть его, быть с ним.
Дорогу она знала хорошо, но ориентироваться стало трудно, если только по ветру, он дул с одной стороны и хлестал ее снегом по щеке, по носу, задувал сквозь платок в ухо. Ноги вязли в зыбком снегу. Она шла согнувшись, а когда поднимала голову, то не видела ничего, кроме снежной пляски под свист ветра.
Неожиданно Галя наткнулась на крутую стену, так надуло снег возле берега озера. Здесь у подножья сопки ветер слабел, но сугробы нанесло большие и глубокие. Спотыкаясь, падая, она бродила возле снежной стенки, искала ложбину.
На склоне сопки, куда она все же выбралась, ветер прибавил силу. Чем выше она поднималась, тем труднее было передвигаться. При каждом шаге напор воздуха старался повалить ее вниз, сбивал дыхание. Но когда Галя уставала, она подставляла ветру свою спину, и он поддерживал ее легкое тело.
Наверху она почти ползла по снегу – так часто она падала, хватаясь за рыхлый снег рукавичками. И опять она сбилась – снежная пелена – как повязка на глазах. Там – в чаше озера – она не могла сбиться, в любом случае наткнулась бы на берег, а здесь – нет верных примет. Галя несколько раз меняла направление и ни о чем не думала. Могла бы заплутать, но неожиданно зацепилась валенком за что-то острое, колючее – нащупала рукой колючую проволоку. Только автопарк обнесен колючей проволокой, она это знала. И расположение его она примерно знала. «Отсюда рукой подать до ГСМа, а там и до казармы» - обрадовалась она.
Дверь в кочегарку была заколочена. Витя-кочегар отдирает гвозди топором, ругает пургу и неподдающиеся гвозди.
Чтобы с петель не сорвало, - дверь открывалась наружу,- говорит он как бы извиняясь. Галя вошла в кочегарку и вместе с ней, в открытую дверь, вошел сугроб снега. Горела коптилка. Галя села на разостланный на топчане овчинный тулуп, привалилась к котлу.
Когда Витя пошел за земляком, она достала зеркальце: на нее глянуло красное, посеченное снегом лицо. Коротким, тупо обгрызенным карандашиком, послюнявив его в чуть дрожащих после напряжения руками, подвела веки.
6.
А в это время Саше уже снился первый сон, он заснул, как только лег. Снились белые домики на зеленых сопках, желтая вода Владивостокской бухты. Во сне он чувствовал мягкую теплоту в сени раскидистых деревьев грецкого ореха, видел розовый цвет белых акаций поселка Пограничный, что под Владивостоком.
- Неужели пришла!–Саша резко сел на койке, услышав шепот земляка в свое ухо. Посмотрел на засыпанные снегом окна. Ветер по-прежнему высвистывал пронзительную песню и нервно стучал полу-оторванной рейкой по крыше. «Пришла» - билось, выстукивало в его груди.
Утро пробилось сквозь налипший на стекло снег. Сиреневым светом засветилось маленькое окно под потолком. При этом бледном освещении стало видно Галину голову с разметанными русыми волосами по черной овчине, «Я еще не жена твоя, а уже устала от тебя», - сказала она Саше
Когда они вышли из полутемной кочегарки, им плеснуло в глаза ярким солнцем и ослепительно белым снегом. Под синим небом лежали горбатые белые сопки. А за черной Авачинской бухтой острилась тоже белая, сверкающая – Корякская сопка. В поселке за озером бежали в небо и растворялись тонкие белые дымки. Кругом было так тихо, что было слышно, как из поселка через озеро доносится музыка.
Майский день. Пахнет влагой и первыми проталинами в снегу.
Саша чистит бункер возле кухни.
- Домой! Домой! – кричит дневальный, он бегом приближается, гремя ножнами на ремне, и все кричит:
- Гнетнев, домой! – сам рад той хорошей вести, которую несет.
Срочно нужно было отправить двоих в штаб части. И документы уже оформляли на земляков-приморцев: Сашу и Витю.
Около казармы стоял старшина.
- Коробка отвалит после обеда, - он улыбнулся. – Полчаса на сборы. Тягач сейчас подгонят, поедем в часть.
- Товарищ старшина, - голос у Саши дрогнул, он посмотрел старшине в глаза: не мелькнет ли в них понимание:
- Можно в поселок. Проститься.
- Ты, что, Гнетнев, домой не хочешь? – но понимание мелькнуло в глазах. – Разрешаю, если бегом туда и обратно – вся любовь и сиськи набок.
Саша побежал по таявшему снегу, разлетавшемуся ледяными брызгами, по тропе, превратившейся в ледяную бровку. Соскользнув, он проваливался по колено, хватая голенищами сапог прозрачную ледяную крупу. Хватаясь руками за ветви скользил вниз.
Он спускался к озеру не видя ничего вокруг, только губы вспомнили вдруг вкус последнего поцелуя. Их с Галей поцелуя. Это было когда старшина последний раз водил солдат в баню и отпустил его на несколько минут к Гале. Вспомнились и слова, как-то сказанные: «Я еще не жена твоя…». Он не видел, как безмолвно стояли сопки медленно сбрасывая снег, не слышал, как с шорохом тает снег, - все ближе к озеру.
Но озеро всю зиму соединившее их, вдруг разъединило. Поверх льда на пол-метра стояла вода-снежница. За озером все также торчит труба над баней, а до нее можно только доплыть.
Вездеход-тягач бежал по останкам зимней дороги, то ныряя носом вниз, то задирая его вверх к небу. Закладывало уши. «Как сообщить Гале о своем отъезде? – тягач все дальше уносил его от сопки, от поселка, - как проститься с ней?»
7.
В штабе части отбывающих перевели на «Уралы» - мощные грузовики. До порта недалеко. Там уже ждет их теплоход «Русь». Грянул марш «Прощание славянки», его играл военно-морской оркестр и демобилизованные пошли с пирса по трапу на борт. Трап раскачивался под ними, как на волнах, десятки сапог колыхали его. По винтовой лестнице с чемоданчиками сбегали в трюм в каюты третьего класса.
Когда «Русь» отвалила от берега, берега той Камчатки, где он полюбил так, как не любил до того, Саша поднялся на палубу. Он оперся на форштевень, стоя близко к носу «Руси», уже начиналась качка и до него долетали брызги разбитых волн.
Мимо поплыли знакомые берега, кое-где уже подернутые темными полосами, как прорывами в белом. И вот на берегу показался поселок. Вон труба над баней. Казалось, что перед ним движется берег с серой горизонталью домиков поселка.
- Через трое суток будем во Владике, земеля, - услышал он за собой голос Виктора. – Вон Галенькина хибара, он куда-то вперед протянул руку.
А Галя, видя как проплывает мимо «Русь», не предчувствуя ничего, сказала, как это часто бывало:
- Вон, какие-то «глупые» уехали.
Так она больше и не увидела его, и их судьбы только царапнули друг о друга.