Когда Даша прибранная, нащипанная прислужницей своей до розовых щёк, вошла к царевне, Наташа сурово, как показалось боярышне, на неё посмотрела, кивком указала ей место её среди девушек.
- Гость у нас, девицы, нынче, - сказала. – Потому велю веселию учиняться. Чтобы кислых ликов-то подле меня отнюдь не было.
Девчонки прыснули в кулачки, покосились на Дарью. Та только бледненько улыбнулась. Велено было нынче не кланяться поясно, а в книгсене по-немецкому приседать. Учились долго. Даша и о том позабыла, когда мужчины – Александр Даниловоч со свитою малой – вступили в палату. Сбивая ровный строй девиц, приседавших по-новомодному, поклон отвесила, смешалась, спуталась. Но, кажется, даже этим внимания его не привлекла.
Смотреть на него не решалась она. Но исподволь, украдкой, оглаживая взглядом всю фигуру его, примечала она сделавшуюся в нём перемену . Весь, как струна, тонкий, звонкий, злой, холодный. Лик длинный суров, ноздри, чётко вырезанные, рот твёрдый. Глаза – сталь. Чем озабочен, господине? Разговаривал тихо и резко с Натальей Алексеевной, почтительно, меж тем, ей кланяясь. «Видно, об Алёшеньке-цареевиче речь», - испугалась Даша. Алёшеньку она жалела по-сиротски…
- А я тебе об чём, Александр Данилович? – куталась в душегрею Наталья, взирала недовольно. – Стала бы я тебе просто так жаловаться, дескать, мне с ним не справиться. Так вот не справиться же!
Данилыч досадливо крякнул.
- Нет, он мальчик – то смирный послушливый, добрый, может, и слишком, - перебивая сама себя, быстро заговорила царевна. – Но…
-Но поперёк лавки-то уже не уложишь, - как – то про себя закончил Александр. – Того ради, берёт его государь с собой в поход под Архангельск. Всё на глазах будет. Служить ему время пришло, считает.
- Гнуть – то гните, да не переломите, - тихо ответила царевна. – Петруша, поди, по себе меряет? Дескать, сам солдат, так и сын служить должен?
- Нам ли судить, царевна-матушка? – вздохнул Данилыч.
- Ой, ты ли говоришь, чего так осторожно-то?
- Да потому, не разумею я в том! – скрипнул зубами. – Ничего. Пообвыкнет, возмужает, - подобрался Меншиков, улыбнулся даже. – Там, может, в Дрезден поедет учиться. А я, матушка, знаешь, за что берусь!..
- Потому и говорю – не перегните, - перебила царевна. – Ладно, неча спорить. Воля – то его.
- Великого государя воля, - отозвался Александр.
- Пойдём, я тебя угощать стану, - пересиливая себя, улыбнулась царевна.
Наталья, к столу гостей пригласивши, пошла вперёд, проверить, всё ли изрядно. Девицы за ней последовали. Анятка в переходе лестничном дёрнула Дашу за рукав, шепнула: « Останься». Толкнула её в тёмный уголок. Даша не то, чтобы удивилась, понимала она всё. Только от понимания того и холодело всё нутро. Прижалась к стенке. Из полутьмы на неё навалились.
- Ну, здравствуй, боярышня моя, - выдохнул знакомый голос.
Больше разговаривать он не был намерен. Руки его жадные, поцелуи горячие. Только чувствовалось, что всё это где-то между делом, повисло во времени. И сейчас упадёт, кончится. И горькое это получалось счастье, хоть и долгожданное. Не вовремя ей о том подумалось, загорчило не к месту.
- Чего же ты не живая какая? - навис над ней, упираясь рукою в низкий свод. – Аль не рада? – тяжело дыхание переводил.
Не ответила, только глаза отвела, вовсе прикрыла.
- Может, гордость боярская заела? Так мнится мне, не поздно ли?
И после этих слов перестало всё обрываться, уплывать и падать. Потому что упало, ухнулось с размаху на самое дно, аж дух заняло. Пусто вдруг стало и одиноко, будто в лесу заблудилась. Одна на тысячу вёрст. Посмотрела на него отчаянными глазами, брови надломила, снова отвела взгляд. Шмякнул ладонь (в ссадинах костяшки) в стенку у самого её уха, упёр руку, придвинул хищное лицо своё вплотную, в темноте видно плохо. Букли парика заелозили по её щекам, пуговица на обшлаге холодила ухо.
- Аль, может, уже и просватала родня за кого, за князька какого, как сестрицу? – пропел хрипловато, полушёпотом. – Так вы только скажите. Мы ж не гордые.
- Зачем так-то? - еле слышное в ответ было.
- Что зачем, Дарья Михайловна?
- Пустите.
- Ну, посмотри-посмотри на меня, подыми очи-то.
Насупротив её воле, зажал в объятьях, заставляя поднять голову.
- Пустите! – задохнулась.
Заскрипели ступеньки где-то совсем рядом. Он отступил на шаг. Даша толкнулась в его грудь, вырвалась, убежала.
- Дурак ты, твоя милость.
Варвара отделилась от стены, как домовой, юркнула, пропала за другой.
- Нашёл перед кем гордыню свою тешить.
Зашуршала юбками, по лестнице поднимаясь.
Он саданул ладонью в стену.
- Варвара, стой!
- Ещё чего? Дворовым своим приказывать будешь! – но приостановилась, посмотрела сверху вниз ( с удовольствием!).
- Ждала меня?
Догнал её.
- Я что ли? – хихикнула.
Задышал в лицо жарким, чётко вырезанные ноздри трепетали.
- Да хоть бы и ты, - ответил.
Глаза его заволоклись, улыбка была неприятна, едка и всё же раздражающе притягательна. Варвара почувствовала волнами по телу расходящееся тепло.
- Но-но! – качнулась. – Не балуй!
- Фу-у-у-ух! – выдохнул. – Ни черта сегодня не выходит. Всё сквозь пальцы, как вода в решето. Чего делать-то, Варварушка?
- Сам набедокурил, сам и исправляй, - чувствуя ещё слабость в коленках, поднимаясь на ступеньку выше, хрипло ответила девица.
За руку поймал, держал крепко.
- К Дарье проведёшь?
- Рехнулся ты, свет мой?..
5.
- Обидел тебя зря. Дурак. Забудь, слышишь?
- Слышу…
- Царевич душу разбередил, разозлил меня.
- Сиротиночка он, горемычный.
- Сопли-то размазывать!.. Наследник он. Отец жилы рвёт!
- Наследник, Богом данный. Его воля сердитовать.
- Угу… Пётр Алексеевич ужо покажет ему волю-то. Да и мне.
- Жалко Алёшеньку… Он мальчик чудной какой-то, смирный. Милосердный какой-то, что ли?
- То-то видать, что среди баб тут избаловался вконец. Ладно уж, твоё ли дело, голова соломенная. Спи уж. О себе подумай. Наталья Алексеевна, я чай, осерчает…
Она подняла на него глаза, будто защиты просила. Усмехнулся, провёл тёплыми губами по векам.
- Спи, не тревожься. Злой я. Пугаю по чём зря.
Она уснула. Тихо-тихо, уцепившись пальцами за его рубашку. Ему не спалось. По привычке. Заботы не давали уснуть, даже когда бывала такая возможность. Обычно, сие разрешал Бахус.