Он узнал ее сразу. Хотя и времени прошло не много для того, чтобы она изменилась. Она не имела такой привычки. Стареть. Она просто светилась…Изнутри…Что-то воздушное на ней было. Восхитительное. Не обнажающее вульгарно, а подчеркивающее. Притягивающее взгляды самцов. И косые взгляды их законных или не очень самок. Она кивнула. Он признательно шаркнул ножкой. Но даже шага не сделал, чтобы сократить расстояние между ними. Муж появился. Юбиляр. Великолепный Гоша. Она предпочла его. Когда-то. Бросила на стол мятый клочок бумаги… И больше не возникала на его горизонте.. Никогда…Почти пятнадцать месяцев…
Ираида хрюкнула рядом, толкнув его полным плечом. Он покосился в ее сторону. Стоило терпеть эти полтора года , чтобы сегодня попасть в число приглашенных. Правда, в качестве поклонника Ираиды. Незаменимый зам. Великолепный финансист. Но баба никакая.
Болтает много. Ест много. В сексе неутомима. Последнее могло бы быть плюсом. Если бы он ее любил. Хотя бы чуть-чуть. Чуть-чуть от того, как он любил ту…, что в десяти шагах .
Застолье шло своим чередом. Ираида жрала все подряд. Но больше не хрюкала. Он не смотрел в сторону супруги юбиляра. Но знал до мелочей, как она красиво берет бокал, наполненный терпким мартини. Она всегда любила терпкие запахи. И сама пахла горько. Как полынь.. Как беда… Как боль… Как красив изгиб ее обнаженной шеи. Как красиво кривятся полные губы в усмешке… Как красиво покачивается туфелька на ее маленькой ножке, обвитой тонким золотым браслетом вокруг щиколотки. Браслет, что он подарил ей. На годовщину их странной связи. Разорванной, скомканной и выброшенной. Он все-таки посмотрел в ее сторону. Она пила молоко… Из высокого бокала… Через соломинку…И что-то было в ее глазах… Насмешка? Равнодушие? Вызов…
Их оставили ночевать в летнем домике. Ираида была неспособна даже сидеть. Он постарался. Дождавшись ровного сопения подруги, выскользнул наружу.
Она не спала. Окно ее спальни светилось. Он точно знал. Что это именно то окно. Она так часто рассказывала о своем доме. Она любила свой дом. Только великоват он был для них двоих. Ее и великолепного Гоши, детей у них не случилось. А кошек и собак она терпеть не могла. Ни кошек ни собак.
Он поднялся на второй этаж незамеченным. Он очень старался. Дверь даже не скрипнула. Но она обернулась. Что-то странное мелькнуло в ее глазах. Радость? Испуг? Высокомерие? Равнодушие Он просто рванул на ней воздушное великолепие. Припал к губам, предотвращая крик. Но она молчала. И не закрывала глаз. Она никогда не закрывала глаз. Только чуть прищуривала их, и выдыхала легко. И тело ее выгибалось струной… Как сейчас… Он грубо перевернул ее. И, наконец, услышал ее стон. Стон боли.. .Как он и хотел. Как он мечтал. Как он представлял день за днем. Ночь за ночью. Над тоннами пепла в немытой месяцами пепельнице. Она не сопротивлялась, не вырывалась, но не подчинилась. Он входил в нее все глубже, чувствуя приближение экстаза. Прижался к ее ягодицам, сжав до хруста зубы, чтобы не зарычать от дикого удовольствия. Потом оттолкнул ее, как ненужную, использованную вещицу. Она сползла на пол.., корчась. Он обернулся .. Она смотрела ему вслед. Прищуря глаза. Что было в них? Испуг? Обида? Боль…
Из соседней комнаты раздался детский плач. Она рванулась на него… Взмахнув лоскутами порванного платья. И стала похожа на раненую птицу. Он замер… Она обернулась…Что было в ее глазах? Страх? Боль?Равнодушие? Презрение…
- Пошел прочь…, - тихо сказала она. – Ты никогда не хотел детей. Ты хотел кошку… или собаку… А я не той породы…
Он шел по саду, спотыкаясь, не видя пути… Он шел, болтая руками, как арлекин на арене цирка. В ее глазах была пустота…, когда он тихо прикрыл за собой дверь. В ушах его все звучал тихий жалобный детский плач… плач ребенка… Что она сказала тогда… «Я не люблю собак, я люблю детей…» Что он ответил? « Это к Гоше…»
…. Она ушла утром. А на столе валялся смятый листок бумаги: « Ушла… к Гоше…»