9
Юнжин Гамбасал уже в звании подполковника Монгольской армии нашел Юлию Викторовну через неделю после её приезда в Улан-Батор. Алексея тогда дома не было. Ромка еще не вернулся со школы. В сером спортивном платье она раскладывала в новой квартире небогатые семейные пожитки: каждой вещи – свое место.
Вдруг робко засигналил звонок.
«Кто бы это?» - тревожно ёкнуло сердце. Не раздумывая, побежала в коридор и распахнула настежь дверь: на пороге в светлом, хорошо отглаженном костюме с букетом белых роз стоял Юнжин.
Будто Юлию жар обкатил. Стояла, удивленная и растерянная, совершенно не соображая, как вести себя в данную минуту. Она почувствовала лишь предательскую слабость во всем теле.
Юнжин был так же строен и красив. Он не сразу переступил порог квартиры своего московского друга. Стоял, светлея лицом, и смотрел на свою бывшую учительницу, совсем не изменившуюся, с такими же грустными голубыми глазами на слегка округлившемся лице и копной золотисто-каштановых волос, перетянутых синей лентой. Затем, убедившись, что она в квартире одна, шагнул через порог и припал горячими губами к её чуть вздрагивающей руке.
- Юлья! Сайнбайну! Драстуй в моей родине! Я так рат... Ты сдесь, в маей стране...
- Сайнбайну, Юнжин! – И вспыхнуло румянцем её взволнованное лицо, и неровно застучало её сердечко. – И я рада... Всё так неожиданно...
Подавив в себе непонятную радость, Юлия пригласила монгольского друга к столу, поставила в вазу розы.
- Юлья... Я думал о тебье... Все это времья разлук...
- Прошу, Юнжин! Не надо о прошлом...
- Ты адна в маем серце до сых пор... Такая же красивья... Даже луче... Я люблю тебья...
Юлия воспринимала всё, как дивный сон, и чувствовала себя, не отдавая сейчас никому никакого отчета, ослабевшей и счастливой.
- Я люблью тебья всё больш и больш... – доносилось до неё словно издалека. – Это понял сдесь, в Улан-Баторе... Не забывал тебья ни минутку...
Юлины глаза повлажнели, и она поспешила их спрятать под густые темные ресницы.
- Не надо, Юнжин! У меня муж... У меня сын... Я люблю их больше своей жизни. - Знаю... Понмаю, но... но... – Юнжин с непокорной тоской выискивал для себя хоть какое-то спасение перед любимой женщиной, которая была иностранкой и принадлежала другому. Он боролся с собой, выигривая время, чтобы хоть как-то попытаться погасить тот факел, что бушевал в его груди. – Хде и как ты жила в эта времья?
Сохраняя видимое спокойствие, Юлия сама села за стол.
- Немного покатались по нашей стране. Из Москвы попали в Сибирь... Трудно там было.
Алеша теперь майор. Ромка учится во втором классе.
- Я всё снаю. На одном совешшании я встретил Альешу. Он дал адрес... И вот я пришел, чтобы увидеть тебья... – Не отрываясь, Юнжин смотрел на русскую женщину, которую любил больше жизни. – Ты, Юлья, шшаслива?
- Да, Юнжин! Я очень счастливая! Всё у меня хорошо. - Юлия не всё открыла монгольскому другу, а так хотелось поведать ему хоть какие-то сердечные тайны.
- Я рат... Рат, што ты сдесь... Буду видеть тебья часто.
- Нет, Юнжин! Нет! – Звонко прозвучал, как приговор, голос Юлии Викторовны. Не оставив монгольскому офицеру никакой надежды на взаимность, она безжалостно подавила в себе убийственное желание почувствовать себя любимой и решительно продолжила: - Не мешай нам! Прошу тебя... У нас хорошая семья – мы любим друг друга.
- А я одын... С тех пор...
Юлия прервала:
- Очень сожалею. Женись! В Улан-Баторе много хороших и красивых женщин. А я для тебя – иностранка. Да и Алеша у меня есть... – Юлия в эту минуту говорила честно, что думала, и неотрывно смотрела на белые розы, источающие тонкий аромат. Вдруг она поймала себя на мысли, что хотела бы видеть вместо этих роскошных роз скромные ромашки, привезенные мужем, как было уже однажды, с монгольского поля.
- Не магу... Любьлю тебья... Тебья одну... Я искал вас, писал в Маскву... – Он поднялся и достал из внутреннего кармана пиджака сложенный и сильно потертый тетрадный лист. – Вот сматри: я думал о встрече...
Еще не зная, что это такое, Юлия напряглась, всматриваясь в пожелтевший листик. И тут же, когда Юнжин развернул его, догадалась: это был её давнишний рисунок – фиолетовое солнце с кривыми неровными лучиками.
- Я берех этат рисунок... Он был всехта с мной. Вспомнал те дни в Маскве...
Юлия молчала.
- Позволь мне быт сдесь завтра... После завтра... Я буду прыходыть, кагда ты адна... –Юнжин приблизился к Юлии вплотную. Она попыталась было встать, но сильные мужские руки властно легли на ее плечи. Вырвавшись из крепких объятий и опрокинув стул, она прижалась к тумбочке. С ее губ готов был сорваться крик о помощи.
Юнжин приближался.
- Не-е-ет! Не-е-ет! – взорвался ее голос, и звонкое эхо ударило по стенам комнаты и метнулось в открытую форточку. – Уйди-и-и! Сейчас же! Ты не должен здесь быть!
Рванув тугой ворот рубашки, Юнжин остановился и, не зная, что ему в эту минуту делать, жадно смотрел на испуганную Юлию Викторовну, такую любимую, такую красивую и желанную, что у него от мысли потерять её, потерять навсегда, останавливалось сердце: оно не желало без нее жить.
Круто развернувшись, он зашагал к выходу.
Тревожно скрипнула дверь, и его торопливые шаги замерли на лестнице, ведущей вниз. Юлия спокойно и облегченно подумала:
«Всё! На этом конец! Запретная любовь не должна жить!..»
На следующий день, когда Алеши не было дома, он снова настойчиво стучался в её дверь. Боясь дышать, чтобы не выдать себя, Юлия, уже спокойная и уравновешенная, прислонилась к двери, за которой стоял безнадежно любивший её человек. Она уже твердо знала: ни сегодня, ни завтра, ни через месяц не сделает ни одного шага навстречу Юнжину.
Услышав тяжелые удаляющиеся шаги монгольского офицера, вздохнула глубоко и свободно, будто поставила на эту встречу единственную мудрую и верную точку.