Вика с детства плохо спала: засыпала трудно, среди ночи просыпалась, и это не только заботило ее маму, но и возмущало. Она называла ночные Викины мысли умственной жвачкой, а ночное чтение – преступным изнурением организма.
– Я понимаю, – говорила она с обманчивым спокойствием, – что у тебя нет воли, чтобы приказать мозгу: «Спи!», как это делаю я. Но я вижу, у тебя и с воображением проблемы. Неужели так трудно представить себе что-то приятное, радостное, на чем можно уснуть? Помечтай, наконец! А ты... как старушенция, у которой все радости позади, и одни болячки остались. Крутишься, вертишься, вздыхаешь. Дед на диване вздыхает – не уснешь, а тебя через две двери слышно. Мне ваш страдательный дуэт надоел. Я – хирург, я должна быть утром свежей, хоть обо мне подумайте!
Ирина Алексеевна преувеличивала: Вика не вздыхала громко, она вообще все делала неслышно, даже вертелась как-то бесплотно, без звуков... Но в маминых диалогах она находила и дельный совет. Например, думать о приятном, переключать мозги. Иногда это получалось, она и вправду засыпала незаметно.
Единственным источником острой радости был Стас, и Вика то вспоминала по минутам школьный день, главным героем которого был Стас, или особенно удачные свидания – без «свиты», когда можно было говорить о своих впечатлениях без ироничных реплик Стелки.
Сегодня она вспоминала о грустном, а потом грустное постепенно отодвинулось, и уже знакомое ощущение счастья заставило Вику улыбаться в темноте. Грустное – что заболела тетя Лара, и Стас теперь будет ездить к ней каждое воскресенье. Значит, в этот день Вике предстоит одиночество. Конечно, есть Женька, но...
Представить себе тетю Лару в собственном доме Вика не могла – она там не была ни разу. Она и тетю Лару видела всего однажды, еще зимой. Однажды общая прогулка сорвалась. Женька пошел в гости с родителями, Стелка – с сестрицей на дискотеку в какой-то институт.
– Пойдем к нам! – сказал Стас, когда выяснилось, что они остались наедине.
Он был оживлен, не скрывал радости, что «гулька» сорвалась.
– К нам как раз приехала мама Лара! Познакомлю тебя и с папой.
Жили Залевские в тихом переулке, в довоенном, но хорошо сохранившемся доме, на втором этаже. К этому дому Вика питала нежность. Шестиклассницей она не раз приходила сюда в надежде встретить Стасика. Дом соединял две улочки своим проходным двором, и Вика делала вид, что идет в булочную мимо. Таким образом она (вдалеке от своего дома) могла пройти туда и обратно, поглядывая на балкон Залевских. Но, увы, так ни разу и не встретила его...
И вот теперь она шла сюда не таясь, шла к своему любимому Стасику, да еще рядом с ним, исподтишка улыбаясь своим детским воспоминаниям.
– Ты чего так хитро ухмыляешься? – спросил Стас.
– Вспомнила, как ты стоял на своем балконе... давно, а я проходила мимо. Так я и узнала, где ты живешь... Окна вашей гостиной выходят во двор?
– Гостиной? Сама сейчас увидишь, какая у нас гостиная. У нас и слова такого в обиходе нет. Привыкла ты к своим хоромам...
Ступеньки в парадном были скользкими от нанесенного с улицы снега, и Стас взял ее под руку. От этого прикосновения Вика разволновалась до боли в висках, а он, ничего не замечая, прижимал ее руку к своему боку, приговаривая:
– Осторожно, не хлопнись.
В прихожей было тесно из-за спортивного велосипеда, поставленного в углу вверх колесами, и самодельных книжных полок рядом с вешалкой и даже над нею.
Стас распахнул дверь в комнату, и предвечернее солнце осветило его спокойное, приветливое лицо.
– Дай-ка я тебя раздену, – сказал он, и Вика послушно повернулась к нему лицом, позволила снять с себя вязаную шапочку, расстегнуть шубку.
Все это Стас проделал серьезно, как папа с дочкой. На шее у Вики был длиннющий белый шарф, концы его висели до коленок, по моде, хотя вокруг шеи он обернулся несколько раз.
– О, шарф у тебя километровый! Давай выпутываться. В нашей хижине не размахнешься, так что вертись вокруг своей оси, милая!
Они смеялись, вместе разматывая этот шарф, и каждый раз, когда Вика оказывалась лицом к Стасу, она видела его глаза – взволнованные и нежные. В них было напряженное ожидание чего-то. От этих глаз ей стало невыносимо жарко. А потом Стас вдруг стал заботливо приглаживать волосы на ее макушке – медленно, задерживая руку... Они перестали смеяться. Еще бы секунда – и что-то бы произошло, но тут в двери завозился ключ, и Стас так же медленно, с длинным вздохом, снял руку с ее головы, сказал потухшим голосом:
– Ну, вот и они пришли. Снимай сапоги. Тапочки бери... Извини, на твою ножку у нас нету меньших.
Отец Стаса оказался огромным, высоким, выше сына, широким в плечах. Он показался ей моложе того, каким она его представляла. За ним шагнула в прихожую крошечная женщина, чуть ли не по пояс Залевскому-старшему. Вот она показалась Вике старушкой, несмотря на довольно модное кожаное пальто с норковым воротником.
– А у нас гости? – добродушным басом зарокотал папа Стасика. – Это наша птичка-Синичка, правильно угадал?
– Не Синичка, а Дюймовочка, – подхватила женщина, обнимая Вику за плечи и жестом показывая, что они почти одного роста. – Влад, смотри, это просто рок! В нашем роду наследственная тяга к малышкам! Девочка, меня зовут Лара Васильевна! А этого большого дядю – Владислав Андреевич. Стас, мы купили торт! Будем чаевничать!
Казалось, что Лариса Васильевна заполнила собою всю прихожую, несмотря на свои малые размеры и тот факт, что они остались здесь вдвоем с Викой. Мужчины ушли в кухню выгружать сумку.
– Мама Лара, не пугай мою гостью! – крикнул Стас из кухни. – Дай ей привыкнуть к тебе!
– Ну вот, – будто бы огорчилась мама Лара, – ты считаешь меня страшной, а все говорят, что я жутко обаятельная. Правда, Вика?
Все оказалось в этом доме не таким, как представляла Вика. И квартирка была крохотной, однокомнатной, с ширмой посреди комнаты, за которой спал Стас и где стоял письменный стол ( сейчас ширму сдвинули в сторону), и тетя Лара, бывшая до пенсии учительницей, вовсе не походила на нее своей неугомонностью, и отец Стаса не походил на геолога в своем модном свитере и с лицом утонченно-интеллигентным.. От него пахло дорогим одеколоном и еще чем-то «мужским». Так пахли в Викином представлении озабоченные своей внешностью известные артисты. А геологов она представляла себе заросшими бородой и с мотыгой в руках.
Но больше всех в тот вечер поразил ее сам Стас. Он был незнакомо оживленным, много смеялся, несколько раз за вечер поцеловал свою маму-тётю в щечку, а с Викой вел себя так, словно она была младшей сестренкой, за которой нужен крепкий уход. И еще: Стас хозяйничал! Надел фартук и хозяйничал, не подпуская Вику к столу, пока они вдвоем с тетей Ларой готовили все для чаепития.
– Сиди и не рыпайся! – весело поддержала его тетка. – Успеешь еще за долгую бабью жизнь накрутиться! Раз тебе досталось мое золотце, – она кивнула на Стаса – пользуйся! Пока можешь.
Вика отчаянно смутилась, и тетя Лара мгновенно отметила этот факт:
– Смотрите, покраснела! Стас, у тебя прямо нюх на хороших людей! В общем, я считаю так: она нам подходит.
А Стас не смущался. Он все переводил в шутку, но очень деликатно. Он не отвергал намеки, он их корректировал:
– Мама Лара, не кажи «гоп», пока не перескочишь. Синичка – особа непредсказуемая. Как внезапно появилась, так может внезапно и улететь. Весьма загадочная особа.
– Это хорошо, – кивнула Лариса Васильевна, вовсю размахивая кухонным ножом (Стас то и дело отводил в сторону эту руку с ножом). – Значит, с нею не заскучаешь. Жизнь-то до-олгая! Мой супруг так и говорил: женщина должна быть для своего мужчины загадкой, а то надоест. Я, надеюсь, была для него загадкой тоже. – Она засмеялась. – То есть, стервой, пардон, мои дети! Имею в виду не моральную сторону, а характер, норов. И тебе, Стасик, такая нужна, а то зачахнешь со своей наукой.
Во время этого монолога Вика сидела как на иголках. То, что ее зачисляют в будущие супруги мальчику, даже ни разу ее не поцеловавшему, было тревожно. А вдруг Стас рассердится на тетку?
– Ты, Вика, как себя в школе ведешь с учителями? Споришь или всегда соглашаешься?
– Она спорит, успокойся, – ответил за Вику Стас. – Это она сейчас такая тихая... Хочет нам понравиться. Вика, ты чего застеснялась?
– Мы бедной девочке не даем слова вставить!
– Признавайся, Вика, что у тебя тоже есть завихрения в голове. Тетушка таких обожает.
За чаем тетя Лара устроила Вике настоящий допрос, выясняя круг интересов и симпатий скромной девочки с румянцем смущения, в котором та все это время пребывала. Кто любимый писатель? Художник? Актер? Композитор?
Вика отвечала без запинки, словно на экзамене.
– Лара, помолчи, – подал, наконец, голос Владислав Андреевич. – Мы уже поняли: Вика обладает достаточным уровнем интеллектуального и эмоционального развития, чтобы дружить с твоим замечательным племянником.
– Вла-ад! Что ты мелешь? – теперь уже смутилась Лариса Васильевна.
– Теперь перейдем от высоких материй к земным и выясним...
– Делает ли Вика по утрам зарядку! – засмеялся Стас. – И куда она будет поступать после школы!
– Как ты догадался, сынок? – насмешливо прищурился Владислав Андреевич.
– Мальчик прав, – вздохнула тетя Лара. – Взрослые – удивительно нудный народ. В первом классе они спрашивают у малышей, хорошо ли их кормят в школе, а в десятом – куда будут поступать...
Разговор стал сумбурным и даже легкомысленным. Вике было хорошо в этом доме, уходить не хотелось. Однако пришлось, и все кинулись одеваться, чтобы ее проводить.
Пока они чаевничали, улицу присыпало свежим снежком, под которым притаились ледяные дорожки, раскатанные детворой. Снег празднично искрился под ногами, в воздухе и в свете фонарей. Первой упала Вика, ступив на едва заметный пригорок во дворе. Стас кинулся ее поднимать. Тетя Лара, повизгивая от удовольствия, заскользила по ледяной дорожке и грохнулась под ноги племяннику. Тот от неожиданности рухнул – получилась «мала куча»...
В общем, домой Вика явилась возбужденная, вся в снегу, в шапке набекрень, и мама, с молчаливой насмешкой проследила, как дочка раздевается.
– Ну-с, я вижу, что сегодня мы были не в общей упряжке. Сдвиги, так сказать, в личной жизни, – сказала она.
– Мама, – ответила Вика, счастливо сияя глазами, – почему ты такая... злая? Я была у Стаса дома. Познакомилась с тетей Ларой и Владиславом Андреевичем. Потом меня все провожали! Там все такие добрые, много шутят, а ты... Почему тебе плохо, когда мне хорошо?
Ирина Алексеевна вздохнула.
– Чушь. Я просто боюсь, чтобы ты не принимала желаемое за действительное.
– Как это понимать?
– Иду спать. Завтра у меня операционный день. Перенесем разговор на потом... насчет действительности и всяких радужных надежд.
Ирина Алексеевна ушла к себе, кинув через плечо «доброй ночи!», а Вика грустно подумала: «Почему у Стасика тетя такая хорошая, а к моей маме просто так не подойдешь и не обнимешь?»
Не хотелось Вике портить себе настроение перед сном. Она пошла следом за мамой и стала наблюдать с порога, как та снимает халат и надевает длинную ночнушку, потом снимает косметику перед зеркалом. В полупрозрачной кружевной сорочке и с распущенными волосами, мама была прекрасна даже без макияжа, и Вика невольно залюбовалась ею.
– Чего стоишь, сядь! – кинула Ирина Алексеевна в зеркало.
Вика присела на ее кровать.
– Я покажусь тебе жестокой, но скажу так: не для тебя этот мальчик. Вот на лбу его написано, что выберет он себе для жизни... первый сорт.
– А я – второй! – вскочила Вика. – Ты у нас сорт высший, Стасик – первый, а все прочие, и я в том числе – третий!
Ирина Алексеевна только шумно вздохнула, когда Вика в гневе убежала к себе. «Вся в меня, гордая! – подумала она с удовольствием. – Снова я, кажется, перегнула палку...»
Хотя день для Вики закончился на тоскливой ноте, воспоминания о нем она бережно хранила до сих пор. Ее тело навсегда запомнило прикосновения Стаса именно в тот вечер. В них была надежда на будущее. Ведь что получалось? Стас ко всем тетушкиным намекам на совместную жизнь с Викой отнесся даже без иронии, а доброжелательно! Это согревало...
Больше Стас не приглашал Вику к себе, но каждый раз после встречи с тетей Ларой передавал от нее привет, как бы подчеркивая, что она не забыта. И вот теперь тетя Лара болеет, а Стасик ездит к ней каждое воскресенье, оставляя Вике тоскливое ожидание. И вроде бы ничего тревожного не было в поведении Стаса, но после этих поездок ей всегда казалось: что-то в нем меняется. То Вика ловит на себе задумчивый взгляд, не ласковый, как раньше, а словно изучающий, то вдруг, прикоснувшись к ней, он тут же одергивает свою руку. И ведь ни о чем не спросишь!
По-прежнему они гуляют вчетвером, а раз в неделю Стас занимается с нею математикой (под контролем деда). И все так же они обсуждают прочитанные книги или фильмы, телевизионные передачи, а в школе сидят за одной партой и все перемены проводят вместе. Правда, Стелка так и подстерегает их в столовой или разыскивает в школьных коридорах, чтобы присоединиться.
Продолжение http://www.proza.ru/2010/07/19/846