До армии довелось мне некоторое время поработать мотористом у моего родного дяди, Ивана Ивановича, речного путевого мастера. Он руководил бакенщиками, которые обслуживали судоходный тридцатикилометровый участок на Иртыше. А я вот являлся его «водителем». Нередки были случаи, когда дядя поручал мне самому на нашем небольшом катерке «проскакивать» по участку, чтобы отвезти бакенщикам кое-какие необходимые им принадлежности вроде красок, стёкол для фонарей, керосина и т. п.
Запомнилась история, о которой расскажу. Рейс намечался в верховье, а поскольку на дворе стоял золотой сентябрь, в поездку со мной напросился мой двоюродный брат Николай, чтобы по пути поохотиться. Дядя разрешил нам, если пожелаем, отлучиться дня на два. По согласованию с ним, поехали мы не на катере, а на запасной железной лодке: на ней удобнее было проезжать по мелководным охотничьим местам.
Коля здорово увлекался охотой и обладал неплохой экипировкой, доставшейся ему в наследство от его покойного отца: довольно приличное двуствольное двенадцатого калибра ружьё и соответствующие охотничьи принадлежности, такие, как кожаный патронташ, какой-то потёртый, но «фирменный» ягдташ с ремешками для подвязывания дичи, сапоги-болотники... Я брату в этом плане даже немного завидовал, поскольку охотой тоже увлекался. Правда, не так сильно, как он, и чаще всего обходился скромным дедовым одноствольным ружьишком меньшего калибра и патронами, которые носил в кармане куртки, да латаными простыми резиновыми сапогами. Но тем не менее...
Только приготовились к отъезду, как к берегу подошла наша бабушка Ульяна. И сразу с вопросом: «Куда, детки»?
Коля сердито засопел.
— Бабушка! Опять «кудыкаешь».
— Ну, ступайте, ступайте, — примирительно откликнулась она.
И вот мы в пути. День тихий, солнечный. Дичь уже довольно крепко стала на крыло, постоянно попадались стайки со свистом проносящихся то над головой, то где-то сбоку пикирующих по-над водой уток. Я знал одну обмелевшую протоку километрах в десяти выше по реке, её мне однажды показал дядя, здесь всегда бывало много дичи, и мы порулили туда.
Причалили со стороны реки, а сами через лесок, крадучись, как партизаны, гуськом друг за другом двинулись к протоке. Проходя мимо невысокой ветлы, Коля прошёл с одной её стороны, а я с другой. Он приостановился и попросил, чтобы я вернулся и прошёл там, где и он.
— Я в приметы верю, — пояснил он мне на ходу, — если с разных сторон пройдём — поссоримся.
Мне ссориться не хотелось, и я, пожав плечами, покорно прошуршал по траве возле ветлы следом за ним.
Вскоре блеснула водная гладь протоки. То, что мы увидели, превзошло все наши фантазии: вся протока оказалась буквально усеянной разнообразной дичью. Притихнув, мы долго сидели в засаде, любуясь красивым пейзажем, одновременно алчно наблюдая за утками и ожидая удобного момента, чтобы начать стрельбу.
Совсем близко от нас суетились какие-то кулички и трясогузки, здесь же, почти у самого берега, медленно прохаживались две цапли. Нас они не интересовали. Чуть дальше плавала мелочь типа чирков и нырков. Ещё дальше сидели серые утки и красивые хохлатые чернети. И уж совсем далеко располагались осторожные кряквы.
— Тургеневу с его «Записками охотника» такое и не снилось, — неожиданно с восторгом прошептал Коля.
— Это точно, — так же шёпотом сыронизировал я, — у него больше про зайчиков да про лис. Давай стрелять, а то скоро стемнеет, а нам ещё, сам знаешь...
Понимая, что кряквы ближе не подплывут, мы решили стрелять по чиркам и серым уткам, тут же открыв по ним беспорядочную стрельбу, похожую на канонаду. Быстро перезаряжая ружья, с азартом стреляли вверх по пролетающим стаям. Коля — с двух стволов, я — с одного, но чаще. Стволы стали горячими, не притронуться.
Переполох начался невообразимый. В воздух тучей поднялось всё, что могло не только летать, но и шевелиться. Небо потемнело от того количества дичи, которого я никогда в жизни ни до, ни позже не видел. Натуральный разворошенный птичий базар.
Постепенно всё успокоилось и мы, вволю настрелявшись, в тишине начали собирать трофеи. Несколько штук достали из воды. Оказалось двенадцать уток, из которых только две серых, а остальные — мелкие чирки. Для такого «артобстрела» мало. Суеверный Коля, укладывая уток в свой ягдташ, недовольно брюзжал:
— Это ж надо, как угораздило настрелять: ни больше, ни меньше, а именно чёртову дюжину.
— Это простая дюжина, не чёртова, чего расстроился? — успокоил я его.
Собрав уток, направились было к лодке, как вдруг услышали недалеко от себя странный шлепок. Подойдя, увидели упавшего с воздуха маленького, похожего на утёнка, чирка, который, будучи раненым, видимо, на прощание сгоряча ещё немного полетал с собратьями. «Тринадцатый! — невесело отметил я про себя». Коля выразительно посмотрел на меня, словно этого тупого утёнка подбросил ему я. Кругом километровые пространства, которые утки преодолевают за считанные минуты, а вот взять и шлёпнуться именно возле нас! Места не хватило, что ли? Забрали и его, не бросать же.
Уже наступали сумерки. Мы вернулись к лодке, перекусили и собрались плыть дальше. Надо было ещё доехать до бакенщиков, там переночевать и на следующий день возвращаться назад.
Коля оттолкнул лодку от берега, взял весла, лежавшие внутри лодки, вставил уключины в гнёзда и слегка отгрёб, я тут же завёл мотор и взялся за руль. Поработав несколько секунд, двигатель самопроизвольно снизил обороты и заглох. Над рекой воцарилась тишина. Мы с Колей переглянулись. Я снова завёл мотор — он опять быстро заглох. Так продолжалось всё время. Я недоумевал. Коля выжидающе посматривал на меня. Уже стемнело, нас потихоньку несло течением вниз по реке, стал подниматься ветерок.
Я и свечи прочищал, и магнето смотрел, и уровень масла проверил, и наличие бензина. Всё было в норме, но мотор не заводился. Вернее, заводился, но только на две-три секунды и глох. Вскоре совсем стемнело.
Изрядно намучившись с мотором, мы решили до дома спускаться по течению на вёслах. Прохладный сырой ветерок дул, как назло, навстречу нам. В кромешной темноте, при свете лишь ярко мерцающих, равнодушно взирающих на нас, звёзд, шлёпая тяжёлыми вёслами по стылой осенней воде и в сердцах кляня несовершенную технику, мы медленно-медленно плыли по неприветливой реке. Уже на рассвете совершенно обессилевшие и продрогшие, с мозолями на руках, наконец-то, приплыли домой и сразу отправились спать.
Спали чуть не до обеда, а когда встали, я обо всём рассказал дяде. Мы пошли с ним к лодке, он внимательно осмотрел двигатель, взял отвёртку, повернул в карбюраторе на пол-оборота незаметно выступающий болтик и — через минуту двигатель заработал как обычно, а, может, даже и лучше.
— Этот болт — регулятор подачи топлива, — объяснил мне дядя, — а кто-то из вас его в дороге задел...
От досады я не находил себе места: всё было так просто! Наверно веслом задели, решил я. Одно успокаивало, что хорошо с братом поохотились. Когда ещё удастся?
На следующий день я снова поехал в командировку к бакенщикам, один. А болт, от которого зависела подача топлива, старался не задевать. И к приметам с тех пор стал относиться уважительнее.
*****