Полумесяц змея. Глава X. Пандоре в помощь

 
 
 
«Каждый малейший шаг на поле свободного мышления и лично формируемой жизни всегда завоевывается ценой духовных и физических мучений»
Ф. Ницше.

Глава X.   Пандоре в помощь.

***
Езда в тонге под  полуденным зноем оказалась сущим наказанием даже для самой бесстрашной путешественницы, какой считала себя леди Габриель. Вчерашний ливень не прошёл даром, и мягкая земля, с благодарностью вобравшая в себя обильные излияния небесных рек, теперь возвращала долг троицей, активно испаряя влагу. От того, каждый вздох – становился истинным подвигом, достойным увековечения в сагах.
 Предоставив извозчику на его усмотрение выбирать, как лучше доставить её по указанному адресу - антикварной лавки Салаама – леди Габриель  отстранённо взирала на уже привычную картину жизни  пёстрого муравейника, каким был этот невероятный город. Постоянная тряска по ухабам и дорожный гул немилосердно укачивали, и периодически женщина проваливалась в короткую тяжёлую дрёму, усиленную двумя бессонными ночами кряду. Но, стоило закрыть глаза, из памяти выныривали подробности удивительного и невероятного события,  сотрясшегося всего несколько часов назад. Сейчас, при свете дня и кипучей суматохе вокруг, пережитое действительно больше смахивало на сон, чем на правду. Однако, утвердиться в этом заблуждении не давало наличие свежей,  хотя уже почти не заметной  ранки на плече.
А началось всё с   ожидаемо неприятного разговора, приключившегося сразу по возвращении из гостей…
***
Когда леди Габриель вошла в комнату мужа, маскируя тяжёлое сердце беззаботной лёгкостью поступи, Ференц Эрдерхази молча стоял лицом к окну, выпрямившись, как, главнокомандующий, принимающий  парад, и   сцепив руки за спиной. Уже от одной высокомерной агрессии этой позы женщине стало не по себе.
 - Так значит, вчера вы следили за мной, Франц?  - Спросила она, как могла более спокойно. А, памятуя, что лучшая защита – это нападение,  умудрилась приправить свой постный тон перцовой унцией обиды.
Князь не ответил, и даже не обернулся, будто нечто происходящее на ночной улице было тем самым представлением, лицезреть которое, он мечтал всю свою жизнь.
Несмотря на уважение, которое она испытывала к идеалам патриархальной семьи, переминаться с ноги на ногу, вздыхая в нервном ожидании, когда же на неё падёт сиятельное  внимание супруга, леди Габриель не собиралась. Весь драгоценный запас терпения, отведённый для использования в этот день, был жадно испит Эймериком Фурньером.
Приблизившись, миссис Эрдерхази постучала ноготками по лакированной поверхности письменного стола, на всякий случай, оставив массивный предмет интерьера в качестве баррикады между собой и хмурым офицером, чей дух, судя по всему, в данный момент заканчивал стадию кремации огнём  праведного гнева. 
С этого ракурса, радужные блики конусообразной газовой лампы, расползающиеся по гематитовой поверхности оконного стекла, не слепили её, и женщина  смогла увидеть  отражение лица Ференца. И лишь раз посмотрев на выражение этой бледной маски боли, даже самая бесчувственная и недостойная жена  испытала бы непреодолимое желание немедля совершить  обряд сати (1)…
   К собственному стыду, вместо того, чтобы подойти и с извиняющейся покорностью обвить нежными руками напряжённый стан супруга,   Габи  продолжила с прежним нетерпением:
-   Ференц Габор Фердинанд Вольсен  Эрдерхази, вы собираетесь со мной разговаривать? Если нет, то хотя бы, сделайте милость, ответьте на первый вопрос!
- Боюсь, мой ответ может вам не понравиться. – Сквозь зубы процедил он.
 Ференц не изменил  ни позы, ни выражения лица, и создавалось впечатление, будто его по-немецки жёстко очерченный рот произнёс эту немецкую же реплику исключительно по собственной инициативе, не согласуясь с остальным телом.
Вновь воцарившаяся тишина была впезапно прервана самим князем. И в следующий миг  речь его уже неслась селевым потоком, даруя облегчение, сравнимое разве что с чувством терзаемого совестью грешника, отчаявшегося получить прощение, но,  дорвавшегося до исповеди, только когда его босая ступня коснулась  раскалённого  порога Геенны Огненной.
 Интересно, сколько бы ещё истязал себя молчанием, если бы Габи не пришла  и первой не затеяла этот разговор?..
- Если вы и правду считали, что я не подкупил весь персонал отеля в первый же день  заселения, чтобы они бдительно отслеживали ускользающих  без сопровождения  постояльцев женского пола   - вы чертовски плохо меня знаете!
Признаться, в этот момент леди Габриель и вовсе засомневалась – тот ли это старина Ференц, о котором она, как ошибочно считала, знала практически  всё?... Одна часть её личности восхищалась его хитроумием и прозорливостью, а вторая – до самой своей глубины оскорбилась его недоверием. Но, поразмыслив, посчитала после неразумной выходки её хозяйки, о вопросе взаимного «доверия» разумнее  пока  не заикаться... 
Не найдя ничего лучшего, женщина попыталась привычно сострить:
-  Как пить дать, однажды окажется, что вы тайный агент Бисмарка! И как же вы аргументировали этим людям вашу просьбу?
- Сказал, что вы болеете лунатизмом и в бессознательном состоянии способны натворить себе бед.
 Настал один из немногих моментов за время, минувшее с их бракосочетания, когда миссис Эрдерхази изменила её находчивость в ведении пикировке с супругом.
Что ж, теперь хотя бы понятно, почему горничные временами кидали на неё странные взгляды, полные неподдельного сочувствия…
- Не то, чтобы я  считал вас безнравственной женщиной, - тем временем продолжал Ференц, - вовсе нет. Но я знаю, какую власть над вами  имеет ваше бесшабашное любопытство. И даже представить себе боюсь, к каким… - он разомкнул руки, и, опустив их вдоль корпуса, сжал кулаки до такой степени, что послышался хруст суставов, -  дурным людям оно способно вас завести! В тот момент, когда вы купили револьвер «для пеших прогулок по Калькутте» я только укрепился в своих подозрениях.
Тут он  развернулся к ней и, сохраняя всю ту же мрачную торжественность, воскликнул:
  - Чёрт побери, вы же - азартный игрок, что я удивляюсь?! Всё для победы, не важно, каков риск. Но жизнь – не ставка в карточной игре, Габи! Я бывал в настоящем сражении и видел, как умирают люди... Бессмысленно и глупо, утешаясь лишь мыслями о грядущем прекращении боли. А те, кто умудрялся сохранить рассудок до последнего вздоха – собрав остатки гордости, тщетно пытаясь заглушить стоны товарищей, своим бессвязным бормотанием уповали, что  послужили родине, и молились, чтобы их дети избежали такой кончины… – Он сделал паузу, и Габриель невольно задержала дыхание, как перед нырянием в ледяную воду. - Но, ответьте мне, что может быть глупее, чем лишить себя будущего, разгадывая шарады давно минувших дней?!
- Ференц, дорогой, я вовсе не собиралась подвергать себя опасности…- Начала было она, поздно сообразив, что муж наверняка видел записку, недвусмысленно сообщающую, кого винить, если она не вернётся. А значит, подтверждающее, что вероятность пасть на «поле брани» имела под собой весомые основания. Вернувшись, женщина уничтожила компрометирующий клочок бумаги, но, как оказалось, в этом уже не было нужды.
Да Ференц её  толком и не слушал.
- И, исходя из этого, - голос князя опустился до гневного шёпота, выдавая обуревающие мужчину эмоции, - только попробуйте сказать, что я был не прав!
С громоподобным хлопком опустил на стол сегодняшнюю газету, доселе скромно притаившуюся на уголке столешницы под ониксовым прессом для бумаг. Звук вышел таким сочным, что Габриель  за малым на месте не подпрыгнула. Но всё равно вздрогнула, будто этой самой газетой её ударили. Ференц, конечно же, - хвала дворянскому воспитанию! - никогда не посмел бы поднять руку ни на одну женщину, как бы она не старалась вывести его из себя. К тому же, вся эта буйная сцена разоблачения была исполнена искреннего беспокойства о ней самой,  а исходя из специфического характера мужа, Габриель вполне могла считать её самым горячим признанием в любви, на которое он только способен. Но, увы, даже при этих обстоятельствах, ощущение от происходящей словесной взбучки не было менее унизительным.
Некрупный заголовок и несколько строк под ним, что удалось разглядеть, гласил:  «Три трупа в  Иден». Три мёртвых тела были обнаружены сегодня утром в глубине парка. Один из убитых уже опознан как владелец фабрики по производству лекарственного сырья Вимал Мероннандаджи, личности остальных   пока устанавливаются…»
- Вы… всё  это видели? – С ужасом уточнила она.
- Nem  (2). – Прорычал  Ференц. – На подступах к садам я потерял вас из-за этих проклятых  нищих, что облепили меня, как стая голодных москитов. Но то, что вы оказались там одна…
Он не договорил, видимо, опасаясь как бы голос не сорвался. Но костяшки в кулаках,  побелевшие до такой степени, что казалось, он сейчас сам раздавит себе суставы,  были выразительнее любых слов.
- Не одна. – Женщина постаралась вложить в свою речь максимум убедительности. - Слуга этого предателя Вимала  оказался отважным и честным молодым человеком и преданным учеником друга моей матери.
- Значит, вы больше полагаетесь на друзей вашей матери, чем на законного  мужа?
Возразить было нечего. На месте бедного Ференца она отреагировала бы точно также.
Повисшее в воздухе напряжение можно было накручивать   на вилку, как итальянское спагетти. Ощущая имбирную горечь своего проступка, женщина жаждала прервать затянувшееся молчание, но вместо этого лишь безуспешно пыталась проглотить застрявший в горле тошнотворный комок.
Ей доставляло невыразимые мучения, что она причинила Ференцу  боль, но изменить что либо было уже нельзя. Кляня свою чёрствость, эту «эмоциональную инвалидность», как сама  её с отвращением называла, из-за которой даже друзьями не получалось обзавестись, так как люди упорно  считали её надменной и заносчивой гордячкой, Габриель просто молча стояла, скованная оцепенением, как осуждённый на плахе. В тупом ожидании, когда палач натянет верёвку. Где-то, в потаённой глубине души, она, быть может, и жаждала  прильнуть к нему, положить голову  на широкую  грудь мужчины. Так, как она ребёнком  кидалась к отцу, если посреди ночи в детскую заползала какая-нибудь насекомая живность и начинала угрожающе скрестись под кроватью… Ференц бы помедлил с мгновение, а затем, крепко обняв в ответ,  приподнял бы её голову за подбородок и поцеловал в мокрые от слёз глаза. И всё снова стало бы просто и мило, как в первые дни их спонтанного супружества.
Но кинуться в плачь, расходясь покаянными мольбами  – она не могла  себя заставить, даже если бы от этого снова зависела её жизнь. Играть на обнаженных струнах чужой души  - всегда подло. Тем более, если эта душа тебе не безразлична.
-  Миссис Габриель Эрдерхази, - требовательно  прервал терзания  князь.
Габи, разумеется, никогда не служила в армии. Но при этом оклике в полной мере почувствовала себя проштрафившимся  рядовым, представшим перед прищуренным взглядом сурового генерала.
- Поймите меня правильно, - с выдержанным достоинством профессионального военного, продолжил её супруг, - Я отнюдь не желаю, чтобы вы  превращались в образцовую домоседку, обрекая свою незаурядную любознательность и кипучую энергию на томление в четырёх стенах, с табличками:  Kinder, Kuche, Kirhe, Kleider (3).  Именно непредсказуемость и вольное мышление –   более всего меня в вас и привлекают. Однако, я рад, что вы, наконец, смогли посетить  дом  детства, и тем завершили свои дела в Калькутте. Потому что завтра мы садимся на первый корабль, идущий в Европу - даже если это будет грузовое или рыболовное судно.
Волна протеста, накрывшая её со всей неистовостью  вчерашней бури, мигом  вернула Габриель дар речи.
- Ни за что! – Закричала она, по-детски непокорно притопнув ножкой.
- Будете противиться, клянусь, не выпущу из каюты до самого пункта назначения. – Безапелляционно добавил мужчина, в качестве дополнения к  суровому приговору.
Вот теперь,  было самое время разыгрывать истерику…
- Я дала обещание, Франц!  Я не могу уехать из Индии, не выполнив его!
- Считайте, что все обстоятельства против вас. Успокойте совесть тем, что вас увозят насильно.
- Вы - тиран, uram (4)  Ferenc! – Только и выдохнула она.
- Всего лишь сын своей матери. - С жёсткой усмешкой парировал деспот. - Думайте, что хотите, но я пока не готов стать фдовцом, asszonyom (5)  Gabrielle.
  Можно было извертеться и вменить ему встречный иск, поставив в вину мужской  эгоизм – но, по плотно сжатым губам и каменному выражению лица, преступница поняла, что даже обвинения в шпионаже в пользу Турецкого султана,  не способно изменить решение Эрдерхази.
До своего «арабского» сна на яву – женщина бы только обрадовалась, что кто-то волевым решением снимет с неё тяжкую ношу в запальчивости данного  обещания. Всё-таки, страшилки о конце света, неизменно грядущего, если она откажется от миссии и не отыщет мандир Шивы – не особенно поразили её не самую впечатлительную натуру.  Но теперь, когда в перчатке лежала сложенная бумажка с записанной на ней фразой, уверенно произнесённой ею  на языке, из которого она знала от силы пол дюжины слов - Габриель уже ни в чём не была уверена. Что, если в Европе видения продолжаться?! Да они её с ума сведут и в гроб вгонят, быстрее, чем любые вражеские клинки и бандитские  пули.
- Вы не имеет права так со мной поступать!
- До фчерашней ночи я исполнял все фаши прихоти. А фы не можете поддержать меня  ф одном единственном решении?
- Мы женаты четыре месяца – не слишком ли вы превозносите своё терпение? – Огрызнулась она.
- Перед Богом и людьми я поклялся  защищать фас, даше от фашего  собственного сумасбродства. И эта клятва не имеет «срока давности». Или… - Сощурившись, внимательно посмотрел на неё князь, - быть мошет, вы уже жалеете о нашем браке?
- Не отступитесь от своего ребячества – и вы о нём пожалеете! – Уверенно процедила она, отвечая таким же пристальным взглядом, полным отчаянного бесстрашия.
Закинув назад свою белобрысую голову, он лишь надменно рассмеялся:
- Угрозы? И кто из нас, после этого, ведёт себя по-ребячески?
Хотелось запустить в него чем-нибудь тяжёлым, но пресс-папье, как назло, лежало вне зоны досягаемости. И сколько взгляд  её не блуждал по  доступной части столешницы, как Моисей со своим народом по Синайской пустыне, она была чиста - хоть сорок лет ищи.
- Спокойной ночи. – С беспощадной улыбкой, угадав её хулиганское намерение, подвёл итог князь. – Настоятельно софетую вам  выспаться перед обратной дорогой.
- Да будет ваша воля! Презренная рабыня удаляется в свои покои, о, мой почтенный сагиб  (6)! И не ждите, что вас туда позовут… минимум до конца текущей эпохи!
Окинув его уничтожающим взглядом, словно уже завладела легендарным оком Шивы и вознамерилась проверить его мощь в действии, леди Габриель изобразила  попытку по традиции почтительно коснуться рукой его стоп, исполнению которой  «непредвиденно» помешал стол. После чего оставила своего чрезмерно усердного хранителя  в  гордом одиночестве.
 По-прежнему беспощадного в его решимости уберечь свою frau - неважно, от опасной прихоти или святого предназначения...
***
  - Надо было выходить за какого-нибудь мягкотелого недоросля… К примеру, того безобидного дебила, графского сынка...  -  злобно причитала она, стягивая и одну за другой бросая на кровать скомканные перчатки. – Глядишь, грихастха (7)  протекала бы незаметно…
   Затем леди Габриель принялась расхаживать по комнате, намеренно не сняв туфелек с громко цокающими каблучками, тем самым демонстративно саботируя рекомендацию своего надзирателя насчёт незамедлительного отхода ко сну.
Раскрытая шкатулка с Кали лежала на тумбочке,  деревянной пастью, застывшей в безмолвном крике.
 Взглянув на неё, Габриель ощутила себя неразумной Пандорой, поздно обнаружившей, что заветный ларчик вместо сокровенных  тайн вмещает в себя одни только бесчисленные беды. И хотя демоны разрушения уже ворвались в её мир, на дне, как и в греческом мифе, всё ещё дремала Надежда…
Ведь не зря же мудрые боги наделили избранных ими женщин безжалостным оружием привлекательности!
Вот только сформировавшийся было  план по  улаживанию конфликта с помощью языка тела, раз обычное красноречие оказалось бессильным - столкнулся с  двумя проблемами сразу.
Во-первых, Габриель была слишком зла на Ференца, чтобы забыть про свою объявленную месть и прибегнуть к циничному соблазнению. Да и он, несмотря на то, что никогда не противился такому способу примирения в их прежних мелких ссорах – раскусил бы её тактику в долю секунды, ибо в мирные времена подобными визитами его  баловали не часто.  Во-вторых,  имея на коже такие неэстетичные узоры, выполнение пункта первого и вовсе не представлялось возможным, так как доселе никаких нездоровых наклонностей за супругом замечено не  было.
С досадой Габи взглянула  на свои голые руки и чуть обессиленно не осела на пол, с удивлением отметив, что последствия противоборства почти вовсе исчезли, словно со дня их получения прошла не одна неделя.
 С точки зрения медицины это было невероятно, и исцеление больше испугало её, чем обрадовало. Желая рассмотреть себя поподробнее, женщина скинула верхнюю часть вечернего туалета и, оставшись в одной   полупрозрачной муслиновой тунике, отправилась к большому зеркалу, висящему на стене в ванной комнате.
***
Измученно откинувшись в кресле, Ференц было  пытался отвлечь себя книгой, с редкостным занудством повествующей  о боевой тактике  раджпутских войск.  Как, вдруг, из той половины апартаментов, где по негласному соглашению безраздельно властвовала его супруга, раздался отчаянный крик. Сердце у князя  нырнуло в желудок. Какой  бы актрисой не была миссис Эрдерхази, симулировать нервный припадок она ни за что бы не стала, а с таким отменным здоровьем как у неё – опасаться настоящего кризиса, даже, несмотря на периодическое потребление наркотиков и проявленную мужем суровость, следовало в самую  последнюю очередь.
В спальне жены не оказалось, и, сжимая в одной руке свой наградной   кинжал за Австро-прусско-итальянскую войну, а в другой – зачем-то прихваченную  с собой книгу, Ференц бросился к Габриель. Его  Армейский Кольт остался в запертом ящике стола, так как при такой громкости вопля, издаваемого смелой женщиной, любое промедление могло дорого стоить.
Оказавшись на пороге  ванной, на манер римской бани выложенной причудливой мозаикой из бирюзово-зелёного мрамора, Ференц испытал  потрясение того уровня, слабый  аналог которого, перенесённый в далёком детстве, чуть навсегда  не оставил его заикой.  (В ночь перед рождеством неугомонный старший братец тайком подвесил над кроватью маленького, безмятежно спящего Ференца, чучело оскалившейся головы  бурого медведя, притащенную им с чердака).
- Скажите, что вы тоже это видите, - вцепившись в локоть ворвавшегося на подмогу мужа, умоляюще прошептала леди Габриель. - В противном случае, обещаю навсегда  завязать с опиумом!
-  Дева Мария!... – Только и мог вымолвить князь, так и не сумев решить:  довериться ли  своим глазам или  подвергнуть сомнению трезвость  рассудка.
  По личной десятибалльной  «шкале ужаса» Ференца Эрдерхази: увиденное им в ту ночь   уверенно тянуло на девятку. 
- Странное у вас, католиков, о ней представление… - Прокомментировала  женщина, заметно ободренная его присутствием.
- Ради фсего сфятого, што это за тфарь?!
 - Тише! – Шикнула она, и, пожирая нежданную гостью взглядом, в котором равно смешались страх и восхищение. -  Это нага. Древнейшее и мудрейшее существо на земле. И молитесь, чтобы она вас не поняла…
Смуглая, абсолютно нагая женщина, была «одета» лишь в  своеобразный кожаный воротник, что рос из основания тонкой  шеи и подозрительно походил на капюшон кобры,  раскинувшийся  над густой  гривой её иссиня-чёрных волос. Собственно, женщиной - полубожественное создание было лишь наполовину: мускулистый человеческий торс ближе к бёдрам менял нежную  кожу на зеркальную чешую, целиком покрывающую огромный змеиный хвост. Едва помещаясь в каменой ванной, массивные кольца сжимались и разжимались, словно в спазме, и вода перехлёстывала через край  купальни,  выливаясь на  чистый пол.
Раскачиваясь из стороны в сторону, как в ритуальном танце, нагиня смотрела перед собой невидящим взглядом. Тяжёлые груди колыхались в  такт описывающим восьмёрку плечам, в то время как   раздвоенный язык ощупывал воздух.
- Рискую фыставить себя параноиком,  – с трудом поборов первый шок, подозрительно протянул Ференц. – Но  эта дама, што,  спутала номер?
- Учитывая, что их, по общепринятому мнению,  вообще НЕ существует – понятия не имею!
- Русалок тоже не существует, по общепринятому мнению, но это не вынуждает их всплывать в моей ванной, дабы доказать обратное.
- Да при чём тут ванна?! Но преданиям – наги, если и появляются из своего подземного царства, предпочитают естественные водоёмы и рисовые поля.
- Значит – или шутник Беккер нашёл нам гостиницу посреди рисового поля, или…
- Вы что же, считаете, это я её позвала? – Не отрывая пристального взгляда от гости, перебила Габриель с нескрываемым раздражением.
- Не исключаю такой возможности. После недвусмысленного предупреждения…
- Тэак таак  (8)! Вот только ваши беспочвенные обвинения не дают и намёка, что делать дальше.
- Яволь.  Спросите у её что-нибудь.
- Я разве упоминала, что говорю по-змеиному? - Бросила она с издёвкой. - И о чём её спросить: как нынче погода  в Потале (9) ? Получше ничего не можете посоветовать?
- Я, уш извините, иной науке  пол жизни посвятил. – Только вспомнив про пригодившуюся-таки книжку,  Ференц продемонстрировал ей обложку с названием, после чего наконец избавился от ноши, засунув на подвернувшуюся полочку для полотенец. - Я что, похош на дипломата-герпетолога?
Утомлённая перепалкой шумных людишек или возмущённая их нескончаемыми сомнениями в реальности её персоны, нагиня встрепенулась. Удлинённые чёрные глаза, уголками почти достигавшие висков, как две бездонные пропасти полыхнули  подземным огнём, и кобра молниеносно метнулась к мужчине, остановив своё по-змеиному узкое, хищное лицо в нескольких дюймах от лица князя.
 - Не двигайтесь! - С ужасом вскрикнула  Габи, увидев, как дрогнула его рука, сжимающая  клинок. Пустить оружие в дело он не успел бы, даже обладая нечеловеческим проворством – два острейших и тонких, как  врачебные иглы, змеиных зуба, угрожающе выставляющиеся из сладострастно приоткрытого рта создания, уже пребывали в через чур опасной близости к хрупкому человеческому телу. Проявляя чудеса выдержки, Ференц стойко следовал предостережению, и лишь несколько  нервов брезгливо  вздрогнули под кожей, когда скользкий розовый язычок скользнул по его напряжённой щеке, словно оценивая вкус страха, испускаемого презренным земнорожденным. 
Нагиня чуть отстранилась, и тогда он хрипло, но на удивление бодро произнёс:
-  Кья хал хэ?
Подобная вызывающая смелость и  обычного человеческого душегуба вывела бы из себя.
- Ваззззья…. – Гневно прошипела кобра,  откидывая голову для  удара.  Поджатая верхняя губа продемонстрировала готовые к атаке страшные зубы. 
Полагая, что медлить далее нет смысла, Ференц с силой воткнул лезвие в обнажённый живот древнего чудища, одновременно выставив блоком левое предплечье, в попытке защитить шею.  Длинные клыки вонзились глубоко в его плоть, и мужчина издал рёв, вызванный не столько болью, сколько отвращением. На стены и потолок хлынула прозрачная слизь из раны нагини и красные брызги крови князя. Но, в отличие от человека, края пореза у кобры тут же срослись, добавив ей только новой порции ярости.
Габриель вскинула руку и в тот момент, когда Ференц изловчился вытащить кинжал из упругого мяса полу-рептилии и готовился нанести новый удар, столь же бесполезный, как и предыдущий, его оглушило резким звуком выстрела. Ровная дырочка, образовавшаяся на безупречном лбу создания, какому-нибудь извращённому уму  напомнила бы сакральный индуистский кружок тилак. Кончик сильного хвоста взметнулся вверх, сбив со  шкафчика разные дамские принадлежности. Бутылочки с притираниями, разлетелись по полу, распространяя сильный дух эфирных масел, через который пробивался едкий запах пороха.
Ванна была слишком маленькой, чтобы полностью вместить могучее тело змеиной девы, тем не менее, нага полностью скрылась под водой,  словно растворилась. Или, что более вероятно, просто возвратилась на свой родной уровень бытия.
Кровь из четырёх колотых ранок, полученных Ференцем в этом сражении, ручьями стекала вниз. Мистер Эрдерхази,  бледный и без малого не сравнявшийся цветом лица с сине-зелёной гаммой интерьера, опасно покачнулся. Опасаясь, что зубами нагини была перебита крупная кровеносная артерия, леди Габриель усадила мужа на пол, и принялась деловито суетиться над пострадавшим. Не сказать, что она вовсе не подалась панике, скорее наоборот, но доблестно сумела удержать себя в руках, рассудив, что её обморок ничем супругу не поможет.
- Чертовски точный выстрел, Габи… - Стараясь отдышаться, похвалил её Ференц, прислонившись затылком к прохладной стене. Головокружение не отпускало, но хотя бы не усиливалось. – И где же вы прятали своего «малыша»?
- Эластичные подвязки для чулок. Когда я в платье, прячу револьвер туда.  – Скороговоркой отчеканила его медсестра, разорвав мокрую ткань рукава и с тревогой осматривая повреждения.
- О… Женская мода на службе воинствующего феминизма… это что-то новенькое. И, кстати, вы вовремя. А я уж было  решил, что вы настолько разозлились на моё «тиранство», что решили прибегнуть…
- Берегите силы, вместо того, чтобы нести ерунду! – Строго оборвала она. - А то я ошибочно решу, что у вас горячечный  бред и накачаю какой-нибудь отвратительной медицинской гадостью. Так, что наги будут самой приятной галлюцинацией из тех, что вас накроют. – Произнося эту убедительную тираду, миссис Эрдерхази тщательно промывала рану  питьевой водой из кувшина, спешно принесённого из спальни.
 Мальчишка-коридорный уже был послан в круглосуточную аптеку, получив краткие объяснения, что князь был недостаточно осторожен при чистке револьвера,  и оружие  выстрелило, к счастью, лишь слегка оцарапав его пулей.
 – Но, если вы всё также решительно настроены увезти меня в Лондон, пару-тройку дней придётся повременить: с инфекцией в этих местах не шутят. –  Бесстрастно добавила женщина, складывая повязку из куска ткани, выдранного из платья. – Если почувствуете жар…
- То есть, лучше мне агонизировать на земле, чем посреди океана? – Мрачно усмехнулся князь. – И почему фас больше заботит возможная инфекция, а не яд?
Леди Габриель приостановила свои занятия и вперила в него взгляд, столь серьёзный, что им можно было бы превращать воду в вино:
- Потому, что если бы эта бессмертная  хотела бы вас отравить, вы бы уже были мертвы.
- У вас тоже кровь, - Ференц нахмурил брови, заметив пятнышко, медленно разрастающееся на полупрозрачном платье.
- Царапина, - отмахнулась она, - отлетевшим куском стекла порезалась.
- А как же инфекция?
- Я же сказала - ерунда. Ничего со мной не будет. – С нажимом выдала миссис Эрдерхази, отрекаясь от дальнейших тревог за её здоровье.
Ещё бы, какие бактерии могли бы ей повредить, когда на ней всё заживает, быстрее, чем на собаке?!
- Вообще-то, это мужчина должен так говорить, но я вас прощаю… Ай!...
  Зубами оторвав концы жгута, Габриель через чур сильно стянула ему руку. Не от желания причинить боль, а всего лишь силясь  остановить кровотечение. И удача ей в этом сопутствовала.
Теперь, когда экстренные меры были приняты, женщина осознала, что её столь же раздражает противоестественная весёлость  супруга, как пятнадцать минут назад –  выводила из себя почти похоронная серьёзность.
Она осуждающе накинулась на мужа,  сжав в кулачках отвороты его, и без того ставшей  лохмотьями, рубашки:
 -  Насколько надо было не дорожить своей жизнью, чтобы спросить кобру: «Как дела?!»
 - Примерно также, как в одиночестве отправиться на встречу с Вималом в безлюдный ночной парк... Ладно, ладно! Если быть честным то просто это единственная фраза, которую я смог припомнить на хинди. Кроме, пошалуй,  «Уе китнэ ка хай? (10) », но, боюсь, - беззаботно пожал плечами Ференц, - она совсем не правильно бы меня поняла!
И Габи, несмотря на пережитое волнение, прыснула со смеху.
 – А если серьёзно, - добавил её муж, - как вы считаете, чего она хотела, удостоив нас своим посещением? Кроме того, как отгрызть мне руку, разумеется.
Женщина призадумалась.
- Наги – как люди, нельзя сказать, что все они плохие или хорошие. Кто-то преданно исполняет волю богов, кто-то доставляет им немало хлопот... Думаю, здесь имело место первое. Они  хотели помешать вам увезти свою неосторожную жёнушку. Знали, что я подчинюсь, и приняли меры.
- И весьма действенные! Если такая тварь материализовалась в простой ванной, страшно представить, что может повылезать из морских глубин… А что она мне сказала?
- «Вазья» –  на санскрите это означает «чужой».
-  Собственно, я и не набивался в местные старожилы.
Сев рядышком на сухой участок пола, по возможности избегая лишних подробностей, леди Габриель принялась пересказывать ему события вчерашней ночи. И то, что ей поведал Суджамал.
- Что ж, это объясняет, почему ваша пуля, - о, хранительница! - смогла остановить её лучше моего скромного кинжала.
- Будьте уверены, я потрясена не меньше вашего! Департация наг - не входит в число любимых занятий, которыми я обычно убиваю вечер.
- Будем надеяться, она и не станет таковым. Как я уже намекнул, мы остаёмся в этом  рассаднике пресмыкающихся демонов  и рассеянных богов… 
Что ж, похоже, на дне своего ларца изобретательная Кали, следуя  своеобразному чувству юмора  (если, конечно, оно вообще имеется у богини кровавой смерти) припрятала для своей Пандоры весьма экстравагантную Надежду. Не с крыльями, так с хвостом. Влияние местного колорита, знаете ли…
Жаркий поцелуй, ставший Ференцу суммарной наградой за мудрое решение и перенесённые страдания, был прерван требовательным стуком в дверь. Однако,  кроме коридорного, боязливо сжимающего принесённый пакет с лекарствами, на пороге стоял не на шутку встревоженный администратор гостиницы.
Осталось загадкой, о чём подумал индус, увидав своих уважаемых постояльцев растрёпанными, окровавленными и в порванных одеждах, но по выражению его интеллигентного лица, служащий только уверился насчёт поражающей дикости и отсталости «просвещённых» европейцев, чьи способы разрешения семейных конфликтов не особенно изменились со времён   варварского средневековья…

Сноски:
(1) Самосожжение жены на погребальном костре мужа.
(2) Нет (венг.)
(3) Дети, кухня, церковь, наряды (нем.)
(4) Господин – офиц. обращение к мужчине (венг.)
(5) Госпожа  - офиц. обращение к замужней женщине (венг.)
    (6) У индийцев - почтительное название европейца, хозяина-господина
      (7) Семейная жизнь. По канонам брахманизма – одна из духовных ступеней человеческой жизни.
(8)Хорошо (хинди.)
(9)Подземное царство нагов.
(10) Сколько это стоит? (хинди)