Друг племяш скандалы Истории нашего двора ч. 3

Игорь Исетский
 Вовка, крутой племяш, скандалы и др. Истории нашего двора, ч.3.

   С Вовкой Паршуковым мы жили в соседних квартирах. Он был на год моложе, но это не играло роли. Мы друзья – с малых лет.
   
   У Паршукова была старшая сестра Светка. Имелись, конечно, и родители. Но отец, офицер милиции, довольно рано оставил семью и уехал в далёкий город, где свил новое гнездо.
   
   Однако детей своих он не забывал. Они ездили к нему в гости.
   
   В любое время мы бегали друг к другу, играли. На улице, в сосновом бору, что примыкал к дому.
   
   Отца Володи я помню смутно, но вот мать его, тётю Машу, - хорошо: полноватую и очень добрую женщину.
   
   Как-то неожиданно она умерла. Может, для меня, ничего не ведающего о её болезнях.
   
   Я после этого не мог смотреть в глаза другу. Избегал его, не зная что скажу, когда увижу.
   
   Это вообще была первая смерть, которая случилась так близко.
   
   Через неделю мы встретились с Володей во дворе. Он был бледен, но заговорил со мной о чём-то. Я поддержал разговор, однако, видел, как нелегко Вовке. Он же старался держаться передо мной как мужик. И у него получалось. Такой он был стойкий.
   
   После смерти матери Вовка Паршуков уезжал жить в Рязань к тётке. Года два он отсутствовал.
   
   Ох, и тосковал я по нему.
   
   Наконец, он вернулся. Стал проживать в двухкомнатной квартире с сестрой, которая через некоторое время вышла замуж.
   
   Муж её своим видом и манерой поведения отталкивал многих. Здоровый, блатной, вся передняя челюсть золотая. Часто выпивал. Шутил с нами по-грубому, всё подначивал. Да ещё фамилия у него была странная – Лыткин.
 
   Позднее я узнал, что Лыткин (или, как называл его Вова – зятёк) отсидел в тюрьме. А ещё позже отец рассказал мне, как Лыткина по молодости от милиции всё время отмазывала мать. А зубы ему выбил один хороший опер.
   
   Как-то милиционер зашёл в кинотеатр и увидел там «старого знакомого», который беззастенчиво шманал молодёжь. Опер, зная, что грабителя всегда вытаскивает из неприятных ситуаций мамаша, отвёл его в сторонку и хорошенько врезал ему по морде. Вот тогда Лыткин и лишился передних зубов, а опер – работы. Говорят, талантливый был парень, но пришлось его уволить. Консенсус такой достигли – Лыткин вновь избежал уголовной ответственности, а инспектора угро выгнали со службы.
   
   Сестра Вовки вскоре забеременела. Зятёк стал по пьянке приговаривать своему молодому шурину о том, что скоро у того родится племяш, и как все они счастливо заживут…
   
   Однако рождение сына не принесло большого счастья в эту семью. Лыткин продолжал пить. Бил жену. Уж не знаю так ли сильно, но она тоже была не из робкого десятка. Чуть что - выбегала на балкон и кричала протяжно одно и то же слово: «Помогите-е-е-е!!!», - делая ударение на «е».
   
   Помню, однажды с соседнего балкона на Светкин крик выскочила немолодая поддатая женщина, Тамара Волоснина. Она не боялась Вовкиного зятька. Не имея телефона, но желая как-то поучаствовать в спасении молодой женщины, она хриплым голосом крикнула с паузой всего два слова: «Милиция!... Сволочь!..» Так что, и не ясно было, кого она там отсволочила.
   
   Первое время на крики Светки к ним в двери начинали стучать сразу несколько соседей.
   
   В очередной раз среди спасителей оказалась тётя Шура, врач-гинеколог, муж у которой тоже выпивал. Увидев её, дебошир выпучил глаза и констатировал: «И Шурочка здесь?» Надо же… А Шурочка-то чего притащилась?»
   
   Тётя Шура потом недоумевала: «Человек шесть стояло у их квартиры, а он, надо же, меня  выделил».
   
   Позже на Светкино «помогите» никто не отзывался. Кричала она громко, а муженёк только материл её и пугал. Бить не бил. Он  отсидел и знал, что теперь ему в случае причинения побоев – дорога одна, а мамочка великовозрастного сыночка уже не отведёт от руки закона.
   
    У Лыткиных подрастал сын Филька. И, надо сказать, мальчик неплохо усваивал некоторые уроки отца.
   
   Идёт однажды Светлана с ним из детсада. Остановилась у подъезда побеседовать со старушками.
   
   Филя решил присесть пока на скамеечку рядом с бабушками. Но вот незадача: единственное свободное место занимала дворовая кошка. Фильчик по-деловому согнал её одной фразой: «А ну, пошла на … тонко*опая бл...!»
   Одна из старушонок удивилась:
   - Ты чего, Филя, говоришь-то?
   Светка, поняв, что парнишка её, скорее всего, бросается папкиными словами, прикрикнула на сына:
   - Опять ругаешься?! Вот я дома тебе задам!
   Но Филька-то каков! Он тут же невинно (при свидетелях) заявил маме:
   - Я просто сказал: уходи отсюда, кошка нехорошая! А чего она тут развалилась?
   
   Старушки не стали «закладывать» мальчонку, собразив, что он по непониманию повторяет не свои слова. Так же всем стало ясно, как порой муженёк величает супружницу.
   
   Когда Филька выходил один погулять, то бабульки начинали потихоньку пытать его насчёт обстановки в семье.
   
   Как-то им хотелось узнать, работает ли где папа Фили или в очередной раз тунеядствует.
   
   Одна старушенция задала мальчику вопрос:
   - Филенька, а скажи-ка нам, где сейчас работает папа-то твой? Нам так интересно.
   Ребёнок совершенно искренне удивился, округлив глазки:
   - Как где работает? Вы что? Папа же говорит, что от работы кони дохнут!
   
   И так всё естественно прозвучала эта фраза из уст  хоть и не совсем младенца.
   
   Чувствовалось, что некоторое внимание воспитанию сына папа всё же уделяет: учит жизни.
   
   С появлением моды в 70-ые годы всем играть на гитарах, я тоже не избежал этого веяния. Одноклассник Артур показал мне первые азы. А Володя, не имея музыкального образования, довольно сносно овладел фортепиано. Тут уж сестра ему помогла, окончившая музыкальную школу. Потом он и гитару освоил.
   
   И стали мы собираться то у меня, то у Паршукова и пытаться что-то исполнять ансамблем.
   
   У Артура имелась акустическая гитара с электроприводом и переносной усилитель.
   
   Вовка от кого-то притаранил самодельную ударную установку. Лишь две вещи – чарльстон и тарелка были заводского происхождения. Бас-барабана не имелось, но на подставке стоял здоровый барабанище с натянутой на нём полиэтиленовой плёнкой.
Ещё у кого-то Владимир взял самодельную бас-гитару.
   
   Вот так на дому мы и играли. Вова на пианино, Артур на гитаре, а я пытался что-то изображать на басУ, подключенному к Артуровскому усилку вместе с его гитарой.
 
   И порой у нас довольно лихо получалось.
   
   Однажды Владимир предложил сделать запись на катушечный магнитофон Лыткина, пока тот где-то пропадал. 
   
   Мы записали несколько песен. Одна, помню, такая рОковая была, с нехорошими словами. Пелось примерно так:

   "А на реке качался буй,
   К нему поплыл какой-то …
   А дядя, дядя не балуй,
   Вдруг нарвёшься ты на буй!!!
   Вдруг нарвёшься ты на бу-у-у-у-у-й!.."

  К игре мы ещё привлекли моего младшего двоюродного братишку, поручив ему отстукивать ритм на бубне.
   
   Это дело его так захватило, что позже он выучился играть на гитаре и электро-пианино (тогда – Ионике), после он пел в ресторанах. Затем, когда, женившись, уехал в южный город, занятие сие вообще стало куском хлеба для братишки. С работой в курортных городах не очень…

   
   Воскресным днём мы пошли с Володей в кино. Он сказал:
   - Только по пути заскочим во дворец культуры. Там какой-то концерт. А я же занимаюсь у них. Так что одну песенку спою и свободны.
 
   Сперва мы сидели в зале, слушали разных самодеятельных исполнителей. Потом вышел Вовка. Увидел я его уже на сцене в концертном светло-голубом костюме (от ДК). Володя под аккомпанемент большого ВИА, с гитарами, органом, ударником и даже трубами, исполнил песню.
   
   Держался он смело, расхаживал по сцене, делая различные жесты рукой – настоящий артист. А вокальные данные у него от природы  хорошие.
 
   Я до сих пор помню, что Володя пел «Письмо отца» (Е.Мартынов – А. Дементьев). А слова припева с того времени запали в память:

"Дорогая моя, на передней у нас передышка,
Спят в окопах друзья, тишина на крутом берегу,
Дорогая моя, поцелуй, ты, покрепче сынишку.
Знай, что вас от беды я всегда берегу".

   Когда я учился в 10-ом классе, Владимир в качестве ударника и солиста выступал в одном пригородном совхозе, куда мы вместе частенько ездили на репетиции. Иногда и мне поручали что-нибудь исполнить или подыграть.
   
   Тогда мы с Вовкой и выдавали какую-нибудь «Кап-кап-кап, стучит дождик…»
   Однажды в клубе готовились мероприятия по празднованию Первомая. Музыканты разучивали комсомольские песни. Заведующая клубом, молодая энергичная женщина со своей помощницей занималась подготовкой торжественного заседания.
   
   И вот 1-ое мая. В зале заседают, а мы ждём, когда закончатся торжества и начнутся танцы.
   
   С Вовкой слоняемся по пустому фойе вдвоём. Вовка курит. Вот он подходит к стенду со свежими газетами «Правда»,  «Известия», «Труд». Я тоже рассматриваю прессу. Как всегда, в то время – полный «бенефис» дорогого Леонида Ильича, Генерального Секретаря компартии.
   Володя ухмыляется:
   - Ну, куда ты ни глянь – везде он. С президентами, с членами Политбюро, с рабочими, доярками…
   Нет, чтоб битлов фото, что ли, где тиснули.
  - Ага, разбежались. Здесь и «Самоцветов» не напечатают, - говорю я.
   Тут Паршуков окурком сигареты тычет в одну из газет.
   - Ты чё, Вован, творишь?
   - А вот полюбуйся на мой протест, - усмехается дружок, вздымая правую руку вверх и негромко изображая скандирование: - та-да-да, та-да-да, та-да-да-да-да-да-да (в ритме популярного тогда «свободу, свободу Луису Корвалану!»)
   
   Я присматриваюсь: Вовка на одной фотографии окурком лишил глаз самогО Генсека.
   - Ты что, если узнают – капец нам.
   - Да никого же нету. Пошли, смоемся пока.
   
   
   Выходим на улицу.
   Вскоре на крыльце клуба появляются вышедшие из зала люди. Возвращаемся в фойе.
   
   Завклубом говорит нам:
   - Ну, где там остальные? Сейчас передовиков чаем напоим, а потом ваша очередь потрудиться. Пусть молодёжь потанцует.
   
   Разговор происходит аккурат возле идеологического стенда. Заведующая бросает взгляд на газеты и сразу меняется в лице:
   - Ах, это что такое?
   Я и Вован приближаемся к начальнице. Она смотрит прямо на испорченное Паршуковым фото.
   
   Мы взволнованы. Вовка бледный. Я, чувствую – тоже.
   - А мы это…- начинает оправдываться Паршуков, - на улице слонялись. К реке ходили, пока тут собрание. Не видели ничего…
   
   Заведующая хмуро смотрит на нас и произносит:
   - Знаю, я всё знаю. Это вы жгли.
   У меня потемнело в глазах: как она сразу нас вычислила, кто-то видел, что ли? Я посмотрел на Паршукова. Тот пребывал в подобном же состоянии. Но он попытался робко возразить:
   - Да нет, что вы… Мы по бережку шлялись…
   - Это вы жгли, - повторила заведующая, а я уже думал: прощай комсомольский билет, положительная характеристика,  экзамены в институт… а то и родные…   
   
   Зловещий голос клубной начальницы вернул меня на место:
  - Это выжгли сигаретой какие-то мерзавцы, пока шло заседание. И чего я не оставила тут никого подежурить? - довольно буднично произнесла женщина, снимая испорченную газету.
   - Парни, зовите своих и тащите гитары, сейчас объявим танцы!
   - Да, да, это мигом, - затараторили мы и бросились в комнату с инструментами, ликуя в душе: обошлось!

   А на День Победы в клубе тоже проводилось торжественное заседание, после чего ветеранов и музыкантов угостили в отдельной комнате.
   
   Тогда я впервые выпил.
   
   Нет, конечно, дома по праздникам мне уже плескали по половине фужера шампанского. А тут выпили, что называется – не по-детски.
   
   Затем руководитель ВИА Серёжка Сухой «снарядил» музыкальную экспедицию, и пошли мы по селу.
   
   Я нёс в руках такой же переносной, как у Артура, усилитель, работающий и от батареек. К нему Сухой подключил гитару. По пути мы поздравляли встречающихся ветеранов и пели для них «День Победы».
   
   Один выпивший старикан прочёл нам короткую речь против войны. Сказал: пусть будет мир и дружба!
   - Я тут же добавил – фройндшафт.
   - Это что за слово? - поинтересовался фронтовик.
   - Да дружба же, по-немецки. Ещё ансамбль один поёт: «Дружба – фройндшафт…»
   - По-немецки, говоришь?! - вдруг прикрикнул ветеран. - Наша армия их била, а ты по-немецки!..
   
   Мы поспешили удалиться. Человек воевал и не нам его осуждать.
   
   Домой возвращались затемно. Шли от вокзала, когда на нас с ножом в руке неизвестно откуда выскочил  мужчина. Рядом с ним семенила женщина.
   - Эти?! Крикнул мужик.
   
   Слава Богу, пьяненькая тётка успела крикнуть: «Нет!», а иначе, чувствую, порезал бы нас тот мужичонка.
   
   Кто-то обидел его жену, и сейчас он искал справедливости и… вендетты.

   Возле дома нас встретила моя мать. Первым делом отругала за пьянку, ну и «поздравила» с "дебютом".
   
   Мы давно протрезвели, но так как пили в тот день дешёвое яблочное вино (как его у нас называли – гамыра) от нас довольно сильно несло винными парами.
   
   На этом, я, пожалуй, остановлюсь, а в дальнейшем расскажу и о том, как сложилась судьба Володи, и ещё о самых видных наших жильцах и историях, связанных с ними.

   17.07.2010.                Продолжение:http://www.proza.ru/2010/07/27/459


   Верхнее фото слева: Вовка за ударными,
Ниже: Володя и я.