Моя бабушка Вера Ивановна, урождённая Асеева, столбовая дворянка. В молодости она жила в селе Лубянка Курской губернии. Их сад выходил на реку Псёл. Я не знаю, были ли они богаты. Всего Асеевых было шесть человек детей. Я знала только мою бабушку и её сестру Катю. Катя толстая с мясистым носом и тоненькой косичкой, закрученной в узел на затылке. Моя же бабушка была очень красива. Какую бы работу она ни делала, у неё всегда был маникюр, волосы завиты и красиво уложены: по бокам зачёсаны вверх и заколоты гребешками, а на лоб спущен завитой чубчик. Держалась она всегда очень прямо. Готовила очень вкусно, знала много русских и украинских песен. Была большой рукодельницей. В то время, когда она жила, было печное отопление. Печку топила и сажу выносила сама. Готовила, песни пела, вязала, вышивала. Стирала большое бельё. Это не то, что сейчас. Дедушка колол дрова и носил на чердак. Там была «Вешарня»- домовая прачечная. Топили печку и стирали руками или на стиральной доске.
Я любила сидеть у её ног на маленькой скамеечке и слушать, о чём она пела. Бабушка занималась рукоделием. Я часто спрашивала, хороший герой песни, или плохой и почему «горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело?».
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село,
Горе-горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
Ой, беда приключилася страшная!
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас - голова бесшабашная -
Застрелился чужой человек!..
Как это и почему?
Она меня научила вязать. Когда мне было шесть лет, мы расстались. Мои родители были советскими подданными. А тогда вышел конфликт с Тито, и нам пришлось уехать.
Мы с бабушкой ходили в церковь. Отец Виталий был моим крёстным отцом. Он был, наверно, тогда очень молод, потому что когда я приехала к Милочке перед свадьбой в 69 году, он был очень весёлый, бодрый и очень быстрый. Мы были у него в гостях. Он быстренько скрутил свои волосы в гульку и пошёл на кухню что-то приготавливать. Матушка его была квёлая, вечно недовольная и жалующаяся. Он шутил, говорил слово «Замётано» и ещё какие-то просоветские слова, но я, как истинная пионерка, комсомолка видела в этом проявление чего-то шпионского и дулась, как мышь на крупу. Он всё говорил, что мне надо купить тёплые крепкие ботинки, но денег не дал, и тётя тоже не стала мне их покупать и всем своим знакомым рассказывала, что не может же она потом к батюшке бегать с квитанцией, чтобы он отдал половину денег за ботинки.
О дедушке я знаю очень мало. Он был из очень богатой купеческой семьи. Его отец купил для него дворянство и Виктор Борисович мог окончить высшее военно-инженерное училище. Он был на 11 лет старше бабушки. Когда я была маленькая, у нас не было ни телевизора, ни проигрывателя. Я думаю, что и ни у кого этого не было. Было радио, его слушал только дедушка, а мне его не разрешали даже включать. У радио был зелёный глазок, и я любила его рассматривать, прижавшись к дедушке.
В 1920 году им пришлось бежать из России через Турцию. Там их обокрал дедушкин денщик, и они остались, в чём приехали с четырёхлетней девочкой, моей тётей, на руках. Они уехали в то время, когда начался красный террор, когда убивали только за то, что у тебя нет мозолей на руках. Так зарубили бабушкиного родного брата. Его звали Шурой. Он был ранен и лежал в военном госпитале. Его зарубили шашками.
Во Францию семья не поехала, потому что там можно было устроиться работать только официантом, или таксистом. Очутились они в Черногории в городе Цетинье. В то время Цетинье было ещё королевством. Королём был Никола. Большинство населения было против присоединения к Югославии. Дедушка был строителем. Когда он ездил на работу в машине с другими рабочими, то часто в горах их машину останавливали и спрашивали:
- Ты кто?
Если русский – отходи в сторону, серб – расстреливали.
Надо было выживать. Дедушка научился шить. Шил кепки, делал грубые заготовки деревянной обуви (нанулы). Бабушка доделывала их, раскрашивала и продавала. Потом бабушка стала печь пирожные и тоже продавала. Первая мебель в их доме была из стеблей кукурузы. Вера Ивановна была молода. Ей было всего 24 года, она ничего не умела, даже растопить печку. Рассказывали, что она плеснула бензин в печь и чуть не устроила пожар… В 1922 году родилась моя мама. Её сестра Милочка была на шесть лет старше.
В Югославии было очень много русских семей. Знаю, что были женская и мужская гимназии, 2 института благородных девиц, 2 кадетских корпуса. Я была слишком мала и мало помню. Помню тетю Катю (родную сестру бабушки) и её мужа дядю Борю. Он был толстый, лысый с большими усами. Они жили в Вырднике. Вера Ивановна заболела и стала кашлять кровью. Узнав об этом, тётя Катя позвала Веру в Вырдник, потому что там можно было получить работу и, что главное, Вере надо было сменить климат в связи со своей болезнью.
Ещё в Югославии был бабушкин двоюродный брат – Иван Ильич Римский-Корсаков. Мама говорила, что по бабушкиной линии мы в дальнем родстве с Путиловыми. Старший брат бабушки Владимир Иванович жил в Любляне и был женат на дочери Путилова. У Владимира Ивановича было два сына.
Семья бабушкиного брата Василий Иванович остался после революции в Петербурге. С ними не было никакой связи. Да в то время это было чревато тяжёлыми последствиями. Иметь родственников за границей для советских людей было опасно. С дедушкиной стороны старший брат уехал в Америку до революции. Была сестра, но она умерла в юном возрасте от аппендицита. Мать дедушки осталась в Орле. От неё какое-то время шли письма. У неё отняли всё и поселили в своём же доме в маленькой каморке. То ли в комнате прислуги, то ли в кладовке.
Умерла Вера Ивановна когда ей было 74 года, она долго болела. У неё был рак, а через год умер дедушка, ему было 85. Он второй день как вышел на пенсию. Утром пил кофе, попросил Милочку налить вторую чашку, она только отвернулась, он упал, покраснел, вздохнул и умер. Тромб.