12

Борис Фрумкин
… ходил вечером, в вечере, по коричневой улице. Смотрел в окна, оконные рамы разглядывал, заглядывал в ту сторону, смотрел сквозь стекло, сквозь стёкла. Разные потолки, разнообразные, и люстры, лампочки, блестючки, бордовые шторы. Белые тюлевые, какие то серые, бордовые, красные, зеленоватые с бомбонами, с кистями, собранные в складку золотые, бордовые, бордовые…

Крик со двора:
- Туфлю отдай, сссука!

На стене дома узкая длинная рекламная пауза – слегка рваное в местах напряжения полотно. Надпись: изготовим из собственного материала шторы. Внизу маленькими буквами – шторы! Лучшие бардовые шторы!

- вот так вот, пройдешься вечером в вечер, а окажешься в бардо. В Огне и Черноте, черном огне, в чёрном окне… жёлтые пески, желтые пески и круг как квадрат… больно колет в бока, левые бока, правые пятки, средние плечи, третьи лопатки! Пудрит пыль губы упругой красавицы блеклым серебром, ой, ноги мои ноги, не удержать! … гоп-гоп-гоп несётся без музыки, вне музыки, сам музыка красношароварный казачек - гоп-гоп-гов – гав – лай собак, собачий перелив, всегда через край… - ах, как страшно, как больно вокруг! … - эта сука имеет сказать, то, что каждый кобель понимает без слов, она это имеет, возможность сказать, а так, она берёт и берёт, схватывает, жрёт и берёт и воет и визжит и сцепляется… и смотрит налитым вишнёвым соком глазом, полным неведомой человеку любви взглядом… влажный тёмный глаз… волоокость. Бардовые шаровары у Танцора, на коленку садится, солнце садится, выплёскивает ногу резким, неуловимым движением над городом, на стены, на асфальт, на крыши, все плоскости и вертикали ало али. Закрутился в суфийном танце, замелькал, заструился,  вихрем понеслись звуки, шумы, жужжания и взрывы петард, визгливые пьяные крики, обрывки песен и гудение и храпение… Всё сильнее, всё скорее, всё быстрее и в какой-то момент всё смолкло, не смолкло, а зазвучало по иному, как и всегда звучало, само по себе, сложилось и оказалось всем и везде… А там – за стеной – стелется, по неволе дикий, жадный, сучий змей по огнедышащим чёрным улицам Бардо. Бегут по ним кошки, длиннющими белыми клыками царапая асфальт, клацая по камням незалезающими когтями, они бегут за тобой! Вот, они видят тебя и настигая бегут дальше, сквозь и мимо тебя, ведь тебя забрал с собою Бардовый Танцор. А ты и не знал!

крик со двора:
- дятел!

В поднявшемся облаке пыли мелькают полосатые кошиные хвосты.
Улеглась пыль на губах серебро и не стало видно чего-то, чего теперь не хватает, что теперь не хватает. Там где сердце это что-то взрывается, или прощается? Замирая в холодном ужасе, на берегу грязевого потока, потока из уха в ухо, некоторых уносит, они думают в даль, оказывается, совсем близко, может быть, относит на какой то микрон. В сторону и за угол, за стену. Он замер в отчаянии,  не понимая, боясь понять, что единственное, что может внушать ужас это он сам, сам, а не то, на что он смотрит. В неочерченных чётко берегах, плывёт сама в себе до невозможности напоённая водой коричневая земля, с камнями, деревьями, домами, машинами, плывёт, обычно твёрдое, течёт потоком, движется неумолимо.
… по твёрдо и бардо ходит, заглядывая в окна Танцор, пока не наступит на него ночь.

- вот и кажется, что всё бесцельное неумолимо, не остановимо и не понятно, саможизненно и поэтому верно.
- похоже на щель между штор, сквозящую неземным утренним светом. Пора просыпаться!