- Встречай, Катька, вон он, негр твой опять идёт, - уже с порога кричит бабушка моей маме. Негр – это новый материн ухажёр. А вообще - то, его зовут дядя Вова. Негром его прозвали за густые, чёрные, кудрявые волосы и такие же - черные, как мокрая от утренней росы садовая смородина, глаза. А так он русский. Не один раз мать предлагала ему поменяться шевелюрами. Завидовала его густому, как жёсткий мох скальпу. Подвыпив, ложила на его шевелюру руку и говорила, - дай хоть на рассаду немного. На что он только скалился своими вставными зубами. Эти волосы, казалось, невозможно было, ничем испортить. Несколько раз он просил меня подстричь его. Я уже училась в восьмом классе и как стригут людей видела только со стороны. До этого никто свою отчаянную голову не хотел мне доверять. Но почему-то согласилась и взялась за ножницы с расчёской. Удивительно! Несмотря на то, что я подстригла его совершенно безобразно, оставив ему несколько лесенок и проплешин, он остался доволен моим вдохновенным творчеством. Остатки густых кудрей улеглись так удачно и равномерно, что издалека прическа выглядела очень прилично.
Теперь он стал приходить к нам часто. Мать познакомилась и подружилась с ним, когда работала на хлебозаводе. Она устроилась туда в пекарню, а он работал там электриком. Работы у него было не очень много, да и та не очень пыльная, поэтому времени для ухаживания за матерью у него было предостаточно. Мы как раз к этому времени переезжали жить в новый дом, точнее дом был не новым, просто он располагался на другой улице. Поэтому срочно требовались крепкие мужские руки. Так как вся семья состояла из трёх женщин – бабушки, матери и меня. И очень, кстати, пригодилась его помощь в обустройстве и переезде. Ну, кто бы ещё таскал и двигал тяжеленные шкафы, кто бы приколачивал штакетник в заборе? Во дворе же ещё стояли и надворные постройки. И вообще, мужчина в нашем хозяйстве был вещью незаменимой.
Кроме всего прочего, он был человеком весёлым. Иногда мне трудно было понять его взрослые шутки. У него была совершенно непонятная для меня в ту пору присказка, – « айн унд цванцих, фир унд зибцих». Он применял её к месту и не к месту, ну что это такое, я понять не могла, а он объяснял всё просто, - всё что не происходит, всё к лучшему, или что-то в этом роде. Я ему верила. Заходя в гости, он мог прямо с порога громогласно поздравить всех с праздничком. А когда бабушка изумлённо интересовалась, какой же сегодня праздник, он с нескрываемым энтузиазмом объявлял, что сегодня – день гранёного стакана или первая пятница на этой неделе. В общем, выбор праздников был не маленьким. И каждый раз неожиданным и новым. Или мог внезапно огорошить вопросом. Чем отличаются документы от докУментов? - Ну и чем же? - спрашивали мы заинтересованно. – А тем, - отвечал он, - что документы лежат в портфеле, а докУменты в портфЕле! И все довольно улыбались.
Матери он явно нравился, и не только матери. Коллектив - то на работе был в основном женским. Да и женихами в районе было не так уж и густо. А тут такой черноглазый кудряш! Отец оставил нас давненько, и она видимо уже устала жить одна, да и была она в ту пору ещё достаточно молодой и привлекательной. Переехать жить к нам он не мог, бабушка была явно против, но приходил он в гости каждый, божий день. Мать видимо немного опасалась того, что иногда он был весьма и весьма не сдержан в употреблении спиртных напитков. Она и сама не была категорическим противником алкоголя, любила посидеть в весёлой компании, с подружками, такими же одинокими, как и она сама. Но у дяди Вовы были закидоны похлеще. Он мог в один прекрасный день сорваться и уйти в глобальный загул на всю неделю. Тем более он знал, что с его работы, его увольнять никто не станет. Выпив, он становился добрым и сентиментальным. Он мог даже расплакаться. Однажды я это видела сама. По радио передавали популярную в те годы песню в исполнении Гнатюка – «Малиновый звон». Он сначала спокойно слушал её, потом уронил голову и по лицу его потекли на пол слёзы. Когда мать спросила его, откуда такие возрыдания, он рассказал длинную и запутанную историю о своём армейском друге. У него в армии был хороший друг, который пел, играл на гитаре, и эта песня была у него любимой. Но друг как то нелепо погиб и с тех пор, когда он слушает эту песню, на него накатывает вселенская тоска. По истечении недели, за ним лично, к нему домой приезжал на служебной машине директор хлебокомбината. Похмелял его ста граммами водки и увозил на работу. На следующий день вывешивался приказ о лишении его месячной премии и на этом инцидент считался закрытым и забытым. – Физика ещё в школе была моим коньком, - выпив сто грамм, обычно заявлял он. Он был действительно классным специалистом. Всё ему сходило с рук.
Но главным противником его переселения к нам, была всё же я. С детства обделённая вниманием и лаской, я с самого начала жутко ревновала его к своей матери. - Как же так? – думалось мне, и так мать редко обращает на меня внимание, а тут ещё и все вечера они проводят вместе, улыбаясь друг другу, касаясь друг друга, шутливо заигрывая и совершенно, не обращая на меня никакого внимания. Это же - моя мама! Это же не мой папа! Но мать была не в шутку уже увлечена им и не обращала на мою грусть никакого внимания! И тогда я решила ему мстить…. Жестоко и беспощадно.
Первой жертвой моей мести стали его сапоги. Придя вечером домой от подруги и обнаружив его обувь в коридоре, я страшно обозлилась. Схватила его сапоги и, выбежав на крыльцо, изо всей силы зашвырнула их в огород. Они пролетели и упали недалеко. Но на улице уже была поздняя осень, и они почти полностью скрылись в белых сугробах. Целый вечер я ходила и злорадствовала, глядя, как они удивлённо обыскивают коридор и сени в поисках пропажи. Но наконец, мне пришлось признаться в содеянном. Мать отругала меня, но наказывать не стала. Она никогда не трогала меня не ремнём, ни пальцем. Видимо чувствовала за собой какую-то вину. Да и дядя Володя не расстроился, только поулыбался.
А ревность продолжала сжигать мою душу холодным огнём. Уже следующая моя месть была более коварной! Я поняла, что выбрасывать сапоги бесполезно. Рано или поздно их всё равно найдут. И в следующий раз, в каждый сапог я налила по целому ковшику воды из стоявшей тут же фляги. Я представляла, как он одевает мокрые сапоги, идёт по улице, простуживает ноги и его надолго кладут в больницу. И он, наконец - то, оставляет в покое мою маму. Уходя к подруге, я злорадно предупредила его, - будете одевать сапоги, смотрите там поосторожней, - и ушла. Естественно мать долго охала, ахала, сушила сапоги на печке, но мне опять всё сошло с рук. Досада просто душила меня, когда я снова видела их вместе.
Ещё один акт возмездия я совершила перед праздником двадцать третьего февраля…. Он очень долго засиделся у нас, и по всему не очень - то и торопился. Каверзы с сапогами,- я так думала, не пройдут. Да и пора было применять уже фантазию. На вешалке одиноко висела его кроличья шапка. Ну, вот, наконец - то, очередной объект для мести был найден! Я потихоньку сняла шапку с вешалки. Шапка была меховой не полностью, верх у неё был сделан из коричневой замши. Некоторое время поразмышляв, я взяла ножницы и на самом верху шапки вырезала ему большую пятиконечную звезду. Шапка была повешена на место в ожидании реакции на мой сюрприз. Я с удовольствием видела его огорчённое лицо, когда он растеряно, рассматривал свой убор, засунув пальцы в образовавшийся символ советской эпохи. – А это вам подарок, на праздник Советской армии и военно-морского флота, - дерзко произнесла я, наверняка при этом зная, что мне ничего за это не будет. Он опять улыбнулся и даже попытался пошутить, - ну и ладно, - сказал он, - на восьмое марта я тоже тебе что нибудь вырежу, например, восьмёрку на твоём новом пальто…. Завязал уши на шапке, чтобы хоть как - то прикрыть образовавшуюся дыру и ушёл домой.
С тех пор прошло много лет, он умер. Замёрз. Возвращался пьяный с работы, прилёг на лавочку возле забора и не проснулся…. Иногда меня терзает один вопрос. А если бы я так усиленно не воевала с ним? И он бы остался жить у нас? Может быть он до сих пор был бы жив? Как жалко, что прошлое не имеет сослагательного наклонения.