У всех сердце

               
               

Скорее гладкая, чем шершавая, даже, будто атласная, берестяная кожа молодой, голенастой берёзки потёрлась о мою, слегка щетинистую щёку. Оба замерли. Приятно.

Берёзка что-то безумолку болтала. Сама себе что-то рассказывала, смеялась звонко, заливисто. Обрывая смех, снова болтала и опять заливалась шелестящим, очень нежным смехом.

Для меня она была слишком молода. Я даже не мог поспеть за ходом её рассказа, не улавливал смысл. Просто любовался. Прижавшись щекой к её молодости, к её нежной, бархатистой кожице, я просто слушал её болтовню, не вникая в смысл.

Лёгкий ветер кружил возле нас, норовя заголить берёзовые коленки. Необъяснимая радость распирала грудь: жизнь прекрасна!

Огромный, грудастый, одетый во всё коричневое, муравей, спокойно переставляя лапы, пробирался по берёзке куда-то вверх. Зачем? Видимо что-то нужно ему было там, в вершине, какие-то свои, неотложные муравьиные дела.

Я решил пошутить с ним.

Высунув язык, легонько слизнул опешившего верхолаза и закрыл рот. Муравей забегал, загоношился  там, во рту, и вдруг притих.
Осторожно вынул его и языком положил на ладонь.

- Ты что, парень? Ты что, я же пошутил, я ведь даже не прижал тебя. Эй, парень!
 
Муравей был мёртв. Лежал на спине, неловко скрестив передние лапы. Будто даже стал меньше ростом, как-то съёжился. Видимо сердце не выдержало, конечно, сердце…. Представил себя на его месте. Шутник, блин!

Берёзке ничего не стал говорить. Ушёл не попрощавшись. Да она и не заметила, всё болтала о чем-то, видимо, о своём, о девичьем.


А.Томилов           2010.